Kitabı oku: «Иллюзорный мир реальности», sayfa 2
Всё и ничто
Многие давно уже догадались, что всё и ничто есть одно и то же, но с разным знаком (Гегель не догадался). При этом «всё» характеризуется знаком плюс, а «ничто» знаком минус. Плюс применяется тогда, когда мы что-то утверждаем, а минус – когда отрицаем. Формула всего выглядит так: «всё» = «всё-минус» / «всё-плюс» = ничто / «всё-плюс». При этом плюс у «всего-плюс» так сросся с понятием всего, что отпал как ненужный. Его давно уже никто не замечает. Поэтому нам придётся переписать формулу: «всё без знака» = ничто / всё. «Всё без знака» мало кто замечает, и кроме того его название довольно странное, поэтому в онтологии определённости для него есть свое название: «Определённость» с большой буквы. Большая буква как раз и указывает на то, что больше этого понятия уже ничего не может быть. «Определённость» есть абсолютное целое, оно даже больше, чем всё = «всё-плюс». Но кроме абсолютного целого в онтологии определённости много других определённостей, которые являются относительными целыми, потому что их также можно называть и частями. Это зависит от точки зрения. Однако «Определённость» является исключительно целым и всегда только целым, так как больше, чем «всё без знака» ничего быть не может, и «Определённость» не может быть включена во что-то другое как часть. И хотелось бы включить, да некуда…
Абсолютное целое
Начнем немного издалека. Принципы – это хорошо, но они не могут «висеть в воздухе». Поэтому необходимо найти нечто весьма реальное, что будет эти принципы воплощать, способно их эмпирически реализовать. И такое «что» – это пустота, а точнее два её очень интересных и неотъемлемых свойства: способность наполняться и способность опустошаться. Это как бы два направления но одна и та же дорога, одно направление туда, а второе – оттуда. Одно направление к некоему центру, извне внутрь, а другое – изнутри наружу. Эти образы нам пригодятся. Одно направление приводит к сплачиванию, к уплотнению (объединению) и на это направление указал Парменид, описав плотное непрерывное бытие. Другое приводит к опустошению, к разрежению (разделению) и его явно указал Гегель, который за полнотой постпарменидовского бытия увидел пустоту. Видимо, в этом ему помогла его «любовь» к абстракциям. Но он, правда, перегнул палку, когда назвал чистое бытие пустотой. Это история, достойная более подробного разбора.
Кратко необходимое нам изложение Гегеля таково: «Надо с чего-то начать мироздание. С чего? Естественно с бытия. Но сущие нам мешают, отвлекают от главного. Нам нужно бытие само по себе. Давайте выбросим всё сущее и увидим чистое бытие. Оно пусто. Оно – пустота. Значит оно ничто! Ведь и ничто – пустота. Так значит чистое бытие и чистое ничто тождественны и являются одним, и тем же. Но истина в том, что они – различны! Чем они отличаются я вам не скажу, но они точно различны. Значит в самом бытии уже находится ничто. А это значит, что понятия «чистое бытие» и «ничто» тождественны и различны одновременно – и это явное противоречие, из которого нет выхода! Но нам поможет его «снятие», что приведет нас к становлению» и так далее… Здесь мы лишь укажем на то, что такое чистое бытие действительно тождественно ничто и, собственно, ничем от него не отличается, что признавал и сам Гегель. Однако это его не остановило. Публично признав противоречие мнимым, он, тем не менее продолжил свою «Науку логики», возведя противоречие в главный принцип развития Вселенной, и, тем самым, фактически выдал желаемое за действительное.
Один из современных философов Василий Налимов использовал очень показательную формулировку для бытия. В книге «Спонтанность сознания» 1989 года он пишет следующее: «Спресованность смыслов – это нераспакованный (непроявленный) Мир: семантический вакуум». Здесь, в буквальном смысле, прекрасно всё! Упакованность смыслов явно напоминает бытие у Парменида, уникальности сплачиваются до потери смыслов. Термин вакуум говорит нам о ничто у Гегеля, ничто равное чистому бытию. Две разные точки зрения превратились у Налимова в одну. Но он гораздо более близок к Пармениду, чем Гегель. И он гораздо более адекватен, так как не выдает желаемое за действительное. У Налимова неявное бытие превратилось в ничто самым естественным образом. Через понятие «всё», которое Гегель не мог использовать, так как рассматривал абстракции. Совершенно аналогичный подход независимо от Налимова был использован и в онтологии определённости. Только «всё» может «спасти» «ничто» от того диалектического абсурда, который «придумал» Гегель. Но и модель Налимова нереальна, потому что она исключительно идеальна. Однако как промежуточный шаг к идеально-материальному миру она выглядит очень неплохо!
