Kitabı oku: «1945: Черчилль+Трумэн+Гиммлер против Сталина. Книга первая», sayfa 4
Глава пятая
– Садитесь, джентльмены!
Черчилль раздражённо махнул рукой в направлении густого табачного облака, которое он натрудил за пару часов размышлений в одиночестве. Министр иностранных дел Антони Иден и постоянный заместитель министра иностранных дел сэр Александер Кадоган «ушли в туман».
– Что у Вас, Антони?
Иден не стал раскрывать папку: не первый день в министрах.
– Форин-оффис подготовил меморандум, сэр.
– Для кабинета? – вынырнул из «облака» Черчилль.
– И для военных – тоже. Копия – Вашингтону, для ознакомления.
– Давайте!
Как в фильме ужасов, рука Черчилля высунулась «из тумана». Некоторое время премьер скользил глазами по листу, не забывая «в дороге» попыхивать сигарой. Лицо его было искажено гримасой, и трудно было сказать, вследствие чего: огромные сигары, не помещающиеся во рту среднестатистического курильщика, изрядно деформировали «портрет» и в отсутствие эмоций.
Наконец, бумага с меморандумом легла на стол, а сам Черчилль занялся любимым делом: стал прохаживаться за спинами дипломатов. Он и раньше был непоседой, а после того, как ему сказали, что и Сталин практикует аналогичные прогулки по кабинету, и вовсе «подналёг на километраж»: сравнение льстило.
– Мысли, конечно, здравые, джентльмены. Особенно – эта: «Будут ли русские, имея огромную армию, превосходящую англо-американские войска в Европе, довольствоваться оккупацией одной трети Германии?».
Премьеру не понадобились услуги «бумажного суфлёра»: процитировал по памяти – и не ошибся даже с запятыми.
– Чьего пера эта фраза?
Черчилль «просверлил взглядом дырку в облаке» в направлении Кадогана.
– Вы не ошиблись, сэр, – слегка тронул улыбкой губы постоянный заместитель министра иностранных дел. – Работа Уильяма Стрэнга, сэр.
– Узнаю стиль.
Черчилль усмехнулся, но человек, впервые увидевший его, ни за что бы об этом не догадался. И дело было не в умении сэра Уинстона демонстрировать или, напротив, скрывать, чувства, хотя по части обоих этих мероприятий он был непревзойдённым мастером. Но в серьёзных делах, не требующих игры, Черчилль был самим собой, и выдавал «на-гора» лишь то, что выдавалось природой, усугублённой опытом.
– Предложение о процентах – тоже его?
– Да, сэр.
Черчилль помолчал, словно ещё раз возвращаясь к тексту, и, пыхнув сигарой, вновь пустился в променад по кабинету.
– Конечно, с учётом доводов о силе русских и о том, что они – уже на пороге Европы, эти проценты объективно не являются чрезмерными. Тем паче, что это – не запросы русских, а наше… ладно, пусть «наше» – предложение. Сорок процентов территории, тридцать шесть процентов населения, тридцать три процента промышленности для русской зоны оккупации – это по-божески. Да на меньшее они и не согласятся. Если только…
Черчилль замолчал – и ушёл в себя вместе с очередной затяжкой.
Очередная пауза затягивалась – и Иден не выдержал.
– «Если только» что, сэр?
– Если только мы не поставим русских перед фактом.
– ???
– «Берите, сколько даём, а не то…».
– У русских это называется «от щедрот», – усмехнулся Кадоган.
– Что это значит?
– Ну, в переводе, конечно, теряется «изюминка», но по смыслу: «мало».
– Не согласятся? – обработал его дымом Черчилль.
– Не дадут нам поставить вопрос в такой редакции, сэр.
– А, если мы не позволим им не дать нам?
Кадоган «поехал» не только глазами, но и всем лицом.
– Это чревато последствиями, сэр…
Премьер несколько раз прошёлся за спиной «оппозиционера».
