Kitabı oku: «Диалоги по истории Японии. Лавка японских древностей», sayfa 3

– Это как?

– Ну, вернется в исходное состояние, вернее, тело, возродится значит, и повторит попытку, чтобы в этот раз уже наверняка, до полного совершенства дойти.

– Слишком мудрено для меня, не понимаю.

– Представь себе, дух от тела отделился, однако должного места не нашел, с пути вроде сбился, из-за большой досады, хотел, мол, подольше с телом не расставаться, но не получилось, лиходеи помешали. Остановился, значит, на пол дороге и поглядывает назад, раздумывая, не вернуться ли, не отомстить ли разлучникам. Любого испугает одна лишь мысль о появлении озлобленного духа.

– Тут ты прав, возразить нечего. И что же делать?

– А заупокойные службы для чего? Дух покойного ублажают, чтобы не осерчал. Если же этого покажется мало, другие уловки предусмотрены. Положат, предположим, в ногах усопшего, любимую шапку, разорванную на две части, а на голову обувку какую…

– Это еще зачем?

– То, что валяется в ногах, не одевают на голову, а то, что на голове, не одевают на ноги. Сиди, мол, в гробу и не рыпайся. Без шапки и обувки какая дорога, тем более дальняя?!

– И вправду сидит дух то?

– Да кто его поймет, там сидит или отправился куда. Только время покажет. Посыпятся на живущих несчастья разные, уловки не сработали, выбрался из гроба, значит, если же все тихо и спокойно, не осмелился, выходит, наружу вылезти. Ну, это все в древности, сейчас же совсем иные времена. Наиболее дальновидные люди заранее могилами обзаводятся. При жизни построишь себе могилу – долго проживешь. Теперь общественное мнение к этому склоняется. Годы все перемалывают, и кости человеческие, и мозги, плохие приметы – в хорошие и наоборот. Может, так и должно быть? Подумай сам, вот умирает кто-нибудь, сразу слезы, переживания, суета. Агент из ритуальной конторы, естественно, попытается воспользоваться ситуацией, живет то с процента. Когда же похоронная горячка схлынет, боль утраты притупляется, приходит четкое осознание того, что тебя надули, правда, очень сочувственно и умело, грубо говоря, развели на деньги. Но ничего не поделаешь, учились то мы, вопреки пословице, на собственных, как правило, ошибках. Поэтому лучше всего заранее позаботиться о могилке то. Спокойно обустроишь гнездышко, по вкусу, лишив лихоимцев шанса ободрать тебя до нитки, и жди удачу: долголетие, процветание потомства, согласие в семье, если, конечно, приметам доверяешь. Потратился и поступай как вздумается, хоть сам ложись, хоть передавай кому, при этом налога на наследство не будет, поскольку прижизненная не является объектом налогообложения. Вот так. В общем, дело верное, если свободные деньги имеются. Правда, и бюджетный люд не обойдут вниманием. Подберут местечко удобное, недалеко от электрички или автобусной остановки. Порекомендуют что-нибудь подешевле, надгробие там или оградку, пусть и неказистую, но справную. К тому же китайские умельцы всегда наготове, сумеют подсобить за толику малую японскому соседу.

– Кажется, мы ушли куда-то в сторону.

– О чем разговор?

– О Сётоку, разумеется. Неужели запамятовал?

– Ничего не запамятовал. Так вот. Где-то с апреля 770 г., когда заболела, до начала августа, когда умерла, она была полностью изолирована от внешнего мира. Именно в этот период Сётоку лишает Киёхито права военного командования и вообще отворачивается от клана Югэ, которому до болезни очень доверяла. Мало того, запретила принимать самого Докё. Кошка между ними не пробегала, и вдруг лютая, очень неожиданная неприязнь.

