Kitabı oku: «Крохотная вечность», sayfa 2

Молчание динозавров

Небесные слезы закончились, оставляя за собой хмурые тучи над головой и мокрую грязь под ногами. Даня топтал недорастаявший снег, перемешанный с песком, стараясь шлепнуть посильнее, чтобы брызги разлетелись, как можно дальше. Широкий парк, не вмещающийся в поле зрения Дани, встретил их прохладной свежестью и щебетанием птиц. Зима в самом своем окончании. Весна в самом своем начале. Перемежающиеся ливни с яркими солнечными мгновениями.

Парк пугал Даню массивными лавками с облупленной синей краской, черными лысыми деревьями, за которыми прятались монстры, и вывернутыми урнами, выставленными словно пушки. Но Даня знал, что по бокам аллеи высятся воины. Эти коричневатые головы, стоящие на высоких столбах, всегда следили за благополучием людей в парке, не пуская на аллеи кошмары, уничтожая всех врагов. Так говорил папа, а папе нужно верить. Безопасно только на выложенной кирпичиками плитке. Нельзя сходить с тротуара в грязь, которая может утянуть под землю. Нельзя выходить за пределы бордюров, к кустам, в которых может притаиться злой зверь. Воины защищают только тех, кто находится на разноцветных кирпичиках. Даня никогда не ослушивался папы. Даня никогда не уходил из-под защиты воинов.

Рядом с ним шла задумчивая мама, унесенная мыслями в свой внутренний мир. Вокруг нее разливалось тяжелое облако, давящее на Даню, прижимающее его к земле. Он становился меньше ростом, терялся и боялся вовсе исчезнуть. Оказаться не найденным. Но и оставить маму с этим облаком наедине, он не мог. Даня шел и думал, как все изменить, как сделать так, чтобы все и вправду стало хорошо. Чтобы все наладилось. Он должен придумать выход. Он должен найти способ.

Ольга Игоревна пересекала небольшой зимний парк, не замечая выглянувшее предзакатное солнце, окрашивающее грозные тучи в пастельные цвета. Ольга Игоревна медленно шагала по узкой аллее, с двух сторон которой на гранитных пьедесталах высились бронзовые бюсты героям Советского Союза. Ольга Игоревна шла по размытой дождями грязной плитке, не слыша пения птиц. Она размышляла о своей жизни, о том течении, которое принесло ее в этот самый момент и стоит ли что-то предпринимать, пытаться как-то выбраться из сложившейся ситуации или пустить все на самотек.

Домой возвращаться не хотелось. Там давно уже стало тесно и душно от скандалов и упреков. Нерабочее время Ольга Игоревна проводила в прогулках по крохотным паркам, не замечая ничего вокруг, отправляя сына резвиться на детской площадке. Она уже приняла и смирилась со своим существованием. С тем, что у нее нет профессии. С тем, что у нее нет той жизни, о которой она мечтала. С тем, что ее бросил муж. С тем, что она мать-одиночка. С тем, что ее мать была права. С тем, что ей предстоит продолжить жизнь под звуки гонга: «А я же говорила».

Обогнув маленький, неработающий ни в это время, ни в любое другое время, фонтанчик, с разрушающимися бетонными рыбками, задравшими головы в небо и открывшими рты, словно в долгом безмолвном крике, они сошли с плитки на асфальтовую дорожку, полопавшуюся от времени, покореженную от осадков, с торчащими углами щебенки от безысходности. Дорожка вела к детской площадке, на которой так любил проводить время Даня. На площадке возвышались динозавры, пряча головы в кронах лысых деревьев.

Динозавры были установлены здесь недавно, всего пару лет назад. Динозавры нравились Дане. Ольге Игоревне они тоже раньше нравились, ведь здесь она с мужем терялась от своей матери, наслаждаясь тихими вечерами и смеясь над шутками Виталия Сергеевича, угощаясь прохладным мороженным в любую погоду.

