Kitabı oku: «Контракт на гордость», sayfa 3

Глава 8

Лиза, 14 лет назад

Когда тебе восемь – весь мир против тебя.

Когда тебе тринадцать – ты против всего мира.

(с) к/ф «Сестры».

Пару недель назад мне исполнилось четырнадцать, я с гордостью получила бордовую книжицу под названием «паспорт», и, видимо, жизнь решила, что я достаточно взрослая для ее дерьма.

Этот хмурый ноябрьский день ничем не отличается от вереницы таких же. Я сижу в своей комнате, качая ногой, и безуспешно бьюсь над системой уравнений. К слову, математика никогда не была моей сильной стороной. Около полудня с грохотом хлопает входная дверь, и я с удивлением вслушиваюсь в папин голос.

Обычно он не приходит домой на обед, потому что, во-первых, он очень загружен в своем офисе. Ну, а во-вторых, отношения родителей далеки от идеала. Когда-то приносившие эйфорию походы в кино канули в лету, совместные ужины стали редкостью, а букет цветов отец приносил маме года так три назад.

– Вера! – басит отец на всю гостиную, а я подпрыгиваю в кресле и поджимаю под себя ноги. Становится неуютно от нехорошего предчувствия, стянувшего обручем грудь. – Ты ничего мне не хочешь объяснить?

Я не слышу, что отвечает мама, но мне необходимо это знать. Поэтому я откладываю тетрадь в сторону и на цыпочках выхожу в коридор. Прижимаюсь боком к стене и задерживаю дыхание, когда папа срывается на крик.

– Отвлекись ты от своего дурацкого сериала! – негодует он, хватая пульт и все-таки выигрывая у телевизора битву за внимание собственной супруги. – Почему у меня на работе каждый второй говорит, что жена изменяет Истомину?

Желваки на его скулах ходят, руки сжаты в кулаки, а я поддаюсь липкой панике и прекрасно понимаю, что мой иллюзорный мирок вот-вот рухнет.

– Потому что это правда, Андрей, – спокойно произносит мать и вручает отцу небольшую белую бумажку, при виде которой его брови изумленно ползут вверх. – Я развожусь с тобой.

– Повестка в суд? Серьезно?

Пространство вокруг меня плывет, паззл никак не складывается, и я не могу осознать, что черное – это белое, белое – черное, а мы уже давно не любящая друг друга семья. Сейчас хочется кричать, бить посуду и совсем не хочется видеть никого из родных. Так что я возвращаюсь в комнату, накидываю толстовку с капюшоном, засовываю сиди-плеер в ее бездонный карман и опрометью скатываюсь по лестнице на первый этаж.

Папа что-то кричит мне вслед, но я не слушаю. Выбегаю на улицу и несусь вперед, не разбирая дороги. И едва ощущаю, что сверху падает мерзкий колючий мелкий дождь, пробирающий до костей.

Я бреду в никуда, глотаю соленые слезы вперемешку с водой и на всю громкость врубаю «Комиссара». Пробирающий до мурашек голос поет «А помнишь наш вечер и белый снег, ложился на плечи тебе и мне, шел первый и теплый снег декабря, тогда я не знал, какая ты дрянь», когда по узкому тротуару мимо пролетает парень.

Он цепляет меня своей огромной спортивной сумкой, я впечатываюсь ладонями в стеклянную витрину и, выплескивая всю злость на случившееся в доме родителей, кричу ему в спину: «Придурок!». Он молча продолжает свой путь, я же спотыкаюсь, не замечая булыжника, и пропахиваю сантиметров тридцать асфальта. Еще больше раздирая дырявые модные джинсы и стесывая колени в кровь.

Я обиженно соплю, когда чужие пальцы осторожно прикасаются к подбородку, и совсем не могу разобрать черт чужого лица из-за плотной пелены слез. Вижу только темные карие глаза, лучащиеся неподдельной тревогой.