С точки зрения онтологии определённости (а также Парменида) бытие не может быть пустотой, так как бытие – это как раз наоборот – полнота, «всё», те самые содержательные уникальности, сущности, сущие, которые к тому же плотно прилегают друг к другу. Здесь можно сразу уточнить, что в реальном, идеально-материальном мире эти сущности прилегают друг к друг вовсе не так плотно, как это представлялось Пармениду, но и не настолько они далеки друг от друга, чтобы получилась «пустая пустота», как это хотелось бы Гегелю. Реальное состояние нашего мироздания представляет собой наполненную пустоту. Наполненную, но не полностью заполненную.
Таким образом простейшую модель мироздания можно описать как набор уникальных качеств, размещённых в пустоте, олицетворяющей их отрицание, то есть ничто. И схематично это выглядит как целое, состоящее из двух простых частей: бытия и небытия. Двух способов существования, один из которых неизменный, то есть идеальный, а второй – изменчивый, то есть материальный. И если содержание бытия качественно, вечно и неизменно, то содержание небытия есть «качественная» пустота. Небытийный способ существования не предполагает никакого качества. То, что меняется, не может быть «чем-то».
Такое идеальное целое является абсолютным в том смысле, что оно само по себе никак не может быть частью чего-то большего. Такое целое находится на вершине пирамиды. Кроме него рядом больше ничего нет и быть не может. Такое целое хочется назвать сущностью, уникальностью, но это не совсем так. Сущность слишком проста для такой модели. Сущность может не быть целым (например, атом), но абсолютное целое не может не быть целым. В онтологии определённости наполненная пустота получила название «Определённости». Определённость – это то, что разделяет, одновременно объединяя. При этом не возникает никакого логического противоречия, так как части являются двумя сторонами одной медали. Пустота вмещает в себя, объединяет всё, и одновременно она же разделяет все те уникальности, которые находятся внутри нее как части. Это абсолютная определённость и уникальность. Другой такой нет и быть не может. Для примера можно указать относительную определённость: межмолекулярные силы взаимодействия, которые с одной стороны притягивают молекулы друг к другу, приводя к формированию твердого тела, а с другой стороны отталкивают эти же молекулы, не давая им сблизиться слишком сильно. Или, например, можно говорить о сфере, которая отделяет внешнее от внутреннего, одновременно объединяя их в единое «относительное всё». Указанное выше определение для философского понятия «определённость» есть базовое определение. Наше мироздание строится на основе определённостей и само является Определённостью с большой буквы, чтобы подчеркнуть её абсолютный характер. Заметим, что вышеуказанные свойства пустоты пронизывают наше мироздание полностью без каких-либо исключений и, таким образом, «Определённость» является той самой первоосновой, которую искали древнегреческие философы. Пустота объединяет и разделяет что угодно: галактики, атомы, смыслы (сущности). Любое целое представляет собой реализацию принципа сочетания.
А теперь давайте немного попрактикуемся в практической онтологии определённости. Например, Василий Налимов пишет следующее: «Таким образом, в каждой вещи оказывается содержащимся всё».
Здесь повторяется ошибочное представление Гегеля о том, что бытие есть в каждой отдельной вещи. Даже хуже. Здесь не только бытие находится в каждой вещи, но и вообще всё, как в капле воды – весь океан. Нечто подобное, но с обратным эффектом, с отрицанием, высказывал Платон, говоря о парусине: дескать часть ли парусины над вами или вся единая парусина целиком? Вопрос, конечно, хитрый и коварный. Особенно это выражение «вся единая целиком»! Мало у кого хватит смелости сказать – вся целиком. Тем более, что это действительно не так. Но ответ «только часть» – тоже не совсем верный! В чём здесь суть?
