Kitabı oku: «Книга воспоминаний», sayfa 11
Глава 21. ПЕРЕХОД НА ГОРУ ГУНИБ
Теперь мы изложим, как мы перешли в сторону Гуниба и всё, что мы встретили в этом походе, трудности, грабежи и нападение со стороны дагестанцев.
После того, как мы окончательно переселились из земель Чечни, имам, его семья и его мюриды остановились в селении Ичичали, одном из селений Гумбета. Дело в том, что имам всегда имел в виду подниматься на гору Килатль , если в этом будет необходимость, как это случилось в этот раз. Поэтому эта гора дважды была укреплена горскими войсками, вырытыми окопами и каменными стенами. В обоих случаях инженером той работы был Хаджи Юсуф, прибывший из египетского Каира, как об этом и было сказано раньше.
Селение Ичичали было расположено у подножья этой горы. С этой целью все селения Гумбета и Анди были сожжены по распоряжению имама. В это самое время князь Барятинский со своим войском расположился на горе Танду, а генерал барон Врангель со своими войсками в селении Аргвани. Их целью было: Барятинский выступит через Андийское Койсу в земли каратинцев, а Врангель в Аварию через мост Сагри. Нас они оставили на горе Килатль без всякого внимания, так как их цель была правильно обдумана – захватить Дагестан и подчинить его население и только. Оттого, что имам избрал эту гору себе крепостью, им обоим ничего не угрожало, и они могли отправиться своим путем.
Имам приказал андийцам и гумбетовцам подняться на гору Килатль. Никто этому распоряжению не подчинился, исключая незначительное число людей, пришедших с обеих областей. Тем не менее, имам собирался оказать сопротивление русским со своими мюридами, говоря: «Я намерен бороться с русскими, будь я один или с другими». Однако имаму это не удалось. Наоборот, последующие злополучные обстоятельства заставили покинуть эту гору. Жители лежащих вокруг упомянутой горы селений и чиркеевские мюриды, которые желали перейти на другую, более укрепленную местность, из-за того, что на горе невозможно было оказать сопротивление, просили имама перебазироваться на другой пункт. Имам сам хорошо это понимал и хотел также перебраться на новое место, но не дал мюридам и другим заметить это, чтобы они не упали духом, не ослабли перед врагами. Когда в конце концов дело склонилось к уходу с горы, имама сопровождали ревностный наиб Осман ал-Джулаки ал-Чачани и Садуллах ал-Каки со своими семьями.
Когда имам убедился, что мужи двух вышеназванных областей не явились к нему, имам поколебался в своем решении и сожалел, что напрасно сжег там селения.
ГазиМухаммад, сын имама, перебрался из Караты в Гуниб и доставил туда свою семью и семьи других мюридов.
Когда имам пребывал в нерешительности относительно укрепления, на гору прибыл мухаджир Омар из Хурукра (Газикумухский) и спросил его наедине: «Каково ваше решение сейчас, имам, и что вы прикажете мне перебраться ли мне сюда или же остаться там, где я сейчас живу?» Имам ответил, что намерен бороться с русскими, где бы он ни находился, один ли он будет или с войсками. «Если хочешь, переходи ко мне, а если нет оставайся, где хочешь».
Омар сказал ему тогда: «Как же ты будешь бороться с русскими без армии? Ведь ты-то видишь, что дагестанцы не хотят подняться на эту гору. Почему ты об этом не думаешь?»
Имам ему еще раз сказал: «Мое желание я уже сказал тебе. Если ты боишься поступи, как хочешь, и вторично не обращайся ко мне». При этом ответе Омар побледнел как бы от гнева на имама и сказал ему: «Если ты намерен так поступить, да поможет тебе Аллах, посмотрим, что он нам предписал». Затем, прощаясь с имамом, взял его руку, поцеловал ее, прослезившись.
Я сделал за Омаром несколько шагов и стал прощаться. При этом Омар, указывая на имама, сказал: «Этот человек сошел с ума. Он хочет воевать с русскими в одиночку».
Через несколько дней после этого барон Врангель со своим войском переправился через реку Игали (Андийское Койсу) по мосту Сагри и направился в сторону Аварии. Ему навстречу вышло население Унцукуля, Игали и других селений с изъявлением покорности.
