Kitabı oku: «Тот, кто сильнее тебя…», sayfa 3

Yazı tipi:

Глава 5

Ермаков решил навести порядок на лестничной площадке. Он подмел пол и, набрав воды, принялся влажной тряпкой обтирать шершавые бетонные ступени… За этим занятием и застала его соседка Мария Семеновна.

– Егор! – удивилась она. – Ты чего с утра пораньше?

– Да вот… Надо, думаю, помыть… А то ведь грязь…

– Откуда же грязь? Позавчера только Люся убиралась.

– Люся? Из шестьдесят девятой, что ли?

– Зачем!.. Люся – наш дворник. Она каждую неделю лестницу подметает, и два раза в месяц – моет.

– А я и не знал…

– Так ты в это время на работе.

– Чего ради я тогда мучаюсь?

– Вот и я думаю: какая муха тебя укусила?

Егор опустил тряпку в ведро и, усмехнувшись, ответил:

– Сосед.

– Что?

– Говорит, будто один он только лестницу моет. Вот я и решил поучаствовать. А то как-то неудобно.

– Это Юра, что ли?

– Не знаю, как его зовут.

– Болтун! Видела как-то раз с тряпкой. Блажь это все, вот что… Шибануло в мозги – потом прошло.

– А я уж хотел дежурство по площадке организовать. Чтобы мыть по очереди… Он еще обижался, что никто кроме него перегоревшие лампочки не меняет.

– Нахал! Сама сколько раз новые вкручивала. И Петровы тоже…

– Но я-то, действительно, ни одной не сменил.

– Подумаешь! Этим коммунальщики должны заниматься. Кстати, ты бы, Егор, как-нибудь зашел, напомнил им насчет потолка. А то ведь они и забыть могут.

– Обязательно напомню! – пообещал Егор.

Сквозь густую листву просвечивало полуденное солнце, веселые яркие блики слепили глаза… Егор брел по узкой парковой тропинке. Грустные мысли одолевали его. Он размышлял о бренности человеческих чувств, о том, что все неизбежно проходит. И было горько от того, что любовь распускается и живет, подобно этим листьям на деревьях, а потом неизбежно гибнет… Вслед за летом всегда наступает осень. Ничего не поделаешь с этим. И в отношениях между людьми – тоже… И люди сбрасывают прежнюю любовь, как дерево сбрасывает обветшавшие листья, с легкостью забывая минувшее, чтобы потом, когда придет время, полюбить снова…

«Но я не такой, как все! Должно быть я из породы «вечнозеленых». Сила моей любви неподвластна времени! Я могу любить вечно!.. Только кому это нужно?»

Ермаков ощутил, как застучала кровь в висках, и невольно ускорил шаг.

«Есть ли где-нибудь на земле женщина, способная чувствовать так же, как я? Умеющая любить так же преданно и так же безумно?»

Конечно, он понимал, что все эти метания – всего лишь агония попавшей в ловушку жертвы. Пока он окончательно не расстанется с Яной, никто другой не сможет занять в душе ее место. Ермаков слишком хорошо знал себя… Для того, чтобы снова влюбиться, надо были оборвать эти «вечнозеленые листья» прежней любви, сжечь их в огне бессонных ночей, и только потом, когда все сгорит дотла и пепел остынет, можно будет надеяться на новую встречу… Но это так больно! День за днем выжигать ее из груди, рвать по живому! И эта пытка не на месяц, и не на два…

«Господи, как я устал от этих обретений и потерь! Каждый раз одно и то же…»

Никогда еще за всю свою жизнь Ермаков никого не разлюбил первым. Он просто не знал, как это делается… Если Егор говорил женщине «Люблю!» – то все другие переставали для него существовать. Он боготворил свою избранницу, она становилась центром вселенной. Ему было совершенно непонятно, как можно, любя одну – увлечься другой. Пусть даже самой-самой… Это исключалось, и не по каким-то там нравственным соображениям. Просто так была устроена его душа… Казалось бы – живи и радуйся! Но, увы, неизбежно кончалось одним: сначала проскальзывал холодок отчуждения, затем утрачивалась искренность отношений, потом приходила боль… Страдая и мучаясь, любовь истекала слезами, как кровью, и, в конце концов, погибала. А он, чтобы спастись от тоски – пускался во все тяжкие… Но что ему оставалось?

