Kitabı oku: «День 29-й. История мальчика, который выжил после нападения гризли», sayfa 4

Глава 4
Озеро Дубонт: дни 14–16

10 августа 1893 года экспедиция Тиррелла оказалась на озере Дубонт, напротив огромной ледяной стены и казавшегося неподвижным поля из того же ужасного материала. Насколько они могли судить, они подошли к крепостным валам Арктики. Никто не мог сказать, что лежит впереди, и хотя они полагали, что это ледяное поле – всего лишь феномен, было очень неприятно наткнуться на него без малейшего представления о том, как далеко оно простирается.

Литературный дайджест (1913) об экспедиции Дж. Б. Тиррелла¹⁹ 1893 года

Не в силах идти против ветра, мы разбили лагерь. К утру ветер стих, солнце ярко сияло в голубых небесах среди приветливых облаков, но было холодно. Озеро с обширными ледяными полями ощутимо охлаждало воздух. Мы собрали площадку, спустились к лодкам и быстро помчались вниз по дельте. Вскоре мы вышли в озеро Дубонт. Оно представляло собой смесь воды и льда, медленно текущий кисель, уходящий за горизонт. Грести по такой воде будет тяжело.

Впервые за время похода мы увидели, как из воды выпрыгивает рыба. Посчитав это добрым знаком, я забросил тяжелую яркую блесну в место, откуда выскочила рыба. Вскоре удочка у меня в руках задрожала.

– Клюет! – закричал я.

Удочка сгибалась почти до самой воды, но я все-таки сумел вытащить длинную и толстую озерную форель с блестящими на солнце пятнышками.

В то же время Дэрин, рыбачивший из другой лодки, тоже закричал:

– Клюет!

Сделав остановку у ближайшего острова, мы с Огги разделали рыбу. Вскоре у нас было четыре свежайших филе, без кожи и костей, похожих на сашими из лосося. Мы положили их в большой котелок и наполнили его ледяной водой, чтобы рыба осталась свежей до ужина.

Мы вернулись на воду незадолго до того, как нам стали попадаться первые льдины. Они ползли, подобно тектоническим плитам, огромные плоскости со скрежетом надвигались одна на другую, будто боролись за место на поверхности. Время от времени нам приходилось вылезать из каноэ, тараня, толкая и пробивая себе путь сквозь лед. Не очень хорошо для лодок, что нам попадается столько льда, но они выдержат. Они были способны выдержать почти все, что мы могли им предложить, – волочение по земле, наскоки на камни, падения со скал – и держались молодцом. Лодки были рассчитаны на вместительность, маневренность и прочность. И все же всякий раз, как лед грубо скрежетал по бортам, я морщился.

Весь день мы пробирались сквозь лед, лавируя между льдинами и открытыми окнами чистой, холодной воды, сквозь которую нам, пока мы скользили по поверхности, видны были дно озера и рыба. Вечером, когда мы подошли к острову, на котором собирались устроить лагерь, мы с Огги снова стали рыбачить. Через несколько минут леска у меня дернулась. Я хотел было закрутить катушку, но леска разматывалась и разматывалась. Я начал вспоминать. Привязал ли я леску к катушке или просто обернул ее вокруг? Никак не мог вспомнить. Я придержал леску, когда она чуть ослабла, и стал подтягивать ее.

Пятнадцать минут спустя я увидел, как из глубины мутно мерцает мой улов. Это было огромное серо-стального цвета мускулистое и зубастое существо. Когда рыбина увидела поверхность воды, к ней будто вернулись силы, и с новой энергией она снова рванулась вниз. Раздался скрип, леска сорвалась с катушки. Я успел схватить конец и завязать его. Контур в глубине показался снова, стал более четким, рыба приблизилась к поверхности, и спустя мгновение в воздух взмыла озерная форель.

– Ёшкин кот, ты что, акулу поймал?! – заорал Жан.