Имам оставлял наиба Авара со своим войском на горе Бетль и велел ему сразиться с войсками барона, если они переправятся через мост Сагри. Наиб не смог сопротивляться русским и бежал. Когда барон Врангель перешел мост, имам с горы наблюдал все это в свой бинокль.
Через два дня после этого к имаму приехал его сын ГазиМухаммад со своими мюридами и сообщил, что отправил свою семью в Гуниб и имаму тоже следует отправиться туда же с семьей, теперь бесполезно оставаться на горе. Имам согласился с этим мнением, так как он убедился, что никто не идет к нему для ведения войны. Имам велел мюридам подготовиться к отправке с семьями в Гуниб и велел наибу Гумбета прибыть с войском для защиты, пока они все не перейдут реку Канхидат (Андийское Койсу). Имам не был уверен, что на него не нападут войска Барятинского и не отрежут ему путь к Гунибу. Когда имам собирался оставить гору, он раздал населению двух аулов Ичичали и Килатль все, что было у него в доме, а именно: зерно, мясо, домашнюю утварь, собранную в течение нескольких лет; с собою он взял все, что было возможно книги, оружие и другие ценности: золото, серебро, ковры, постели, все, что необходимо дома и в дороге.
Пустились в путь после захода солнца. Имам велел наибу Кади из Ичичали разрушить пушки, оставленные на горе, взорвать их, во избежание захвата их русскими. Наиб исполнил приказ, опасаясь, что пушки попадут в руки русских. Из-за этого русские заточили Кади и отправили его вместе с гумбетовским наибом Уцуми из Мехельта , который помогал имаму, когда он покидал гору, и несколько других уважаемых людей. Все они погибли в тюрьме (Этот текст перечеркнут).
Мы подъехали к мосту Конхидатль и заночевали там. Если бы тогда нагрянули и вышли на нас около ста русских солдат, мы не смогли бы спастись, так как с нами было много вещей, женщин и детей.
Перед рассветом мы двинулись в сторону Карата. А гумбетовский наиб со своим войском повернул обратно к себе.
К полудню мы добрались до Карата и остановились в доме ГазиМухаммада, пустовавшем все это время. После полдневного намаза мы выехали оттуда, так как имам не доверял каратинцам, опасаясь их измены, ибо дагестанцы постоянно колебались.
Когда мы выезжали из Карата, увидели на вершине горы Калалал со стороны Аварии много народу; когда спросили о них, нам сказали, что это милицейские отряды, прибывшие напасть на нас. Имам велел тогда мюридам: при нападении их на нас не смотреть на наши семьи, детей, имущество, а отразить нападение, ведь тот, кто из нас умрет перед своей семьей, считается шахидом.
Милицейские отряды близко к нам не подошли, так как их тогдашний командующий Ибрагимхан Мехтулинский сказал Гайдар-беку Аварскому: «Если мы нападем сейчас на имама и его сподвижников, без сомнения, они будут, клянусь Аллахом, биться с нами до последнего человека; поэтому этого делать не следует».
Оттуда мы двинулись на Гуниб со стороны селений Гидатля, которые мы быстро прошли. Ночевали на этот раз недалеко от аула Асса в тревоге между надеждой и опасностью, так как это место тогда не было укреплено со стороны аварцев, которые покорились русским; с другой стороны жители аула Асса таили вражду к имаму за его убийство многих жителей во время имамства Гамзатбека из Гоцатля, да сохранит нас Аллах Всевышний от обоих дел.
Рано утром мы тронулись через селение Асса и жители ничего неприятного по отношению к нам не предприняли. Наоборот, они помогали нам против нашего ожидания.
Потом мы остановились на ночлег на земле Гидатля; в доме их тогдашнего наиба Абдурахима, Сына Баширбека Газикумухского (Отсутствует два листа 284, 285)…
Когда спросили мнение Шамиля, он сказал: «Нам нелегко будет сражаться с русскими в Карахе как в Гунибе, потому что Гуниб является в Дагестане самым укрепленные местом.
Мы оттуда двинулись дальше, а наиб со своими вернулся, попрощавшись с имамом.
