… – Товарищ генерал! – вклинился «Новичок». Пока мы с «Важняком» предавались философии, он работал «за себя и за того парня» на осмотре места происшествия. – Есть свежая партия вещественных доказательств…
– Дежа вю…
Я хмыкнул и покачал головой. «Новичок» ещё и не успел подключиться к недоумению «Важняка», а я уже «заходил на него» с вопросом:
– Ну, и что вы «нарыли»?
«Новичок» тут же «вывесил» передо мной в воздухе полиэтиленовый пакет с просвечивающим сквозь него окурком.
– Чьих будет? – слегка покривил я щекой.
«Новичок» в меру дозволенного осклабился.
– Пока – только от марки «Давидофф», товарищ генерал. А над подробностями будем работать.
Мы переглянулись с «Важняком».
– Приметные сигареты, – уважительно хмыкнул я. – Не для народа…
– «Автандил»? – включился «Важняк».
Я пожал плечами.
– Не торопись с выводами… Может, он. А, может, и нет.
Да, не только я, но и все – кому положено – знали, что упомянутый товарищ давно и бесповоротно отдал приоритет сигаретам именно этой марки. Но сразу «делать наколку» на этого человека мне бы не хотелось: «Автандил» являлся самым авторитетным «авторитетом» нашей области, имел выходы на столицу, и они оба пользовались там заслуженным уважением. «Они оба» – это он и его бизнес. Там за ним стояли очень «рослые» фигуры, поскольку он стоял за них здесь. При таких исходных без «железобетонных» улик к нему и соваться не стоило. Потому что соваться к нему «наобум Лазаря» – всё равно, что соваться в петлю. А для таких подвигов я был всего лишь маленьким генералом, и отнюдь не Наполеоном.
– Что ещё?
«Новичок», «отсутствовавший» в момент нашего диалога – не положено по рангу – встрепенулся.
– В столе прокурора среди его рабочих бумаг обнаружена странная бумага…
– «Странная»?
– Да, товарищ генерал: именно странная. Это – какой-то список без оглавления. Выполнено, похоже, рукой прокурора: мне этот почерк знаком.
– Покажи!
«Новичок» быстро нырнул рукой в папку, и протянул мне единственный листок. Я скользнул по нему глазами.
– Да, это – его рука… А фамилии-то, какие! Мама миа!
А контекст! Мда… За один «несанкционированный взгляд» на них и свинцом угостить могут!
«Важняк», уже наполовину протянувший руку к бумаге, тут же отдёрнул её обратно. Я усмехнулся.
– Не боись, сыщик! В крайнем случае, мы ничего не видели, потому что ничего не нашли! А не нашли потому, что и не искали! Ты понял?
Этот вопрос адресовался уже «Новичку». Парень вздрогнул, и испуганно заморгал глазами.
– Я… конечно… Я… ничего… Я…
– Ну, вот и славно! – «приговорил»я товарища «к соучастию». – Значит, теперь мы можем спокойно исследовать этот документ. Итак, кто тут у нас?
Я и в самом деле уже гораздо… ну, не спокойней: внимательней – прошёлся по каждой фамилии. Список действительно «бил», и не «по дых», а сразу «наповал». Я ещё не «въехал» в то, в какой связи, но в нём оказались все, за малым исключением, «вожди» области и областного центра. Здесь присутствовала вся верхушка областной и городской администраций, вся «силовая компонента» от прокуратуры до ФСБ, руководители «экспортно ориентированных предприятий союзного значения», крупнейшие «частники» и вся местная «авторитура». В плане личного авторитета… точнее: наличия «авторитетов», нам было, чем похвалиться: наследие «проклятого советского прошлого» и проклятого уже без кавычек «дикого капитализма девяностых». Это наследие представляли, аж, сразу три «вора в законе» и столько же «цивилизовавшихся беспредельщиков межобластного масштаба».
