Kitabı oku: «Две стороны. Часть 3. Чечня», sayfa 5
Задания, необходимые для выполнения на технике, экипажи исполняли неохотно, особенно экипаж 172-го танка. Дембеля, отслужившие уже два с лишним года, не хотели ничего делать и Щербакова практически не слушали, мотивируя это тем, что приказ об их демобилизации давно вышел и они тут находиться не должны. Но и экипаж 158-го, стоявший далеко от командирского 157-го, особо рвения не проявлял. На 158-м служили "деды", отслужившие полтора года и чувствующие, что как только дембеля уедут домой, то рулить остальными солдатами во взводе будут они. На 157-м служили "черпаки" – отслужившие по году Кравченко с Обуховым и находившиеся под постоянным наблюдением лейтенанта. Дембеля хотели домой, "черпаки" и "деды" ждали "слонов" – бывших "духов", прослуживших полгода. Без постоянного присмотра Щербакова 172-й и 158-й наладили контакт с местным населением из Гребенской и потихоньку стали менять им солярку на сигареты, вино и брагу.
Но заданий назначалось мало, да и Щербаков лишний раз не напрягал экипажи, не до этого. Было очень одиноко и тяжело на душе – настоящих друзей рядом нет, никакой моральной поддержки. Пехота сама по себе, в танковой роте из командиров взводов остался он один, Абдулов только и делал, что ко всему придирался и держал Александра на расстоянии, солдаты выполняли приказы молодого лейтенанта "из-под палки", зная, что лейтенант служит всего неполных пять месяцев и к тому же не кадровый офицер, а "пинджак". Крепко подружился Александр только с омоновцами, но к ним на блокпост попадал очень редко. Питерские милиционеры для Щербакова – открытые, добродушные люди, готовые помочь и поддержать в трудную минуту, от них никогда не хотелось уезжать, но приходилось. Узнав, что денег в батальоне не платят, они скинулись и уговорили Щербакова взять сто рублей – купить себе что-нибудь на рынке или позвонить домой. Да и вообще, что будет дальше? Кругом идет война, то и дело вдали слышны глухие раскаты взрывов, а по ночам на горизонте полыхает зарево пожаров. Что будет с батальоном, будут его менять или кинут куда-нибудь в горы, а может, на Грозный?
Каждый вечер, сидя в темной землянке, Щербаков зачеркивал крест-накрест клетку прошедшего дня, порой шепча старую солдатскую пословицу: «День прошёл, и хрен с ним», и в который раз считая, сколько дней осталось до желтой клетки – "вывода" батальона. Но желтая клетка вновь переносилась вперед – новые слухи, новые даты, сначала на середину, потом на конец декабря. Скоро Новый 2000 год. Где он его будет отмечать и будет ли? Тоска и безысходность.
Тем временем дембелей-мотострелков начали менять. Среди дня без предупреждения пришли два ГАЗ-66 с "молодняком", недавно закончившим "учебку" и привезенным очередным эшелоном в Чечню. Вместе с "молодыми" в батальон прибыла пара десятков контрактников, решивших "подзаработать" – деньги обещали хорошие. Машины приехали неожиданно, чтобы у дембелей не осталось времени что-либо из вооружения захватить с собой на "гражданку" или продать-обменять местным, ведь концов потом не найдешь. Дембелей пересчитали, собрали закрепленное за ними оружие, быстро погрузили в эти же машины и отправили сначала в расположение штаба батальона, затем с ближайшей станции Червленая-Узловая эшелоном домой. Железнодорожная ветка проходила недалеко от занявшей оборону 4 МСР, и через несколько дней эшелон с дембелями проходил как раз по ней. Случилось это среди дня, и бывшие военнослужащие, узнав знакомые места, высунулись из окон, махая руками и что-то крича сквозь стук колес. В ответ оставшиеся дослуживать свои месяцы бойцы 4 МСР принялись палить в воздух из автоматов трассерами, пускать в небо ракетницы, устроив прощальный салют дембелям. Дембельский экипаж 172-го тоже пострелял в воздух, но больше от злости – замены танкистам до сих пор не пришло.