Мы прибыли к одному месту в Карахском лесу, называемому Бецор (Кара-Койсу), где был лагерь казикумухских мухаджиров, как об этом было сказано выше, и остановились на отдых. Было время захода солнца.
Далее мы отправились оттуда, оставив там казначея имама Хаджиява из Ороты с казной, книгами, оружием и др. громоздкими вещами. Имам сказал своим мюридам: «Нам нужно ночью подняться на гору Гуниб, не ожидая оставленных вещей. Нам бы благополучно вырваться из земли этих распутников с нашими детьми и женщинами».
Перед тем как прибыть к подножью горы Гуниб, уже стемнело. Когда дошли в темноте до селения Ругуджа, нас встретило пятеро вооруженных ругуджинцев. А имам думал, что это злоумышленники. Но те сообщали, что на дороге их не ожидают какие-либо опасности и что можно отправляться дальше.
После этого мы слышали, что эти люди пошли к казначею Хаджияву из Орота, который остался на «иракской земле, ограбили казну имама, совместно с каратинцаци, ругуджинцами и куядинцами. Затем КебедМухаммад из Телетля и его брат Муртазаали собрали обратно большинство имущества имама, его книги и оружие. Оба они пошли на такую хитрость: КебедМухаммад написал письма от себя и отправил их всем, кто грабил казначея имама; в письмах говорилось, что наместник подарил ему все, что принадлежало Шамилю. «Кто из Вас захватил из его (Шамиля) имущества оружие ли, золото ли, серебро ли, пусть доставят мне и пусть он знает, что если я узнаю отныне, что кто-нибудь утаит что-нибудь из имущества Шамиля и не возвратит мне, тому прощения не будет».
Некоторые люди возвратили то, что попало к ним, а некоторые утаили. В Гуниб доставили только несколько мешочков, полных серебра. Некоторые мюриды привезли вещи самому Шамилю.
Ранним утром, когда мы достигли Гуниба, нас встретил верхом Мухаммадшафи, второй сын имама. Он переселился сюда год тому назад. В Гунибе мы нашли много мухаджиров, которые прибыли раньше нас.
Имам разместил часть мухаджиров в более уязвимых частях горы, часть в других местах и дал им распоряжение держаться в этих укрепленных местах и не покидать их: не наступать и не отступать.
Своего сына ГазиМухаммада Шамиль оставил с его мюридами в стороне Хоточа, а это название селения у подножия гунибской горы. Сам он с чиркеевскими мюридами расположился в самом опасном месте, где была воздвигнута стена наибом Глухим Хаджи из Чоха, другом имама и ветераном. У этой стены стояла небольшая пушка, а другая у кручи, недалеко от стены. Еще одна пушка была у ГазиМухаммада, а еще одна стояла по направлению к Ругуджа.
Наши воины, котла мы прибыли, начали рыть окопы в уязвимых местах, укреплять их камнями; и до нашего прибытия наши женщины таскали камни от старой башни, стоящей на холме, и складывали у горы, где ГазиМухаммад начал строить стену.
Когда женщинам задавали вопрос: «Почему вы себя утруждаете, таская камни?», они отвечали: «А разве мы не хотим участвовать вместе с вами в благородном деле джихада?»
Это все правда. В наших книгах написано, что кто помог мужчине или женщине в добром деле, тот соучастник вознаграждения. Известно, что джихад (борьба за веру) у мусульман считается наивысшим благодеянием.
После укрепления слабых мест горы со всех сторон и размещения мухаджиров и гунибцев по местам, имам и несколько человек с ним выехали верхом и объездили вокруг горы. Имам смотрел сам все места и проверил, произведены ли все укрепления в надлежащем порядке. Не было обнаружено недостатков. Во время нашего обхода мы остановились на один час у Ибрахима, сына дяди имама Бартыхана из Гимры, павшего в боях за Ахульго. Этот Ибрахим со своими мюридами разместился и выбрал место для боя с русскими на краю горы, откуда видны селения Куяда. Недалеко от него стоял бывший наиб преклонного возраста Амирасул Мухаммад из Кудали со своими товарищами. Позже, когда русские поднялись на гору Гуниб, он пал мучеником.