Егор заметил, что идет уже вдоль шумной улицы. Мимо с фырканьем проносились машины, сновали туда-сюда прохожие, на углу, возле школы, гомонили дети… Ермаков поднял голову и остановился.

«Надо же!.. А ведь совсем не хотел идти сюда. Ноги сами привели»

Егор стоял перед входом в универмаг, где работала Яна, и не знал, что делать. Пройти мимо?.. Нет, это было выше его сил. Он слишком давно ее не видел.

Поднимаясь по ступенькам, Ермаков ощутил внезапное беспокойство. От волнения у него закружилась голова «Я спокоен. Я совершенно спокоен», – внушал он себе, пытаясь унять нервную дрожь.

Именно здесь, в этом магазине, два года назад все и началось… Егор часто заходил сюда, чтобы сделать кое-какие покупки. Однажды, прогуливаясь по этажам, обратил внимание на молоденькую стройную девушку, торговавшую парфюмерией. Что он тогда купил у нее? Кажется, туалетную воду… Да, точно – маленький синий флакон в изумрудной коробке. Пока она доставала покупку с верхней полки, Ермаков успел, как следует ее рассмотреть. Девушка, без сомнения, чувствовала спиной изучающий взгляд, но, как будто нарочно, не торопилась. Подол короткого платья, приподнявшись вслед за рукой, открыл взору гладкие ровные бедра, обтянутые колготками телесного цвета. Было на что посмотреть… Однако запомнились ему не красивые ноги продавщицы, а то, как она двигалась. В каждом жесте, в каждом движении ощущались такая нежность и теплота, что казалось, будто девушка гладит воздух… На следующий день он пришел вновь и опять купил точно такую же туалетную воду. Девушка, узнав его, мило улыбнулась… Потом Ермаков появлялся здесь еще и еще, всякий раз покупая какую-нибудь мелочь. Так постепенно они познакомились. А какое-то время спустя – стали встречаться… Яна жила одна, в двухкомнатной малогабаритной квартире. Родители ее были далеко, на севере, где папа – офицер военно-морского флота – проходил службу. Перед своим приездом сюда Яна успела закончить кораблестроительный институт… Поначалу они виделись часто: гуляли, загорали на пляже, ходили по музеям, выставкам и кино. Иногда заглядывали в кафе и подолгу сидели за бокалом вина или чашкой кофе… И были еще вечера, полные необузданной страсти. Сплетясь телами, помногу часов подряд не размыкали они жадных объятий. Неиссякаемые ласки доводили их до исступления. Казалось, еще немного – и они погибнут, не в силах остановиться… Потом они лежали рядом, приходя в себя, пока новый порыв страсти не бросал их навстречу друг другу… Замечательная была весна. Впервые за несколько лет Ермаков снова почувствовал радость жизни. Просыпаясь, он улыбался оттого, что пытался и не мог воскресить в душе ту тягостную боль, которая не отпускала его раньше. Казалось, теперь всегда будет так… Но тихо и незаметно все куда-то ушло.

– А что, Лукошечкина сегодня не работает? – спросил он у полной черноволосой женщины, стоявшей в парфюмерной секции вместо Яны.

– Работает… Но в другом отделе… Гжелью торгует.

Егор отправился, куда ему указали, и вскоре среди бело-голубых вазочек, чашечек и тарелочек увидел Яну.

– Привет! – бодро сказал Ермаков. – Как торговля?

Она улыбнулась и встала напротив, по ту сторону прилавка.

– Плохо… С утра только две чашки продала.

– Почему плохо? Может, наоборот, хорошо? И время идет, и никто не беспокоит.

– Да? А деньги… У нас ведь зарплата от выручки зависит.

– Несправедливо.

– Наше начальство, видимо, считает иначе.

– Но ничего… Сейчас к тебе покупатели толпами повалят.

– Посмотрим.

– И смотреть нечего… Вон, уже идут.

Пожилая пара остановилась возле прилавка. Рассматривая посуду, мужчина и женщина негромко переговаривались между собой. Из обрывков разговора было ясно, что они выбирают кому-то подарок.

– Девушка, покажите, пожалуйста, вазочку, – попросила дама.