– Мы стоим на пороге больших событий, джентльмены. И событий для нас совсем не радостных: большевизм – у ворот Европы.
– Согласен с Вами, сэр, – вздохнул Иден. – Но, к сожалению, мы не можем закрыть эти ворота: у нас нет ключей.
Черчилль покосился на министра – и принялся ещё энергичней перемещать сигару из одного угла рта в другой, не забывая по дороге использовать её целевым назначением.
– Информируйте Вашингтон о наших предложениях, Антони. Думаю, что у «дяди Сэма» будет особое мнение на этот счёт…
– Сэр: инициатива Лондона!
Клейтон положил перед госсекретарём расшифрованный текст «почтового отправления».
– Опять – что-нибудь насчёт поляков? – хмыкнул Стеттиниус, не отрывая глаз от бумаг, которыми был завален весь стол.
– Нет, сэр: насчёт зон оккупации.
– Насчёт зон оккупации?!
Госсекретарь немедленно оживился, тут же отставил бумаги «со стажем», и переключился на работу «с новенькой». По окончанию процесса ознакомления лицо его исполнилось… неопределённости.
– Не знаю, не знаю…
Стеттиниус забарабанил пальцами по столу, и «ушёл глазами за окно». Клейтон терпеливо ждал, когда шеф «вернётся».
– Соедините меня с военным министром! – «вернулся» госсекретарь. – Привет, Генри!
Тридцать три года разницы в возрасте не мешали ему обращаться к старику Стимсону, как к товарищу по детским забавам: Америка!
– Привет, Эдди! – жизнерадостно отозвалась трубка. – Что у нас новенького на фронтах борьбы с Советами?
Госсекретарь рассмеялся: военный министр не собирался изменять ни себе, ни своим взглядам.
– А вот, заглянете ко мне – ознакомлю с последними новинками.
– Уже лечу!..
… – Нет, Эдди, так дело не пойдёт!
Лондонская бумага выпала из рук Стимсона, и мягко опустилась на стол.
– Я, конечно, отдаю себе отчёт в том, что с русскими придётся делиться, но щедрость Лондона кажется мне чрезмерной.
– Полностью с Вами согласен, Генри!
– А я и не сомневался, Эдди! – ухмыльнулся Стимсон. – «Birds of a father flock together»! Говорят, у русских есть аналог этой поговорке?
Лицо Стеттиниуса растянулось в ответной ухмылке.
– Есть, Генри! Со слов Гарримана, русские в таких случаях говорят: «Рыбак рыбака видит издалека».
– Неплохо! – «прибавил в ухмылке» Стимсон. – Мысль – вполне цивилизованная и здравая. Не дураки, эти русские. Но всё равно мы не дадим им слишком много Германии!
– Полностью – «за»! В смысле – «против»!
Госсекретарь уже разворачивал карту.
– Ваши предложения, Генри?
Военный министр наклонился над картой, и несколько секунд изучал её: калькулировал возможности и сопоставлял их с желанием.
– Я предлагаю отодвинуть советскую зону, как можно дальше на восток. Примерно сюда.
Палец Стимсона решительно ткнулся в точку на карте.
– Так, и что мы будем иметь с этого? – моментально включил «мозговой калькулятор» Стеттиниус. – На нашу долю остаётся пятьдесят один процент территории и примерно сорок девять процентов населения.
– Браво, Эдди!
Впечатлённый арифметическими талантами госсекретаря, Стимсон восхищённо покрутил головой. Но Стеттиниус не стал «купаться в лучах славы», и тут же озаботился лицом.
– Всё это хорошо, Генри… Но чем мы подкрепим наши претензии?
– Военными доводами, конечно! – не стал раздумывать Стимсон.
Госсекретарь дополнительно прокис лицом.
– Но у русских они – не менее убедительные. Довод – на довод?
Стимсон перестал улыбаться: вопрос отнюдь не располагал к шуткам.
– Вы правы, Эдди: надо поспешать!