Когда имам вместе с нами сидел у Ибрахима, мы наблюдали, как русские ходили у подножья горы с места на место, и вдруг один всадник подъехал к нам, к основанию горы на такое близкое расстояние, что наша пуля достигла бы его. Он спешился и, спрятавшись за большой камень, крикнул нам по-аварски: «Эй, наблюдатели, кто вы такие?»
Мы ему не ответили. Он крикнул вторично. Тогда один из наших товарищей попросил у имама разрешение ответить ему, может быть, он наш лазутчик, пришедший с доброй вестью тайком от русских. Имам разрешил, и тот крикнул в ответ: «О зовущий, что тебе нужно, кто ты?» Он ответил, что он Фарзулав, сын Даци из Чиркея. Потом в третий раз крикнул нам и спросил: «А нет ли среди вас чиркеевца, такого-то и такого-то». Мы ответили утвердительно. «А нет ли среди вас, продолжал он, ГазиМухаммада, сына Шамиля». Мы также ответили утвердительно.
А Фарзулав в юности его знал, поэтому спросил о нем. Затем один из наших выстрелил в него из штуцера и вмиг укрылся за скалой и сказал: «Почему вы выстрелили в меня? Разве от того, что вы меня убьете, войско великого падишаха станет меньше? Клянусь Аллахом, это будет равносильно тому, что возьмете каплю воды из моря или одно пшено из полной мерки». Тогда его спросили о намерениях русских. Он ответил, что русские не вернутся из Гуниба, пока не покорят нас, если даже им придется остаться здесь тысячу лет. После этого дня мы потеряли надежду на уход русских; ведь мы часто надеялись, что русские уйдут из Гуниба, хотя бы после выпадения снега, а к а нам подойдет подкрепление от всех дагестанцев и мы снова будем сильны против предателей имама из наших людей. После этой беседы с Фарзулавом из Чиркея мы вернулись к себе.
У нас в Гунибе была одна пушка. Как только мы стреляли из нее, пороховое отверстие разрывалось, и пушка выходила из строя. Один искусный кузнец-солдат чинил ее, но каждый раз повторялось то же самое.
Вокруг нас русские стояли в двенадцати местах, не считая основных двух ставок барона Врангеля и князя Барятинского. Наше войско численностью было менее трехсот воинов. Однако, несмотря на это, овладеть Гунибом русским было бы очень тяжело, если бы они пробивались через укрепление, где имам со своими мюридами их встретили бы лицом к лицу.
Глава 23. КАК ПРОИСХОДИЛИ ПЕРЕГОВОРЫ МЕЖДУ КНЯЗЕМ БАРЯТИНСКИМ И ШАМИЛЕМ
После нескольких дней нашего отдыха в Гунибе полковник Лазарев, христианин, и Даниял-бек Илисуйский с некоторыми из бывших наибов имама пришли с намерением поговорить с имамом о перемирии. Имам отправил к ним своего сына ГазиМухаммада и наиба Дибира Аварского с мюридами. Через них было передано, что имам пойдет на перемирие с русскими, если они отпустят его (букв.: освободят ему дорогу) в Мекку вместе с семьей и некоторыми мюридами. В противном случае между ними ничего не будет, кроме войны.
ГазиМухаммад довел слова своего отца до посланников князя Барятинского. Они ответили ему, что доведут его слова до князя Барятинского.
Затем посланцы отправились отсюда в свою ставку, а мы вернулись к себе.
Через день после этого от князя Барятинского было получено письмо с текстом на арабском и русском языках. В письме говорилось, что это требование невозможно, пока имам не встретится с великим падишахом. Письмо это доставили поручик кади Мухаммад из Верхнего Дженгутая и старый наиб имама Доного Мухаммад из Гоцо. Имам оставил у себя письмо князя Барятинского, вернул обоих посланников к князю, заявив, что подумает об этом.