Теперь же не осталось ни мужа, ни шуток, ни мороженного. Теперь динозавры стали отголоском болезненных воспоминаний. Но Даня слишком любил здесь играть, поэтому Ольга Игоревна продолжала проводить долгие одинокие вечера в этом укромном уголке парка. Там, где, покосившиеся от времени, стояли старые детские карусели: качалки на пружинах в виде некогда синих слоников и ржаво-красных лошадей, которые от времени уже перестали шевелиться; качели балансиры, со съехавшими размокшими досками; песочница без песка; грязные горки, заканчивающиеся в глубокой вечной луже; желтый остов, крутящийся карусели без сидений. Здесь редко играли дети, выбегая из кустов на пару минут, чтобы доломать неразломанное, чтобы доколупать оставшееся. Только поздно, по вечерам, сюда сходились подростки, чтобы, спрятавшись среди кустов и разрухи, покурить да выпить, оставляя за собой следы в виде окурков и битого стекла.

Этот уютный уголок, в котором когда-то семья Соколовых находила покой и умиротворение, их тайное убежище от всех невзгод, теперь оказался памятником разрушенных лет, обнажившим истинную картину их жизни. Такой же заброшенной и несуразной.

Оставив маму с ее тяжелым облаком мыслей, Даня бросился к своим старым друзьям. Погладил ярко-голубого слоненка между веселых желтых ушек, проскакал на резвой рыжей лошадке до реки, через которую был перекинут покосившийся мост, осторожно перешел по нему на другую сторону, чтобы добраться до желтого крутящегося лифта. Проскрипев, лифт сделал пол-оборота и выпустил Даню прямиком в лужу. Поднявшись с колен и вытирая грязные мокрые руки об куртку, Даня обернулся на маму, проверить не заметила ли она, как неудачно он приземлился. Но мама оставалась отвернута в сторону себя, поэтому ничего не сказала. Можно смело продолжить путь.

Хлюпая ботинками, поправляя утяжелившуюся куртку, Даня преодолел остаток дороги, перепрыгнув пару раз через бортик песочницы, и остановился у большой лапы Трицера. Трицер тут же отвернулся от Дани к своему товарищу Дипло, который был выше и смотрел на парк сверху, вытащив голову за пределы деревьев. Динозавры молчали. Они не поприветствовали Даню, они сделали вид, что того и вовсе нет. Стараясь не смотреть им в морды, Даня опасливо похлопал ладонью по лапе Трицера, привлекая к себе внимание. Но тот снова его проигнорировал.

Трицер был одним из лучших друзей Дани, тем, кто всегда выслушает и даст совет, или поиграет с ним, а может задаст загадку, которую потом они с папой могли бы решать днями напролет. Дипло тоже был другом Дани, но он находился дальше, выше, с ним было не удобно общаться и, зачастую, Трицеру приходилось передавать слова от Дипло Дане, а от Дани Дипло.

С каждой минутой молчания динозавров, Дане становилось все обиднее. Ладно бы только Дипло на него обиделся или перестал замечать, но Трицер!

– Я не виноват, – тихо сказал Даня, обходя кругом трицератопса, чтобы оказаться прямо перед его мордой. – Я не виноват! – повторил он уже более громко, чтобы звуки долетели до ушей этих великанов.

Даня знал, что динозавры – опасные, что злить и обижать их нельзя. Они могут напасть, покусать, затоптать или вообще съесть. Но сейчас ему стало все равно. Он нуждался в общении. Хоть в чьем-нибудь. Он хотел, чтобы они поверили, что это не он потерял папу, что он не виноват. И даже если его съедят – ему уже все равно. Ведь ему давно уже холодно и одиноко.

Но динозавры молчали, смотря своими блестящими глазами в разные стороны, только не на Даню. Из распахнутой пасти Дипло капала вода на клюв Трицера, откуда скатывалась на влажную землю. Следя за этими каплями Даня не заметил, как они оказались у него в глазах и побежали по его щекам.

– Я не виноват! Не виноват! – закричал Даня и бросился на Трицера, избивая его массивные лапы кулаками и пиная их ногами.

– Зайчик, что с тобой? – раздался взволнованный крик, который отдернул его от стеклопластика динозавра и окутал в холодный целлофан серого пуховика.