– Только «поспешать»?
Стеттиниус «поел» лицо военного министра предельно выразительным взглядом, подключив к нему и маневры бровей.
«Объеденный» Стимсон не уклонился от прямого взгляда, и включил свой: встречный и такой же прямой. Выразительность его блёклых глаз, недостаточную по причине шестидесяти семи лет, компенсировала достаточно выразительная усмешка.
– И опять Вы правы, Эдди! Тут действительно есть, о чём подумать.
– Я тоже думаю, что нам есть, о чём подумать! – ухмыльнулся Стеттиниус: каламбур получился «ничего себе». – Ну, а пока нам следует, так сказать, «во внеочередном порядке», обработать Лондон. В том смысле, что наше предложение должно стать нашим общим. То есть, их – тоже. В ЕКК мы должны выйти одной командой и с единым предложением. Там, в Консультативной Комиссии, нам с русскими не о чем консультироваться: мы должны поставить их перед фактом. Значит – только императив!
– Англичане не откажутся от своего куска пирога, пусть даже он наполовину чужой, – поморщился Стимсон. – Наверняка они будут претендовать на половину того, что остаётся нам обоим после русской доли в их редакции.
Стеттиниус улыбнулся.
– Конечно, будут, Генри. Но мы найдём, чем утешить Лондон. В конце концов, задача-то у нас – общая: не пустить «ивана» в Европу. Максимум – «приоткрыть дверь». Полагаю, что Черчилль понимает это не хуже нас, и вряд ли станет чересчур долго решать, какое из зол «злее». Он, конечно, не такой реалист, как мы, но мы сделаем из него реалиста. Как минимум, по части взглядов на Америку…
– Русские никогда не согласятся с таким грабежом!
Черчилль с раздражением отбросил в сторону «поправки» госдепартамента к меморандуму Форин-оффис.
– «Шкура неубитого медведя», – усмехнулся Кадоган.
– Медведь будет убит, и Вы это знаете не хуже меня, сэр Александер! – отрезал Черчилль. – Вы бы ещё сказали: «грабители не поделят награбленное»!
– Вернее, то, что ещё и не награблено, – под взгляд в стол уточнил Кадоган. Черчилль полыхнул в него взглядом – и Кадоган «уточнил уточнение». – Но Вы правы, сэр: русские не согласятся с нашим предложением.
– Оно – не наше!
Черчилля уже не требовалось заводить: сам себя «накручивал».
– И не станет нашим! Мы на эти проценты не подпишемся! Русские имеют право, в том числе, и моральное, как минимум, на треть Германии! В этом мы им отказать не можем, и не должны! Другой вопрос – Европа. Вот здесь нам придётся схлестнуться с Москвой.
– За столом переговоров? – осторожно вклинился Иден.
Черчилль сердито пыхнул сигарой, покосился на министра и промолчал.
– Что ответим в Вашингтон?
Предусмотрительный Кадоган не позволил затянуться паузе: молчание и без того было достаточно красноречивым – не хватало ещё вдаваться в подробности!
Премьер уставился глазами в пол, по-бычьи подавшись всем корпусом вперёд и вниз.
– Наше предложение остаётся в силе, а мы – при нём. Подготовьте ответ, Антони. Я полагаю, мне нет необходимости вновь перечислять те доводы, по которым мы не можем согласиться с американцами.
– Я тоже так полагаю, сэр.
Иден с достоинством встал со стула, и сдержанно поклонился…
… – Чёртовы англичане!
Стеттиниус ещё раз перечитал куртуазный ответ из Лондона. К сожалению, куртуазность не мешала уяснению главной мысли: Лондон настаивал на своём. И в обоснование своего афронта союзник приводил убедительные доводы. Не согласиться с ними госсекретарь мог только из упрямства, которое есть признак недалёкого ума. Но поскольку с умом у Эдуарда Стеттиниуса было всё «о`кей», он был вынужден согласиться – и с доводами, и с англичанами, с долей русских.