– «Ого! – сказал восхищённый Остап. – Полный архив на дому!»
Пока «Новичок» таращился на меня непонимающими глазами, «Важняк» успел с хохотом подключиться:
– «Совершенно полный, – скромно ответил архивариус. —
Я, знаете, на всякий случай…».
Мы ещё немного посмеялись вдвоём – «Новичок» так и не «включился» – и я первым «утёр слезу». От нагрянувших мыслей «за жизнь» смеяться уже почему-то не хотелось.
– Да, запасливый оказался наш главный законник…
– Паук и его паутина, – тоже без усмешки констатировал «Важняк»: понял уже, что «время плакать, и время смеяться». «Время плакать» ещё, слава Богу, не пришло, но смех уже лучше было отставить – до лучших же времён.
– А ты заметил, что часть фамилий зачёркнута?
«Важняк» тут же нырнул глазами в бумажку.
– Действительно…
– Не торопись «выныривать обратно»! – ухмыльнулся я. – Обрати внимание на то, какие это фамилии!
«Важняк» «задержался с возвращением», чтобы распрямиться уже под изумлённый взгляд и простонародное «фью».
– Вот именно! – покачал я головой. – Одна часть этих людей уже снята с должности, вторая находится в СИЗО под следствием. Есть какие-нибудь мысли «по поводу»?
«Важняк» даже не стал задумываться.
– «Сняты с учёта»?
– Хорошо сказано! – хмыкнул я. – Только небольшое уточнение: не они «сняты с учёта», а он «снялся с учёта» у них… Да, похоже, наш «бескорыстный и беззаветный» оставил нам в наследство список «дойных коров». Зачёркнутые фамилии – это, похоже, «бесперспективные», с точки зрения покойника, «кормильцы»… А вот это совсем интересно…
– Что, шеф?
– Ну, и ну!
Я оказался «настолько интриганом», что «Важняк» тут же присоседился своим взглядом к моему.
– Ты только посмотри: наш «авторитет» – в списке «выбывших из строя»!
– «Автандил»?!
Сомнения в голосе «Важняка» оказалось значительно меньше уверенности в обратном.
– Этого не может быть!
– «Он слишком рано нас похоронил»? – в очередной раз сослался я на Высоцкого.
– Вот именно!
– А, если он был уверен в том, что «Автандил» «кончился», или гарантированно «кончится» в ближайшее время?
«Важняк» откровенно растерялся: мужик «понюхал жизни» и знал ей цену, в редакции как «имени себя», так и «областных небожителей».
– Но – «Автандил»?!.. Ум отказывается верить!
Я рассмеялся, и по-свойски хлопнул товарища по плечу.
– Понимаю тебя, дружище. Но это только «Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой – в горе, в надежде и радости»! Да и тот, как оказалось, не «всегда»… А наш «Автандил» – не Ленин, а так: переменная величина. Формата «свято место пусто не бывает». И не только для нас, но и для таких хренов, как наш покойничек. А для него – так в первую очередь.
«Важняк» простонародно шмыгнул носом, и прошёлся указательным пальцем по переносице.
– Вы хотите сказать, что прокурор был уверен… ну, в «кончине» «Автандила»?
– И какой следует из этого вывод?
Я ещё раз продемонстрировал верность Холмсу: промежуточные звенья – «по боку»: сразу вывод. «Важняк» прикусил зубами ноготь: фирменная привычка товарища.
– Да, пожалуй, что – не один…
– Ну, ну?
– Первый вывод…
«Важняк» на отечественный манер загнул палец.
– … Прокурор был в курсе намерений «заинтересованных товарищей» в отношении «Автандила».
– Разумно! Дальше!
– Второе…
«Важняк» «отложил» ещё один палец.
– … Уже «Автандил» был в курсе того, что прокурор – в курсе…
– «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю»?
– Именно так, шеф! Ну, и главный вывод…
Я тут же «водрузил» указательный палец.