Сократ говорит: «например, один и тот же день бывает одновременно во многих местах и при этом нисколько не отделяется от самого себя, так и каждая идея, оставаясь единою и тождественною, может в то же время пребывать во всем». Платон же, находясь в роли Парменида, отвечает: «помещаешь ты единое и тождественное одновременно во многих местах, все равно как если бы, покрыв многих людей одною парусиною, ты стал утверждать, что единое всё целиком находится над многими… Так вся ли парусина будет над каждым или над одним – одна, над другим – другая её часть?» И далее получив ответ «часть», он утверждает: «Следовательно, сами идеи, Сократ, делимы,– сказал Парменид,– и причастное им будет причастно их части и в каждой вещи будет находиться уже не вся идея, а часть её».
Таким образом, Платон делит единое на части! Нам-то как раз интуитивно понятно, что идея как единое не делится на части. Фокус здесь в том, что Платон пытается большое «запихнуть» в малое, а так как понятно, что это невозможно, то приходится «отрывать» кусочек парусины и именно этот кусочек «запихивать в малое». Между тем, ситуация как раз обратная – малое содержится в большом. То есть, часть парусины объединена с остальными частями в единое неделимое целое.
А так как Платон противопоставляет отдельную часть единому целому как «всему», то говоря «часть» – вы реально разрываете парусину на куски. В этом заключена обманчивая манипулятивность так называемой диалектики. Правильный ответ Платон не предложил для рассмотрения. А ведь мы так надеялись, что учёный Платон всегда говорит правду и ничего, кроме правды. Над нами находится целая, единая парусина, но частично, не вся, то есть часть, но часть единой целой, а не разорванной на куски парусины. Однако говоря об единой парусине мы не можем говорить, что вся она находится над нами, как это сделал Налимов или как пытался «протолкнуть» Платон, подталкивая Сократа к нужному ему ответу. Но давайте уже не будем держать парусину над головой, а положим её на землю и сами на ней разместимся. Это мы «занимаем часть парусины». То есть мы «формируем её часть» в уме, а не она «рвётся на части» в угоду нашей прихоти. Так всё-таки есть ли части у целой парусины? Конечно есть, единое целое всегда состоит из частей, но не делится на них! Часть парусины перестает быть её частью в тот момент, когда она фактически отделяется от парусины в целом. И эта отделённая ткань становится отдельным куском парусины, но не её частью. Это «бывшая» часть парусины.
Иными словами, это не сократовский день в нас, а мы в нём. Не всё в нас, а мы во всём.
Возвращаясь к тезису Налимова, повторим, что целое всегда строго больше своей части, и всё никаким образом не может содержаться в каждой вещи. Тем не менее даже такой профессиональный философ как Гегель наступал на эти грабли, причём неоднократно… Он «безжалостно» разорвал единое у Парменида бытие на куски. Но разорванное бытие – уже не бытие…
А теперь о главном. Представленная выше модель нереальна по той причине, что бездна вечности между бытием и небытием (уникальностью и обособленностью) не может привести к их реальному сочетанию. Бытие остается само по себе, небытие – само по себе. Иными словами такое мироздание может «двигаться по этой дороге» только либо туда, либо обратно. Но соединение качества и количества невозможно, как и появление идеально-материального мира. Мир уникальностей, мир смыслов закупорен в своём бытии, в своём семантическом вакууме. Именно такой мир описан у Парменида, а мир праматерии остается по-прежнему качественно пустым, и желание Гегеля изменить это остается всего лишь его желанием – ничто остается ничем.
Вирус сочетания: время и пространство
Что такое целое? Целое – это то, что когда-то было отдельными независимыми частями, но такое положение им не понравилось. Неизвестно почему. Онтология определённости утверждает, что известно почему – потому что они подверглись «нападению вируса сочетания» и это привело к появлению целого. Это символическое утверждение. Метафора. Обратим внимание на то, что мы только что описали процесс, процесс развития, приводящий к появлению чего-то нового, сложного на основе более простых сущностей. Из чего можно заключить, что само по себе целое уже есть признак, явление этого «мифического» вируса развития. И такое целое нам было изначально дано! Иными словами: «порождение вируса» вторглось в нашу жизнь. Какие могут быть последствия? Если этот вирус живуч, то боимся, он не остановится на единственном целом. Эту захватывающую картину онтология определённости использует для того, чтобы утверждать следующее: целое само себе – уже есть запрос Вселенной на развитие, точнее фактическое доказательство существования такого запроса. А развитие предполагает изменчивость или движение.