– Больше не имеет смысла тянуть с протоколом…
Решимость госсекретаря – по линии «капитуляции» – не поколебал даже «истерически-дружеский» совет бывшего американского посла в Москве Уильяма Буллита «не подписываться на подписание».
– Сэр, никакие соглашения с вероломным, атеистическим СССР невозможны! Если, разумеется, не приставлять им к виску дуло револьвера! Как до подписания, так и в момент! Они понимают лишь такой язык! И лишь тогда они способны на адекватное восприятие действительности!
Стеттиниус вздохнул.
– Вы правы, Билл – в стратегическом плане. Но Вы же знаете, что для достижения стратегического успеха нередко приходится идти на тактические уступки.
– Сорок процентов территории Германии – тактическая уступка?!
Буллит честно округлил глаза: бывший посол был честным и искренним… антисоветчиком.
– В сравнении с остальной Европой – да!
И госсекретарь настолько выразительно отработал в Буллита глазами и бровями, что глаза бывшего посла и действующего антисоветчика немедленно вернулись к норме. «Товарищ» понял всё – и всё, как надо…
Двенадцатого сентября сорок четвёртого года в ЕКК был подписан протокол о зонах оккупации в редакции Великобритании. Согласно этому документу, в советскую зону отходили сто семь тысяч пятьсот квадратных километров территории с населением восемнадцать миллионов шестьсот тысяч человек. География зоны выглядела следующим образом: Саксония, Тюрингия, Ангальт, Мекленбург, Бранденбург, Прусская Саксония, Западная Померания, Берлин. Американцам полагалось сто тринадцать тысяч сто шестьдесят четыре квадратных километра с населением в пятнадцать миллионов семьсот тысяч человек, в составе: Бавария, север Бадена, север Вюртемберга, Гессен, Гессен-Нассау.
Британцам досталось девяносто восемь тысяч восемьсот двадцать шесть квадратных километров «полезной площади» и двадцать два миллиона душ «иждивенцев». Черчилль хотел уже возмутиться несправедливым дележом территории, но тут американцы коварно «ткнули его носом» в цифирь населения. И британский премьер успокоился: превосходством каждой из сторон в отдельных «составляющих» обеспечивался паритет в целом. Тем паче, что и география зоны «не подкачала»: Ольденбург, Брауншвейг, Липе, Шаумбург-Липпе, Шлезвиг-Гольштейн, Ганновер, Вестфалия, север Рейнской провинции, Гамбург, Бремен.
Ну, и французам «отсыпали от щедрот»: какие-никакие, а союзники. Франции «отошло» тридцать девять тысяч сто пятьдесят два «квадрата» с населением в почти шесть миллионов человек (пять девятьсот пятьдесят). На карте это: юг Рейнской провинции, Саар, запад Гессена, четыре района Гессен-Нассау, юг Бадена, юг Вюртемберга, Баварский Пфальц, Гогенцоллерновские земли.
Как и предполагал Черчилль, Сталин удовлетворился сделанным Предложением, и не стал пугать соратников б`ольшим аппетитом…
Глава шестая
– Разрешите, товарищ Сталин?
Начальник Генерального штаба маршал Василевский с картами у бедра замер на пороге. Сталин молча кивнул головой. Сегодня уже здоровались, и нужды в словах приветствия и в рукопожатии не было.
– Слушаю Вас, товарищ Василевский.
Маршал подобрался, как в строю.
– Союзники высадились в Нормандии, товарищ Сталин.
Сталин остановился на полпути, секунду помедлил и вернулся к столу, где, не спеша, «зарядил» трубку очередной порцией табака из двух разломанных папиросин «Герцеговина Флор». Затем он, также не спеша, раскурил трубку, и с удовольствием сделал первый затяг.
– Решились, наконец-то…
– Так точно, товарищ Сталин!
– Откуда сведения? Союзники поделились?
Василевский позволил себе улыбнуться.