– Скорее всего, пока бедняжка валялась в бреду или с кляпом во рту, недруги Докё сочиняли что хотели, пользуясь вседозволенностью, выдавая за волю императрицы. И после ее смерти не прекратили этого занятия. Сётоку вроде бы не указала наследника. Не велика беда! Заговорщики, посоветовавшись, сошлись на внуке Тэмму – Фунъя Ооти, и не медля состряпали подложный указ, по которому выходило, что императрица указала на Ооти как на преемника. К такому средству в Японии наверное прибегли впервые, однако подобные уловки не раз встречались в китайской истории, большим любителем которой являлся Фудзивара Нагатэ. Когда же указ официально огласили, люди услышали, что наследником должен стать принц… Сиракабэ!

– Как так?

– Нагатэ с сотоварищами каким-то образом ловко подменил один подложный указ другим, а что сказано прилюдно языком, не исправишь и топором. Никто не посмел противиться последней воле покойной императрицы, поэтому на престол взошел принц Сиракабэ. Обманутый Макиби топал ногами, грозился, впрочем, поостыв, предпочел уйти в отставку. А ведь на него Сётоку серьезно рассчитывала. Вытащив из низов, сделала министром с одной лишь целью – противостоять фудзиваровцам. Именно он по ее замыслам должен был стать главной опорой будущего императора Докё. Однако не успела она заболеть, как Макиби переметнулся на сторону левого министра Нагатэ.

– Получается, предал благодетельницу…

– Я бы выразился поэлегантнее – попался на удочку. Нагатэ же умел и подкормить рыбешку и вовремя подсечь, чтобы не сорвалась с крючка. Знатный рыбак, ничего не скажешь, недаром, что из Фудзивара. Нагатэ сыграл важную роль в устранении противников Накамаро. Потом, правда, повздорили, что-то между ними полыхнуло. На заседании Госсовета, обсуждавшем новации Накамаро по китаизации придворного обихода, всем бросилось в глаза демонстративное отсутствие Нагатэ. Во время мятежа занял сторону экс-императрицы Кокэн, хотя не раз выражал недовольство быстрой карьерой феодалов-земляков Докё из Кавати. Действовал, в общем, по обстоятельствам. В эти обстоятельства и вляпался Макиби, стольким обязанный императрице. Без нее вряд ли бы в санги выбился, а тут нате вам – министр! Разумеется, Макиби питал особую признательность императрице. Это с одной стороны. С другой же ему, здравомыслящему и образованному человеку, знакомому с заграничными мыслительными тенденциями, претила сама идея добровольной уступки престола не пойми кому. С древнейших времен Япония является теократическим государством, в котором все творится по божественным указаниям и откровениям. Тео – бог, кратос – управлять, и никак иначе. Поэтому нутро Макиби сильно противилось искажению законов предков. На это своеобразное раздвоение личности и обратил внимание прозорливый Нагатэ. А дальше, как говорится, дело техники. Вряд ли он потратил много времени на уговоры Макиби вместе встать на защиту традиционного императорского строя. Сначала, мол, издав подложный указ, лишим военных полномочий семью Югэ, чтобы фортиль какой ни выкинули, а заодно, так, на всякий случай изолируем императрицу от Докё, ее, бедняжку, в покое содержать требуется, а не утомлять разговорами бестолковыми. Подоспеет же время, возведем на престол кого-нибудь достойного по линии Тэмму, чтобы все по закону. Примерно так наверное. Как оценить поступок Макиби? Если по-человечески, субъективно, то форменное предательство, если же, копнув поглубже, откинуть шелуху предвзятости, сделав упор на важность сохранения завещанной небесами сути императорского правления, то поведение Макиби выглядит вполне справедливым. К тому же активное участие, вернее, соучастие в продвижении нового императора гарантировало как ему самому, так и его родне неплохое будущее, поэтому и согласился участвовать в заговоре против Сётоку и Докё. Размечтавшийся Макиби ослабил бдительность и проморгал искусную комбинацию Нагатэ, вопреки договоренности поставившего на Сиракабэ, который вообще-то и думать о престоле не мог, ибо происхождением не вышел. Однако именно такой человек и требовался Нагатэ, бесперспективный и беспомощный. Вознесясь на вершину власти, он по гроб жизни не забудет, кому обязан, и сделает для того все, что нужно для процветания клана Фудзивара. При подобном раскладе исчезнет необходимость сюсюкаться со всякими Киби, и всем скопом их можно будет выгнать взашей. Ничего нового Нагатэ, разумеется, не сочинил, просто пошел по дорожке, протоптанной его старшим двоюродным братом Накамаро.