Ермаков отодвинулся, уступая ей место.

Пока женщина выбирала подарок, Егор наблюдал за Яной. Легкость и грациозность движений вызвали у него приступ нежности. Захотелось уткнуться лицом в эти мягкие русые волосы, ощутить под ладонями упругую свежесть гибкого молодого тела, почувствовать на губах карамельно-сладкий привкус ее губ… Но она казалась такой недоступной. И не только разделявший их прилавок был тому виной.

– Выполнила план на сегодня? – спросил Егор, когда покупатели ушли.

– Еще нет и половины, – вздохнула Яна.

Они говорили о каких-то пустяках, а Ермаков думал только об одном: сможет ли когда-нибудь снова с ней встретиться? Но спросить не решался – боялся услышать вежливый отказ.

– Что ты делаешь завтра? – поинтересовался, наконец, Егор.

– Пока не знаю.

– Яна… – он замолчал, собираясь с духом. – Может, завтра увидимся?

Целую вечность длилась эта немая пауза. Тысячу раз можно было воскреснуть и умереть.

– Завтра? – переспросила она. – Вообще-то я хотела домашними делами заняться.

Ермаков почувствовал, что просто не переживет, если она скажет нет. Он взял ее руки в свои, нежно обхватил пальцами гладкие прохладные ладони.

– Я соскучился по тебе… Очень-очень… Давай встретимся.

– Хорошо, – неожиданно согласилась Яна. – Давай…

– А где? – просиял Егор. – У меня или у тебя?

– У меня.

– Я позвоню тебе утром.

– Ладно.

Не выпуская ее рук, Ермаков светился от счастья… Еще минуту назад жизнь виделась в черном цвете. А сейчас – все снова было прекрасно.

По пути к дому Егор заглянул на рынок. Потолкавшись среди толпы, он купил ведро картошки и большую связку зелени. Чтобы не мять и не пачкать ее в одном пакете с картошкой, понес в руке. На выходе столкнулся со страховым агентом Васиным.

– Подожди, – сказал тот Ермакову. – Я быстро… Только помидоров куплю.

Егор остановился возле пустующего стола под навесом. Чтобы не оттягивать руку, поставил пакет с картошкой на землю, а укроп и зеленый лук разложил прямо на столе.

Мимо то и дело проходили люди. Поглядывая по сторонам, Ермаков заметил свою пожилую соседку. Лавируя среди толпы, старушка везла за собой двухколесную тележку с поклажей.

– Мария Семеновна! – окликнул он ее.

– А-а, это ты, Егор? – узнала соседка и как-то странно на него посмотрела.

– Чего накупили?

– Пенсию получила. Надо, думаю, себя порадовать… А ты все работаешь?

– Тружусь, Марь Семенна, тружусь!

– Тяжело, небось, целый день на ногах?

– Да я уж привык… И потом почему целый день? До обеда я обычно в офисе сижу.

– В офисе?.. А-а, понятно… Там, стало быть? – она неопределенно кивнула куда-то в сторону двухэтажной кирпичной постройки, вплотную примыкавшей к крытому рынку.

– Ну да, в нашей конторе… В своем кабинете.

– У тебя и кабинет отдельный есть?

– Конечно.

Мария Семеновна окинула его цепким недоверчивым взглядом, от которого Ермакову стало не по себе. «Чего она так смотрит?»

– И что? – поинтересовалась старушка, – Ты вот так каждый день в костюмчике и работаешь?

– Приходится… Это, можно сказать, наша спецодежда.

– И кто же вам такую спецодежду выдает?

– Никто не выдает – сами покупаем.

– А во что попроще одеваться нельзя?

– Шеф не разрешает. Говорит, клиент должен быть в нас уверен.

– Ладно, пойду… Счастливо доработать.

– Так я уже на сегодня отработал.

– Вижу, вижу… Молодец. Ничего почти не осталось.

«Не понял? – подумал Егор, глядя ей вслед. – Чего не осталось?.. О чем она?»

После разговора с соседкой появился какой-то неприятный осадок. Что-то здесь было явно не так. Но что?.. Этого он понять не мог.

Ермаков поискал взглядом Васина, но того нигде не было.

«Подожду еще три минуты – и пойду».