– Никак нет, товарищ Сталин: информация – по линии ГРУ Генштаба. Кроме того, один наш человек – корреспондент при войсках союзников. Он также передал сведения о вторжении. Правда, пока ещё с той стороны Пролива.
В кабинет зашёл Молотов. Судя по тому, как по-деловому, «без стука и «Разрешите войти?» он проследовал в распахнутые Поскрёбышевым двери, можно было сделать вывод, что и его визит – не первый сегодня, и что он выходил именно для того, чтобы вернуться.
– Ну?
Сталин переключил взгляд с Василевского на Молотова.
– Только что перевели.
И Молотов протянул Сталину лист бумаги.
Послание было от Черчилля – лаконизмом совершенно не в стиле британского премьера: «Всё началось хорошо. Мины, препятствия и береговые батареи в значительной степени преодолены. Воздушные десанты были весьма успешными и были предприняты в крупном масштабе. Высадка пехоты развёртывается быстро, и большое количество танков и самоходных орудий уже на берегу. Виды на погоду сносные, с тенденцией на улучшение. 6 июня 1944 года».
– Ну, вот и подтверждение от мистера Черчилля, – усмехнулся Сталин, попыхивая трубкой. – Надо будет сочинить любезный ответ. Там уже, наверно, заждались – и не наших слов, а наших дел. Хотя знают, что наши слова с делами не расходятся. Тем паче, не заменяют их. Не то, что у некоторых.
Молотов и Василевский, отдельно друг от друга, покривили лицами.
– От Рузвельта ничего?
Молотов пожал плечами.
– Посольство молчит.
– Обскакал Черчилль американцев! – вновь усмехнулся Сталин. – Лишний раз всем доказал, что быстрее и лучше него похвалиться никто не может.
Молотов и Василевский в унисон рассмеялись.
– Ну, а кроме этой похвальбы, хоть чем-нибудь мы располагаем?
Молотов скосил глаза на Василевского, словно говоря: «это уже – твоя епархия». Маршал сделал шаг вперёд – как вышел из строя.
– Так точно, товарищ Сталин. Разрешите?
Василевский скосил глаза на карту – и Сталин кивнул головой. Карта тут же разлеглась на столе.
– Прошу взглянуть, товарищ Сталин.
Сталин подошёл к столу, но наклоняться над ним не стал: «мне сверху видно всё – ты так и знай». Верховный обладал не только хорошим зрением, но и отменной памятью, а также необходимыми знаниями для того, чтобы без труда «ориентироваться на местности» по жестам докладчика.
– По данным нашей разведки, товарищ Сталин, оборону так называемого «Атлантического вала» держат две группы армий. Группа армий «Б» (командующий – фельдмаршал Роммель): пятнадцатая и седьмая полевые армии, восемьдесят восьмой отдельный армейский корпус. Всего – тридцать шесть дивизий, из них три – танковые. Они обороняют участок побережья протяжённостью в тысячу триста километров.
Ребром ладони Василевский сделал обвод линии берега.
– Девятьсот километров вдоль западного и южного побережья Франции обороняет группа армий «Г» (командующий – генерал-полковник Бласковиц). Состав группы: первая и девятнадцатая армии. Всего – двенадцать дивизий, из них три – танковые. Обе группы подчиняются Главнокомандующими войсками на Западе генерал-фельдмаршалу фон Рундштедту. Имеется резерв: тринадцать дивизий, из них четыре – танковые и четыре – моторизованные.
– Неплохо поработали, товарищ Василевский, – характерным жестом руки одобрил Сталин. – Вы, случайно, не планировали за немцев? По совместительству?
– Спасибо за доверие, товарищ Сталин, – нарочито тактично потупился Василевский. – Но за это надо благодарить наших людей, которые хорошо поработали и с немцами, и с союзниками, «попросив» тех поделиться сведениями.
Верховный улыбнулся: оценил шутку. Он уважал военных, но из них особенно тех, кто отличался не только выправкой и знанием Устава, а и наличием ума. Склонность к иронии приветствовалась дополнительно.
