«Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930-1945» kitabından alıntılar, sayfa 5
Немецкий Олимпийский комитет попал в неприятное положение, когда статс-секретарь министерства внутренних дел Пфундтнер показал Гитлеру первые планы реконструкции Олимпийского стадиона. Архитектор Отто Марх спроектировал бетонное сооружение со стеклянными внутренними перегородками, как на Венском стадионе. Гитлер отправился на строительную площадку и вернулся разгневанным и возбужденным. Он вызвал меня на обсуждение и при мне резко приказал статс-секретарю Пфундтнеру отменить Олимпийские игры. Причина: без присутствия главы государства они состояться не могут, так как он, Гитлер, должен открывать их, а в подобном ящике из стекла и бетона ноги его не будет.
Он сам с величайшим волнением следил за спортивными состязаниями, и каждая немецкая победа – их было удивительно много – приносила ему счастье, а вот к серии триумфальных побед выдающегося чернокожего американского бегуна Джесси Оуэнса он отнесся с огромным раздражением. Пожав плечами, он сказал: «Люди, чьи предки жили в джунглях, примитивны и более сильны и выносливы, чем цивилизованные белые. Это недобросовестная конкуренция, и цветных не следует допускать к участию в будущих Олимпийских играх».
Согласно пропагандистским мифам, верхушка партийного руководства интересовалась музыкой. Однако в реальности лидеры партии были людьми грубыми, словно неограненные алмазы, и не имели склонности ни к классической музыке, ни к живописи, ни к литературе. Даже немногие представители интеллигенции в окружении Гитлера, такие, как Геббельс, не утруждали себя регулярными посещениями Берлинской филармонии, где оркестром дирижировал сам Фуртвенглер.
Игра продолжалась долго, пока директор не сдался и не удостоил жуткие розы самой высокой похвалы.
– Вот все они такие! – презрительно скривился Геринг, и, в общем, был прав. Они действительно все были такими, включая самого Геринга. За трапезой он без устали рассказывал Гитлеру, каким светлым и просторным станет его дом, «точно как ваш, мой фюрер».
Если бы по стенам кабинета Гитлера вились розы, Геринг непременно настоял бы на розах и в своем кабинете.
Стоял прекрасный, теплый сентябрь. В конце месяца в ворота въехал американский джип – это явились за мной. Сначала британский комендант наотрез отказался выдать меня и согласился, лишь получив приказ из Франкфурта. Сержант Уильямс дал мне на дорогу пакет песочных пирожных и все спрашивал, не надо ли мне еще чего-нибудь из его запасов. Когда я наконец садился в джип, во дворе собрались почти все обитатели замка. Все желали мне удачи, но я никогда не забуду встревоженного выражения добрых глаз британского полковника, когда он прощался со мной.
Как всегда случается в критических ситуациях, в те дни полностью раскрылись характеры людей. Гауляйтер Восточной Пруссии, а прежде и рейхскомиссар Украины Кох, явившись во Фленсбург, потребовал подводную лодку для побега в Южную Америку. Гауляйтер Лозе выдвинул аналогичное требование. Дёниц наотрез отказал им. Розенберг, ныне старейший рейхсляйтер национал-социалистической партии, хотел партию распустить. По его словам, только он имел право отдать такой приказ. Несколько дней спустя Розенберга обнаружили в Мюрвике почти без признаков жизни. Он сказал, что отравился, и подумали, что это была попытка самоубийства, но оказалось, что он был просто мертвецки пьян.
Сам Гитлер вынудил Дёница начать новую деятельность с должностного преступления – сокрытия официального документа. Это стало последним звеном в цепи обманов, предательств, лицемерия и интриг тех последних дней и недель. Гиммлер предал фюрера, начав вести переговоры с противником; Борман мастерски провел последний бой против Геринга, сыграв на чувствах Гитлера; Геринг также пытался вступить в сговор с западными союзниками; Кауфман заключил сделку с британцами и готов был предоставить мне гамбургскую радиостанцию; Кейтель переметнулся к новому хозяину еще при жизни Гитлера. А я сам? Я все последние месяцы обманывал человека, которому был обязан блестящей карьерой, и временами даже планировал его убийство. Всех нас вынудила к этим поступкам система, которую мы же и представляли, а также Гитлер, предавший всех нас, себя и свой народ.
Вот так рухнул Третий рейх.
Ева Браун была весела и безмятежна, и, пожалуй, только она из всех обитателей бункера ожидала смерти с вызывающим восхищение самообладанием. Другие же вели себя не столь достойно. Геббельс, например, экзальтированно подчеркивал свой героизм, Борман – и не он один – думал лишь о спасении собственной шкуры. Кто-то, как Гитлер, пребывал в апатии или, как фрау Геббельс, был совершенно сломлен.
В тот день Гитлер не упоминал ни о коренном переломе, ни о том, что мы должны до конца надеяться на победу. Устало и безразлично, как о деле решенном, он заговорил о своей смерти:
– Я тоже считаю, что лучше остаться здесь. Я просто хотел еще раз услышать ваше мнение… Я не могу сражаться сам. Существует опасность, что меня лишь ранят и я живым попаду в руки русских. Не хочу, чтобы враги глумились над моим телом. Я приказал меня кремировать. Фрейлейн Браун хочет умереть вместе со мной, и я обязательно застрелю Блонди. Поверьте, Шпеер, мне легко расставаться с жизнью. Один миг, и я освобожусь от всего, освобожусь от страданий.
Я словно беседовал с покойником – жуткое ощущение. Трагедия близилась к развязке.
Геббельс объявил, что, даже если Гитлер покинет Берлин, лично он желает встретить свою смерть в столице: «Моя жена и мои дети не должны меня пережить. Американцы используют их как пропагандистское орудие против меня». Однако когда я в середине апреля навестил фрау Геббельс в Шваненвердере, она не допускала и мысли о смерти своих детей. Через несколько дней я предложил ей в последний момент ночью подогнать транспортную баржу к причалу имения Геббельсов в Шваненвердере. Мы обеспечили бы достаточное количество продовольствия, чтобы она и дети прятались в трюме, пока баржу не прибило бы к западному берегу Эльбы. Однако фрау Геббельс отказалась; в конце концов ей пришлось подчиниться решению мужа.