– … У «Автандила» был мотив для… скажем так: «воздания».
– И я того же мнения!
Согласие с доводами «Важняка» я закрепил солидным шлепком по его плечу.
– Вероятно, наш «борец за личное благосостояние» «встал на учёт» у какого-то другого товарища. А поскольку нет ничего тайного, что не стало бы явным, то «товарищ «Автандил» не остался в неведении. В том числе, и в неведении относительно того, что «за так и прыщ не вскочит».
– ??? – обошёлся без голоса «Важняк».
– Прокурора могли «зачислить на довольствие» только за заслуги перед очередным «кормильцем». «Овёс нынче дорог» и авансом его не выдают. А это значит, что он попросту «сдал» «Автандила»: прокурор много, чего любопытного, знал…
Я «притормозил» и хмыкнул:
– … Думал, что на свою корысть, а оказалось, на свою задницу… Ладно… Подкрепимся ещё немножко пищей духовной.
– ? – в отсутствие мысли поработал бровью «Важняк».
– Как сказал бы товарищ Бывалов: «Пошли по объектам!».
– ??? – ещё раз оказался честным «следак».
– Посмотрим, какую запись сочинила наша красавица о посещении шефа начальником УСБ… и не сочинила ли она её?
– А-а-а! – честно же «сознался» «Важняк».
«Красавица» сочинила… и не сочинила: запись о визите начальника Управления собственной безопасности в книге регистрации посетителей имелась. Больше того: девица успела внести и запись о времени «начала визита»: оно пришлось на заключительную пятиминутку рабочего времени.
– Символично! – хмыкнул «Важняк».
– «Пять минут до двенадцати»?
«Важняк» рассмеялся.
– Ну, шеф, с Вами неинтересно разговаривать: всё-то Вы знаете!
– «Бытие мое…»! – хмыкнул я. Не слишком весело хмыкнул. А всё потому, что намёк относился не столько к фразе из знаменитой комедии, сколько к марксову «Бытие определяет сознание». Уж, моё бытие основательно поработало над сознанием!
– Пригласить «тётеньку»? – «догадался» «Важняк».
– И поживее!
Долго искать девицу не пришлось: она предавалась горю в пределах досягаемости. Точнее, в коридоре.
– Когда ушёл начальник УСБ?
Я устал задавать «красивые» вопросы, и поэтому изменил себе. Девица тут же собрала лоб в морщины.
– Так я же говорила, товарищ… то есть…
– Товарищ, товарищ!
– … товарищ генерал, я ушла, а они вдвоём с прокурором остались. Я же говорила!
– Вы не стали задерживаться?
Девица замешкалась с ответом.
– Ну, иногда шеф просил задержаться… когда приходили нужные люди… то есть, посетители. И я задерживалась. Но на этот раз такой просьбы не было. Мне даже показалось, что вчера шеф «попросил» бы меня, если бы я задержалась.
– Даже так?! «С вещами на выход»?!
Мы с «Важняком» обменялись быстрыми взглядами.
– Да, мне так показалось.
Видя, как глаз девицы всё время «съезжает» на покойника, я из соображений такта… или тактики решил не подвергать её дальнейшим страданиям.
– Ну, что ж: спасибо…
Девица направилась к двери, где и её и застиг «вопрос
на дорожку», он же – «на засыпку»:
– Значит, Вы ушли и больше не возвращались?
Было заметно – даже без бинокля – как секретарша очень постаралась не вздрогнуть. Да и её ответный текст «спиной к нам» тоже был «говорящим».
– Н… нет, не возвращалась…
– Тогда, всего доброго, но мы с Вами ещё встретимся.
Стараясь держать шаг с фасоном, девица вышла за двери, и первое, что я услышал, были слова «Важняка»:
– Врёт, как сивый мерин!
– Я тоже так думаю.