Рыба яростно билась, окатывая нас ледяной водой. Вдвоем вытащив рыбину из озера, мы втянули ее в каноэ. Затем пристали к острову и начали разделывать ее, а остальные пошли устраивать лагерь.

Когда мы пришли к лагерю с рыбными филе, все три палатки уже были поставлены. Солнце висело низко на горизонте, окрашивая все вокруг в теплые золотистые тона. Огги ложкой наскреб в разогретую сковородку консервированное масло Crisco, накладывая его крупными полукружиями, а мы нетерпеливо смотрели, как масло шипит и растекается по горячему металлу. Филе мы обжарили в кипящем масле одно за другим, а потом на этой же сковородке приготовили картофель-фри. Картошка вышла горячей и маслянистой, а рыба вкусной и сочной. Вкуснее этой рыбы с картошкой-фри я никогда не пробовал. Щелкнув по GPS-навигатору, я отметил новую точку маршрута, как делал на каждой стоянке. В этот раз я написал: «рыба с картошкой-фри».

Солнце садилось, небо стало темным, пурпурно-розовых оттенков, и сохраняло краски заката долгие часы, пока над нашими палатками поднималась серебряная луна. Огги, Майк и я остались, чтобы прибраться и доесть рыбу, и смотрели, как смещаются по небу цветные полосы. Все озеро от нашего острова и вдаль было заполнено тысячами осколков льда, они были неподвижны, словно звезды, и вспыхивали яркими искрами под лучами заката и в лунном свете. Здесь было столько простора, столько неподвижности, столько красок…

* * *

Следующее утро выдалось тяжелым, несмотря на отсутствие ветра. Лед задерживал нас, и пробираться сквозь большие льдины и целые ледяные горы было утомительно. Вблизи льдистые образования напоминали китовый ус – ледяные цилиндры параллельно друг другу медленно поднимались и погружались позади наших каноэ, а вода, шипя, набегала на них и стекала обратно. Множество рыбы создавало на поверхности мелкую рябь, потом из-под воды выглядывали их спинные плавники, и ударявшие по поверхности хвосты, словно маленькие акулы, устремлялись на охоту. Впрочем, нас они не интересовали, так как накануне вечером мы до отвала наелись рыбы.

Мы спокойно плыли по длинной прозрачной полоске воды между льдинами, пока спустя несколько километров, этот канал наконец не замкнулся и мы не застряли посреди огромного ледяного поля. Не имея возможности протаранить лед или обойти его в лодках, мы были вынуждены вылезти из каноэ. Но лед представлял собой лоскутное одеяло из пластин разного размера, от толстых, сплошных белых до голубых и грязно-серых. Тяжелая, слякотно-серая пелена пружинила под ногами, из-под нее видна была в просветах черная вода, от одного взгляда на которую леденели кости. Голубой лед был менее предсказуем, он напоминал тонкие оконные стекла в старом доме. Такой лед мог выдержать, но мог и треснуть под нашим весом и внезапно разлететься вдребезги. Лучше всего был белый лед. Там, где он был достаточно прочным, чтобы идти по нему, мы набросили на каноэ специальные лямки, которые захватили как раз для такого случая, впряглись в них и потащили лодки за собой, как волы тащат бревно.

Мы держались близко друг к другу, и каждый обеими руками держал свое весло параллельно поверхности льда, чтобы оно, если мы провалимся, застряло и не дало нам соскользнуть под воду. Лед скрипел и стонал под ногами. Мы все сильнее нервничали, долго ли еще он сможет держать нас, и, в конце концов, решили, что пришло время сменить тактику. Чтобы не провалиться, мы взялись за лодки и стали двигать их с двух сторон. Такой способ передвижения требовал немало усилий как от носового, так и от кормового гребца, нам приходилось наклоняться – одному у носа, другому у кормы, – чтобы перенести центр тяжести над каноэ, и толкать нагруженную лодку по льду неуклюжими перебежками, попеременно седлая планширь. Такое движение нас выматывало. Мы были похожи на какое-то неповоротливое четвероногое существо, волочащее по льду тяжелое, большое красное брюхо. Двигаться было неудобно, шума и скрежета было много, но дело того стоило. Мы назвали такой способ передвижения «черепашенье».