Ольга Игоревна бережно сжимала в объятиях, бьющегося в истерике, ребенка. Ее единственного сына, ее любимого Даню, того, ради которого она продолжала бороться и жить. Того, кто дал ей понять, что нельзя все пускать на самотек, нужно брать все в свои руки. Пора уже строить свое счастье. Их счастье. Их новую жизнь.

Аленка

– Привет, давно тебя не было видно, – произнес Сергей Кириллович, выкладывая продукты на ленту.

– Даня приболел, – отстраненно произнесла Ольга Игоревна, пробивая никогда не меняющиеся продукты постоянного покупателя: молоко, буханка хлеба.

– Что-то серьезное? – рассматривая серое лицо, тяжелые мешки под покрасневшими глазами, бледные покусанные губы, некогда яркой и молодой блондинки, не сильно заинтересованно спросил Сергей Кириллович.

– Простудился, – натянуто улыбнулась Ольга Игоревна, продолжая пропускать через свои руки чужие покупки: яйца, колбаса. – Неделю назад в лужу угодил, весь промок, я как-то недоглядела. Вот и заболел.

– Да-а, – протянул покупатель, следя за мелькающими руками с обкусанными ногтями, которые пробивали шрихкоды его провизии. – Ты, бедная, все одна тянешь. Я даже не представляю, как тебе сложно. Особенно с таким ребенком.

– Нормальный у меня ребенок, – грубо отрубила Ольга Игоревна, пробивая неожиданную в этом стабильном списке шоколадку «Аленку». – Пакет?

– Да, конечно, нормальный. Я не это хотел сказать. Прости, – быстро поправился Сергей Кириллович. – Пакет не нужен.

– С вас триста семьдесят девять рублей, – холодно подытожила Ольга Игоревна. – Карта, наличные?

– Карта. Прекрати Оля, я же ничего такого не имел в виду. Я просто хотел тебя отвлечь.

– От чего? – устало подняла глаза на старого знакомого Ольга Игоревна.

Сергей Кириллович раньше учился с ней в одной школе, на несколько классов старше. Он был хорошим парнем с перспективным будущим, как говорила Елизавета Петровна. Тот самый, который годился, по ее авторитетному мнению, в мужья для Ольги Игоревны. Ольга Игоревна даже начинала встречаться с Сергеем Кирилловичем в детстве. Но их роман быстро и сокрушительно закончился провалом через пару недель, когда, тогда еще Оля, обнаружила его, тогда еще Сережу, целующимся с ее подружкой Катькой. Елизавета Петровна учила ее женской мудрости: прощать измены мужчинам, ради приличной жизни. Но та Оля не смогла простить и переступить через себя и теперь сидела и смотрела на этого мужчину, который, по сути, еще и не стал мужчиной в свои двадцать девять лет. Он был молод. Настолько молод, что называть его Сергеем Кирилловичем было как-то не удобно.

Но его отец подарил ему квартиру, его отец подарил ему машину, его отец подарил ему шиномонтажку, его отец подарил ему автомойку. Теперь Сергей Кириллович значился бизнесменом, большим человеком в этом маленьком городе. Сергей, Серега, Серый – ему уже не подходило по статусу. Теперь в его недорогом спортивном костюме, в поношенных брендовых кроссовках, в позолоченных часах на запястье, да даже в поросшем щетиной и помятом алкоголем лице звонко и гордо читалось: Сергей Кириллович.

– От невзгод, – широко улыбнулся этот бывший красивый парень, раздобревший от пивных лет. – Вот, это тебе, – протянул он Ольге Игоревне, выбивающуюся из обычного списка, шоколадку «Аленку».

– Зачем? – растерялась Ольга Игоревна, оглядывая пустынный зал магазина, в котором обозначилась только фигура Ленки, с отсутствующим взглядом изучающая какую-то баночку на прилавке.

– Чтобы жизнь показалась хоть немножечко слаще, – так же улыбаясь и поудобнее устраиваясь у кассы, проворковал Сергей Кириллович. – Я долго думал, размышлял. Вспоминал. Нам же было хорошо вместе…

– Это ты про те две недели? – сведя брови, уточнила Ольга Игоревна.