– Говорят, к этому сценарию руку приложил еще один двоюродный брат – Фудзивара Момокава.

– Вполне допускаю. Еще тот интриган, сто очков любому вперед даст. Наверняка подсобил советом Нагатэ, и сообща превратили принца Сиракабэ в императора Конина, вышвырнув Макиби из политической жизни. Вернее, он сам ушел на покой, по собственному желанию. И поступил очень даже благоразумно. После провала затеи с принцем Ооти у него не было никаких шансов. Если Нагатэ или Момокава взбредет в голову выдвинуть против Макиби самое нелепое обвинение, новый император Конин вмиг даст ему ход. И тогда всех Киби под корень без остатка. Это уж как водится. Кто не помнил печальную судьбу принца Нагая?! Если порешили семью внука императора Тэмму, то с каким-то Макиби церемониться не будут. А ведь сам то Макиби слыл великим хитрецом, но вот тебе – провели как мальчишку, опозорили на старости лет. Да, умели Фудзивара жить, знали секрет успеха, недаром же «Рикуто» изучали.

– Что это?

– Книга китайская, «Шесть секретных учений Тай-гуна» называется. Мудреная вещь, но видимо полезная, большой прок дает.

– Что ж другие этим проком не пользуются? С китайским совладать не могут?

– Язык то не проблема, умельцев пруд пруди, хоть по-китайски, хоть по-корейски, а то и по-вьетнамски. Однако главное не прочитать, а прочитанное к делу приспособить. В этом вся закавыка. У Фудзивара же здесь полный порядок, раз столько лет при власти держатся.

– Ты вроде про убийство Сётоку говорил?

– Говорил.

– Зачем, спрашивается, убивать то? Она и так вот-вот должна была богу душу отдать.

– Должна была, но что-то тянула. А вдруг выздоровела бы? Всякое случается. Разве такое можно допустить?! Нет, для верности точно прикончили. Отравили там или лекарства нужного не давали, препятствовали в общем лечению. Да и заздравные молитвы не читались, они же для буддистов самое что ни на есть верное лекарство. А где ее похоронили? Уж точно не в Сахаяме. В этом месте у них вроде семейного кладбища – и родители покоятся, и младший брат, и еще кто-то из родственников, но могилы Сётоку там нет. Почему? А потому, что умерших неестественной смертью, убиенных, проще говоря, не принято хоронить на одном кладбище с естественно, так сказать, усопшими. Их положено хоронить отдельно. Ее отдельно и похоронили, но где, сам черт не разберет. Таков удел японского бытия. Пойдешь против воли Фудзивара, будь ты хоть правящая императрица, обвинят в слабости на передок, и так укроют во мраке истории, что и могилы не отыщешь.

– Убийство правящей императрицы вещь не шуточная. Вдруг, обернувшись озлобленным духом, примется мстить обидчикам? Фудзивара, что, в подобное не верили?

– Верили, посильнее других верили. Как тут не поверишь, если совсем недавно, лет тридцать назад, именно по этой причине скончались четыре брата Фудзивара. Не знаю как Момокава, а вот Нагатэ наверняка отлично запомнил наделавшее много шума происшествие, ему тогда было уже за двадцать поди. Однако, с какой это стати душе Сётоку озлобляться? Что, с ней несправедливо обошлись разве? Ой ли! Непотребство с монахом учинила? Учинила, хотя тут скорее всего на оговор смахивает, самими же Фудзивара и сочиненным. Ну, ладно, бог с ним, с оговором этим, дело то совсем не в нем. Сётоку замахнулась на самое святое – незыблемый как вечность завет самой Аматэрасу, вздумала надругаться над ним под предлогами разными. А за это и убить можно, скорее, даже нужно. И на что тут озлобляться? Что заслужила, то и получила по справедливости.