– Ну и зачем ты вернулся? – недовольно спрашиваю у сидящего передо мной на корточках широкоплечего брюнета, который игнорирует мой вопрос.

– Так ты девчонка, – недоуменно бурчит парень, когда капюшон падает мне на плечи и открывает длинные, ниже лопаток волосы. И пока я горько реву, не в состоянии объяснить, что причина вовсе не в саднящих коленях, он допытывается: – Сильно ударилась? Болит?

Он представляется Сашей, подхватывает меня под мышки, ставит на ноги и тащит за собой. Потому что опаздывает на тренировку и не может бросить мокрую, грязную и грустную меня здесь, в луже. Так я оказываюсь перед обшарпанной коричневой с многочисленными выщерблинами дверью, которая ведет в полуподвальное помещение.

– Это боксерский клуб. Здесь я занимаюсь, – заметив мою растерянность, поясняет Саша и улыбается уголком рта, демонстрируя озорную ямочку на левой щеке, сражающую меня наповал. – Не бойся.

Как ни странно, я не боюсь. Совсем.

По необъяснимой, непонятной мне самой причине я доверяю новому знакомому и с легким сердцем спускаюсь за ним в оборудованный зал. Где места хватает впритык для десяти упражняющихся парней в возрасте примерно от тринадцати до восемнадцати лет.

Конечно, мать непременно обозвала бы меня неосмотрительной дурой, если бы узнала, что я без лишних вопросов пошла непонятно куда с человеком, которого вижу в первый раз. Но ее возможные ахи и вздохи волнуют меня в последнюю очередь.

Волков! Где тебя черти носят? – отчитывает Сашу низкорослый коренастый мужичок со свистком на груди в копирующем известный «Адидас» темно-синем спортивном костюме с белыми полосами.

– Извини, Григорич! У меня тут по дороге… форс-мажор случился, – виновато разводит руками парень, ну а я выныриваю у него из-за спины и улыбаюсь той самой улыбкой, перед которой никогда не может устоять отец.

– Так вот она какая, причина твоего опоздания. Хорошенькая, – одобрительно качает головой мужчина и произносит куда мягче, пока его взгляд не опускается на мои испачканные джинсы. – Ты ее обидел?

– Григорич, ну ты чего! – искренне возмущается Саша и в неосознанном защитном жесте пытается задвинуть меня обратно.

– Да не съем я ее, марш переодеваться, – распоряжается тренер и провожает меня в крохотную каптерку в самом дальнем углу.

Где я могу привести себя в порядок: расчесать спутанные волосы, стереть салфеткой налипшую на штаны грязь и обработать ссадины врученной перекисью водорода. А заодно восхититься многочисленными кубками, теснящимися на простой деревянной полке.

– Будешь знать, как за нашим Александром бегать, – по возвращении нарочно подначивает меня Григорич, а я задыхаюсь от возмущения.

– Я не бегала! – сердито выпаливаю я и как-то забываю и про смущение, и про нещадно щипающие колени.

– Ну и хорошо. Пойдем на тренировку смотреть, – ласково трепет меня по голове Григорич, подталкивая ближе к рингу. – Как тебя зовут, горе луковое?

– Лиза. Истомина.

– Лизавета, значит, – будто на вкус пробует мое имя мужчина и представляется: – А я – Николай Григорьевич Вронский, но пацанва кричет Григоричем. Тебе тоже можно.

В этом зале все какое-то особенное: парни, несмотря на катящийся по их лицам и телам пот, выглядят счастливыми, да и я сама испытываю странное умиротворение, наблюдая за спаррингами.

– Глеб – талантливый малый, но импульсивный. Не лучшее качество для боксера, – комментирует Григорич, указывая на Сашкиного противника – высокого поджарого блондина, молниеносно перемещающегося по покрытию и уклоняющегося от резких ударов Волкова. – Они с твоим Александром почти как братья.