Как только нам удалось преодолеть инерцию груженой лодки, мы немного разогнались, затем стали двигаться уже рысцой, а потом получилось что-то вроде неуклюжего спринта. Выходила та еще тренировочка на все группы мышц! Я уже стал подумывать о том, что куда удобнее и быстрее будет просто бежать рядом с лодкой, когда твердый белый лед решительно треснул и моя нога соскользнула в темную воду. Я повалился, содрогаясь всем телом и отчаянно пытаясь ухватиться за что-нибудь руками. Затем внезапно, когда ледяная вода брызнула мне в лицо и нога была уже по колено в озере, жесткие планшири лодки ударили меня по бедрам и паху. Я заорал, почти пропахав лицом бок каноэ, и тут мои руки, наконец, остановили падение. Не успел я даже попытаться вытащить ногу наружу, как дыра, которую я только что пробил, пронеслась мимо, и моя нога выскочила сама по себе, когда инерция каноэ протащила меня вперед. Каноэ не остановилось, кормовой продолжал двигаться вперед галопом, а я, оттолкнувшись, вскочил на ноги и поспешил «черепашить» дальше. В тот день было еще несколько подобных случаев. Рискованно, но не слишком опасно. Впрочем, приходилось иметь дело с тонким льдом и водой чуть теплее точки замерзания. Как и постоянно в этом походе, мы справлялись с риском. Это было отчаянно утомительно, но очень весело.

Честно «прочерепашив» более десятка километров, мы остановились на ночь. Воздух над озером был обжигающе-холодным, но комаров и мошек стало меньше. Лед перемещался по воде бесшумно, и так же неслышно скользили спинные плавники озерной форели в открытых оконцах между ледяными глыбами, то всплывая, то снова погружаясь, как перископы подводных лодок.

На следующий день нам удалось пройти на веслах несколько километров, прежде чем мы остановились на острове, чтобы поплавать среди льда. Солнце прогревало воздух, но вода была по-прежнему холодной. Стоя на берегу и собираясь с силами перед потрясающим заплывом, я любовался ослепительно-голубым небом, ярким бело-голубым льдом и темными тенями в глубине воды. Я чувствовал себя бодрым, живым. В голове не было никаких отвлекающих мыслей о доме, о том, как мы здесь оказались и что может случиться дальше по озеру Дубонт. Разум был чист и ясен, как свежий воздух вокруг. Я заставил себя погрузиться в ледяную воду. Холод охватил меня, кожа горела. Лицо перекосила гримаса, и показалось, что даже мозг в голове окоченел. В одно мгновение я выскочил назад, задыхаясь и чувствуя, как свело все мышцы. Затем тело расслабилось, и вдруг стало теплее, чем до того.

Когда мы решили встать лагерем после неспешного перехода в одиннадцать километров, воздух стал еще холоднее. Вода замерзала вокруг нас, пока мы гребли, а лодки с треском разбивали тончайший слой льда, который то и дело образовывался на поверхности. К тому времени, как мы разбили лагерь, ноги у меня ничего не чувствовали. Мы приготовили дымящееся рагу, чтобы как следует согреться. С наступлением темноты похолодало еще сильнее. Я был счастлив забраться в уютный спальник и стянул капюшон так туго, что только нос выглядывал в морозный воздух снаружи.

Глава 5
Последний рывок на озере Дубонт: дни 17–18

В конце концов, сложности – это всего лишь то, что надо преодолеть.

Эрнест Шеклтон²⁰ «Сердце Антарктики»

– Пора вставать, – сказал Дэн на следующее утро. – Кругом лед.

Мы высунули головы из дверей палаток. Наши каноэ и остров, на котором мы спали, были полностью окружены плотными пластинами льда и смерзшейся слякоти – застывшей грязи, тянувшейся на многие километры вокруг неподвижным неровным слоем.