– Почем? – услышал вдруг Егор.

– Что? – удивленно спросил он, разглядывая невысокого помятого мужичка.

– Почем лук, спрашиваю?

Ермаков на секунду опешил? Потом посмотрел на лежащую рядом зелень – и до него начал доходить смысл сказанных слов… И как только он понял, прыснул от смеха.

«Идиот! Кретин!.. Она же подумала, что я на рынке луком торгую! В белой рубашке, с галстуком… Ой, не могу!»

Под вечер Ермаков вышел посидеть на скамеечке, возле дома. Погода была замечательная, настроение – тоже. Легкие теплые сумерки опускались на город.

Рядом судачили молодые мамы из соседнего подъезда. В песочнице играли их маленькие дети. С ведерками и совками, малыши что-то старательно лепили из песка.

На других скамейках тоже отдыхали люди… В воздухе переплетались обрывки фраз, веселый девичий смех, звонкие крики пацанов, гоняющих мяч во дворе. Все это создавало особенную атмосферу домашнего уюта, покоя и тепла.

Егор наслаждался этим тихим весенним вечером и с радостью думал о предстоящем дне.

Внезапно все переменилось… Он ощутил неясное беспокойство. Жизнь во дворе словно замерла. Потом со всех сторон послышались тревожные крики:

– Оленька! Митя!.. Быстро сюда!

– Сережа! Бегом домой!

– Ма-акси-и-и-им!

В глубине двора Ермаков увидел двух огромных собак. Сонной поступью они медленно приближались к опустевшей песочнице. Короткая дымчатая шерсть лоснилась и в такт движению, волнами перекатывалась от загривка к хвосту. Это были мастифы… Сильные и злобные звери бойцовской породы, известные как «собаки-гладиаторы».

– Вы посмотрите, они без намордников!

– Безобразие!

– Загадили весь двор… С ребенком не знаешь, как выйти!

И тут послышался негромкий детский плач. Звуки исходили со стороны песочницы. Один из малышей заигрался и не успел убежать вместе со всеми. Теперь, в окружении огромных собак, он плакал от страха.

Егор приподнялся со скамейки и сразу же разглядел горемыку. Маленький мальчик в белой панамке, забившись в угол песочницы, размазывал по щекам слезы… Мастифы, поначалу флегматично-спокойные, пришли от детского плача в возбуждение. Они метались вокруг песочницы, то припадая на передние лапы, то вскидываясь высоко – словно исполняли неведомый танец. И было в этой животной игре что-то зловещее.

Перепуганный ребенок все плакал, а на помощь к нему никто не спешил. Ермаков почувствовал, что пора вмешаться… Быстрым уверенным шагом он двинулся к песочнице. Но чем ближе подходил, тем осторожней становилась его походка. Не сказать, чтобы Егор очень уж боялся. Однако неприятный холодок в груди все-таки был.

Когда он приблизился, мастифы настороженно замерли. Тяжело, запаленно дыша, собаки смотрели на него внимательными умными глазами. В них таился вызов, желание померяться силой. А может, это ему только показалось?

Ермаков протянул мальчику руку:

– Не плачь… Они тебя не тронут.

Малыш недоверчиво взялся за палец. И непонятно было, кого он больше боялся – его или этих ужасных чудовищ?

Вывалив широкие розовые языки, собаки с интересом наблюдали за людьми. Из приоткрытых широких пастей с шумом вырывалось частое дыхание. Один из мастифов обежал вокруг песочницы и, приподняв лапу, оставил на дощатом бортике метку. Что, по собачьим понятиям, видимо, должно было означать: «Еще раз дорогу перейдешь – берегись!»

Передав ребенка объявившейся мамаше, Егор вернулся к своему подъезду. Одна из женщин окликнула его:

– Извините, можно вас на минутку?

Ермаков подошел.

– Вы, случайно, не наш новый участковый?

– Нет, – ответил Егор.

– А можно вас попросить?

– О чем?

– Вон там, видите, хозяин этих собак. Возле качелей… Поговорили бы с ним по-мужски. Невозможно ведь детей во двор выпустить.

«Ну вот, – подумал Ермаков. – Только общественных поручений мне не хватало».

Но отказать не смог…

Настроен Егор был миролюбиво и не мог предположить, что его замечание вызовет такую вспышку гнева.