После этого имам держал совет со своими товарищами приверженцами (асхабами): серьезным ученым хаджи Ибрагимом мухаджиром из Абадзеха, любимцем имама в Дарго; ученым мухаджиром хаджи Насруллахом Кюринским из Кепира, павшим впоследствии мучеником при событиях в Гунибе; мухаджиром хаджи Хайруллахом из Герата; ученым Хаджиали, сыном Малика из Чоха, старым наибом мухаджиром Микик Муртазаали из Чиркея; наибом Дибиром Аварским и другом имама с малых лет мухаджиром Юнусом из Чиркея, который при событиях в Ахульго отправился с сыном имама Джамалуддином, когда того отдали аманатом русским. Эти мужчины сошлись во мнении отправить наибов Дибира Аварского и Юнуса Чиркеевского к князю Барятинскому. Имам сказал им: «Разузнайте положение дел и можно ли нам верить тому, что написано князем Барятинским в письме или нет. Подлинно нет сомнения, что язык обстоятельств красноречивее языка разговора. Я вам верю».
Они оба отправились к князю и вернулись на следующий день. На расспросы имама они ответили: «Из разговора с князем Барятинским мы поняли, Что все это обман». Тогда намерение имама изменилось, и он сказал: «Если положение таково, то мы будем сражаться до смерти».
От имени имама я написал письмо следующего содержания: «Наместнику (сардару) князю Барятинскому. Салам тем, кто следует правильным путем. А затем. Если освободите дорогу в Мекку мне и тем, кого я желаю, то быть миру между нами, а если нет – то нет».
Когда письмо было готово, мухаджир хаджи Ибрахим из Абадзеха предложил: «О имам! Было бы хорошо, если бы добавить к написанному: «Шашка обнажена и рука не дрогнет».
Я, по распоряжению имама, добавил эти слова в письмо.
Потом мы слышали, что князь Барятинский на нас очень разгневался за эти слова и заявил, что если дело так обстоит, пусть Шамиль теперь подождет. Он велел войскам как можно быстрее подняться на Гуниб. Когда мы ночевали в одном доме, то есть я, ученый Хасан из Кудали, Хаджиали из Чоха и имам, нас разбудил в полночь десятник Мухамедмирза из Чиркея и сообщил, что русские напали на ГазиМухаммада со стороны аула Хоточ. Имам и мы вместе с ним поспешно отправились к ГазиМухаммаду, а Хаджиали ушел, говоря: «Я иду в Микик к Муртазаали, который находился с несколькими мюридами на опасной точке».
Когда мы дошли до укрепления мухаджира хаджи Насруллаха Кюринского из Кепира, который находился близ ГазиМухаммада, мы услышали из-под горы крики солдат: «Ура, ура!» и звуки барабанов и военной музыки. Имам сказал окружающим: «Клянусь, это хитрость русских. Они не пойдут на нас с этой стороны, но они намереваются подняться к нам этой ночью с другой стороны. Этими голосами хотят усыпить нашу бдительность на остальных участках».
В это время к нам подъехал наиб Дибир Аварский с двумя мюридами и сказал: «Я иду сейчас в обход этой горы, быть может, узнаю в чем дело», и удалился. А мы остались на этом месте до утра. Караулы с вершины гор начали скатывать вниз на русских собранные для этой цели камни. Когда имам узнал об этом, он велел через своего голосистого мюрида Амиpa из Чиркея (Слова: «Голосистого мюрида Амира из Чиркея под строкой) крикнуть им с этой стены, чтобы они напрасно не бросали камни, пока не убедятся, что русские наступают. Когда рассвело (Букв.: когда утро рассеяло перед нами мрак ночи), мы посмотрели на подножье горы: солдаты не двигались со своих мест и кричали. Однако начали приближаться к нам из-под горы и обстреливать нас из ружей, прячась за скалы, не доступные нашим пулям. Во время этой взаимной перестрелки к нам подошел один из мюридов и сообщил, что русские уже поднялись на нашу гору со стороны Куяда, с того именно места, где находился уволенный наиб Амирасул Мухаммад из Кудали. Он пал там мучеником, его товарищи были взяты в плен. Имам поспешил в селение, но не успел сообщить эту неприятную весть своим мюридам, которые находились на укреплении Инков Хаджиява.
Вслед за нашим въездом в селение Гуниб, на его окраине появились авангарды русских отрядов, которые взяли наших за селением в плен, некоторых убили, некоторые убежали. Оставшиеся были окружены солдатами, которые начали в нас стрелять из штуцеров. Мы ответили им стрельбой из ружей с крыш домов.
