Kitabı oku: «Покер пятого курса», sayfa 6
«Так, спокойно, только не истерить. Нас много, перебьём».
– Помогите материально, – шутливо проговорил я.
Призыв прозвучал с небольшим опозданием – из карманов ребят уже лезли трёшки, пятерки, десятки.
– Надо записывать кто и сколько даёт, – сказал Профессор, самый пунктуальный и высокоорганизованный из нас, вырывая из тетрадки двойной листик. – Назовем «Фонд материальной помощи», – пошутил он и красивыми крупными чертёжными буквами вывел заголовок.
Через несколько минут Шура собрал пятьдесят рублей и, недоверчиво глянув исподлобья на замерших селян, лично положил их в банк. Мне только оставалось констатировать свершившийся факт, и я произнёс:
– Вскрываемся?..
Я должен был сказать это весомо и утвердительно, но голос подвел – к моей нечеткой дикции с пришёпетыванием и легким интеллигентным прикартавливанием, которые это слово изменили до неузнаваемости, добавились ещё и предательские вопросительные нотки. Я прокашлялся, прочистил горло и повторил твёрдо, по-деловому чётко, тщательно выговаривая с повелительной интонацией все буквы:
– Вскрываемся.
Я посмотрел на студента-заочника-селянина и увидел, как его рука медленно, но неумолимо опять полезла во внутренний карман пиджака.
– Ты что корову продал? – вырвалось у меня. – Предупреждать надо.
– Та не, – ответил он на полном серьёзе, – у нас коровы нема, маманя только козу держит, там… на молоко, на брынзу.
И вытащил, гад, сто рублей. Опять же развернул, разгладил ладошкой, неторопливо сложил пополам, аккуратно развёл концы и домиком поставил на самый верх нашей, только что с таким трудом собранной, кучки.
Катастрофа! Все притихли и молча, тупо, будто никогда в своей жизни не видели денег, уставились на эти сто рублей. Они как памятник тому, чей профиль изображен на лицевой стороне купюры, венчали денежную композицию.
Жизненно важно! Срочно! Сто рублей! Мы принялись громко, не обращая внимания на соперников, обсуждать, где взять деньги. Вывернули все карманы, привлекли ребят из смежной комнаты, кто-то взялся пройтись по студентам общежития и одолжить.
Каким ничтожным мне тогда показалось моё «каре», когда тебя давят деньгами, и ты не можешь ответить. И пусть даже «покер» руках, но ты не способен его дотянуть до вскрытия, просто нет денег…
«Покер» – подумал я. – А если у него «покер»? Он так спокойно себя ведёт, не боится, поднимает ставки… Если «покер», то не в тузах – четыре туза у меня… Нужен срочно джокер. Тогда «покер» в тузах мой, и перебить его уже ничем невозможно. Абсолютное оружие… Так, действуем. Срочно необходим один джокер».
Я сооружаю новую комбинацию из коробка спичек и пачки сигарет, но на меня никто не смотрит, все заняты поисками денег. Стараюсь привлечь внимание, и всё более и более убеждаюсь, что у селянина на руках «покер».
«Но не в тузах, это точно – тузы у меня», – как заклинание повторял я про себя.
Смотрю пристально на Шуру и глазами скашиваю на спичечно-сигаретную конструкцию. Шура усиленно занят сбором средств и ничего не замечает. Я начинаю громко кашлять, когда он на меня наконец-то посмотрел, я двумя пальцами, указательным и средним, провел вдоль носа сверху вниз, а затем указательным под носом, как бы утирая сопли, – это была буква «Д» детской дворовой азбуки глухонемых. Я требовал найти джокер. Не понял. Хуже того, он поднялся из-за стола и занервничал стоя.
Незадолго до Харькова. Москва, парк Горького, 1975 год. А.Шишов, А.Токаев (Шура)
Я не выдержал и пнул Манюню под столом. Тут же в ответ этот невинный, непонимающий, отвлеченный взгляд. Я чуть ли не пальцем показываю на коробки, смотри, мне нужен джокер. Его густые ресницы дрогнули – он меня понял. Взял со стола колоду и принялся её перебирать. Один раз, бегло просматривая и перекладывая из одной ладони в другую, затем ещё раз, но уже медленней и внимательно. И так же безрезультатно. Оба джокера были на руках, причем не на моих.
Как же мы раньше не додумались проверить?! Два джокера могут скомбинировать всё что угодно.
Мои страхи и мысли прервал Мурчик. Выйдя из смежной комнаты, он гордо держал над головой зажатые в кулак деньги:
– Профессор, запиши, – сказал он, – все, кроме Серёни, сдали по двадцать рублей. Серёне общественное порицание.