– А насчёт моего участия в планировании обороны Нормандии… Позвольте мне отказаться от этой сомнительной чести. А то, как бы Лаврентий Палыч не истолковал её превратно.
– Хорошо.
Сталин погладил мундштуком трубки края усов. Доброжелательная усмешка сопровождала маневр вождя.
– Только зря Вы отказываетесь от этой чести, товарищ Василевский. Потому что она не такая, уж, и сомнительная. Может, Лаврентий Вас ещё и к награде представил бы – как нашего «троянского коня» в немецком Генштабе… Продолжайте.
– Слушаюсь, товарищ Сталин. Так, вот: по нашим данным, основной удар союзники нанесли по позициям Седьмой полевой армии немцев.
– Генерала Дольмана? – блеснул осведомлённостью Сталин.
– Так точно, товарищ Сталин. Под удар попадает и Пятнадцатая армия. Первая защищает участок побережья в семьсот двадцать километров, вторая – почти в тысячу. В полосе обороны пятнадцатой армии «вал» оборудован заграждениями не больше, чем на сто километров.
– Из семисот двадцати? – иронически покривил щекой Сталин: сколько времени немцы твердили о неприступности «вала» – и сколько времени англичане с американцами пугали Сталина этой самой неприступностью!
– Так точно, товарищ Сталин! А в Седьмой армии у немцев положение дел и «того лучше»: пятьдесят километров заграждений – на тысячу километров фронта. Не хватает ни мин, ни техники, ни людей для их установки.
– Да, уж – неприступный «вал»!
Молотову не требовалось санкции на включение в разговор: он – Молотов.
– Но есть и серьёзно оборудованные участки, – «вступился за немцев» Василевский. – Там и предполье, и минные, и проволочные заграждения, и долговременные огневые точки с отличным сектором обстрела, и высокая плотность орудий на километр.
– А на других участках? – мгновенно прищурил глаза Сталин: прикидывал уже, как будет развиваться наступление, и к каким результатам оно может привести. Вождя интересовало не отвлечение немецких дивизий с Восточного фронта на Западный – это было маловероятно: не добавили бы, и то хорошо. Куда важнее были темп наступления и направления главных ударов. Теперь приходилось учитывать и «политическую составляющую» вопроса: масштабная война приходила в Европу.
– В целом плотность невысокая, товарищ Сталин.
Василевскому тоже не требовались «шпаргалки»: он был прирождённый штабист из числа тех, кого разбуди ночью – по памяти «отбарабанят» всю оперативную обстановку до дивизии включительно.
– На отдельных участках – примерно три орудия на десять километров фронта. То есть, ноль целых три десятых на километр. В целом же обе группы армий на две тысячи шестьсот километров побережья имеют примерно по одному орудию и одной противотанковой пушке на километр фронта.
– А плотность войск?
– По данным ГРУ, товарищ Сталин, на участке от бельгийской границы одна дивизия охраняет до пятидесяти километров фронта, а в Бретани – до ста. Средняя же оперативная плотность в обороне дивизии – десять километров. Но на участке вторжения – а это больше семидесяти километров… вот здесь товарищ Сталин…
Карандаш Василевского прошёлся над участком карты.
– … по положению на вчерашний день стояли лишь три дивизии.
– Хм…
Верховный покачал головой. Явно – на тему: «нам бы такого противника».
– Есть данные по технике?
– Приблизительные, товарищ Сталин.
Маршал виновато опустил глаза – так, словно это лично он был виноват в том, что немцы не допустили его людей до поштучной инвентаризации танков, самолётов и пушек.
– С неба Нормандию прикрывает Третий воздушный флот, товарищ Сталин. Это примерно девятьсот самолётов всех типов. Но, если от этого числа взлетит хотя бы половина, для сегодняшних немцев это будет успех.
– Что так?