– Меня давно интересует вопрос один. Киёмаро послали в Уса Хатимангу. Это аж на Кюсю! Далековато, но ведь рядом с Нарой, считай под боком, расположен самый главный синтоистский храм – Исэ дзингу, посвященный прародительнице императорского рода. И если уж возникла наиважнейшая проблема императорского бытия, следует, по-моему, обращаться за пророчеством именно туда. Киёмаро же почему-то снарядили за тридевять земель…

– Не почему-то, а потому что! Сётоку твердо знала, куда корнями уходит древо императорского рода. По легенде его творителем является богиня солнца Аматэрасу. Но ведь помимо легенд есть и реальность. Иногда, легенды подлаживают под реальность, но чаще – совсем наоборот, поскольку легендаризация истории штука довольно притягательная для власть предержащих, правда, жить то приходиться в реальном мире, а по жизни двор Ямато обязан появлением царице Химико, правительнице страны Яматай на севере Кюсю, так мне кажется. Именно она является основателем императорского дома. Химико, впрочем, не повезло, проиграла очередную междоусобную войну, тут еще небесное знамение, четко указавшее на виновницу поражения. Раз виновата, должна отвечать, логика железная. И отвечать не перед людьми, перед ними какой ответ, они же подданные, но перед небом, которое спросит сурово за нарушение логики.

– О каком знамении разговор идет?

– Полном солнечном затмении, будь оно неладно.

– Подумаешь, невидаль какая.

– Это сейчас телевидение и интернеты разные, что, как и когда случилось выяснишь в минуту, успевай только клавиши с кнопками нажимать. А тогда, когда скальпель разума еще не рассек ткань неизвестного, явление было невиданное. Вроде с утра солнце святило, даже припекало и бац полная темнотища. Люди от страха онемели, когда же немного отпустило, принялись винить царицу. Небо, мол, недовольно ею, и пошло, поехало…

– Может, небо, того, не царицей, а чем-то другим недовольство выражало?

– Чем-то другим… Наверное пастухами, растерявшими овец по пьяни, или мужиком, проткнувшим вилами соседа из-за клочка земли. Да какое дело небу до мелочи этой? Его лишь правители интересуют, а уж те пусть сами суетой занимаются. В общем, прикончили несчастную, поменяв на новую царицу, полную магической силы. Потом же принялись с энтузиазмом поклоняться убиенной, соорудили храм в Усе, все как положено. Со временем обожествили и вместо реально существовавшей женщины по имени Химико возникла легендарная богиня солнца Аматэрасу. Люди в древности боготворили предков, не забывали, откуда они родом, а дух предка Сётоку витал на Кюсю в Уса Хатимангу. Там наверно и захоронили Химико, там ее могила. Доказать это убедительно с фактами не могу, но просто нутром чувствую, что прав. Поэтому императрица направила Киёмаро в Усу, а не в Исэ. И ни у кого вопросов не возникало, зачем, мол, матушка гонишь человека в такую даль, когда Исэ дзингу вот оно, рядышком, поскольку все знали, где и у кого надо откровение просить. Исэ это что-то вроде домашнего алтаря. Помолиться по мелочи вполне сгодится, если же что по-серьезному, будь любезен на могилу предка для общения с его духом. Но это, если по-серьезному, а так и ихай сойдет. Это деревянная табличка, считающаяся воплощением духа усопшего. Правда, на ней еще надо написать его посмертное имя – каймё называется.

– Как же дух усопшего нисходит на эту табличку?

– А это уже не твоя забота. Ты же ее не из чурбана какого вырезаешь, что под рукой валялся, а в буддийский храм пойти должен. Там все исполнят в лучшем виде, не беспокойся, и иероглифы для посмертного имени подберут, и нарисуют их на табличке. Только деньги плати, причем предусмотрительные люди это делают заранее, чтобы, значит, по лишнему не напрягать родственников в похоронной суете.