– Разве две? Да не важно. Я скучал все эти годы по тебе. Я понял, что поступил неправильно, тогда с тобой. Да и вообще, Лилька сама на меня набросилась, а я не смог отбиться, а ты даже слушать не стала – бросила меня. Я так горевал.

– Катька… – на автомате поправила Ольга Игоревна, скривившись от воспоминаний.

– Ну пускай Катька, – махнул рукой Сергей Кириллович. – Это не так уж и важно.

– Что ты хочешь от меня? – разозлившись от нахлынувших воспоминаний, резко спросила Ольга Игоревна, следя, как под шуршание раздвижных дверей в магазин начали заходить стайки покупателей. – Мне работать нужно!

– Я хочу пригласить тебя на свидание.

– Что? – удивилась Ольга Игоревна, ошарашенная таким разворотом диалога.

– Нет-нет. Не отказывай сразу. Я знаю, что у тебя в семье не все гладко, что ты осталась одна. С ребенком. Я, даже, тактично подождал пока пройдет время. Целый месяц, чтобы ты залечила раны. Но нужно двигаться дальше.

– Я не…

– Подумай, – перебил Сергей Кириллович. – Я предлагаю только попробовать. А там, как получится.

– Но…

– Нет – нет. Молчи. Сейчас я не готов ничего слышать. Я зайду вечером, во сколько ты заканчиваешь, в шесть?

– Д-да, – растерянно кивнула Ольга Игоревна, не успевая вставить и предложения в поток слов, вылетающих из пухлых губ Сергея Кирилловича. – Но…

– Никаких «но». Я зайду в шесть. У тебя полдня на подумать и решить идем мы сегодня на свидание или нет. Поверь, тебе понравится, я умею удивлять девушек. И подумай хорошо, – удаляясь в разъезжающиеся двери произнес Сергей Кириллович, унося в охапке купленные продукты, оставляя шокированную Ольгу Игоревну с шоколадкой «Аленкой» на сдачу.

В маленьких магазинчиках часто бывает так, что пустота с одинокими посетителями вдруг взрывается и наполняется покупателями, которые нахлынывают, словно волна на берег, сметая продукты, образуя очереди, убегая дальше. А потом снова наступает тишина, когда можно проверить ценники, сроки годности, разложить прибывшие утром продукты.

Этот раз не стал исключением, отпустив вереницу покупателей, Ольга Игоревна поспешила на помощь Ленке, которая расставляла свежую молочную продукцию, задвигая ее подальше, пряча за той, срок годности которой уже выходил, попутно выискивая просрочку.

– Кто это был? – искря глазами, заговорщицким тоном спросила Ленка.

Ленка была именно Ленкой. Она была старше Ольги Игоревны на семь лет, но оставалась Ленкой. Яркой, взбалмошной, в вечном поиске мужчины, флиртующей с каждым встречным, даже если он годился ей в отцы, или даже в сыновья. Ее призывный наряд с глубочайшим декольте, выглядывая из-под фирменной одежды магазина, приковывал все без исключения взгляды. Длинные стройные ножки в тонких капроновых колготах в любую погоду, еле прикрытые коротенькой юбочкой, заставляли оглядываться любого мужчину. И что уж таить, Сергей Кириллович не раз цеплялся за эти легкодоступные взору места.

Ленка была Ленкой. В ее жизни все было просто, как табуретка. Все решалось одним взмахом наращенных ресниц, а что не решалось, то посылалось в далекое путешествие. Она была ураганом, приносившим с собой цунами. Никто не знал отчества Ленки, несмотря на то, что оно было написано на бейджике, прикрепленном на ее крупной груди. Никто не осмелился бы и посмотреть на этот бейджик, в попытках выдержать рамки приличия.

– О ком ты? – сдвинув брови, уточнила Ольга Игоревна, которая все последнее время провела за кассой, рассеянно отпуская покупателей, под следящим взглядом девочки в платке по имени Аленка.