Мы поднялись на вершину острова, чтобы посмотреть, насколько плотно нас окружают льды, и сверху увидали, что остров весь покрыт льдом, за исключением одной стороны. Единственный путь к озеру лежал через северный берег. Мы потащились обратно в лагерь. Не желая делать обнос нагруженных каноэ через весь остров, мы решили протащить их вдоль берега. Майк впрягся в лямку, а я побежал сзади него рядом с лодкой, направляя ее движение вокруг валунов и нагромождений вздыбленного ветром льда. После долгих усилий мы, наконец, добрались до свободной ото льда северной стороны и спустили лодки на открытую воду в месте, которое присмотрели сверху. Мы кричали и вопили, радуясь, что преодолели препятствие и справились. Мы свободно гребли, весело болтая на ходу.

Мы прошли на веслах несколько километров, когда снова нам стали попадаться льдины. В этот раз мы подошли к целому полю огромных ледяных плоскостей, простиравшихся в обе стороны. Углубляясь в проход между льдинами, я вдруг заметил на льду что-то, казавшееся тут совсем странным и неуместным, – маленькое, серое и круглое. Мы приблизились, и я разглядел изящный изгиб шеи. Это был гусь. Голова его лежала на льду, а шея была изогнута вдоль тела. Несмотря на странную позу, он стоял, расставив лапы. Птица была неподвижна. Он что, спал? Когда мы бесшумно подошли ближе, я понял, что он мертв. Меня вдруг охватило нехорошее предчувствие. Гусиные лапки примерзли ко льду, и он погиб, убитый временем и холодом.

В сгущающихся сумерках мы все дальше углублялись в проход между льдинами. Почти незаметно они сомкнулись вокруг нас, и вот мы оказались окружены мешаниной из ледяных глыб, пластин, ледяной крошки и холодной воды. Медленное продвижение выматывало – мы сначала шли на веслах, затем выбрались на лед и покатили лодки, потом стали толкать их перед собой, затем стали «черепашить». Вынужденные замедлить продвижение из-за льдов, мы пытались отталкиваться веслами и отпихивали ногами покачивающиеся в воде куски льда. В конце концов лодки перестали двигаться. Мы завязли в необъятной ледяной трясине.

Лед не выдерживал нашего веса и был слишком толстым, чтобы пробиваться через него, идя на веслах. Плавучий лед походил на пучок веток шириной в несколько километров, непрочные льдины двигались вместе с водой, разваливаясь на части, расходясь в стороны и открывая провалы чернильной глубины, стоило только нам немного нажать сверху. Мы застряли. Надо было выбираться. Лежа поперек лодки и свесив ноги за борт, я отталкивался сапогами от льда. Когда я прижимался к льдинам бортом, они не поддавались. Кряхтя и толкаясь, мы сантиметр за сантиметром проталкивали лодку вперед. Мы с Майком работали вместе, отпихиваясь ото льда обеими ногами, так что каноэ походило на диковинного крокодила, ковылявшего по льду. Так нам удалось немного продвинуться. Это было утомительное и медленное движение. Вскоре я совсем измучился, у меня все болело, я сбил дыхание, уже не хватало сил подгибать ноги и отталкиваться, да и толку от этого почти не было.