Этому нас научили на военно-морских сборах в Севастополе: в ответ на вынесенное персонифицированное общественное порицание все должны были хором сказать:
– У-у-у, су-у-у-ка.
Но не сказали, не до того было – увлеклись сосредоточенным пересчётом денег. Есть. Есть сто рублей. Опять же Шура, уже не садясь, положил их в банк.
Студент-заочник, немного привстав, дотянулся до собранных денег и по-хозяйски пересчитал. Затем аккуратно положил их обратно в кучу и произнес:
– Поровну, вскрываемся.
У меня камень упал с души – им больше нечем поднимать ставки. Упал, но до земли не долетел, завис где-то посередине, в районе коленной чашечки.
Селянин не устраивал представление, не делал никаких эффектных заявлений. Немного смущаясь и одновременно гордясь своей победой, он произнёс раньше, чем показал карты:
– «Флэш-рояль» или как вы там его называете… Сами смотрите, – и неуклюже раскрыл рваным веером выигрышную комбинацию.
Вот и они, эти два ухмыляющихся, подлых джокера, уютно заполнивших вакансии справа и слева от валета червового, такого же червового как король и девятка.
Свои карты я не перевернул. Согласно принятому у нас табелю о рангах и в соответствии с теорий вероятности из учебника Венцель, «флэш-рояль» был старше «каре». Чего там смотреть? Пятого туза в колоде не бывает.
Мы сидели неподвижно и смотрели, как селяне-заочники собирали деньги и складывали их по кучкам. Рублики к рубликам, трёшки к трёшкам, пятерки к пятеркам, десятки к десяткам и так далее. Собрав и сложив купюры, они встали и пошли спать – тут же в двух метрах от поля брани стояли их кровати. Они даже не поинтересовались, а с чем я играл. Не спросили.
В комнате резко стало душно, захотелось свежего воздуха. Зачерпнув никому ненужную и требующую до сих пор джокер, конструкцию спичечно-сигаретного семафора, я тихо, если не считать натужного сопения, вышел из комнаты. Я шёл по длинному, плохо освещённому, заставленному буфетами, столами и стульями коридору и не чувствовал ни досады от проигрыша, ни опустошённости после ярко-эмоциональной игры, ни разочарования.
Я прикидывал сложившуюся ситуацию:
«Мы остались без денег не только на пропитание, но и на дорогу домой. Сколько мы проиграли? Сто девяносто три рубля? Сорок три это – мои, кровные. А остальные сто пятьдесят, как бы, мы все. Но эти «мы», косвенно тоже я. Двести рублей!!! Пять стипендий! Полуторамесячная зарплата инженера! Почти целый джинсовый костюм “Lee” или “Wrangler”. А диски… Мне предлагали оптом за двести “Led Zeppelin IV” с супер-песней «Stairway to Heaven» и “Burn” Deep Purple с умопомрачительной «Sail Away». Только денег таких как-всегда у меня не было… Картами столько никогда не заработать, да и не хочется те карты и в руки брать. Ну их к чёрту… Серёня не скинулся, молодец, – у него точно деньги остались… Для начала нужно будет у него одолжить рубля три, разменять по пятнадцать копеек и позвонить в Одессу. Все будем звонить, все до единого, солидарно. Что сказать дома – не проблема, придумаем. Я, например, скажу, что в карты проигрался. Не поверят, но деньги пришлют. Через два-три дня получим первые переводы, телеграфные. Через неделю остальные, отправленные по почте. Со временем, месяца за три-четыре, всем верну долги. Досадно, но не смертельно».
Проходя мимо вахты, увидел белеющую стопку с новыми письмами. Мне тоже пришло, одно. От девушки из Одессы. Выйдя на крыльцо, я вскрыл конверт, развернулся лицом к свету одиноко горящей лампочки над входной дверью и на одном дыхании прочитал письмо. В самом конце, перед прощальным поцелуем, тёмно-синим по белому-белому было написано: «Любимый, не пей, не кури, не играй в карты на деньги…». Я вложил письмо обратно в конверт и спрятал его в карман куртки.
Первая же глубокая затяжка смешала дым болгарских сигарет с советским морозным воздухом, расслабила и окончательно успокоила. Мысли потекли в другом направлении:
«До чего дошёл, а? Прочитал бы я это письмо вчера или сегодня утром, или час тому назад. Что бы изменилось? Ничего… Ровным счётом ничего. Я всё равно бы играл. Честно или нет – не важно. Игра захватила, превратилась в реальную составляющую жизни. Затянула… Быстро, ненавязчиво… Сама игра или лёгкий выигрыш? Похоже, что и то и другое.