– Немцы испытывают катастрофическую нехватку запчастей, горючего, механиков и даже опытных лётчиков, товарищ Сталин. Значительная часть самолётного парка сегодня находится на консервации. По сути, готовится к сдаче в металлолом.
Сталин хмыкнул, молча отошёл от стола и прошёлся за спинами Молотова и Василевского.
– А что – по флоту?
– По данным разведуправления Наркомата ВМФ, охрану полуострова у немцев обеспечивают лишь три эсминца, тридцать сторожевиков и тридцать шесть подлодок. Это в разы меньше, чем у союзников, товарищ Сталин. В десятки раз.
– И какой видится Генштабу оперативная задача, поставленная командованием союзников?
Василевский слегка подался корпусом к карте. Его примеру тут же последовал Молотов. Сталин, даже не поворачивая головы, лишь повёл глазами «в направлении».
– Генштаб считает, товарищ Сталин, что целью союзников является захват плацдармов в Нормандии и Бретани, с последующим выходом на реки Сена и Луара и дальше – западнее Рейна.
– С дальнейшим выходом на согласованную линию размежевания войск, – не столько закончил за Василевского, сколько прозондировал его Сталин.
– Хотелось бы.
Уклончивый характер ответа маршал недвусмысленно подкрепил и уклончивым движением головы. Начальнику Генерального штаба Красной Армии полагалось быть не только военным, но и политиком. И Александр Михайлович Василевский, если и не был им ещё, то уже становился. Он не мог не понимать, что вскоре политика начнёт всё активнее вмешиваться в дела сугубо военные. И переплетение их станет настолько значительным и хитроумным, что уже невозможно будет разобраться, где кончается одно – и начинается другое.
На уклончивость маршала Сталин отреагировал молниеносной вспышкой жёлтых рысьих глаз. Он понял всё, что сказал начальник Генштаба. А ещё лучше он понял то, чего Василевский не сказал.
– Что есть у союзников, товарищ Василевский? Какими сведениями о себе они поделились с Вашими «засланцами»?
– У союзников всего – четыре армии, товарищ Сталин: Первая и Третья американские, Вторая английская и Первая канадская. Всего – тридцать семь дивизий и двенадцать бригад. Больше одиннадцати тысяч самолётов. От трёх до четырёх тысяч планеров – уточнить эту цифру не представилось возможным. В десанте участвуют до семи тысяч судов, из них больше тысячи двухсот – боевые корабли. Общая численность войск – примерно два миллиона восемьсот тысяч человек.
– Солидное войско, – уважительно покачал головой Сталин. – Полагаете, что они выполнят задачу?
На этот раз Василевский задержался с ответом – совершенно неожиданно для Сталина, который не любил задержек с ответом. Обычно это свидетельствовало либо о неподготовленности «докладчика», либо его о его должностной несостоятельности. Поэтому реакция Верховного была мгновенной.
– ??? – не понял Сталин. Как никто другой, он умел «не понимать» настолько хорошо, что его визави становилось плохо – и они тут же начинали всё понимать. Не стал исключением и начальник Генштаба: от того, что Хозяин «не понял», он понял всё. А, поняв, мгновенно взбодрился.
– Я думаю… Генштаб думает, товарищ Сталин, что увеселительной прогулкой эта операция для союзников не станет.
– Даже так?!
Сталин вынул трубку изо рта – чтобы она не мешала ему удивиться, как можно качественней.
– И Вы можете это обосновать?
– Полагаю, да, товарищ Сталин.
Василевский не убежал глазами в сторону, а встретил сталинский, невыносимо прямой взгляд, по-солдатски: своим ответным прямым. Это пришлось по душе Верховному, и он водворил трубку на место.
– Слушаю Вас, товарищ Василевский.
Маршал прочистил горло.
– Все мы, товарищ Сталин, трезво оцениваем военную силу противника. Никого из нас не вводят в заблуждении иронические оценки германского потенциала на Западе, в том числе, и состояния «Атлантического вала».