– Ты что: председатель домкома? Представитель ЖЭКа? Чего ты мне претензии предъявляешь! – обрушился на него собачий хозяин. – Они кого-нибудь укусили? Съели?

– Пока нет… Но если искалечат – отвечать будете вы… И вообще, для выгула собак есть место на пустыре. Вон, за дорогой.

– Слушай, мужик, я не пойму, чего ты добиваешься? Ты хоть знаешь, что это за собаки? Один щенок стоит больше, чем пять таких, как ты!

– Прошу вас мне не «тыкать», – с трудом сдерживаясь, произнес Ермаков.

– Чего? А в рыло не хочешь?

– Я те дам в рыло! – взорвался Егор. – Так дам, что не унесешь!

Огромные звероподобные мастифы крутились рядом.

– Чужой! – негромко скомандовал хозяин.

Собаки мгновенно преобразились. Оскалив страшные пасти, они исторгли нутряной, ужасающий рык и стали обходить Ермакова с двух сторон.

– Вали отсюда, пока цел! – посоветовал их владелец.

Егор перевел дух… Сердце билось где-то в горле. Руки слегка дрожали. Кусая от бессилия губы, Ермаков отступил.

«Никогда этого не прощу! Никогда!» – поклялся Егор, пронзив обидчика взглядом.

Глава 6

Любовь… Поначалу она похожа на чистый лист. Когда между влюбленными нет ни ссор, ни обид; когда они еще не пресытились и не устали друг от друга; когда губы их шепчут только ласковые слова, а глаза видят лишь достоинства и не замечают недостатков… Но у каждого чувства свой век. Приходит время и на белом листе появляются точки, штрихи, кляксы – следы размолвок, непонимания, ревности.

Эти метки нельзя подчистить или стереть, постепенно их становится все больше. И вот уже некогда белый лист превращается в черный. Любовь умирает…

«Может ли быть иначе? – думал Егор по дороге к дому, где жила Яна. – Есть ли счастливцы, способные сохранять отношения в непорочной чистоте? Или гибель любви неизбежна?»

Впервые, идя на встречу с Яной, он испытывал какую-то непонятную грусть. Это мешало ему… Ведь известно – ожидание праздника больше чем праздник.

На углу продавали цветы. Ермаков пересчитал оставшиеся деньги. На три розы не хватало, по две – не дарят… Купить одну? Он не знал, что лучше: букет гвоздик, тюльпаны или роза? Почему-то Егор всегда дарил любимым только розы.

«Пижонская привычка», – усмехнулся он про себя, однако традиции решил не изменять.

Вытянув из чаши подходящий цветок, он протянул деньги.

– Отличная роза! – одобрила цветочница его выбор.

Чем ближе подходил он к Яниному дому, тем радостней становилось на душе. Все темные мысли куда-то исчезли. Осталось лишь нестерпимое желание поскорее увидеть ее.

Поднявшись на второй этаж, Ермаков позвонил в дверь.

Яна была в легком цветастом платье с открытыми плечами. Тоненькие бретельки придавали этой открытости особенный шарм.

– Здравствуй, – сказал Егор, протягивая ей цветок. Она взяла розу и подставила губы для поцелуя.

Радость пьянящей волной ударила в голову. Стоило только обняться с ней, как мгновенно пропал тот пугающий холод, что в последнее время томил его. И поверилось Егору в этот сладостный миг, что у нее и впрямь никого нет, что ждет и любит она только его одного.

– Я тут к чаю кое-чего взял, – поднял Ермаков с пола большой пакет. – Немножко…

– Ага! – весело качнула головой Яна. – Это называется «немножко»!

Они прошли в кухню. Пока Егор выкладывал на стол содержимое пакета, Яна взяла нож и крестообразным надрезом расщепила снизу стебель розы, – чтобы дольше не завяла. Потом поставила цветок в воду и унесла в комнату. Ермаков отправился следом.

– Тебе идет это платье.

– Да? – кокетливо произнесла она и, скользнув ладонью от виска к затылку, отбросила назад длинные светлые волосы.

Егор привлек ее к себе и нежно поцеловал в губы.