Имам перешел из дома Мухаммадшафи в мечеть, ввиду ее прочности для обороны. Семьи свои мы разместили в домах около мечети. К имаму собрались те мухаджиры и мюриды, кто хотел. ГазиМухаммад со своим братом Мухаммадшафи укрепился в одних домах, Инков Хаджияв в других.
Имам обратился к своим сыновьям и ко мне с хорошими наставлениями, говоря: «Оба вы выбирайте в раю гурий вместо жен, так как гурии для вас лучше ваших жен, дочерей Инков Хаджиява и Даниял-бека Илисуйского. А мне лучше взять жену из райских женщин, чем госпожу Загидат, дочь муршида Джамалуддина ал-Хусейни». И продолжил, обращаясь ко мне: «Тебе также лучше иметь райскую жену, чем мою старшую дочь». Шамиль затем сказал: «Перенесите ужасы войны, человек рождается один раз и умирает тоже один раз. И как бы мы долго ни жили, смерть все равно настигнет нас. Очистите ваши сердца от мирских забот, которые отвлекают вас от воздаяния загробной жизни и лишают вас ее. Раскайтесь перед Всевышним Аллахом в прежних ваших грехах, чтобы чистыми отправиться на тот свет ради Аллаха».
И вот пока мы под воздействием этого убеждения, наступило время полуденного намаза. Мы начали вместе с имамом совершать намаз, до окончания которого ядро из маленькой пушки угодило в михраб. Если бы оно пробило стену, то угодило бы прямо в грудь имама. Ядро разорвалось у наружной стены мечети.
При таком положении дел нам начали кричать со стороны окружающих селений полковник Алихан Аварский и полковник Хаджи Будда из Газикумуха и другие: «Не подвергайте себя гибели, подчинитесь наместнику добровольно; он вас не погубит и не уничтожит».
Когда мюриды имама услышали призыв, сердца у них смягчились они захотели мира и презрели смерть (Букв.: «отвернулись от смерти до встречи с ней»). Они начали настаивать, чтобы имам послал к наместнику двух верных людей, чтобы выяснить истинные его намерения, и что он скажет. Имам просил их не говорить ему подобные слова о его явке к наместнику. И сказал, что если кто хочет из вас пойти к наместнику, пусть пойдет, он не накажет их за это, а кто хочет остаться у него, то пусть останется. «Моя цель, сказал он им, бороться с русскими, все равно один я буду бороться или вместе с другими». Имам именем Аллаха заклинал их, чтобы они не уговаривали его отправиться к неверующим (кафирам) и показать им свое лицо.
Когда мюриды доподлинно узнали намерения имама, они стали настойчиво обращаться к сыну имама ГазиМухаммаду, прося уговорить отца прислушаться к их советам. ГазиМухаммад стал просить отца, уговаривать, какой, мол, вред, если послать двух человек к наместнику, чтобы узнать его намерения; если мы будем сражаться с русскими и погибнем здесь, то мы не заслужим воздаяния Всевышнего Аллаха, так как наши женщины разбегутся (букв.: рассеются) в разные стороны, как это случилось при сражении на Ахульго.
Тогда сердце имама смягчилось, и он принял просьбу сына. Он послал к наместнику (Слова «к наместнику» добавлены над строкой) Юнуса из Чиркея и Хаджиали из Чоха. Юнус вернулся к нам, а Хаджиали остался там. Юнус угадал намерение наместника: явка Шамиля к нему и сохранение его жизни.
Тогда имам направился к наместнику с тринадцатью человеками; в их числе был и я. Однако он сказал мне: После того, как повидаешь наместника, вернешься к семье в Гуниб».
Когда мы выехали на окраину селения, солдаты крикнули: «Ура! Ура!» К имаму навстречу вышел христианин генерал Лазарев, со своим переводчиком и сказал: «Клянусь Богом, наместник относится к тебе сострадательно, успокойтесь сердцем». Затем, подняв два пальца к глазам, сказал: «Пусть выскочат мои глаза, если вам будет что-нибудь плохого». Сердце имама успокоилось после этого.