Сталин внимательно посмотрел на маршала: Василевский сейчас выказывал недюжинный талант дипломата. Так культурно повязать всех «соучастием в трезвой оценке» – это дорогого стоит! И ведь не придерёшься: ни о какой недооценке собственной сил и превознесении сил противника и речи нет!
– Да, основную массу войск Гитлер держит против Красной Армии. И это – не просто основная масса: это – лучшие войска. Но и на Западе союзникам противостоят не партизаны и не народное ополчение: кадровые дивизии. Да, у них – некомплект до штатной численности почти по всем позициям. Да, союзники многократно превосходят их в живой силе и технике. Да, на стороне англосаксов – элемент внезапности.
– ??? – опять вынул трубку изо рта Сталин – и с той же целью, что и раньше.
– Похоже, немцы ожидали вторжения не в районе Ла-Манша, а в районе Па-де-Кале. Немцы не верили, что союзники отважатся на такую масштабную десантную операцию в широком проливе. Доказательством тому – б`ольшая плотность войск в районе Па-де-Кале.
– Понял, – вернул трубку на место Сталин. – Продолжайте.
– Но разведка союзников вряд ли вскрыла все узлы сопротивления немцев, товарищ Сталин. Немцы уже не раз демонстрировали способность вводить противника в заблуждение, как своей мнимой силой, так и своей мнимой слабостью. Полагаю, что немцы будут драться. Уже дерутся. И не только потому, что не хотят отдавать Францию и Бенилюкс.
Сталин медленно подошёл к маршалу. Трубка вновь покинула его рот.
– А ещё почему?
– Конечно, не от классовых противоречий, товарищ Сталин, – тактично усмехнулся маршал. – И не от неразрешимых межимпериалистических.
– От чего же?
Взгляд Сталина немного прибавил в доброжелательности: начало явно понравилось вождю.
– Чтобы показать силу.
– Зачем?
Это не был вопрос любопытствующего дилетанта: Сталин «вскрывал» маршала «до дна». Он явно хотел узнать, как глубоко маршал «владеет предметом» и как глубоко он умеет проникать в суть вещей.
– Для того чтобы образумить противника, и вынудить его к сепаратному миру. Полагаю, что немцы не возражали бы против нового Дюнкерка.
Не отрывая взгляда от Василевского, Сталин вновь прошёлся трубкой по усам.
– Значит, Вы полагаете, что немцы будут раскалывать союзников?
– Да, товарищ Сталин.
– И это будет основным мотивом их сопротивления?
– Да, товарищ Сталин.
– С целью…
Сталин предложил взглядом маршалу закончить фразу за него – и тот не стал отказываться от предложения.
– … вывести союзников из войны, а при возможности – заключить с ними новый союз.
– Против нас?
– Так точно!
Верховный ненадолго задержался глазами на лице начальника Генштаба, и, попыхивая трубкой, в задумчивости прошёлся по кабинету.
По дороге он скользнул взглядом по лицу Молотова, но оно было непроницаемым: никто лучше «Вече» не умел обходиться без эмоций. Дойдя до стола, Сталин развернулся и пустился в обратный путь. «Выйдя на траверз» Василевского, он остановился, и обдал маршала скупой порцией ароматного дыма: врачи не советовали Верховному затягиваться.
– Вы правы, товарищ Василевский. По этой причине, а не только из-за обещания союзникам, мы и должны форсировать подготовку летнего наступления.
– Работа идёт по плану, товарищ Сталин, и к установленному Вами сроку будет закончена.
– Хорошо, товарищ Василевский.
Сталин протянул руку маршалу: знак доверия и того, что аудиенция окончена. Василевский мягко, не совсем по-строевому, отработал головой, сделал пару шагов спиной к двери, развернулся и удалился. Уже «отсутствуя в себе», Сталин не провожал его взглядом. Высадка в Нормандии вызывала противоречивые чувства – и для этого имелись все основания…