Еще в Дагестане, перед началом боевых действий, всем военнослужащим батальона выдали медпакеты, в них, помимо бинта и резинового жгута, лежал маленький шприц-тюбик промедола. Промедол обладал сильным обезболивающим эффектом и облегчал боль при ранении – его нужно вколоть (можно прямо через одежду) в место рядом с раной. Периодически шприц-тюбики пересчитывали, так как помимо обезболивающего, промедол являлся еще и наркотическим средством и служил заменителем героина или других наркотиков. Факты пропажи шприцев участились с приездом контрактников, многие из которых оказались алкоголиками и наркоманами. Хитростью, угрозами такие контрабасы-наркоши забирали промедол у солдат-срочников и использовали его не по назначению – кололи себе, чтобы "поймать кайф". В использованный шприц затем набиралась обычная вода и возвращалась назад срочнику. Теперь шприц становился не только бесполезен, но и нес угрозу заражения, зато его можно посчитать при ревизии.
Узнав о таких делах, Щербаков забрал промедол у своего экипажа и, сложив все три шприца в футляр вместе со своими очками, положил во внутренний карман камуфлированной куртки.
«Если что, шприцы в футляре, – сказал он Кравченко и Обухову, – пусть лучше у меня лежат – целее будут».
У других экипажей своего взвода шприцы он не стал забирать, понадеялся на здравый ум танкистов, да и танки всё время стояли порознь, а обезболивающее должно находиться всегда при себе, или хотя бы у одного из членов экипажа.
25 ноября. 11 лет Питерскому ОМОНу, но Щербаков, приглашенный на празднование, так и не попал на блокпост – какие-то текущие дела, экономия горючего, а пешком одному далеко и небезопасно. К тому же жилище без присмотра нельзя оставлять – кто-то во время отсутствия экипажа пробрался в землянку и украл подаренный омоновцами берет, ранее висевший на стене в изголовье топчана. Чтобы хоть как-то отвлечься от тяжелых мыслей, лейтенант решил воплотить в жизнь свою давнюю задумку – сделать знамя казачьего генерала Бакланова, под которым он воевал с чеченами в далеком девятнадцатом веке. Из сумки, лежащей в командирском ЗИПе, Александр достал черные "семейные" трусы, выданные ему на вещевом складе еще летом сердитым прапорщиком Зарифуллиным. Трусы оказались огромные, явно не Сашкиного размера. Раскроив их и сделав максимально большой прямоугольник, обшил его черными нитками по периметру. Затем самое интересное и ответственное – белой масляной краской, оставшейся от надписи "Танюша", нарисовал в центре череп со скрещенными костями и надпись на старославянском по кругу "Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века. Аминь." Когда краска высохнет, Щербаков думал прикрепить его на высокую танковую антенну, а пока повесил в землянке сушиться.
Суббота 27 ноября, приехал заправщик КрАЗ с дизтопливом для танков. В этот день Щербаков должен гулять свидетелем на свадьбе у товарища в своём далеком родном городке. Об этом договорились еще по весне, когда Сашка и не подозревал, что "загремит" в армию. Сегодня, вместо того чтобы веселиться, он, весь в грязи, пропахший солярой, вместе со своими бойцами лазил по танкам, сначала замеряя количество оставшегося горючего, потом отслеживая, сколько его залили. Такая вот "свадьба". Вечером привезли уголь для буржуек, и лейтенант вместе с экипажем таскал его к своей землянке, насыпав в кусок брезента.
На следующий день поехали с Димой Кушнировичем в штаб 2 МСБ, Кушнирович по своим делам, Щербаков получать задания от своего командира роты. Рынок в Шелковской жил своей жизнью, словно нет никакой войны, по улицам шли дети со школьными ранцами, работали киоски. На обратном пути заехали на телеграф, наконец-то Щербаков дозвонился домой. Минут десять разговаривал с родителями, на счастье, оказавшимися дома. В телефонной трубке гуляло эхо, так как связь шла через спутник, однако всё равно все были рады слышать друг друга. Но что расскажешь за десять минут?