А сегодня произошёл сбой в системе. Одна только мысль о покере вызывает отвращение. Это сейчас, по-свежему… Надолго ли? Что-то пошло всё-таки не так…»
На улице было ощутимо холодно, но разгорячённая кровь никак не остывала, бурлила, вызывая совсем дикие, непривычные и, главное, нематериалистические мысли:
«Как, прикажете, понимать этот разгромный проигрыш – тайный знак, последнее предупреждение? Складывается ощущение, что кому-то, надеюсь всё же, сверху, а не снизу, моё баловство не понравилось. Ни тяга к игре, ни методы беспроигрышного облапошивания. Что это? Стечение обстоятельств, рок, судьба? Где грань, отделяющая личное участие в собственной жизни от внешнего вмешательства планиды?
И что такое игра? Потребность, средство для впрыскивания адреналина в кровь, заработок от удачи, образ жизни? Или всего лишь моделирование реальной жизни – здесь тебе и удача с неудачей, и предательство с обманом, и скупость с расточительством.
Проще всего быть умным задним числом. Или, как иногда интеллигентно говорят в Одессе, – «Умный, как моя жена вчера».
Через полгода мы получим дипломы, окончится наше затянувшееся детство, и, как на фронт, мы все уйдем добровольцами во взрослую жизнь. Что нас там ждет? Это намного интереснее, чем сегодняшний проигрыш».
Отойдя от общежития вглубь тёмной аллеи, я щелчком запустил окурок в дальний сугроб и, провожая взглядом его крутую трассирующую траекторию, невольно заметил, как ярко на небе светят звезды. Завтра, наконец-то, будет солнечная погода.
На этом глава 8 окончена. Развязка произошла, кажется, что всё, история окончена. Уже не будет ни комизма, ни трагизма. Остаётся только одно – всепобеждающий оптимизм.
9. Разоблачение
На следующий день проснулись поздно, ни на какую практику не пошли. Ни студентов-заочников, ни их вещей в комнате уже не было. Уехали. Но оказалось, что съехали не только они. Влетевший в нашу обжитую бытовку комендант объявил, что освободились комнаты, и мы должны срочно переселяться. Выпив чаёк, мы неторопливо принялись собирать вещи и складывать постели.
Когда сдвинули с места кровати, чтобы достать свои сумки и чемоданы, случайно зацепили матрас Манюни. Из-под него что-то выскользнуло – это была колода карт. Она смачно шлепнулась на пол и рассыпалась во все стороны, скользя по кафелю и шурша всеми своими пятьюдесятью четырьмя новыми листами. Стараясь не наступить, мы бросились их поднимать и по одной предавали Профессору. Тот их принимал, аккуратно складывал и вслух считал. Наконец, после того как в дальнем углу под кроватью нашлась последняя карта, Профессор торжественно произнес:
– Пятьдесят четыре. Все в сборе.
Я принял от Профессора колоду и развернулся к подоконнику, чтобы по привычке положить её на своё место, но узкий проход к окну был перекрыт. С одной стороны стол, с другой кровать, а посередине, закрыв проход широченной спиной в джинсовой куртке, стоял неподвижно Шура и куда-то напряженно смотрел. Его взгляд был прикован к подоконнику. Я тоже туда взглянул – на белой пыльной поверхности, в лучах яркого солнечного света лежала точно такая же новая колода карт. Лежала на том самом месте, куда Шура её вчера и положил. Вторая колода-близнец была у меня в руках. В воздухе повисла напряжённая пауза. Понятно, что так не должно быть, но факт налицо – карты самопроизвольно размножились. Первым отреагировал Серёня, вытирая платком простуженный нос, он злорадно прогнусавил:
– Вам подменили колоду, хе-хе… В игре были две одинаковые колоды.
Он сказал, и наступило прозрение. Крича и перебивая друг друга, размахивая руками и брызжа слюной, мы скрупулёзно вспоминали подробности вчерашнего дня, пока в итоге не выстроилась чёткая и весьма печальная картина.
Эти, извиняюсь за выражение, селяне, мам бы их, которые держат коз, оказались не так просты, как казались. Кто они «по жизни», нам неизвестно. Одно знаем точно, что заочники, приехавшие досдать экзамены. Поселились у нас совершенно случайно – тут умысла не было. Посмотрели на нашу игру, сами немного поиграли. А дальше одни вопросы. Играли они раньше в покер, не играли, уже неважно. Они быстро разобрались и, не выходя из образа забитой сельской молодежи, решили заработать.