– Николай Григорьевич, – я молча глотаю последнюю реплику тренера и озвучиваю кажущуюся нелепой просьбу: – а можно я иногда буду к вам приходить? Тихонько посижу в сторонке, посмотрю, никому не помешаю…

Вронский без колебаний определяет, что причина кроется в семье, и выдает уверенное безапелляционное «да». Правда, поставив два условия: чтобы Саша провожал меня после тренировок и чтобы я его спортсменов сильно не отвлекала.

– Я в зале почти каждый день, кроме вторника и субботы, – рассказывает Волков, пока мы неторопливо идем по вечерним пустынным улицам.

– Спасибо, что не бросил, – я искренне благодарю нового приятеля, прислоняясь спиной к калитке, и отчаянно надеюсь, что это не последняя наша встреча.

– Не прощаемся, Лиса-Алиса, – крепко обнимает меня парень, и я чувствую, как в животе порхают те самые пресловутые бабочки из глупых книг о любви.

Я еще долго смотрю ему вслед, пока силуэт не растворяется в темноте, и ожидающий дома неминуемый скандал и нагоняй за порванные джинсы не представляется таким уж страшным.

Глава 9

Лиза

Здравствуйте, мои до боли знакомые

грабли, давненько я на вас не наступал.

(с) «Ключ из желтого металла», Макс Фрай.

Позади многочасовые переговоры с дизайнером, выматывающие поездки по магазинам со строительными материалами, непростой выбор цветовой гаммы и попытка объяснить Волкову, чем отличаются оттенки «карамель» и «шоколад с молоком».

Ну а впереди долгожданный, выстраданный выходной, который я планирую провести за просмотром «Мстителей». Нагло съесть ведерко мороженого, не краситься и не вылезать из домашней пижамы – трикотажных шорт и топа нежного персикового цвета.

– Как устроилась на новом месте, Лиз? – интересуется в трубку Алик, а у меня складывается впечатление, что за эту неделю он звонит чаще, чем за предыдущих два месяца.

– Все хорошо, – я ложусь на спину и закидываю ноги на стену, бездумно рассматривая потолок.

И как бы кто ни сомневался, мне уютно в этой небольшой старой квартире, сохранившей свое очарование и навевающей самые радостные воспоминания из детства. Вроде того, когда бабуля привезла мне из командировки модную заколку и коробку необычайно вкусных конфет в форме морских ракушек.

– Как продвигается проект? – и хоть голос Меньшова и звучит благожелательно и приветливо, подсознательно я ощущаю, что он мечтает, чтобы моя затея с треском провалилась и я поскорее вернулась в столицу.

– Черновые работы уже идут, нужно определиться с планировкой, – отчитываюсь бодро, не радуя жениха, и, спохватившись, спрашиваю: – твои как дела?

– Небольшие проблемы с новым фильмом, в остальном – порядок, – я отчетливо представляю, как он стоит на балконе, вертит в пальцах сигарету и все-таки подкуривает. Несмотря на данное себе и мне обещание избавиться от дурной привычки. И я хочу сделать ему замечание, но осекаюсь, потому что Алику удается меня удивить: – я скучаю, Лиз…

В наших отношениях обычно нет места сентиментальности и подобным сантиментам, так что я чувствую себя сбитой с толку и не знаю, что сказать. Потому что не испытываю тоски ни по Москве, ни по Меньшову, ни даже по прекрасно справляющемуся без меня отцу. От необходимости давить из себя фальшивое признание меня избавляет звонок в дверь, пульсирующий волнением в груди.

– Прости, мне нужно идти. Позже спишемся, – я резко обрываю разговор, подскакиваю с кровати и выхожу в коридор, накидывая на себя короткий шелковый халат.

Со скрипом проворачиваю ключ в замке, а сердце делает кульбит, потому что в отличие от меня оно уверено: за дверью не Зинаида Петровна и не ее неугомонная внучка Васька. И даже не провайдер интернета, которого я жду третий день, чтобы подключиться ко всемирной паутине.