В расположение 4 МСР Александр ехал грустный, вспоминая родные голоса. На последние 28 рублей купил бритвенные лезвия для своих экипажей – те заросли щетиной, и за их внешний вид Щербакову постоянно доставалось от командира танковой роты.
Начало декабря. Уже пару недель в баню никого не возили и в расположение роты баня не приезжала, поэтому мылись, кто как мог – из полторашки с подогретой на буржуйке водой, спрятавшись от ветра за танком. Полностью помыться не удавалось – воды очень мало, да и в полторашке только сэкономленная питьевая. Нижнее белье Щербаков стирал в большой луже с отстоявшейся водой и сушил потом на танковой пушке. Днем температура поднималась, порой можно ходить в одной майке, ночью опускалась к нулю, и часто поутру всё вокруг окутывал белый густой туман. Повсюду грязь с глубокими колеями от танков и грузовиков, на берцах налипает килограммами, и, когда идешь, приходится постоянно останавливаться и счищать её палкой.
С "бэтерами" пытались бороться путем их отлавливания в швах одежды с последующим уничтожением, раздавив между ногтями. Бывалый экипаж 172-го более кардинально подошел к уничтожению назойливых насекомых – в привезенном с мародерки тазике для белья по очереди кипятили свои "комки" на костре. Дембеля надеялись, что всё-таки скоро они уедут домой, а где здесь раздобудешь новую дембельскую форму?
– Калики – нульс, белуха – нульс, – демонстрировал припасенное на дембель новое нижнее белье явно подвыпивший Стеценко. – Когда на дембель, товарищнант? Мабута уже давно дома водку бухает!
– Скоро, – Щербаков делал вид, что не замечает состояния наводчика. – Обещали скоро.
Дедовщина в том виде, о котором слышал еще до армии Щербаков, во 2 МСБ отсутствовала. Конечно, иерархия слонов, черпаков и дедов здесь была, и слоны могли выполнять какие-то мелкие поручения черпаков и дедов. Но всё это без всяких издевательств или битья со стороны отслуживших больший срок, скорее как дань воинской традиции. Не до дедовщины – суровые условия, постепенно сплачивающие бойцов, да и заряженный автомат у каждого всегда под рукой – попробуй тронь.
Горючее экономили, так как заправщик (еще его называли «наливник») приезжал редко, и двигатель лишний раз не запускали. А АКБ потихоньку "садились" – лампочка в землянке, включение прибора ночного видения. Танк порой переставал заводиться – застоялся, аккумулятор подсел, давление воздуха в баллонах для запуска двигателя упало. Спасала накачка баллонов на одном из других танков, пару раз пришлось заводить "с толкача", зацепив тросами за другой танк.
Домой Щербаков писал часто, почти каждую неделю, но в письмах о своем суровом быте упоминал вскользь, говорил, что всё у него хорошо, боевых действий нет и не предвидится. Письма, написанные на тетрадных листах, а иногда на карточках огня танка или боевых листках из-за дефицита бумаги, он старался передавать через офицеров, едущих домой в отпуск, так быстрее и надежнее. Обратный адрес прежний – «Москва-400».
От родителей первое письмо Александр получил только спустя два месяца после его отправки на Кавказ – почта работала отвратительно. Письма подолгу где-то лежали, половина терялась в пересылках. Но те, что доходили, были самым радостным событием в армейской жизни лейтенанта. Он по много раз перечитывал их, словно на короткие мгновенья оказываясь дома, затем складывал в сумку, лежащую в командирском ЗИПе. Когда писем долго не приходило, или становилось совсем тяжело, он вновь вытаскивал потрепанные конверты и снова перечитывал. Очень хотелось домой. Сейчас у Щербакова не было ни друзей, ни близких товарищей. Но как отсюда уехать, если даже дембелей не меняют…
Ранним туманным утром 12 декабря у танка Щербакова остановился "шишарик". Из кабины на землю спрыгнул прапорщик с рябоватым лицом и коротко стриженными светло-рыжими волосами под сдвинутой на затылок кепкой.