Для начала совершенно неожиданно пропала наша взлохмаченная игранная и переигранная колода. Один из них услужливо сходил в галантерейный магазин и купил новую. А на самом деле – две новые, одинаковые колоды из одной партии товара.
Вечером, позавчера, когда пропала старая колода и была куплена новая, мы, помнится, не играли – рано легли спать. У них было достаточно времени её спокойно подготовить или, как говорят в мире карточных шулеров, «зарядить».
Вчера мы сыграли не боле трёх-четырёх кругов новыми картами. Они оставались такими же новыми и чистыми, а затем упал и разбился стакан.
Сдавать должен был один из них, и пока мы убирали осколки, одна колода ушла под матрас, а вторую, «заряженную», они незаметно достали для игры. Стакан, конечно, это их работа. Даже если бы он не разбился, то всё равно – удачный отвлекающий маневр. Шум, разлитый чай, сладкий липкий пол. Всё рассчитано верно.
А вот колоду под матрасом забыли. Или нет, не забыли. Мы встали поздно, вот они и решили не испытывать судьбу. Не беспокоить мерно посапывающего, как принцесса на горошине, Манюню и не вытаскивать из-под него вторую, злополучную колоду. Думаю, что вид пропущенных сквозь прутья спинки длинных ног с пятидесятым размером обнаженных ступней призвал их к благоразумию.
Далее мы убрали осколки и расселись. Давал ли заочник игроку справа снять колоду после мнимой перетасовки карт, никто не помнил. Этот ритуал был у нас не обязательным. Значит, не давал.
Колоду они подготовили таким образом: каждая нужная пятая карта доставалась одному из них – играющему. А первая, шестая, одиннадцатая и так далее – мне. Почему мне? Потому что кто-то из наших всегда сидел слева от их сдающего. Этим слева, к несчастью, я и был. Себе они сдали «флэш-рояль» сразу с двумя джокерами, чтобы исключить какие-либо варианты у нас, а мне сдали «тройку». Вот тут не совсем понятно, или они хотели сдать «каре» и просчитались, или заметили наш подстольный бильярд и оставили открытой возможность подкинуть мне четвёртого туза. Но это слишком умно и коварно. Похоже на то, что попросту случайно недодали.
Если бы я получил «тройку», и мы играли честно, то я бы ушёл в пас и ничего не проиграл. Это если бы мы играли честно. Но, увы, дамы и господа, мы жульничали.
Далее все понятно, они меня зацепили и начали поднимать до предела наших возможностей. Они могли выиграть ещё проще, увеличив банк после своих ста, и тогда я был бы вынужден уйти в пас, но, видимо, денег больше не подготовили, ведь мы могли перед игрой и оговорить лимит, а это, как обычно, двадцать пять рублей, выше мы никогда не играли.
Технология процесса стала ясна.
Но не это возмущало. А то, что нас, таких умных и находчивых, крученых и сообразительных городских мальчиков, в конце концов, одесситов, обманули, нагрели, обвели вокруг пальца, надули, развели, как сладкую, простые хлопцы из украинской глубинки. Вот наглядный пример того, как стирается грань между городом и деревней.
С одной стороны, такое унижение оскорбляло, а с другой – у меня совершенно неожиданно исправилось настроение. Даже повеселел.
«Это значит, – радовался я своему новому открытию, – что влияния извне высших сил тут нет. Значит, всё-таки, мы сами творим свою судьбу и в ответе за всё, что совершаем. И нет никакого зловещего рока, звучащего в ушах бетховенской темой судьбы. Существует только один рок – музыкальный, во всём своём эстрадном ритмичном многообразии».
Мы ж идеологически подкованные, идейно воспитанные люди. Меньше месяца тому назад сдали госэкзамен по научному коммунизму. А на втором курсе экзамены по философии диалектического и исторического материализма. Навсегда засело в памяти – материя первична, сознание вторично. За один вечер атеизм не пропьешь и не проиграешь.
И, как мантру, повторяя:
«Материя первична, сознание вторично; материя первична, сознание вторично; материя первична, сознание вторично», – я застегнул молнию дорожной сумки.
Обвешенные пакетами и поклажей, зажав под мышками постельные принадлежности, мы дружно пошли расселяться. Выходя последним и бросив прощальный взгляд на опустевшую комнату, я увидел на подоконнике две колоды карт, прощально отблескивающие на солнце одинаковыми рубашками.