Затем мы с Шамилем отправились к наместнику. К нему были допущены Инков Хаджияв и Юнус из Чиркея с имамом, остальные не были допущены. Тогда Муртала из Уркачи ал-Авари сказал: «Теперь имам от нас ушел, мы отныне его не увидим. Готовьтесь к джихаду». Это мнение не поддержали Галбацдибир из Караты и Ибрахим, двоюродный брат имама. Затем имам отправился с наместником, а мы вернулись в Гуниб.
Когда ГазиМухаммад увидел нас, стал расспрашивать об имаме; мы сообщили ему, что тот отправился с наместником. Услышав эту весть, он опечалился и сказал: «Отныне я больше не увижу своего отца. Лучше мне воевать, пока не убьют меня». Галбацдибир из Караты сказал ему: «Время отвернулось от нас (наше время прошло)».
Когда мы пребывали в таком положении, наши женщины кричали и плакали, к нам прибыл полковник Алихан Аварский и сообщил, что имам послал его сообщить, что он здоров, сердцем спокоен у наместника, и пусть все успокоятся и прибудут в ставку наместника.
В это самое время в селение приехал Даниял-бек из Илису с двумя товарищами к своей дочери Каримат, жене ГазиМухаммада. Она передала в руки своего отца хурджуны, полные золота, серебра и других ценных золотых изделий: кольца, драгоценные камни, дорогие камни, которые остались от покойного Джамалуддина, сына имама, накопленные в течение более десяти лет управления ГазиМухаммада. Даниял торопился доставить эти сокровища к себе домой, пока люди не узнают об этом. Дочь тоже отправилась с ним.
Когда мы прибыли в ставку наместника, Даниял-бек приехал на следующий день из своего дома и заявил: «Я не пошлю свою дочь Каримат с вами в Россию. Вы отныне пленники русского падишаха».
Имам вскочил с места разгневанный и сказал: «Ах ты негодяй! Не стыдно тебе перед людьми и передо мной говорить сейчас такие подлые слова! Разве не ты просил во время моего имамства, чтобы я взял твою дочь за моего сына? Ты забыл тот день и говоришь такие слова. Я и сейчас являюсь имамом и бывшим повелителем подобных тебе подлецов. Сегодня я у русских, но мое сердце и моя решительность всегда со мной». Затем имам, держась за рукоять шашки, сказал: «Клянусь Аллахом, я снесу тебе голову, если еще раз повторишь эти слова». Тогда Даниял-бек изменился в лице и упал на колени, прося прощения за бестактность; «Ради Аллаха, прошу простить меня, я был сердит на вашего сына за недостойные слова, которые вырвались у него».
Имам встал и сообщил, что отправляется в лагерь наместника сообщить о словах, высказанных Даниял-беком.
Шамиль встретился с генералом Лазаревым у палатки, тот спросил, куда имам идет. Когда Лазарев узнал о цели имама, го сказал: «Умоляю именем Аллаха, не сердись, отдохни. Я сам скажу наместнику все, что ты хочешь».
Когда Лазарев сообщил наместнику о цели прихода имама, тот отправил к Даниял-беку гонца, который передал ему, чтобы тот больше не заикался говорить с имамом о дочери, ибо в противном случае ему нет прощения. Даниял-бек замолчал и больше не заводил речи об этом.
Когда Шамиля привели в ставку наместника, ему поставили новую палатку, которую застлали, как положено, азиатскими коврами. Другую палатку поставили для его семьи. Через день-два после нашего поселения в лагере к имаму заявился Алибек из Аксая, тогдашний переводчик у наместника, и сообщил ему: «Князь послал мена к тебе, чтобы узнать у тебя состав семьи, так как наместник хочет сделать им подарки».
На следующий день утром этот полковник опять пришел к имаму с подарками: его женам, моей сестре и армянке (Шуанат) часы, усыпанные бриллиантами, каждой; для моей жены бриллиантовое кольцо, женам сыновей имама украшения и броши, усыпанные бриллиантами; самому имаму ценную шубу из меха американского медведя. Эту шубу получил, как нам говорили, в подарок князь Барятинский от императора. Таким образом, князь Барятинский оказал нам такую почесть; и в России кроме уважения и почестей мы ничего не видели; и это мы никогда в своей жизни не забудем (Весь этот текст добавлен позже (карандашом) на полях).