– Здоров, лейтенант, – панибратски протянул он руку показавшемуся из землянки Щербакову. Было ему на вид около тридцати, худощавый, коренастый, со светлыми насмешливыми глазами.
– Привет, – лейтенант спросонья не успел удивиться такой манере приветствия.
– Я новый старшина танковой роты, прапорщик Петров, для своих просто Юра.
– Саня, – протянул руку Щербаков.
– Принимай пополнение, Саня. Щас надо оперативно экипаж 172-го забрать отсюда, я им замену привез. Э, давай к машине, – прапорщик стукнул кулаком по тентованному борту ГАЗ-66.
Из кузова в грязь по очереди спрыгнули трое бойцов, настороженно оглядываясь по сторонам, где, кроме тумана, ничего не видно, затем выстроились в шеренгу.
– Командир танка сержант Мохов.
– Наводчик орудия рядовой Дорогин.
– Механик-водитель рядовой Воробьев.
– Пойду я пока соберу дембелей по-быстрому, чтобы ничего с собой лишнего не прихватили. Надо у них забрать автоматы и переписать на новый экипаж. Где танк стоит? – и прапорщик скрылся в тумане в указанном ему направлении.
Через полчаса экипаж 172-го около "шишарика" обнимался с экипажем 157-го и подоспевшими бойцами 158-го.
«Давайте, пацаны! Скоро и ваш дембель! Не поминайте лихом! – Гирин, Марченко и Стеценко, не скрывая долгожданной радости, на прощанье тискали в объятьях своих сослуживцев. – Товарищ лейтенант, простите, если что не так!»
Вскоре старшина Петров вместе с дембелями уехал в расположение батальона. Вслед им танкисты устроили салют, выпустив в небо по магазину трассеров. Новоприбывший экипаж пошел обживаться в новой землянке с еще не успевшей остыть буржуйкой.
Через пару дней дембеля уже ехали домой в выстиранной форме, припасенных на такой случай новых "белухах" и "каликах", один из них в лихо заломленном черном берете, не так давно подаренном Щербакову омоновцами.
Шелковская
Прошла еще неделя, такая же безрадостная, с густыми туманами и моросящим почти круглые сутки дождем. Вокруг непролазная грязь и пасмурное небо с низкими свинцовыми тучами. Экипажи большую часть времени сидели в землянке, прячась от непогоды. Едва проглядывало солнце, нужно выполнять поставленные Абдуловым задачи: чистка вооружения, подтяжка гусениц, наведение порядка внутри и снаружи танка. Ни радио, ни газет, от скуки Щербаков читал потрепанное руководство по эксплуатации Т-72Б, найденное в ЗИПе среди запчастей. Кравченко с Обуховым по большей части дрыхли, наводчик на земляном топчане, механик в ногах около буржуйки. Танк стоял с закрытыми на башенный ключ люками рядом с землянкой в окопе.
Экипажи других танков третьего взвода были предоставлены сами себе, и лишний раз дойти до них и посмотреть, чем они занимаются, Щербаков ленился пробираться по непролазной грязи под дождем. Пехота также жила сама по себе, бойцы в большинстве сидели в ротной палатке и по землянкам, правда, часовые всё-таки стояли – офицеров в мотострелковой роте больше, и за солдатами следили строже.
Некоторые солдаты стали бить себе татуировки на память о воинской службе. Самой популярной татухой был скорпион, означавший, что его владелец – "участник боевых действий", хотя, по сути, батальон в боях не участвовал, но ведь потом всякое рассказать можно. Причем, татуировку нужно сделать не дома, в нормальном тату-салоне, а обязательно в армии. Да вот беда – художников среди бойцов не было, поэтому вместо скорпионов получались какие-то нелепые раки на шарнирах. Неизвестно откуда солдаты узнали, что рисовать может командир танкового взвода. Щербакову принесли обрывок автомобильного журнала с простеньким изображением скорпиона на эмблеме противоугонной системы. Сашка перерисовал его на тетрадный листок, добавив света и теней. С этого дня татухи стали бить по драгоценному эскизу, и теперь их не стыдно будет показать, вернувшись домой. Главное – дожить до этого момента. Такого же скорпиона Щербаков нарисовал на маленькой командирской фаре-луне своего танка остатками белой краски.
Унылое существование закончилось 19 декабря, когда утром поступил приказ срочно собираться и выдвинуться всей 4 МСР и 3 ТВ в расположение 2 МСБ. Начались скорые сборы, землянки разбирали, стройматериалы грузили на технику, танкисты – на свои танки, пехота – в грузовики. К обеду на месте, где стояла в обороне 4 МСР, остались лишь пустые окопы и ямы бывших землянок.
Мотострелковая рота с танковым взводом промчалась по пустынным улицам Шелковской и выехала на её южную окраину. Слева мелькали стволы густого леса, справа – поросшие высокой жухлой травой поля и редкие деревца посадок. Мимо пронеслось мусульманское кладбище с каменными надгробиями, над многими из них высились длинные металлические шесты с полумесяцем и звездой на конце. Такие шесты устанавливали на могилах погибших в газавате – "священной войне", а газаватом боевики называли первую чеченскую компанию, да и вторую тоже. На развилке, чуть не доезжая окраины села Харьковское, колонна свернула направо в поле. В километре виднелись стоящая в окопах техника и палатки.
Здесь, на южных рубежах Шелковской, занимал круговую оборону второй мотострелковый батальон. Севернее батальона протекал глубокий арык, с других сторон раскинулись заброшенные поля. На опасных направлениях наставили растяжек с сигнальными ракетами, некоторые места заминировали. Отдельно в окопах стояла артбатарея со своими 152-миллиметровыми гусеничными САУшками, за масксетями прятались заправщики, недалеко от арыка стояла штабная палатка, чуть дальше – палатка медвзвода и ремвзвод.
Занимавшая круговую оборону 5 МСР и два танковых взвода 18 декабря по приказу командования покинули батальон и выдвинулись в сторону Терского хребта, чтобы занять оборону в кольце внешнего блокирования города Грозный в районе высоты Ястребиная. Об этом Щербаков узнал позже, не обнаружив ни одного танка на новом месте. Лишь пустые танковые окопы и брошенные землянки напоминали о стоящих тут недавно танкистах. 6 МСР так и осталась стоять в районе переправы через реку Терек в семи километрах от Шелковской. По распоряжению командира батальона майора Бельского на переправу к пехоте отправили 158-й танк, так что под прямым командованием Щербакова остался его экипаж и 172-й танк с новым экипажем.
Землянка лейтенанту досталась хорошая, раза в два больше прежней, здесь до него жил командир роты. Внутри двое деревянных двухъярусных нар, стол, прочная крыша. Снова провели свет, поставили буржуйку и повесили документацию на стену, в ящик от снарядов поставили автоматы. Старшина танковой роты Юра Петров пока остался в батальоне и жил в новой щербаковской землянке. Юра оказался классным старшиной и вообще хорошим человеком, хотя Щербаков всё равно смотрел на него настороженно и пока сильно с ним не откровенничал. Одним из плюсов прапорщика был старый кассетный магнитофон, который Кравченко подсоединил к танковым аккумуляторам, теперь можно послушать музыку на ловившем здесь махачкалинском радио "Прибой" или покрутить зажеванные и затасканные всем батальоном кассеты.
С едой стало лучше, сейчас Щербаков на завтрак, обед и ужин ходил в офицерскую столовую-палатку. Еда, конечно, довольно однообразная, но всё же не сухпай. И первое и второе, а главное, свежее и горячее. Баня-палатка тоже под боком, для солдат и офицеров отдельно.
Из полка приехал офицер финансовой службы, привез наличку. Офицерам выдали по 500 рублей, солдатам по 50. Старшина лично получил деньги за солдат-танкистов, дабы старший призыв не отобрал их у более младших и не накупил себе водки или еще чего. В Шелковской на рынке Юра купил бойцам сигарет с фильтром, зажигалки, пряники, чай и еще по мелочи на их общие 400 рублей. Щербакову прапор достал резиновые сапоги – грязь в батальоне стояла непролазная, частые дожди, вся земля разворочена гусеницами танков, САУ и колесами грузовиков, постоянные туманы, густые и стоящие сутками.
На следующий день прибыли грузовики с Терского хребта, где стояли 5 МСР и танкисты 1ТР, за стройматериалами. Разбирали свои бывшие землянки, часть машин уехала на "мародерку" – на хребте с досками туго, танкисты там ночевали в танках, пехота – в наскоро отрытых окопах. Сухпай весь кончился, поэтому, помимо стройматериалов, на хребет грузили упаковки сухого пайка. В следующее утро вместе с грузовиками на Терский уехали одна из полевых кухонь и прапорщик Петров, его туда вызвал командир танковой роты Абдулов.
Александр шел в сторону столовой, продираясь через непролазную грязь, рядом с ним остановился огромный Урал-кунг с белыми буквами ТР на водительской двери. Из кабины в коричневую жижу спрыгнул высокий офицер с наголо бритой головой.
– Лейтенант! – с ходу закричал он. – Почему не докладываете!
Щербаков растерялся, не сразу узнав в лысом старлее Игоря Сенчина.
– Товарищ старший лейтенант, – вытянувшись по стойке смирно, начал Щербаков…
– Саня, здорова! Да расслабься ты! – весело заорал Сенчин. – Как жизнь? – и кинулся обниматься.
2 ТР заняла оборону в районе станицы Калиновской вместе с 1 МСБ. С ротой в Чечню приехали комбат Купцов, начштаба ТБ майор Кукушкин, Сенчин зампотехом и Саня Сыскарёв командиром роты. 1-й мотострелковый батальон и танковая рота прибыли явно не на замену, а значит, дело принимало всё более серьезный оборот. На вопрос, чем занимается 2 ТР, Сенчин сказал, что охраняют какой-то нефтезавод, куда и когда дальше поедут – не знает. Через час, о чем-то поговорив с Бельским, он уехал назад в Калиновскую, находящуюся в 70 километрах от Шелковской.
В расположении мотострелкового батальона безызвестного Александра начали узнавать и замечать, ведь танков здесь осталось всего два и находились они в распоряжении Щербакова. Третий танк из щербаковского взвода охранял переправу через Терек вместе с 6 МСР. Теперь Щербаков, как представитель танкового подразделения, каждый день ходил на офицерские совещания в штабную палатку, а оба его танка назначили в группу быстрого реагирования. В случае необходимости по сигналу тревоги танки вместе с частью 4 МСР должны выдвигаться на опасные направления и решать поставленные боевые задачи.
Щербаков уже многих офицеров знал по именам, почти со всеми перезнакомился, а его все по большей части стали называть Саня-танкист. Лейтенант в порядке очереди теперь заступал дежурным по штабу батальона, хотя это ему и не нравилось – всё время находиться рядом с начальством.
Все подразделения в батальоне на виду, и Александр постоянно наблюдал, как их командиры управляют своими бойцами. Видя, что офицеры со своими солдатами не церемонятся и, наконец, осознав, что всё-таки "куда солдата ни целуй – везде жопа", Щербаков понял – надо действовать, действовать срочно! Тем более, что забившие на всё и вся дембеля наконец-то уехали, а остальные бойцы его взвода еще не совсем успели оборзеть. Он всё чаще стал покрикивать на свой экипаж, если они медленно выполняли приказ или задание, а на 158-м танке вообще давал волю чувствам – гонял молодых, поначалу раздавая пинки и подзатыльники за малейшую оплошность. Больше всех такому обращению противился Кравченко, да и у лейтенанта на земляка рука не поднималась, поэтому он частенько просто орал на наводчика, тот делал обиженно-недовольное лицо, но приказ выполнял. Постепенно в управлении двумя экипажами всё наладилось, приказы и указания стали исполняться четко и в срок. До 172-го Щербаков еще не добрался, но решил при первом же его посещении тоже навести там порядок.
«Щербаков, к 12 часам танк с мотострелковым отделением к штабу», – однажды вызвав к себе лейтенанта, сказал комбат Бельский. Александр, меся грязь, добрался до своего танка и приказал экипажу готовиться, хотя танк всегда был готов к неожиданному выезду.
В назначенное время танк Щербакова с забравшимся на его трансмиссию и башню мотострелковым отделением стоял у штаба. На высокой танковой антенне развевался черный флажок с черепом и старославянской надписью по кругу. Из штабной палатки вышел майор Бельский, искоса бросил взгляд на флаг с черепом и запрыгнул в кабину "шишарика" с сидевшими в кузове мотострелками еще одного отделения. С обеих сторон кабины из открытых окон на двери свешивались бронежилеты. Комбат махнул рукой из окошка, и мини-колонна двинулась по глубоким грязевым колеям в сторону асфальта.
Чтобы добраться до переправы, опять пришлось проехать по улицам Шелковской, мимо блокпоста питерского ОМОНа, занятого уже другими бойцами милиции особого назначения. Техника въехала в станицу Гребенскую и на первом большом перекрестке повернула направо на выезд, минуя заброшенное, заросшее сорняками православное кладбище, направляясь к темневшей стене густого леса. Путь пролегал по разбитому гусеницами асфальту среди высоких деревьев с почти облетевшей листвой. В кювете мелькнула сожженная БМП с открытыми настежь десантными люками. Через несколько километров впереди заблестел мутными водами Терек.
На берегу заняла оборону 6 мотострелковая рота, охраняя понтонный мост, наведенный вместо разрушенного. Рядом с мостом в окопе стоял 172-й танк, нацелив пушку на противоположную сторону реки. По берегу протянулась ломаная линия окопов, из земли торчали дымящие трубы землянок пехоты.
Расслабившийся без контроля экипаж 172-го не ожидал такого напора от изменившегося за короткий промежуток молодого лейтенанта и вскоре стоял перед ним по стойке смирно. Пообещав набить морду всему экипажу в следующий раз за небрежный внешний вид, щетину и бардак на танке, лейтенант укатил назад в расположение батальона вместе с закончившим проверку шестой роты Бельским.
Прошло несколько дней. В обед, как обычно, Щербаков направлялся от своей землянки в офицерскую палатку-столовую. Навстречу ему шел, еле вытаскивая берцы из непролазной грязи, худощавый высокий старший лейтенант с накрученным на шею китайским мохеровым шарфом. Такие шарфы в красно-бело-черную крупную клетку в середине девяностых носил каждый второй, но на военной форме он смотрелся очень странно. Поравнявшись с Щербаковым, старлей протянул руку, – Привет. Ты Саня Щербаков?
– Привет. Ну я, – Щербаков кивнул головой.
– Я Эдик Кузекин, командир взвода из второй роты. Там тебя майор Кукушкин вызывает. Он сейчас в штабной палатке, – на сыром ветру нелепо трепыхались концы яркого шарфа.
– Вы из Калиновской что ли?
– Ага, нас вдвоём с ним на хребет к Абдулову перекидывают, меня командиром взвода, а Кукушкина не знаю зачем.
– А комбат где?
– В Калиновской со старлеями Сыскаревым и Сенчиным остался, и зампотех батальона Крылов еще.
В штабной палатке Щербакова дожидался как всегда одетый с иголочки Эдик Кукушкин.
– Саша, где? – первое, что спросил Щербакова начштаба после доклада об обстановке в 3 ТВ.
– Что где? – не понял Александр.
– Водка где?
– Откуда у меня водка, товарищ майор?
– Плохо лейтенант, незачёт.
После обеда Кукушкин с Кузекиным убыли на Терский хребет к Абдулову на приехавшем за ними ГАЗ-66 5-й МСР.
Каждую ночь САУшки артбатареи стреляли на опасные направления. Бывало, и днем, но чаще под вечер и ночью. Приходили данные разведки о возможном нахождении бандформирований в определенных районах, вот по ним артиллерия и долбила. Туманы в конце декабря стояли страшные, поэтому в ясный день нужно в очередной раз запомнить местность, чтобы в тумане не заблудиться, ведь в поле ориентиров никаких. Основное направление – от танка до штабной палатки. На танке в случае тумана зажигали 24-ваттную лампочку, висевшую позади танковой башни, её с горем пополам можно рассмотреть на полпути от штаба.
На ужин Щербаков шел в сгущающемся тумане и надвигающихся сумерках. Добрался до штаба, рядом палатка-столовая. Поужинав, лейтенант вышел в темноту. Всё окутал густой туман, глушащий звуки, даже силуэтов не видно, сплошная белесая темнота. Добравшись до штаба, лейтенант прикинул, где находится его землянка и, спотыкаясь на кочках, медленно побрел в этом направлении. Вроде уже должна показаться лампочка на башне, но нет, повсюду всё та же тьма. Беспокойство начало закрадываться в душу Александра – может, он не туда идет, а вдруг он вообще ушел за территорию батальона. Вокруг глухая тишина и мрак. Куда идти? Щербаков, как мог, напрягал слух, вертя головой по сторонам. Наконец ему показалось какое-то едва заметное жужжание в стороне. Он еще раз прислушался. Да, что-то жужжит. «Пойду на звук, там сориентируюсь», – подумал он и двинулся в сторону непонятного звука.
Жужжание становилось всё отчетливее, сквозь туман стало проглядывать тусклое световое пятно маленькой лампочки. «Неужели мой танк? – подумал Щербаков. – Но что это за жужжание?». Вдруг совсем рядом раздался оглушительный грохот артиллерийского выстрела, и огромная вспышка высветила из темноты контуры САУ. Александр от неожиданности присел и, не удержавшись, повалился в мёрзлую грязь. Обдало жаром, и в воздухе прокатилась невидимая ударная волна. Со всех сторон загремели залпы САУ, оглушая всё и нанося удары по укрытым темнотой и туманом целям за многие километры отсюда. Теперь оглохший от выстрелов Щербаков понял, что он заблудился и ушел далеко в сторону к артбатарее. Пока грохотала канонада, он двинулся в направлении, где должен находиться его танк. Пару раз провалившись в невидимые в темноте окопы, он наконец добрался до своей позиции. В ушах еще долго звенело от выстрелов. «Хорошо еще, что я к САУ сзади подошел, а не спереди. – подумал Щербаков. – Оглох бы навсегда, если бы жив остался».
Близился новый 2000-й год, скоро новое тысячелетие. Зампотыл Газарян где-то раздобыл небольшую ёлку, метра полтора высотой, её вкопали перед штабной палаткой. На совещании комбат Бельский поставил задачу: «от каждого подразделения минимум по две ёлочных игрушки». Через пару дней ёлка стояла, украшенная самодельными самолетиками, БТРами, пушками, сделанными из бумаги и подручных средств, вместо гирлянды лесную красавицу обвивала старая пулеметная лента. Танкисты, конечно, понаделали танков из обрывков картона. Вместо новогодних свечек повесили разнокалиберные гильзы, а сверку водрузили оклеенную фольгой от сигаретных пачек серебряную звезду. Теперь, глядя на ёлку, домой хотелось еще больше.
За время, проведенное в батальоне под Шелковской, Щербаков познакомился с контрактником Саней из ремвзвода. Саня частенько ездил по приказу комбата на переправу к Тереку на армейском ЗИЛ-131 с будкой-кунгом. По пути Саня "мутил" с бензином – продавал его понемногу, сливая прямо из бака в припасенные полторашки. Схема отлажена, покупатели – чеченцы из Шелковской, с ними Саня познакомился на местном рынке. Сашка, пользуясь тем, что командира танковой роты здесь нет, под предлогом проверки 172-го экипажа порой ехал на переправу вместе с "контрабасом", удобно расположившись на пассажирском сидении. Основная задача для Щербакова – попасть на рынок в Шелковской. Там можно что-нибудь купить, если имелись свои деньги, а мог угостить шашлыком контрактник Саня. Первый раз, когда приехал "финик" из полка и привез деньги для солдат и офицеров, Щербаков, соскучившийся по сладкому, купил себе батончик "Сникерс", пачку "Донского табака" и бутылку пива. Ехал на переправу в грузовике, ел сникерс, запивая его пивом прямо из горлышка, и несказанно радовался такому счастью.