Я лежал, стараясь отдышаться, и пытался обдумать наше затруднительное положение. Мы были заперты во льду, слишком толстом, чтобы пробить его и пройти сквозь него на веслах, и слишком непрочном, чтобы выдержать наш постоянный вес. А что если изменить наш вес, распределить его? Я потыкал в кусок льда сапогом, и он погрузился в темную воду, но не сразу, а через несколько мгновений. Чем дольше я нажимал на лед сапогом, тем быстрее он уходил вниз. Я попробовал легко шлепнуть стопой по другому куску льда. Он почти не шевельнулся. Я попробовал еще раз, на этот раз продолжал давить сапогом. Какое-то мгновение лед держал. Затем кристаллы утонули, рассыпаясь в воде, как искры бесцветного фейерверка. Может быть, лед выдержит нас, если мы будем двигаться очень-очень быстро. Недалеко от нашей лодки поверхность озера усеивали ярко-белые пятна более твердого льда. Мы были достаточно близко к одному из них, чтобы я мог дотянуться до него ногой. Мы с Майком приняли нашу фирменную «позу черепахи» и начали играть в игру в классики, пытаясь приземлиться и оттолкнуться от расположенных далековато друг от друга белых пятен и успеть, пока они не начнут прогибаться. Тактика оказалась более эффективной, чем наш крокодилий кроль, но и ставки были высоки. Всякий раз, как мы промахивались или замедлялись, островки ледяной каши проваливались у нас под ногами, и мы останавливались, врезаясь в планшири лодки. Мы прыгали и переступали по льдинам, оставляя за собой след из погружавшихся в воду кусков льда, а сами продвигались к окутанному туманом острову, выраставшему вдали.

Обессилевшие, мы перепрыгнули через небольшую трещину и, наконец, вытащили лодку на твердый лед припая. У его дальнего от нас края громоздились голубые глыбы льда там, где льдины набегали и наползали на берег. Мы высмотрели проход и на руках перетащили каноэ к берегу. Скованные усталостью, измученные, мы с облегчением опустили лодки, перебравшись на сырой, но твердый грунт острова, и порадовались, что выбрались, наконец, на сушу из мерзлой слякоти.

Надо было определить, куда двигаться дальше, и мы зашагали вверх, на ходу перекусывая энергетическим спортфудом. Дошли до самой высокой точки. Весь остров, кроме дальней его стороны, был окружен ледяными полями вроде того, которое мы только что преодолели. А с дальней стороны, почти в полутора километрах тундры с рыжими кочками, был выход. Единственным вариантом выбраться с острова и из тисков льда было уйти на веслах с дальнего берега. Придется перетаскивать каноэ.

Стоя в холодном облачном сумраке продуваемых ветром пустошей, мы смотрели вдаль, на залитый солнцем берег и открытую воду за ним. Дэн рассматривал льды по обе стороны широко открытого пути к свободе. Он наблюдал, отслеживая медленное движение самых дальних льдин. Пока мы стояли и проводили разведку, ветер переменился и стал крепчать. Дэн прищурился, прикрывая глаза от отраженных лучей солнца. Мне подумалось, что вот так же он мог бы высматривать вдалеке перегруппировку вражеских отрядов, строя планы атак и контратак.

Вглядевшись в подрагивающую белизну, Дэн все понял. Открытая полоска воды, которую мы видели, была на самом деле миражом. Он сообразил, что означает медленное движение льдов, за которыми он наблюдал, и внезапно его глаза округлились.

– Парни, надо двигаться! – сказал Дэн, выводя нас из оцепенения. Он был серьезен. – Шевелитесь, – поторопил он нас, широко шагая вниз по склону. – Надо закончить обнос как можно скорее!

Он видел то, что мы проглядели, хотя смотрели прямо на грозившую нам опасность. Два дальних края льда медленно смыкались, перекрывая нам единственный путь отхода с острова.

Мы побежали за ним и приготовились сделать первую из двух ходок длиной в километр с четвертью. Остров представлял из себя заболоченную тундру, неровную, с раскиданными повсюду кочками, которые жутко бесили нас. Пучки жесткой травы поднимались прямо из земли, на концах у них виднелись губчатые соцветия, и росли они там, казалось, с одной-единственной целью – мешать нам и заставлять спотыкаться на ходу. Перетаскивая каноэ, я случайно наступил на такую кочку. Она подалась под ногой, но ушла не вниз, а вбок, так что меня повело в сторону и я чуть не упал. Следующая повела себя точно так же, я наступил на нее и тут же повалился на колено. Каким-то чудом мне удалось удержать каноэ на плечах и со стонами и проклятиями подняться на ноги. Пока мы шли, ветер набрал силу, став штормовым. Каноэ под напором ветра норовили развернуться. Повернув лодку так, чтобы спрятаться за ней от ветра, я шел боком, старательно обходя кочки и крепко, так, что побелели костяшки пальцев, удерживал каноэ, не давая ему сорваться с плеч, а не то ветер мог погнать его по тундре. Дэн не переставал поторапливать нас, перекрикивая ветер, но его голос мы почти не слышали.