– Лизка, привет, – и пока я пытаюсь понять, почему мой организм так реагирует на каждое его появление, Сашка заграбастывает меня в объятья и под недовольное бурчание тащит на кухню. Ставит на потертый от времени паркет, а сам взгромождается на шаткую колченогую табуретку. – Кофе хочу, умираю! Сделаешь?

Бормоча под нос о неисправимости некоторых индивидов, я достаю турку и припасенные с вечера молотые зерна. В чем в чем, а в гастрономических пристрастиях мы с Волковым весьма схожи. И по утрам я совершенно точно готова убивать, если мне вовремя не дали выпить чашечку крепкого двойного эспрессо.

– Истомина, а какие у тебя планы на сегодня? – Саша делает большой глоток, обжигается и усиленно дует на горячую жидкость, от которой исходит пар. И выглядит таким по-детски обиженным, что я едва успеваю замаскировать короткий смешок кашлем.

– А есть предложения? – неопределенно пожимаю плечами, не желая признаваться, что собиралась весь день залипать на задницы Капитана Америки и Тони Железного человека Старка.

– Есть одно, от которого ты точно не сможешь отказаться, – на самом деле, с Волковым я готова помчать даже на какой-нибудь котлован за городом и там месить грязь, но ему об этом знать вовсе необязательно. Поэтому я старательно прячу энтузиазм и лишь заинтересованно вскидываю бровь.

– С этого момента чуть подробнее.

– К Григоричу поедешь? – Саша еще не успевает договорить, как я с победоносным кличем индейца несусь в спальню переодеваться. К Вронскому я не то что поеду, я полечу на край Земли, даже если товарища тренера угораздит забраться в тундру.

В общем, через каких-то полчаса мы заруливаем на парковку перед преобразившимся зданием клуба. Это больше не жалкое тесное полуподвальное помещение, теперь это полноценная спортивная школа, которая занимает целый этаж.

– Николай Григорьевич, здравствуйте! – я оглашаю звонким криком зал и на всех парах несусь к человеку, который стал наставником и для меня. Не замечая, что кудрявый двухметровый брюнет на ринге приостановил бой и теперь с любопытством поглядывает то на меня, то на Волкова. Я прижимаюсь к шершавой морщинистой щеке и честно, искренне выдыхаю: – я так соскучилась.

– Я тоже скучал, Лизавета, – Вронский целует меня в лоб и критично осматривает новую прическу. Морщится, страдальчески закатывает глаза и с укором в голосе спрашивает: – что за мода у молодежи пошла? Зачем кудри свои обстригла?

– Дура потому что, – повинно склоняю голову и стараюсь срочно переключить внимание грозного тренера на кого-нибудь другого. Например, на изображающего статую Аполлона брюнета, замершего на покрытии: – к соревнованиям готовитесь?

– Господи упаси, – Григорич очень натурально крестится и, смахивая со лба воображаемую испарину от испуга, поясняет: – этот обалдуй заскакивает иногда в гости.

Сопровождаемый моим хохотом и нелестными комментариями Вронского, парень с показушной легкостью перепрыгивает через канаты и направляется к нам. Играя мускулами на литом, в меру накаченном, тренированном теле.

– Филатов Иван, – брюнет протягивает мне ладонь для рукопожатия, но я не успеваю ему ответить из-за того, что Саша на полпути перехватывает мое запястье и резко дергает к себе так, что я впечатываюсь в его грудь.

– Младший брат Глеба, – хмуро уточняет Волков, и я осекаюсь. Запал поскандалить исчезает сразу, как будто горящие угли залили водой, а руки сами собой обвиваются вокруг Сашиной талии. Потому что желание поддержать его с годами никуда не делось.

– Двоюродный брат, – поправляет Волкова Иван и, наклонившись, доверительно сообщает: – и я тоже от него не в большом восторге.

Глава 10

Лиза

Может, все мужчины – наркотик?

Иногда от них начинается депрессия,

а иногда, как сейчас, от них вырастают крылья.

(с) к/ф «Секс в большом городе».

– И, кстати, я к вашим теркам не имею никакого отношения. Я вообще в Питере в военке чалился, когда у вас все случилось, – беззлобно сообщает Филатов и неторопливо стаскивает футболку, чтобы вытереть ею пот со лба. Хмурится, не дожидаясь от меня комплимента в адрес шести идеальных кубиков его пресса, и подначивает напряженного Сашку: – но, если тебе так сильно хочется выпустить пар, добрый Иванушка всегда к твоим услугам.

– Решил взять реванш за прошлый… десяток поражений? Или сколько их там было? – с усмешкой возвращает собеседнику подачу Волков и бездумно поглаживает мою спину под аккомпанемент звучного зубовного скрежета. А я едва удерживаюсь от вопроса, не мешаю ли я им двоим.

– Почему бы и нет? – снова цепляет ослепительную улыбку Ванька и пытается втянуть меня в их противостояние: – особенно если принцесса пообещает поцелуй победителю!

В этот момент сказать самодовольному брюнету хочется много. И то, что он охренел и губозакаточную машинку я ему организую по распродаже. И что его полуголая тушка меня совсем не впечатляет, слюни не текут, и желание записаться в клуб его фанаток спит беспробудным сном. Под конец моя фантазия и вовсе доходит до запрещенной расчлененки, от подробного описания которой парней спасает Григорич.

– Так, орлы, – гаркает он командным тоном и, выуживая меня из крепких Сашкиных объятий, едко добавляет: – мериться пиписьками можете сколько угодно, только Лизавету не вмешивайте. Что встали? Марш на ринг, а мы чай пить. С крекерами.

Новый кабинет Вронского совсем не похож на старую пыльную каптерку: мебель добротная, дубовый письменный стол, удобное кожаное кресло и широкое окно на пол стены. Одна полочка с кубками осталась неизменной, правда, наград сейчас как будто вдвое больше.

– Как дела ваши, Николай Григорич? Как дочка, внуки? – и пока наставник кипятит воду и засыпает черный чай с травами в пухлый заварочник, я натыкаюсь на наше с Сашкой фото. Все-таки старик невероятно постоянен в своих привязанностях.

– Так переехали в Москву давно уже. Навещают раз в год, звонят иногда, – поддавшись затапливающей изнутри волне из обиды и нежности, я подскакиваю со стула и, мазнув губами по щеке тренера, начинаю хлопотать вместе с ним. Протираю полотенцем фарфоровые чашки, насыпаю печенье в пиалу и даже складываю из салфеток розу, в то время как Вронский меня успокаивает: – все нормально, Лизок. У меня здесь своя семья, спортивная. Ребята не бросают, с клубом помогли, ремонт сделали. Саня каждую неделю заскакивает, не обижает старика.

В общем, к чаепитию мы приступаем минут через десять, когда по комнате ползет дурманящий аромат из душицы, шалфея и мяты, а из зала доносится странный звон. Мы обмениваемся понимающими взглядами с Григоричем, и я без зазрения совести нацеливаюсь на акациевый мед – все-таки Волков уже большой мальчик, сам справится. А если не справится, медицинский кабинет – третья слева дверь по коридору.

– Замужем? – вроде бы невзначай спрашивает Вронский, а я застываю с ложкой на полпути. Нет, еще неделя, и от этого вопроса я точно начну покрываться аллергической сыпью и громко, беспрестанно чихать.

– Помолвлена, – бесцветно роняю я и ничего не поясняю.

Знаю, что тренер вряд ли оценит мой рациональный прагматичный выбор.

– А Сашка так никого и не нашел после тебя, – ни на что не намекая, произносит Григорич, а у меня все равно внутренности скручивает тугой спиралью. – Много их всяких рядом с ним вертелось, только не выбрал никого.

– Почему? – выпаливаю я раньше, чем успеваю себя остановить, и утыкаюсь глазами в полированную поверхность. Разбираю бумажную розочку, комкаю салфеточное полотно пальцами и не нахожу успокоения.

Вопросы роем теснятся в голове. Неужели все это время Волков обо мне не забывал? Он что-то ко мне чувствует? Но почему тогда не приехал, не позвонил, не забрал? Я не успеваю ни получить ответ, ни как следует расспросить Вронского, потому что в кабинет заходит Сашка. Останавливается позади моего стула, наклонившись, утыкается подбородком в плечо и со свистом втягивает ноздрями воздух.

– А ты Лизе парк наш показал? – как ни в чем не бывало интересуется Григорич, с причмокиванием прихлебывая свой фирменный чай, от которого в восторге была даже строгий директор спортшколы. И щурится, словно наевшийся сметаны кот, с хрустом надкусывая круглый соленый крекер.

– Не успел, но мы это исправим, – обещает Волков, обдавая мою шею горячим мятным дыханием, отчего начинает покалывать даже ступни, обутые в модные серебряные кроссовки на высокой танкетке. – Там как раз зону новую открывают, я приглашен. Совместим приятное с полезным.

Саша хаотичным движением ерошит мои волосы, а я в буквальном смысле слова ощущаю, как контроль над собственной жизнью утекает сквозь пальцы. Волков принимает решения за меня, а я и обидеться на него не могу. Потому что очень хочу посмотреть на местную достопримечательность, которую хвалят даже вернувшиеся из Краснодара москвичи, а еще потому, что искренне желаю проводить больше времени с другом детства. Как бы плохо меня ни характеризовал сей факт.

Александр подвигает стул и плюхается рядом, задевая мою ногу коленом, отчего мысли улетучиваются, превращая меня в растекшуюся ванильную лужицу. Я теряю нить разговора, поддаваясь искрящему между нами электричеству, и замечаю материализовавшегося в кабинете Филатова только после насмешливого покашливания и нагло брошенного.

– А утешительный поцелуй проигравшему будет? – под глазом у парня наливается внушительный лиловый фингал, но и это его не останавливает.

– Иванушка, ты же вроде не дурачок, – я беспечно полирую ногти о полы удлиненного светло-коричневого пиджака и, выразительно вскинув бровь, советую: – высунь голову из пасти льва и больше туда ее не засовывай.

– Да шучу я, шучу, – примирительно вскидывает руки вверх брюнет и опускается пятой точкой прямо на стопку журналов на краю стола. Отхлебывает чая из тренерской кружки и демонстрирует ангельскую улыбку пай-мальчика: – намек понял.

– Мало тебе Волков накостылял, – бурчит себе под нос Григорич, освобождая печатную продукцию из вражеского плена, и под мой непрекращающийся хохот отвешивает зазевавшемуся Филатову легкий воспитательный подзатыльник.

Мы уезжаем из клуба уже затемно. На душе благодать и умиротворение, в салоне Сашиной бээмве пахнет морем и хвоей, отчего совсем не сложно представить, что ты где-то на побережье. Сидишь у кромки воды, зарывшись пальцами ног в теплый песок, и ешь шоколадное эскимо на палочке, как в детстве. Пожалуй, проведу следующий отпуск на нашем черноморском курорте.

– До завтра. Заеду за тобой в двенадцать, – автомобиль притормаживает перед подъездом, а Саша осторожно заправляет мне за ухо упавшую на лицо прядь волос.

Я прилипаю взглядом к его губам и понимаю, что все больше подсаживаюсь на низкий хрипловатый шепот, на терпкий древесный аромат его парфюма и на выпуклые вены на его мускулистых руках.

– До завтра, – нестройным эхом откликаюсь я и выбираюсь из машины, вынужденная напоминать себе, что в Москве у Лизы Истоминой остался жених.