Все вокруг разом исчезло, потеряло значение, перестало существовать. Осталась только эта желанная, пахнущая чистотой и свежестью молодая женщина… Сминая горячими телами прохладный шелк отглаженных простыней, они упали в постель.

Ах, если бы можно было остановить это божественное мгновение! Обменять его на вечность!.. Ермаков сделал бы это без колебаний. Потому что ничего сладостней и выше не знал.

Они неистово ласкали друг друга, стонали, вскрикивали; и было в этой необузданной страсти что-то дикое, первобытное. Оплетенные лианами рук и ног, их трепещущие тела судорожно вздрагивали, выгибались, бились в исступлении – словно искали освобождения. И когда, наконец, это произошло, они, обессилев, так и остались лежать – лицом к лицу…

– Хорошо! – прошептал Егор, чуть касаясь губами ее уха. Яна поежилась, как от щекотки.

На душе у Ермакова снова было легко. Все сомнения остались в прошлом… Он чувствовал на спине ее ладони – они плавно скользили вверх-вниз, успокаивая и умиротворяя.

– Ты веришь в гороскопы? – спросила Яна, продолжая поглаживать его по спине.

– Не знаю. А что?

– Просто… Прочла недавно в книжке о своем знаке Зодиака. Многое совпало.

– Возможно, что-то здесь есть. Но лично я отношусь к этому с недоверием… Как, впрочем, и ко всем теориям Фрейда, Юнга, Ломброзо… Стремление упорядочить, подвести под шаблон, уводит от истины. Это взгляд закоренелого материалиста. Тогда как сегодня даже наука утверждает, что многие вещи не поддаются материальному объяснению.

– Ты считаешь, что все от Бога?

– Или от дьявола… Вот только неясно – сами люди выбирают, кому служить, или это предопределено?

– Наверное, все-таки сами. Иначе, зачем бороться за душу человеческую? Раз нет выбора…

– Мне тоже кажется, что выбирает, в конечном счете, сам человек. Вот только всегда ли он делает это осознанно? И откуда приходит к ребенку знание, что так поступать можно, а так – нельзя; что это – хорошо, а это – плохо?

– От родителей.

– А если родителей нет?

– От окружающих…

Но ведь сколько раз в день приходится выбирать? На каждый случай советов не напасешься. Душой человек должен чувствовать, душой!.. Недавно еду в автобусе и наблюдаю такую картину. Сидят юноша с девушкой. Заходит старенькая бабуля. Юноша делает попытку уступить ей место… И что, ты думаешь, заявляет ему милая спутница? «Если ты встанешь, я с тобой разговаривать не буду!» Не веришь?.. Я потом пытался хоть как-то объяснить ее поступок, но так и не смог… Ладно бы просто взяла и не уступила. Это понятно… Но чтобы так!

– А ты всегда старушкам место уступаешь?

– Я не святой… – лукаво прищурился Ермаков. – Но по большому счету стараюсь поступать по совести.

– То есть благородно?

– Ну да…

– В ущерб себе?

– Именно… Ведь слово «благородно» как раз и обозначает действие, совершаемое в ущерб своим интересам… С точки зрения здравого смысла – абсолютная бессмыслица. Но если вдуматься, то только так и можно определить, что ты за человек.

– И часто тебе приходилось совершать такие поступки?

Слава Богу, нет… Хотя, иногда, действительно были моменты. – Расскажи?

– Если тебе интересно…

– Очень.

– Под Новый год, на институтском вечере… Я тогда на пятом курсе учился. Елка, девушки, все такое… Выпили немного… И тут преподаватель отзывает в сторону: «За другом своим присмотри. Что-то наши гости против него замышляют. Не побили бы…» – «Ладно, – говорю, – присмотрю». А он и не друг мне вовсе. Так, знакомый… Но раз пообещал – надо слово держать. Весь вечер его опекал, потом провожать отправился. Дойду, думаю, с ним до остановки, посажу на автобус – и назад, к своим… На полпути слышу топот. Повернулся – толпа человек пятнадцать. Догоняют… В расстегнутых куртках, пар изо рта… И сразу – к моему напарнику. Толкнул он там кого-то или посмотрел не так. Обычное дело – надо повод для драки найти. Меня вроде как и не замечают, хотя рядом стою… Вижу – приятель мой струхнул. Ясно, думаю, если что – только на себя можно рассчитывать… А они в колонну по трое стоят, в затылок друг другу. Со всех сторон снег, никак не обойти. Посреди снежной целины – узкая полоска асфальта. Мне это на руку, а им неудобно: всем сразу не навалиться… Вышел я тогда вперед, прикрыл напарника и говорю: «В чем дело?» Тут из толпы кулак – вжик! – у меня перед носом… Дальше как в кино было. Врубился я с ходу в их тесные ряды, и давай крушить направо и налево… Они поначалу опешили – не ожидали такой наглости. Где же это видано, чтобы один на пятнадцать человек бросался. Ведь шансов практически нет… Сколько времени это все длилось – не знаю: может, секунд тридцать, может, минуту… Только чувствую – силы на исходе. Хотя тренирован был неплохо – звание кандидата в мастера спорта по самбо имел.

