Я сидела в своей кровати, обняв колени, и с ненавистью смотрела в эти чёрные глаза-бусинки, а в ушах до сих пор раздавалось: «и тогда наверняка…». Страх и холод сковали мои руки так сильно, что у меня не хватало сил встать или отвернуться. Я попыталась крикнуть, но из горла вырвался лишь хрип со слабым: «Прекрати таращиться на меня».

– Ты же обещал! – мне, наконец, удалось проговорить слова чётко вслух. – Ты обещал, что он никогда не будет грустить!

Из форточки подул холодный ветер, дверь слегка распахнулась, и я, вздрогнув, невольно обернулась. Из кухни доносился тяжёлый плач матери и утешающий голос бабушки: «Милая, тише-тише. Помни, у тебя ещё Миланка осталась…». Но все бабушкины слова разбивались о страх: «А если он и её отнимет? Или не он, а кто-то другой?».

Я снова посмотрела на самоуверенного Крошика. Его ушки, обычно, такие милые: лопоухие и криво скроенные – свисали по бокам, а сейчас они стояли торчком, и злобная ухмылка не сходила с его мордочки… будто это был не милый Крошик, который обещал, что никогда меня не обидит, если его не брошу.

– Ты же обещал Пашке, что всё будет хорошо, – тоскливо прошептала я, вспоминая своего плаксивого брата. – Ты сказал, что он никогда не будет грустить… что улыбка не покинет его.