– Давайте, парни, давайте!

Мы впрягались в лямки, шагали против ветра, держались за холодные борта и старались изо всех сил. Нашими соперниками в этой гонке были ветер и лед, который теперь смыкался еще быстрее. В конце ходки я опустил каноэ на землю и собрался смочить горло водой из бутылки. Только я сделал первый глоток, как Дэн велел отправляться за следующей ношей. Я побежал назад.

Когда мы закончили перетаскивать каноэ, проход почти закрылся. Не успел я уложить рюкзак, как Дэн с Жаном уже выбрались в лабиринт льдин, пытаясь найти последние участки открытой воды, пока лед не сомкнулся окончательно.

Загрузив нашу лодку, мы оттолкнулись от берега и поспешили за Дэном, а третье каноэ следовало за нами. Клубились сгустившиеся тучи, завывал ветер. Мы двигались зигзагами, то в одну сторону, то в другую, а лед вокруг нас постоянно шевелился. На каждом повороте я смотрел на лодку Дэна и запоминал, где были открытые участки, чтобы точнее отыскивать их. Мы шли на веслах по открытой воде и перебежками преодолевали перемычки твердого льда, трусцой «черепашили», перепрыгивали с одной устойчивой льдины на другую среди целого моря темных ледяных пластин. Ощущение было такое, будто идешь по воде.

На полпути через льдину Дэну удалось направить свое каноэ в узкий проход, но когда мы добрались туда, он уже закрылся. Мы не успели. Лед отрезал нас. Каноэ Дэна продолжало зигзагом двигаться по открытым проходам, словно увлекаемое сильным течением, а вот мы застряли. Осматривая перегородившие проход льдины, мы попытались сообразить, нельзя ли будет пройти другим курсом, но перед нашей лодкой оказались две громадные ледяные плоскости. Одна была размером с футбольное поле, другая по площади была в половину квадратного километра прочного льда. Обойти их было невозможно. Вдалеке, среди блеска льдин, в подрагивающем воздухе видна была лодка Дэна – они продолжали грести вперед. За ним был снова лед, крапчатые белые пластины, разбросанные по воде. Дальше виделся мираж – пространство открытой воды, которую, казалось, ветер морщит, делая оттенки синевы глубже. Я снова перевел взгляд на огромную белую плоскость перед нами. Как же меня все это достало, думал я. Хватит с меня «черепашенья». Ноги у меня подламывались, мышцы бедер ломило, ведь я то и дело падал на планширь.

Я перебрал в уме варианты, а затем вылез из лодки на лед. На ощупь он был прочным, словно на обычном озере в середине зимы. И все же я знал, что пластины льда сомкнуты непрочно. Когда мы стояли на маленьких льдинах, лед был плавучим, прыгучим, льдины кренились и колыхались под нашим весом, но редко погружались в воду. По большим плоскостям и ледяным глыбам, где лед не подавался под ногой, можно было скользить, как каноэ скользит по глади озера. Два ледяных поля перед нами были всего лишь колоссальными копиями плоских льдин, с которыми нам уже доводилось иметь дело. Наверное, если приложить достаточное усилие, они разойдутся. Просто нужно рассчитать, как именно приложить силу.