– А что такое самбо? – поинтересовалась Яна.

– Самооборона без оружия… Это сплав нескольких видов борьбы. Причем есть два направления: одно – чисто борцовское, а другое – помимо борьбы включает в себя и ударную технику. Мне ближе второе… Так вот, силы на исходе, руки все в кровь разбиты, а вокруг по-прежнему тесно. Кулаки перед глазами мелькают – только успевай уворачиваться! Надолго ли, думаю, меня хватит?.. И тут вдруг – раз! – мгновенно все изменилось. Словно волна отхлынула… Один стою. У ног несколько человек валяются. Остальные – улепетывают!.. Потом вижу – друзья бегут. А ведь я им ничего не сказал, не предупредил. Могли бы и вовсе моего отсутствия не заметить.

– Повезло.

– Вот и я так считаю… И знаешь, что еще интересно – за всю потасовку мне ни разу по-настоящему не попало, только ногой в грудь кто-то заехал…

– Страшно было?

– Нет… То есть вначале, конечно… Но как только драка началась – все прошло… Может, оттого, что некоторые парни из этой компании были знакомы, и где-то в подсознании сидело – поколотить, возможно, и поколотят, но до смерти не убьют… Страшно было в другой раз. На границе с Афганистаном…

– Ты там воевал?

– Нет. Отдыхал… Не шучу я, серьезно! Там есть замечательный санаторий. Раньше со всего Союза приезжали… Там я познакомился с милой девушкой по имени Люся. Она мне очень понравилась. Огорчало только то, что через пару дней Люся должна была уехать. «Два дня с красивой девушкой – это не так уж мало», – беспечно подумал я, предвкушая романтическое приключение, но вскоре понял, что заблуждался. Она оказалась неприступной, как скала, и к тому же – у нее обнаружились проблемы… Люся постоянно таскала в руке какой-то предмет, завернутый в полиэтиленовый мешочек. «Косметика», – подумал я, но вскоре выяснилось, что это газовый баллончик. Оказывается, вот уже неделю ее настойчиво преследовал один местный джигит, из-за чего ей даже пришлось прервать отпуск. «Хотите, буду вашим телохранителем?» – опрометчиво предложил я. Она с благодарностью согласилась. Если бы я знал, от кого мне придется ее охранять! Этот человек был во главе бандитской группировки, которая «держала» город. Я видел этих неслабых ребят. Когда они входили в чайхану, даже охранники уступали им место… Весь день я провел с ней, отлучился лишь под вечер. А когда вернулся, застал в слезах. Она рассказала, что приходил посыльный от ухажера и предъявил ультиматум. Либо она становится его женщиной добровольно, либо… Я, как мог, успокоил ее и повел на последний сеанс в маленький неприметный кинотеатр, надеясь пересидеть там остаток вечера, а потом – увести к себе. Я был уверен, что нежелательной встречи удастся избежать. Ведь никто из них не мог знать, где я живу. А утром у нее уже поезд… В крохотном зале, мест на пятьдесят, кроме нас было еще несколько зрителей. Показывали какой-то старый американский боевик. И вот, когда фильм уже подходил к концу, двери в зал неожиданно распахнулись. «Это они!» – испуганно прошептала Люся и прижалась ко мне. Я так и обмер… А черноволосая шумливая братва расселась тем временем на задних сиденьях. «Вли-и-ип!» – думаю. Вдруг сзади шорох… «Дэвушка, это вам!» – широкоплечий бородач протянул Люсе цветы. – Прасыли перэдать». Она молча отбросила букет… Я сидел – ни жив, ни мертв. Ощущал ли в тот момент себя героем? Ничуть… Странная все-таки была ситуация. С одной стороны, никаких обязательств перед этой девушкой я не имел. И как бы ни поступил, никто никогда не узнал бы об этом… Но, с другой стороны бросить ее тоже не мог… И ладно бы все это происходило у себя дома. А то ведь – бог знает где, за тысячу верст, в чужом незнакомом городе… Ожидание становилось нестерпимым. Я чувствовал себя словно узник перед казнью. В какой-то момент подумалось о превратностях судьбы. Что если бы не подошел тогда к ней, не познакомился – сидел бы сейчас в своем номере перед телевизором, потягивал холодное пиво и не дрожал бы от страха… Компания покинула зал прежде, чем на экране появились титры. Я знал, что они непременно будут ждать нас на улице, и лихорадочно просчитывал варианты спасения. Но другого выхода здесь не было… Люся ухватилась за мою руку, как тонущий за соломинку. Я хотел сказать ей что-то ободряющее, однако ничего не смог произнести. Мы увидели их сразу. Они молча курили в темноте, и только малиновые пляшущие огоньки выдавали их присутствие… Мы двигались прямо на них. Уже несколько шагов разделяло нас. Нервы были натянуты, как струны… Шаг… Еще шаг… Ну!.. И вдруг они расступились. Мы прошли сквозь них… Это было похоже на чудо. Как если бы мы прошли сквозь стену… И только потом я осознал, что за секунду до этого в тишине прозвучали два слова на непонятном языке… Как я спал в эту ночь! Будто младенец… Словно ангелы, обернув облаками, до утра носили меня на руках…