У меня и в самом деле не нашлось оснований для оппозиции. Правда, я их не слишком усердно искал: ведь, кроме оснований, у меня уже не находилось ни времени, ни терпения.
– Поедем к себе: не люблю я думать на ходу. А товарища пусть отгружают: нечего ему загрязнять окружающую среду.
«Важняк» оперативно распорядился – и «вольнонаёмные декабристы» из «суточников» засуетились возле трупа с полиэтиленовым мешком. Да, цивилизация, пусть в такой форме, затронула и наш городок. «При коммунистах» у нас «этого Запада» не было: «объект» укладывали на любую подходящую по размеру тряпку. Иногда это было одеяло, иногда – плед, редко – ковёр. Чаще всего транспортировали «жмурика» в простыне. И не всегда это делали наши верные «декабристы» из пятнадцатисуточников. Нередко приходилось напрягать и личные мышцы, подрывая, тем самым, здоровье и авторитет.
Оттого-то я всегда терпеть не мог советские детективы, в которых мордовороты в белых халатах – на носилках! – загружали покойника в карету «Скорой помощи». В реальной жизни врачи быстро поставили нас на место: «Мы возим живых!». Заодно они так же быстро ставили нас и «на уши»: нам, следователям и «операм», приходилось самостоятельно изыскивать и транспорт, и грузчиков.
Спасибо безотказным участковым: именно на их плечи ложилось тяжкое бремя отлова ни в чём не повинных водителей автомобилей, При этом в работу шли не только бортовые авто, но и самосвалы: «на войне – как…» в жизни, а не в кино. Нюансы из отношений родственников усопшего – и к нам, бессердечным, и к способу транспортировки – игнорировались: поначалу – старательно, затем – равнодушно.
Проводив «рабочим» взглядом чёрный мешок, я повернулся к своим ребятам, изнемогавшим у меня за спиной в ожидании долгожданной команды.
– Домой!
«… Несмотря на фактор «навязчивого сервиса» и «где-то даже принудительной доставки», «Ахмед» встречал нас в своём кабинете. Я не возражал против несущественного «отступления от устава»: за минусом отдельных нюансов, пока ещё мы гостили у товарища, а не он у нас. Обстановка в служебном кабинете владельца «увеселительно-образовательного заведения» «была» и била: в глаза и за край. На дело дурновкусия «Ахмед» не пожалел ни денег, ни буйной фантазии. Товарищ явно не был знаком с хорошим вкусом, зато очень хорошо был знаком с хорошими деньгами.
Это несоответствие позволило ему обустроить кабинет с подобающим …. бесподобием. В этом «смешении жанров» нашлось место и ампиру, и модерну, и даже соцреализму «от девушки с веслом». В итоге, антикварное кресло красного дерева с позолоченными подлокотниками из девятнадцатого века и офисный шкаф из ДСП и наших дней вполне мирно уживались друг с другом. Из кабинета получился музей в духе коммунальной квартиры и басни Сергея Михалкова «Две подруги»: «Вот волос из турецкого дивана, вот лоскуток персидского ковра! А этот нежный пух достали мне вчера – он африканский, он – от Пеликана».
– Прошу, господа.
«Ахмед» одним из первых в области начал культивировать «новое старое» обращение. Хотя обращение «брат» было ему объективно ближе: как он был «братком», так и остался.
– Какое несчастье!
«Ахмед» решил не затягивать с прелюдией из коньяка и «Мальборо», и сразу же перешёл к делу, лишь оформив этот переход выражением сочувствия.
– Мне уже сообщили, но какое несчастье! Какая утрата для…
– … «деловых кругов» нашей области, – закончил я за докладчика, не забыв проставить голосом кавычки. Разумеется, «Ахмед» их услышал.
– Жаль, дорогой! – покачал он головой.
– Может, хватит уже его жалеть?
«Ахмед» усмехнулся.
– Да я уже – не его… чёрт с ним… или Бог.
– Кого же тогда жаль, или чего?