Я уселся на стыке двух льдин. Под трещиной сквозь крошечный разлом видна была темная тень озерной глубины. Я уперся пятками в приподнятый край одной льдины и всем весом опустился на другой край, ухватившись за лед руками. Сделал глубокий вдох и начал пихать ногами. Лед не пошевелился. Ругаясь, я продолжал работать. Волоски на шее у меня поднялись дыбом. Я вкладывал все больше силы в движения и продолжал толкать. Медленно, очень медленно трещина начала расширяться. Ноги у меня дрожали. Постепенно, как двери в огромном лифте, трещина подо мной начала открываться. По мере ускорения движения лед дрожал, и вдруг ледяные поля поползли в стороны уже без моего участия. Темные воды разверзлись подо мной, и каноэ закачалось на воде.

– Твою ж мать! – прохрипел я. – Получилось!

Я выпрыгнул из расширявшейся трещины, вскочил на ноги и, как раз когда льдина выскользнула у меня из-под ноги, запрыгнул в лодку. Лед хрустел и трещал, вся огромная льдина уходила в сторону. Понимая, что проход останется открытым недолго, мы с Майком стали грести изо всех сил, громко смеясь на ходу. Каноэ разогналось по расширявшемуся проходу, за нами последовали Дэрин с Огги.

На полпути хруст прекратился и лед замолчал. Ледяные поля с обеих сторон замерли без движения. Затем начали сходиться снова.

– Скорей! – заорали мы. – Проход закрывается!

Несколько сильных гребков, и наша лодка была уже вне опасности, на открытой воде за проходом. Дэрин и Огги, яростно гребя, были на полпути. Проход сужался. Лед зазвенел, как музыкальная подвеска на ветру, скорость его движения выросла, и сотни метров твердого и плавучего льда устремились навстречу друг другу. Их края были уже в нескольких футах от каноэ. Дэрин и Огги сделали последний мощный гребок. Их каноэ рванулось вперед, и они подняли весла из воды. Лед был уже так близко, что грести они не смогли бы, даже если бы попытались. Я затаил дыхание, ожидая, что льдины выкинут их вверх, как пробку. Ледяные поля сдвигались. Затем, словно по волшебству, их каноэ скользнуло вдоль кромки льда, а проход захлопнулся позади них с тяжелым, каменным стуком, от которого взволновалась вода.

Они проскочили и оказались в безопасности на открытой воде.

– Блин! – сказал Дэрин с непередаваемой широкой улыбкой на лице. Каноэ их еще двигалось по инерции. – Это было невероятно!

Льдины впереди позволяли пройти между ними, и мы, наконец, догнали Дэна с Жаном. Не доходя до открытой воды, мы наткнулись на необычайные ледяные образования, словно попавшие сюда из другого мира. Лед в полуметре под поверхностью воды образовал полку, прозрачную, как стекло. Должно быть, она была всего в несколько сантиметров толщиной. Лед на ощупь был твердым, но казался хрупким, как оконное стекло, и при постукивании издавал странные резонирующие звуки, как стенки стеклянной жаропрочной формы для запекания. Такой лед не внушал особого доверия. Мы шли осторожно, хлюпая по колено в воде. Дальше лед становился похож на изъеденный известняк и был усеян отверстиями, которые открывались прямо в глубину. Сквозь них видно было усыпанное валунами дно озера метрах в двенадцати подо льдом. Вода на глубине отливала насыщенным синим светом. Если бы не пронизывающий холод и вездесущий лед, можно было бы представить, что мы находимся где-то на Средиземном море. Я, осторожно рассматривая необыкновенную красоту и чувствуя себя особенно уязвимым, ступал как можно легче. Казалось, мы парим между мирами.

Начиная с этого места, ледяной покров постепенно рассеивался, и в конце концов мы выбрались на открытую воду. Температура воздуха была чуть ниже нуля, мы укутались и забрались в каноэ, чтобы пройти последний за день отрезок пути на веслах.