Ермаков умолк и взглянул на Яну. Она сидела рядом, подобрав под себя ноги. Обнаженная грудь дерзко выступала вперед.

– Яна…

– Что?

Егор обнял ее и повалил на постель.

– Я люблю тебя.

– Ну вот, – грустно улыбнулась она. – Хоть кто-то меня любит.

«Да не кто-то!.. А именно я – Егор Ермаков! Разве этого мало!?»

Так он подумал, но ничего не сказал… Да и о чем говорить? Что никто и никогда не будет любить ее так же, как он? Что еще не раз она о нем вспомнит? Это все слова…

Стиснув ее в объятьях, Егор с болезненной жадностью принялся целовать полуоткрытые теплые губы. Яна подалась навстречу… Нежно лаская друг друга, они слились воедино и внезапная страсть, полыхнув безумным огнем, обожгла их разгоряченные тела…

… Потом Яна встала и куда-то ушла. Ермаков слышал, как она шумела водой в ванной, гремела на кухне посудой. Надо было тоже вставать. Но ему не хотелось.

– Чай готов! – донеслось из кухни.

– Иду! – откликнулся Егор, натягивая слегка помятые брюки. Одна штанина свернулась «кульком» – и он никак не мог с ней совладать. Прыгая на одной ноге, тщетно пытался протолкнуть застрявшую ступню. Так допрыгал до книжного шкафа и, опершись об угол, просунул, наконец, ногу в штанину… И тут взгляд его упал на полку.

Там лежал надорванный почтовый конверт. На месте адресата устоявшимся мужским почерком было выведено: Яночке Лукошечкиной. Ниже значилось имя отправителя – Сергей Петухов.

Ревность острыми коготочками скребнула по душе. Но Егор тут же взял себя в руки.

«Какое право я имею ее ревновать?.. Она что, клялась мне в вечной любви? Давала обет верности?»

Ермаков сел к столу.

– Тебе покрепче? – поинтересовалась Яна.

– Все равно.

Он всеми силами пытался сохранить невозмутимость, однако Яна заметила в его настроении перемену.

– Ты чего?

– Ничего.

– Я же вижу!

Егор хотел промолчать, но не выдержал и спросил:

– Кто такой Сергей Петухов?

– Ах, вот что! – смутилась Яна, щеки ее зарумянились. – Нашел письмо? Извини, я не специально… Забыла убрать. Она помолчала, потом продолжила: