«О, я от призраков больна» kitabından alıntılar, sayfa 2
Фели и Даффи не верят в Деда Мороза, и, полагаю, именно поэтому он всегда приносит им такие никчемные подарки: в основном душистое мыло, халаты и тапочки, с виду и на ощупь как будто скроенные из турецкого ковра.
Дед Мороз, неустанно повторяли они, — для детей.
«Это не более чем жестокая мистификация, сочиненная родителями, которые хотят сделать подарки противным отпрыскам, не прикасаясь к ним, — утверждала Даффи в прошлом году. — Это миф. Поверь мне. Я, в конце концов, старше тебя и знаю».
Поверила ли я ей? Не знаю. Оставшись одна и поразмыслив об этом без слез, я приложила все свои незаурядные дедуктивные способности к решению этого вопроса и пришла к выводу, что мои сестры лгут.
Кто-то, в конце концов, принес ведь мензурки, не так ли?
«Книги — словно кислород для ныряльщика, — однажды сказала она. — Отнимите их, и можно начинать считать пузырьки».
- Старшие сестры всего мира очень похожи: полчашки любви, полчашки презрения.
Я сама не могла бы дать лучшего определения!
Помнится, человек по имени Аристотель однажды сказал, что мы находим радость в созерцании вещей, подобных мертвым телам, которые сами по себе причинили бы нам боль, потому что в них мы переживаем удовольствие познания, которое боль перевешивает.
— Но зачем? — спросила я.
Смысла в этом не было. Если все дороги закрыты, какой смысл расчищать дорогу перед парадной дверью?
— Потому что, — сказал голос тетушки Фелисити за моей спиной, — хорошо известен тот факт, что, когда несколько мужчин оказываются запертыми в замкнутом пространстве более чем на час, они начинают представлять угрозу обществу. Чтобы избежать недоразумений, их надо заставить выйти на улицу и с помощью труда избавить от животных устремлений.
- Конечно, помню, - сварливо сказал он. - Я просто забыл.
Ворчуны глухи к любым голосам, кроме собственного.
Даффи, как всегда, развалилась на кресле в библиотеке с открытым томиком «Холодного дома».
— Ты никогда не устаешь от этой книги? — поинтересовалась я.
— Конечно, нет, — отрезала она. — Она так напоминает мою собственную унылую жизнь, что я не могу отличить, когда читаю, а когда нет.
— А эти твои сестры? еще растут?
— Можете сами у них спросить, — несколько нетерпеливо ответила я. Когда Макс начинал болтать, можно было пустить корни.
Я открыла дверь в комнату, изо всех сил стараясь копировать Доггера в роли лакея: выражением лица и позой, указывающей одновременно на крайнюю заинтересованность и крайнюю незаинтересованность.