– И во сколько это обойдется?

– Это уж какой уровень каймё выберешь. Если достаточно бюджетного, хватит и двух манов, это двадцать тысяч йен, повышенный – манов шесть потребует, а если на высокий или премиум замахнешься – готовь соответственно шестнадцать и двадцать манов. И дело с концом, и о налогах не беспокойся, они уже включены в стоимость. Хочу предупредить заранее. Уровень каймё зависит от социального положения умершего, его вклада как в благосостояние общества, так и в храм, поэтому высокий уровень даже за большие манны не гарантирован. И еще запомни. Каймё состоит только из двух иероглифов. Для всех! Третий не купишь ни за какие деньги. Ибо в буддизме, сам понимаешь, все равны!

Апрель 2017 г.

Диалог второй. Кэгарэ, онрё, котодама… (скверна, духи, слова…)

– Японские самураи теперь у всех на слуху. И фильмы про них, и книги, и кодекс чести «Бусидо». А откуда они взялись и почему, ты не задумывался?

– Хэйанские аристократы не справились с обязанностями, поэтому появились люди, готовые с оружием в руках защищать и себя и свое имущество. В общем, имелись причины и экономические и политические. Так наверное…

– Мыслишь в правильном направлении. Однако историю и человека в ней создают не только экономика с политикой. В не меньшей степени, если не в большей, на ход событий влияет религия, вернее, религиозная мистика, затрагивающая души людские. В душах же японских коренится отрицательное отношение к армии, солдатам, оружию, переходящее порой в прямое отвращение, что нередко проявляется и сейчас. Все чаще раздаются голоса о роспуске сил самообороны, о неконституционности их существования, т.е. армия – сплошное зло, с которым пора кончать. Конечно, хорошо так рассуждать, когда за спиной Америка маячит.

– Не связано ли это с последствиями произвола японской военщины?

– Такой ответ вполне бы устроил многих, однако имеется более серьезная причина, скрытая минувшими тысячелетиями. Называется она кэгарэ – загрязнение, скверна, нечистота. Мысль о загрязнении укоренилась в японцах на подсознательном уровне.

– Неужели солдаты грязнее нас с тобой? Я в японской армии не служил, но думаю, даже уверен, в казармах там чистота и порядок, как и везде, впрочем. Куда-то не туда ты загнул.

– Изгаляйся сколько угодно, твое право, но прежде осознай простую вещь. Преступления, несчастья, ошибки все это у них считается загрязнением, творимым злыми духами. Это крайне важное понятие во многом определяет как ход событий в целом, так и поведение индивидуума в частности. Пойми, речь идет не о чистоте в смысле гигиены тела, но о гигиене души. Я имею в виду возникающую, к примеру, при прикосновении к трупу, ритуальную нечистоту, которая является некой не поддающейся рациональному объяснению и, само собой, не улавливаемой человеком духовной эманацией, захватывающей в свое поле всех, кто соприкасается со смертью. Ритуальная нечистота недоступна рациональному восприятию, разуму сложно ее постичь. Остается лишь одно – четко следовать указаниям, которые даны по поводу очищения. Кем даны? Религиозно-мистическим опытом борьбы с этим явлением. Одни стараются не загрязниться, другие надеются с помощью образования скинуть этот дурман, а третьи – ищут по близости что-то похожее на микву, так иудеи называют водоем с проточной водой или бассейн с дождевой. Натуральность – вот главный принцип миквы. Коснулись воды людские руки или стенки трубопровода, будь он хоть из золота – все, конец, ее магическая сила исчезает бесследно. Для мытья с мылом и мочалкой вполне сгодится, но для ритуально очищения – никак, и не надейся. Христианский обряд крещения – ни что иное, как окунание в микву для очищения ради новой жизни. Причем погружаться надо полностью с головой, чтобы ни к одной волосинке загрязнение не прилипло, иначе весь труд насмарку. Франц Кафка не менее раза в неделю залезал в микву, надеясь на подзарядку духовной энергией. Еще, говорят, соль помогает. Побросал на оскверненное место и оно очистилось, вроде бы.