– Тот красавчик, что тебе шоколадку дал.

– Разве красавчик? – удивилась Ольга Игоревна, вспоминая черную протертую местами кожаную куртку, тесно облегающую фигуру невысокого мужчины, из-под которой выступал вперед округлый живот. Она поморщилась, вырисовывая перед глазами одну за одной черты его обрюзгшего, уже в таком молодом возрасте, лица: опустившиеся брыли, налитые мешки под влажными глазами, трехдневная щетина, кустистые брови, пухлые губы, въедливый запах табака, оставивший желтые следы на пальцах.

– Ну, может, и не совсем. Но знаешь ли, в нашем возрасте особо выбирать и не приходится. А со стилем ничего – поработаешь и хорош будет.

– Со стилем? – усмехнулась Ольга Игоревна, будто только в стиле проблемы.

– Ну да, – не поняла иронии Ленка. – Этот его спортивный костюм и кожаная куртка. Ужас. Сразу видно – хо-ло-стяк. Но это легко меняется. Сделаешь из него джентльмена.

– Да куда уж мне кого-то делать, – рассмеялась Ольга Игоревна. – Я-то за собой следить не успеваю.

– Зато у него машина есть. Значит богатый, не упускай, – настаивала Ленка, описывая все плюсы Сергея Кирилловича, которые еще нужно было где-то раздобыть.

– Ты-то откуда знаешь?

– Да так, видела, – зарделась Ленка, вспоминая при каких условиях видела машину Сергея Кирилловича.

– Некогда мне, Ленка, – упрямо махнула головой Ольга Игоревна. – У меня ребенок. Семья. Совсем нет времени на вот это все.

– Зря ты так. Сама говоришь – ребенок. Осталась одна, с прицепом. Ну кого ты еще найдешь? Я так поняла, он знает про Даню. И не испугался. Мужчина! Вам помощь не помешает. А Дане нужно отцовское воспитание.

– Думаешь? – недоверчиво спросила Ольга Игоревна.

– Уверена. Вот у моей подруги тоже после развода с сыном возникли проблемы. Ужас творил какой-то. Не слушался, из дома сбегал. Никакой управы на него не было. А потом она нашла настоящего мужика себе. И все наладилось. Тот быстро разобрался с непослушанием. Пацаны они ж такие. Им нужен пример и сильная рука, а порой ремень.

– Обойдусь как-нибудь и без ремня, – скривилась Ольга Игоревна, не принимавшая меры физического воспитания, стараясь не уподобиться своей матери, которая только так и воспитывала в ней хорошие манеры. Хорошо запомнив все отметины, оставленные ремнем на бедрах, линейкой на пальцах и шнуром на плечах, Ольга Игоревна строго придерживалась того, чтобы ее сын никогда этого не почувствовал.

– Ну без ремня-то еще можно, – согласилась Ленка, не имевшая никакого опыта в общении с детьми. – Но вот без мужика – нельзя!

– Ладно, я пойду на кассу, – поспешила Ольга Игоревна на свое рабочее место, вслед за быстро семенящей бабушкой, незаметно прокравшейся в магазин и набравшей целую корзинку, пока работницы были увлечены обсуждением не такой уж и личной жизни.

На кассе Ольгу Игоревну встретила та самая внимательная Аленка, подающая сигналы мозгу, не дающая отвлечься от мыслей о Сергее Кирилловиче, который, когда находился еще на этапе Сережи, был первым красавчиком в школе. На него тогда пускала слюни добрая половина учениц, рассаживаясь стайками вокруг футбольного поля, на котором он дурачился, играя в футбол. Делая вид, что не замечает повышенного внимания со стороны прекрасной половины, он оголял свой торс, играя мышцами, красуясь прессом.

Сережа не блистал умом, не славился послушанием. Плохой парень, к которому так и тянет по детству, от которого бегут во взрослом возрасте. Он был шутом и задирой. Он был центром внимания.

Теперь же он стал Сергеем Кирилловичем. Он изменился внешне до неузнаваемости. Но внешность не является определяющим фактором во взрослых отношениях, так думала Ольга Игоревна, строя планы на будущее. Возможно, ей удастся избавить его от вредных привычек. Сергей Кириллович бросит пить и курить, похудеет, постройнеет. Его лицо вернет свою свежесть. Окутав его заботой и… Нет, любовью не получится. Окутав его просто заботой, принарядив его в чистое и новое, – он станет совершенно другим человеком.

Да и Сережей он был больше девяти лет назад, может, за это время он взялся за голову. Стал умнее, рассудительнее. Нагулялся, в конце концов. Возможно, Сергей Кириллович – совершенно другой человек, не оставивший в себе ни капли Сережи.

Конечно, прошел всего лишь месяц, после того, как ее муж, Виталий Сергеевич, молча покинул их дом. Прошел всего лишь месяц, как разбились последние осколки сердца Ольги Игоревны. Всего лишь месяц, как рухнули планы и надежды. Лишь месяц, за который она не смогла понять причин. Месяц, показавшийся ей длинною в жизнь.

Виталий Сергеевич был статным мужчиной. Красивым и умным, с безупречным чувством юмора, с неподъемной заботой, с непоколебимым характером. Все, как в сказках. Он был принцем без коня и царства. Но с теплыми словами любви, с всеобъемлющей нежностью и богатырской силой, с которой он брал на себя все проблемы. Он души не чаял в Дане, проводя с ним крохи времени, которые мог бы потратить на сон или отдых. Он выдергивал Даню из пучины его особенного мира, завлекая и обучая. Он был центром вселенной, в которой не находилось места ни для кого, кроме Ольги Игоревны и Дани. Он обнимал их большими руками, пригревая на груди, подставляя спину под бесконечные метеориты Елизаветы Петровны.

Виталий Сергеевич являлся всем. И вдруг пропал. В один день. В один час. В одну минуту. В одно мгновение. Его не стало. С его уходом опустело все. Квартира. Семья. Сердце и душа.

Ольга Игоревна долго пыталась дозвониться ему, роняя большие слезы из разбитого сердца, но отвечал ей только женский голос: «Абонент вне зоны действия сети». Ольга Игоревна пыталась его разыскать, обращаясь на его работы, но там ничего не могли сказать, кроме того, что он уволился и больше они его не видели. Полиция молчала, указывая ей на записку, оставленную мужем, говоря, что там все ответы.

Но Ольга Игоревна не могла поверить в этот крах, в эту боль, в эту потерю. Она не могла признать, что мир вокруг нее рухнул, что она осталась одна, что такой любящий отец покинул сына. Ничего не складывалось. Все было не логично.

Кроме слов Елизаветы Петровны: «Я же говорила».

Кроме слов из записки: «Я устал. Я ухожу. В этом никто не виноват. Я вас люблю, но так больше продолжаться не может. Ваш В.»

Так не должно было быть. Но так произошло. Розовые очки спадали, оголяя Ольге Игоревне реальность жизни, которая включала в себя ржавую ванную, с капающими кранами, захламленные комнаты с ободранными обоями, Елизавету Петровну, попивающую чай с оттопыренным мизинцем, небольшой продуктовый магазинчик с ярким названием «Продукты 24», Даню, потерявшего последние ориентиры.

Во всем этом Ольга Игоревна осталась одна, пытаясь сдержать рушившийся мир, залепляя широкие трещины пластырем. Она не справлялась. Она сдавалась. Но ради сына ей нужно двигаться вперед, проходя мимо осуждающих взглядов знакомых, кричащих «брошенка», мимо воспитательниц, говорящих «вы же мама», мимо служб опеки, настаивающих отдать им ребенка, мимо Елизаветы Петровны… В принципе, все уже знают, что она твердит.

Может, это и не осмотрительно. Может, это плохо и осудительно. Может, это кажется неприличным. Может, это и есть сумасшествие. Но Ольга Игоревна приняла решение попробовать стать Олей, ну или хотя бы Ольгой. Попробовать все сначала. Уже не по любви. Возможно, в этот раз все сложится, все склеится. Все наладится. И наконец-то все будет хорошо.