* * *

Утром, все еще ощущая усталость от измотавшего нас дня накануне, мы медленно выползли из палаток, намереваясь отправиться на север через озеро Дубонт. Небо весь день сочилось влагой, а температура падала, и северный ветер сильными порывами взбивал серые воды, превращая их в огромные пенистые волны. Озеро будто вскипало, пока мы по бурлящей воде совершали один долгий переход за другим. Мы забирались на гребни волн, а затем каноэ падало вниз, и сидевшего на носу Огги обдавало брызгами. Мы шли медленно, но уверенно продвигались вперед.

Во время нашего последнего и самого долгого перехода волны были так велики, что лодка, скатываясь с вершины волны вниз, становилась совершенно невидимой для других, которым еще только предстояло подняться на гребень вала. Я было попытался рассчитать гребки, полагаясь на интервалы времени, но ничего не выходило. Когда же я стал реагировать на естественное движение воды, получилось легко, как в танце. Мы гребли так несколько часов. Создавалось ощущение, будто мы катались на спинах огромных горбатых китов.

* * *

После этого перехода мы остановились на первом попавшемся нам участке твердой земли – это был большой полуостров. Землю покрывал переливавшийся оттенками зелени ковер мха. Недалеко от берега он поднимался на крутые, усыпанные камнями склоны. Мы прошлись, чтобы согреться и восстановить кровоток в налитых свинцом ногах, затем подзаправились из огромного пакета твердых леденцов.

Пока мы отдыхали, озеро успокоилось, но когда мы вернулись к лодкам, снова разгулялась непогода вроде той, с которой мы боролись весь день. Мы с усилием гребли и, наконец, в полночь разбили лагерь на единственном пригодном для жизни острове на многие километры вокруг. Остров возвышался над водой не более чем на пару метров и больше напоминал свалку обломков вулканического извержения, чем ровную площадку, где можно было бы переночевать. Земля в тех местах, где она была видна среди камней, была покрыта пучками сухой травы, как птичье гнездо под огромными яйцами из гранита. Мы поставили палатки на двух относительно свободных от камней площадках, каждая размером не больше полутора квадратных метров. Одна палатка встала с наклоном. В другой перепад высоты от одного конца до другого составил более тридцати сантиметров, причем в середине пол провисал над выемкой, а затем круто дыбился кверху.

В сумерках мы обустроили лагерь и начали распаковывать еду среди валунов. Вытащив все наши запасы продовольствия из большого синего бочонка, мы обнаружили, что дела с провиантом у нас обстоят куда хуже, чем мы считали раньше. Нам катастрофически не хватало макаронных изделий – причем нехватка составляла не порцию-другую иногда, как мы полагали до того. Под угрозой оказался прием пищи в целые дни. Мы вшестером стояли и молча смотрели на скудную кучку спагетти, пытаясь сообразить, когда и как запасы наши настолько уменьшились, а терзавший нас голод был просто чудовищным. Но ответ был очевиден. Мы допустили ошибки в расчетах. Неполная горсть тут, неверно сделанная запись там, и вот уже получился значительный дефицит. В сгущающейся серой мгле ночи мы скромно перекусили, и мысли у всех крутились исключительно вокруг еды. Пока что можно было рассчитывать на рыбалку, но кто знает, долго ли рыба будет клевать. Придется начать урезать порции.

Мы тянули жребий, чтобы определить, кто будет спать в какой палатке. Один за другим мы вытаскивали травинки из пучка в кулаке Дэна и узнавали, что приготовила нам судьба на ночь. Я вытащил травинку и сравнил ее с теми, что достались другим парням. Моя травинка оказалась короче трех других, такие же короткие вытащили Жан и Дэрин. Нас ожидала беспокойная ночь.

Ни одна из палаток не была удобной, но когда мы разложили спальные коврики, оказалось, что палатка проседает даже больше, чем показалось нам сначала, – почти на метр с одного конца до другого, а под ней были сплошь крупные камни. В середине палатки было понижение, уходившее вниз по склону, словно водосточный желоб. Там я и улегся. Каким бы ужасным ни было это место, мы все так измотались, что, закончив обмениваться жалобами, тут же провалились в сон.