– Как-то абстрактно все, с еврейским уклоном. Нельзя ли поконкретнее, ближе к японцам?

– Принято считать, они не очень религиозны и в массе предпочитают форму, но никак не содержание. Если так было бы на самом деле, за сто пятьдесят лет свободы вероисповедания число христиан перевалило бы за тридцать, а то и сорок процентов. Сейчас же таковых в Японии не более пары процентов, в соседней же Корее – процентов двадцать наберется.

– Значит, они менее религиозны, только и всего.

– Вряд ли. Если под религией понимать совокупность духовных представлений, основывающихся на вере в сверхъестественные силы и существа, которые являются предметом поклонения, то японцев следует отнести к глубоко религиозным людям. И вера их держится на трех китах: кэгарэ – загрязнение, ритуальная нечистота; онрё – озлобленные духи и котодама – магия слова. Многие из них, особенно молодые, путая кэгарэ с похожим словом ёгорэ, также означающим загрязнение, считают, то и другое имеют одинаковый смысл, просто первое – старое, устаревшее, а второе – современное. Вот и вся разница! Оказывается, не вся, далеко даже очень не вся.

– И в чем разница?

– Прежде всего, ёгорэ можно увидеть. Что-то пролил на пол, и сразу понятно, где и насколько испачкано. Захотел, взял тряпку и протер. И опять чистота! Или, скажем, заляпал брюки. Какого цвета и размера пятно, заметно каждому. Когда загрязнение невидимо, на помощь придут приборы. Возьмем атмосферный воздух. Сколько там окиси углерода на глаз не прикинешь, но замерить сможешь. Плевое дело! С радиоактивным загрязнением тоже самое. Не заметишь, как ни старайся, но определить сколько там миллизивертов вполне по силам. Физика не стоит на месте. А вот кэгарэ, ритуальную нечистоту, ни в миллизивертах, ни в сантиметрах не измеришь, даже в килограммах не взвесишь. И не пытайся, только время попусту потратишь, ибо нет таких приборов и не предвидится, хотя, может быть, пока нет. Впрочем, почувствовать, ощутить ритуальную нечистоту на духовно-эмоциональном уровне вполне возможно. Если же сознание, смачно удобряемое научно-техническим прогрессом и атеистической пропагандой, вдруг взбрыкнется, то на помощь придет подсознание, которое нередко оказывается в плену иррационально-метафизического восприятия мира. И убеждать японца в существовании ритуальной нечистоты не нужно, он просто знает про это без всяких объяснений. Предположим, молодой журналист поступил на работу в региональную телекомпанию. Как водится, купил чашку и отнес на тамошнюю кухню, где над ней пришпилили табличку с его именем, все как положено. Вот как-то по обыкновению девушка приносит чай, но не в его чашке, причем не новой. «А что с моей то?», спрашивает журналист с игривой улыбкой. «Извините, случайно разбила, поэтому налила чай в другую. Хозяину она больше не понадобиться, недавно скончался бедняга». Игривая улыбка на лице журналиста мигом сменилась гримасой отвращения, перемешанного с ужасом. Видя это, девушка не на шутку разнервничалась: «Не волнуйтесь так, я ее вымыла тщательно, да еще прокипятила, она совершенно чистая». Тем не менее, журналист наотрез отказался воспользоваться чашкой усопшего коллеги, попросив принести чай в одноразовом пластиковом стаканчике. Почему это, интересно? Или вот еще случай. Живут в одной квартире отец и дочь, заботливый отец и почтительная дочь. Летним вечером он подходит к ней и протягивает палочки: «Ими я пользовался двадцать лет. Теперь же хочу подарить тебе, пользуйся на здоровье и вспоминай меня!». Как должна, по-твоему, отреагировать почтительная дочь на подобный подарок?

– Ну, поблагодарить, наверное, спасибо, мол, и все такое.

– Спасибо он вряд ли дождется, скорее всего нарвется на вежливый, но категорический отказ. Если же примется настаивать, услышит в ответ: «Они же нечистые!». Отец не унимается: «Я же обдал их кипятком, никакой грязи нет. Хоть под микроскопом проверяй, ни одной бактерии не найдешь». Однако дочь упрется и не примет подарок. Микроскопы перед такой грязью бессильны, а вот подсознание видит, точнее, чувствует ритуальную нечистоту. Сила веры порой творит чудеса… Это как во сне. Снится ужасный тигр, который приближается, скаля клыки. Страшно, пятишься назад, пот градом. В реальности никакого тигра нет, только кровать и ты в ней, но сознание бьет в колокол, пытаясь предупредить об опасности. Так и с ритуальной нечистотой. Вроде бы и нет, но ты ее буквально кожей ощущаешь и инстинктивно пытаешься уберечься. Считается, что западники – закоренелые индивидуалы, а вот японцы сплошь пронизаны духом коллективизма. Вместе работают, вместе отдыхают, однако из одной плошки щи хлебать вряд ли захотят. У каждого дома имеются личные палочки, пиала, чашка. Это у иностранцев не отыщешь папин нож или мамину тарелку, посуда общая. Они не заморачиваются ритуальным загрязнением, главное – что бы не было физического.

– А когда японцы озаботились загрязнением этим?

– По всей видимости понятия ритуальной нечистоты, озлобленных духов и магии слова засели в мозги человеческие одновременно с заселением японских островов, оказывая значительное влияние на поведение и образ мышления заселенцев. Кэгарэ довольно часто упоминается в древнейшей их книжке – «Кодзики». Больше всего они уважают богиню, олицетворяющую солнце – Аматэрасу, которой поклоняются в Исэ дзингу. Ну, это ты наверняка знаешь. А про отца и мать слышал?

– Богини этой? Разумеется! Отец – бог Идзанаги, мать – богиня Идзанами.

– Родные брат и сестра между прочим.

– Выходит, Аматэрасу – дитя инцеста, так что-ли?

– Чему тут удивляться? Заурядное явление для божественных времен. Я совсем о другом. Боги эти, вставляя одно место, что у него слишком выросло, в то место, что на ее теле не выросло, нарожали кучу островов. Закончив же с рождением страны, в географическом смысле слова, принялись рожать богов. И Мужа Великого Деяния сотворили, и Юношу – Бога Каменистой Земли и т. д. и т. п. Всего тридцать пять богов на свет произвели. Еще у них там из блевотины появились боги и богини, из испражнений, из мочи. Трудно нам все-таки представить рождение божества из говна, но восток – штука тонкая, тем более дальний.

– Зачем ты это рассказываешь?

– Потерпи, послушай, что дальше произошло. Все шло хорошо, пока Идзанами не родила Бога – Мужа Обжигающего и Быстрого Огня. Опалив лоно, она слегла от болезни. Понятно, огонь то быстро обжигающий, от него не увернешься. Помаялась, помаялась бедняжка, да и удалилась.

– Куда удалилась? Она же обожженная!

– Это же иносказательно…, короче говоря, умерла. Идзанаги, мучимый тоской по любимой, отправился в Страну желтых вод, т.е. место, куда уходят мертвые. Нашел ее там и призвал вернуться, ибо страна еще не до конца создана, много работы впереди. Однако Идзанами уже отведала пищи с очага Страны желтых вод и не могла вернуться в мир живых.

– Почему, интересно?