– «С нами – а не наш». Помните?
Моя бровь сама полезла на лоб: «авторитет» цитировал определение Троцкого Ильичом в пересказе Горького! Уголовник, не только умеющий читать, но и читающий классиков – это или для «Энциклопедии чудес», или для Книги рекордов Гиннеса!
– Не совсем в цель, – определив бровь на место, усмехнулся я. – Я не только не ваш, но и не с вами.
– Вот этого-то и жаль!
«Ахмед» почти обречённо взмахнул руками.
– Потому, что Вы, уважаемый – не чета покойнику. После минуты общения с этим типом, даже без рукопожатия, нужно было полчаса мыть руки с мылом! Я уже не говорю о дезинфекции помещения. А на Вас – ни пятна, ни «крючка». Мы могли бы успешно сотрудничать, к обоюдной выгоде, да Вы не пожелали. Оттого и жаль, что Ваше законное место занимают другие люди: непорядочные.
– Законное место у кормушки? – покривил я лицом. «Ахмед» тоже поморщился и махнул рукой.
– Зачем Вы так? Для Вас… скажем так: долевое участие в СП.
А кормушка – это для скотов, вроде нашего покойника.
– Эк, Вы его приложили! – усмехнулся я. – Какой скоропостижный переход от «сострадания» к правде жизни! Не очень-то, получается, Вы его любили.
– Совсем не любил.
«Ахмед» уже не улыбался. Выражение его лица моментально стало жёстким и недоброжелательным.
– Но Вас часто видели вместе улыбающимися друг другу?
– А куда мне было деваться?!
Горечь в голосе «Ахмеда» показалась мне на удивление натуральной. Я даже расслышал комбинацию из двух знаков, подтверждающих моё предположение.
– Вы хотите сказать, что…
– Да!
«Ахмед» и не пытался убежать от меня взглядом. Более того, уставился на меня в упор, почти не мигая.
– И Вы прекрасно знаете, что я хочу сказать. Только это Вы мне в вину не поставите!
– А я и не собираюсь, – равнодушно двинул я плечом. Я говорил сейчас искренно: мне даже не пришлось подделывать равнодушие. – Разумеется, Вы – не единственный «такой друг» усопшего. Но это уже – не моя юрисдикция. Я всего лишь расследую убийство.
Потеплевшим взглядом «Ахмед» «поблагодарил» меня за отсутствие тайных умышлений, и тут же приподнял бровь:
– Вы уверены, что это – убийство?
Я вздохнул и развёл руками.
– Всё говорит за это… даже то, что молчит.
«Ахмед» хмыкнул, и покачал головой.
– Занятный Вы человек. Вот я и говорю: «Жаль»… Ну, что ж: я готов ответить на все Ваши вопросы.
Мы разговаривали с «авторитетом» «тет на тет» – даже без посредничества магнитофона – и всё равно я оценил «готовность товарища к сотрудничеству». И всё – по причине времени. Нет, не из-за его недостатка: из-за его перемены. Перемены в духе установки «здесь вам – не тут!». «Вам» – это таким, как я: «голодранцам-законникам». Нам и раньше цена была… мда… а сейчас мы и вовсе стали «бесценными»: никто не давал за нас никакой цены. Даже копейки. Потому наши жизни уже не дотягивали и до уровня «жизнь – копейка». Прокуратурские «мандаты» не пугали теперь и бомжей – что, уже было говорить за новых хозяев жизни. Так, что «авторитет», по состоянию на осень девяносто первого, вполне мог «послать» меня, а вместо этого сам пошёл навстречу.
– «Начюст» пришёл «на блядки» «упакованным»?
Я, конечно, «нарывался», но «Ахмед» не стал протестовать против «столь вопиющего искажения сущности культурного заведения». Он лишь усмехнулся, и утвердительно качнул головой.
– А «фамильная драгоценность» была при нём?
– Платиновый перстень с бриллиантами? – покривил щекой «Ахмед». – «Фамильная драгоценность», которую я ему «откатил» месяца три назад? При нём, куда же он без неё? А что, товарища «почистили»?
– Да, вряд ли он «потерял вещь по дороге». «Ты не брал»?
«Ахмед» коротко хохотнул: «расслышал» кавычки из «Ивана Васильевича».
– Слово джентльмена, дорогой!
– Тогда – «вопрос на дорожку». Не возражаете?
– «Сыпьте»!
– Вчера с будущим покойником Вы не пересекались?
– Не чаще, чем со всеми остальными.
Лицо «Ахмеда» искривилось в брезгливой усмешке.
– Не удостоился такой чести.
– Но – хотя бы «по маленькому делу»…
– Заходил, но прокурор мне на глаза не попадался.
– А под руку? – почти невинно блеснул я глазами.
Вместо «полагающегося» отвешивания челюсти «Ахмед» неожиданно проглотил слюну.
– Даже так?!.. То есть, и я – тоже?!..
– Не больше, чем все остальные, – максимально приятно улыбнулся я, частично исполняя установку «я возвращаю Ваш портрет».
– Нет.
«Ахмед» уже взял себя в руки.
– А «их» сынка?
– А его не было в числе приглашённых! – усмехнулся «авторитет»: «возьми меня за рупь, за двадцать!».
Оценив уклончивость ответа: «не было среди приглашённых» – не то же самое, что «не было» – я встал из-за стола. Вместе с лаконичным кивком встал.
– Благодарю Вас. Надеюсь, Вы не будете возражать, если чуть позже мы потревожим Вас для оформления показаний?
«Ахмед» тут же вывесил на лицо почти счастливую улыбку.
– Ну, что Вы – буду рад новой встрече!..
… – А теперь поговорим о самом насущном: о туалете.
«Опера» в унисон хохотнули.
– Я сказал что-то смешное? – художественно поработал я бровью.
Первым отвесил – и подтянул – челюсть начальник УУР.
– А-а, ты – в этом смысле… Извини, Петрович: «позднее зажигание».
– Итак?
Подполковник скосил глаза на дежурного «опера» – и тот оперативно нырнул в папку. Спустя мгновение он уже скользил глазами по исписанному листу бумаги.
– Это – список всех посетителей туалета… если, конечно, так можно сказать.
– А как же ещё можно сказать?! – хмыкнул я. – Сказано, как есть. Меня больше интересует другое: «всех»?
«Опер» принялся старательно прочищать горло.
– Хм… хм… Ну, Петрович, как ты сам понимаешь, видеонаблюдение в туалете не ведётся… Не дожили мы ещё до этого… Вот… Поэтому нам остаётся лишь одно: положиться на добросовестность уборщицы.
– Ну, положиться, кажется, есть на что, – воздал я «информатору». – Ладно: «вспомним всех поимённо…»: «глуши, Гаврила»!
Вряд ли знакомый с первоисточниками – другое поколение – «старлей» робко осклабился.
– Ну, тут у меня… А женщин давать?
В отличие от «старлея», мы с подполковником осклабились совсем даже не робко. Больше того: расхохотались.
– Я что-то не то сказал? – обиделся «старлей».
– Нет, всё нормально.
Взмахом руки я благосклонно «отпустил» товарищу – «не семи пядей», но и не последнему по мозгам.
– Только женщин – не надо. Не думаю, что кто-то из них осмелел настолько, что просочился в мужской туалет, и «завалил» прокурора «на чужой территории». Это у нас ещё блюдут даже бляди. Так, что, давай пока мужиков.
– Понял, – зашуршал бумажками «опер». – Тогда – «рыба гниёт с головы»?
– Логично. Давай – с прокурора.
Словно заправский лектор на трибуне, «опер» дёрнул кадыком, и пополнился воздухом для спича.
– «Объект» вчера отлучался дважды. Но в туалет только раз.
– А первый раз?
«Старлей» художественно «застеснялся».
– Отлучился с дамой…
– «Облегчённого» поведения?
– Ну, а с какой ещё?!
– «Только раз бывают в жизни встречи», – ухмыльнулся я, – это не для нашего прокурора. Ну, а что – по второму разу?
«Опер» почти решительно откашлялся, и тоже «позволил себе» по части ухмылки.
– «Объект», надо сказать, «задержались»: отсутствовал сорок минут, если не больше. Ну, «так прямо» на часы, естественно, никто не смотрел. Но поскольку он заранее объявил о «маршруте»…
– Гы-гы! – в унисон с подполковником одобрили мы докладчика.
– … то через эти сорок «с хвостиком» собутыльники… виноват: коллеги по руководству областью – встревожились фактом. Народ отправился на поиски. Но в туалете никого не было. Правда, одна кабинка оказалась закрытой. Стали звать, но «ни «ау», ни отклика на моё «ау». Когда на полу заметили кровь, решились на святотатство – и вынесли дверь. То, что открылось им вместе с дверью, мы уже знаем.
– Мда…
Я в очередной раз «не прочувствовал момент». Ну, в том смысле, что эмоции не смогли не только пробиться сквозь «защитное поле», но и даже «родиться на свет».
– Так, откуда, говоришь, «дровишки»?
«Старлей» – отдать ему должное – не смутился тем, что «говоришь» – это «ты говоришь».
– Показания всех «членов поисковой группы».
– Они же – посетители туалета врозь?
– Огласить список? – ещё раз выказал адекватность «опер».
– Валяй!
Палец «старлея» по-русски заскользил следом за глазом.
– Из тех, кто может представлять оперативный интерес – по ранжиру – первый заместитель прокурора области, заведующий отделом административных органов облисполкома, начальник областного УВД, директор комбината «Инмаш», директор СП «Инновация»…
«Новичок» помедлил секунду, и решительно почесал затылок:
– … Ну, и «Ахмед»…
Я легонько пробежался пальцами по столешнице – так, словно разминался перед настоящим забегом.
– А почему ты ограничил список только этими лицами?
У меня в мыслях не было давать неудовольствие, видимо, оно само просочилось в голос. Листок в руках «старлея» завибрировал, так же, как и его голос.
– Ну, как сказать… Дело в том, что… В общем, все остальные лица, так сказать, «заглянувшие в туалет», не кажутся мне… то есть… не показались мне…
– … «достойными представлять оперативный интерес»?
Мы с подполковником хмыкнули в унисон. «Старлей» порозовел, и заморгал глазами.
– Ну… примерно, так.
– А почему только «примерно»? – и не подумал уняться я.
«Опер» пожал плечами.
– С остальными «завсегдатаями»… виноват: «посетителями», наш «объект» по службе пересекался нечасто или не пересекался вообще. Кроме того, я не думаю, что председатель облисполкома – первое лицо области после демонтажа обкома – мог снизойти до прокурора области. Ну, не тот уровень.
Последнее отчасти было правдой. И правдой оно стало задолго до восемнадцатого августа настоящего, тысяча девятьсот девяносто первого года. Всё последнее время партия существовала только в одном качестве: «мальчика для битья». Люди, просчитывающие ситуацию хотя бы на пару шагов вперёд, старательно дистанцировались от обкома, горкомов и райкомов.
Но дистанцировались они только от идейного наследства партии, но не от материального. Имущество партии ещё подлежало разделу между «наследниками». И это было не пресловутое «золото партии», существовавшее только в воображении «зоологических» антикоммунистов: реальное имущество, состоящее на балансе. Для человека «с умом» оно и было «золотом партии». Безыдейные, но оборотистые «вожди» имели все возможности не только для классического обеспечения будущего, но и для обретения много большего, чем стартовый капитал: состояния. В этой цепочке «охотников на чужбинку» посреднические услуги прокурора области могли оказаться востребованными не только «по горизонтали», но и «по вертикали».
Поэтому я не стал бы исключать нашего «губернатора» из числа «подельников», впоследствии «доброжелателей» – но исключительно теоретически. По двум причинам. Первая: у нас уже хватало. Нет, не версий: «высокопоставленных контактов» для нескончаемых головных болей. Вторая: «для полного счастья» не хватало нам ещё связываться с местным «Кремлём»!
И я счёл благоразумным согласиться с доводами подчинённого. Тем более что он ещё раз «пролился бальзамом» на мою истерзанную душу.
– Да и в поле зрения органов чаще других попадали остальные люди из списка. И это мнение уже не моё, а «компетентных товарищей».
Довод выглядел, не ахти, каким «убойным», но я готов был принять версию «опера» и без этого дополнения. Потому что туманное будущее этого дела, и не только его, буквально на глазах становилось беспросветным. Я, конечно, всем сердцу был за установку «Прежде думай о Родине, а потом о себе!», но мозги перечили сердцу. Нужно было подумать и о себе, и не «тоже», а в первую очередь. Обратное «грозило»: делу – положением в стол, мне – положением в гроб. Ведь с нас, «сирых и убогих» советских граждан, за глаза хватало и силовиков, и «авторитетов».
Оставалось только удивляться, как ещё «опер`а» занесли в список своё начальство. Я, конечно, был в курсе глубины неприязни, которую сыщики испытывали к этому штафирке из обкома, но фактор корпоративной солидарности держал в уме. Во всяком случае, я не собирался делать упор на кандидатуре «полковника от КПСС». Как минимум, на первых порах. Так – не рабочая версия, а «помянули всуе». «За компанию с остальными товарищами».
– А сынок?
– Тьфу, ты! – шлёпнул себя по макушке «опер». – Совсем забыл: был сынок!
– И в наличии, и в туалете?
– Точно! – ухмыльнулся «старлей». – Не знаю, приглашали его или нет…
– Не приглашали, – «вклинились мы с «Ахмедом».
– … но он всё равно припёрся.
– Как вёл себя?
Лицо «старлея» прибавило в ухмылке.
– «Пел не музыкально, скандалил…». Помнишь, Петрович —
у Высоцкого?
– Ну, как же! – почти обиделся я: нашёл, кого экзаменовать, мальчишка! – «В Ленинграде-городе у «Пяти углов», получил по морде Саня Соколов…». Так «сынок» оказался «Саней» по полной программе?
Аккомпанируемый подполковником, «старлей» расхохотался.
– Нет, Петрович: как минимум, в зале морду ему не набили, хотя он и нарывался, и заслуживал.
– Заслуживал, но не заслужил…
Я неопределённо покривил щекой.
– А из всего того, что он заслуживал, было хоть что-нибудь, заслуживающее внимания? Нашего внимания?
– Мальчик «поминали папеньку», – ухмыльнулся «опер».
– Не в смысле «помина души»?
– Нет, в смысле матерных слов. Хотя пожелание «белых тапочек» имело место. Сынок «кричали», что «папенька» – жлоб, отказывает чаду в содержании, а, вот, на шлюх денег не жалеет.
У меня в глазах прояснилось. Наверно, от того, что прояснилось в мозгах.
– Папенька с сынком, часом, не пересеклись в туалете?
Подполковник и «старлей» переглянулись друг с другом. Заинтересованно, так, переглянулись. Компанию им тут же составил майор, замначальника УУР. Мужикам явно понравилось направление моих мыслей: другие мысли вели в те кабинеты, куда нормальный человек и за взятку не сунулся бы.
– Петрович, ты – гений! – первым же обложился руками начальник УУР. – Мы отработаем эту версию в первую очередь! Да что, там, «в первую очередь»: прямо сейчас и выезжаем!»…