– Это у нас, случается, отведаешь пищи деревенской из печки, и спать завалишься на нее же. Красота! И для здоровья полезно. В Стране же Желтых вод одни мертвые собираются, а смерть – самая большая нечистота. Нечист и огонь очага, поэтому оскверненной Идзанами из мрака смерти на свет жизни путь заказан. Так у них заведено. Несмотря на строгий запрет жены, Идзанаги страшно захотелось взглянуть на нее, напоследок, так сказать. Выдернул толстый зубец из священного сияющего гребня, вошел в покои и взглянул. Лучше бы он этого не делал! У нее в теле несметное количество червей копошилось, а в голове, животе и прочих местах восемь богов грома сидели. Страстная любовь вмиг остыла, сменившись паническим страхом. Идзанами бросился бежать, Идзанами – за ним, ибо муженек ей стыд причинил. В конце концов ему удалось выбраться в светлый мир. Отдышавшись, он произнес: «Я в нечистой скверне-стране побывал. Совершу очищение». И погрузил тело в чистую воду реки Татибана, что в Цукуси, т.е. совершил, по-японски выражаясь, мисоги. Значит, уже в те времена существовало поверие, что, погрузившись в проточную воду, можно смыть загрязнение.

– Эка невидаль! Я и не сомневался, вода – всему голова. И стоило ради этого чуть ли не полностью пересказывать «Записи о деяниях древности»?!

– Стоило! И с точки зрения повышения образовательного уровня и… Нет, лучше послушай, что дальше вышло. Когда Идзанаги промывал левый глаз, явилась Аматэрасу – Великая священная богиня. Иначе говоря, самая главная богиня японская родилась не в результате заурядного полового контакта, а из глаза очищенного Идзанаги, который сначала весь омылся, потом уже для верности промыл и глаз, как бы наглядно демонстрируя, чистота – прежде всего! И беречь ее надо всячески, прежде всего, от скверны смерти.

– И каким же, интересно, образом?

– Ты не задавался вопросом о причине постоянных переносов столицы в древней Японии?

– Нет, как-то руки не доходили. Может, подскажешь…

– Столицами числились и Нанива и Асука и Фудзивара. Кобэ также выполнял эту функцию, правда, тогда его называли Фукухара – город-мечта Тайра Киёмори. В общем, скончался император, пора менять императорский дворец. В прежнем жить уже нельзя, поскольку тлен смерти заражает всех и все вокруг ритуальной нечистотой. А где дворец императора – там и столица, логика железная. Конечно, это не Токио переносить, масштабы совершенно иные, что-то вроде переноса сельской управы в реалиях сегодняшнего дня. На новом месте все надо возводить с нуля и дворец и казенные учреждения и аристократические хоромы, да и чиновничий люд где-то расселять требуется. Причем, использованное, из старой столицы которое, применять нельзя – осквернено, и лучше всего разобрать и жечь для надежности, чтобы без эпидемий, значит. Относились к столице как к одноразовой штуковине, попользовался и выбросил. А это огромными затратами сопровождалось. Китайцы с корейцами, греки и месопотамцы всякие подобным переносом не злоупотребляли, не бросали денег на ветер, хотя и побогаче считались. У них свои заботы, не до нелепостей, впрочем, древние японцы вряд ли полагали борьбу с осквернением смертью нелепостью. Им чуть-что новую столицу подавай. А ведь Япония никогда не числилась богатой в те далекие времена, разумеется, скорее наоборот. И нате вам – немыслимое расточительство, казавшееся непосильным даже для такой сверхдержавы, как Китай. Объяснить это можно только одним – страшной боязнью осквернения смертью. Следует учесть, у японского императора все должно быть самым-самым, в том числе и загрязнение. Больше него никто загрязнить что-нибудь не мог. Как же иначе?! Представь, пошли слухи, палаты правого министра такого-то осквернены тленом смерти посильнее императорских. Высочайший авторитет окажется под ударом. Можно, конечно, распустить новые слухи, мол, вместе с правым умер и левый министр, да еще пара дайнагонов в придачу, но поможет или нет… Надежнее всего, убедить всех, что после смерти императора столица превращается в запретную зону, в своего рода Чернобыль. Загрязнения не видно, но жить нельзя. Я тут прикинул, не менее сорока раз переносилась столица!

– Боялись осквернения, говоришь. Почему тогда после обустройства столицы в Наре с переездами поостепенились?

– Нашелся человек, попытавшийся остановить вакханалию новоселий, крайне отрицательно сказывающуюся на экономике страны. Я имею в виду императрицу Дзито, которая завещала кремировать себя.