Что же может меняться там, где, как кажется, нечему меняться? Например, бытие? Ответ: в бытии ничто не может меняться! На то оно и бытие, чтобы не меняться. Мы не будем перечить Пармениду. Но вирус сочетания таков, что может «сочетаться» с чем-угодно. Его ничто не может остановить. И сочетание парменидовского неизменного бытия, мира уникальных сущностей и запроса на развитие приводит к появлению мира эйдосов Платона. Изначально имеющийся набор простых сущностей начинает увеличивать свой объем. Сущности, сочетаясь друг с другом образуют новые сущности, более сложные, смешанные. Условно это выглядит так: идеальное яблоко сочетается с идеальным зелёным цветом и мы получаем устойчивый к изменению сорт «зелёного яблока». Кстати говоря, подобным образом были открыты гены. Условно «горох» не может передавать потомкам смешанный цвет, он либо жёлтый, либо зелёный, но не может быть жёлто-зеленым. Этот научный факт стал известен задолго до открытия генов. Заметим, что в мире эйдосов есть несколько весьма значимых ограничений: то новое, что появляется, уже никогда не может исчезнуть. Это первое. Второе: если две разные сущности сочетались, то повторного сочетания уже не будет. Новая сложная сущность останется «в единственном числе», то есть такой же уникальной, как и всё, что есть в идеальном мире. И это «требование» уникальности объясняет первое ограничение, то есть невозможность исчезновения. Дело в том, что если сложная сущность распадётся, а потом возникнет новая такая же, то возникает естественный вопрос о том, сколько же на самом деле было сущностей? Две или одна? Бытийный мир никак не может допустить такой ситуации, сильно напоминающей о материальном иллюзорном мире, и поэтому в нем всё идет своим чередом. Бытийные сущности, хоть простые, хоть сложные, никогда не исчезают.
О чём же говорит этот актуализированный в бытии процесс размножения сущностей? О том, что Вселенной не обойтись без времени! Точнее о сосуде вечности, который должен наполняться пройденным путём, траекторией по всевозможным состояниям. Мир эйдосов имеет состояние до появления некоторой сложной сущности и состояние после. И эти состояния требуют своего сохранения. А что умеет хранить себя в неизменности лучше, чем бытие? Ответ очевидный – ничто не умеет! Бытие – это также наполнение сосуда вечности, так как полнота и есть свойство, признак бытия. Так «появилось время». Точнее говоря, вечный сосуд для наполнения был готов в тот же момент, в который появилось само мироздание. Вот о чём нам говорит абсолютное целое.
А что же происходит у небытия? Здесь нет сущностей, но есть обособленности. Именно они и начинают сочетаться, приводя к группам, ко множествам, которые появляются и исчезают. Множества приводят к одинаковым и неодинаковым числам, к этому «естественному порядку вещей». Порядок натуральных чисел приводит к возникновению пространства, причём не просто математического. Обособленность уже более не просто обособленность, но место в пространстве. «Мир праха», где всё может появляться и исчезать, мир рождения и смерти, иллюзорный мир готов за одной небольшой особенностью. Пока что он по-прежнему пуст. Но призрачное «виртуальное» движение в нем уже есть. Он напоминает «квантовый вакуум» из современной физики, а также известный мир пифагорейцев, которые по слухам утверждали, что всё есть число. Не всё! Но без чисел не обошлось. Число – это квазисущность, сущность в бывшем небытии, то есть там, где сущности быть не может. Такая квазисущность сама по себе уже есть некое объединение двух несовместимых ранее миров. И такая квазисущность, как мы покажем далее, имеет огромнейшее значение для всей онтологии определённости. Число – это «сущность» иллюзорного мира. Мир эйдосов неупорядочен, мир чисел ценен порядком, отношениями, множеством, границами. Больше, меньше, раньше, позже. Одно граничит с другим. Всё это невозможно в мире уникальностей, так как все они «живут» в параллельных, то есть непересекающихся Вселенных.
Способ существования многого принципиально отличается от способа существования бытийных сущностей. Если вторые вечны и неизменны по содержанию, то содержание многого постоянно меняется. Если бы многое не менялось, то оно стало бы уникальностью и перешло в разряд бытия. Если бы во многом ничего не исчезало и не появлялось вновь, то оно уподобилось бы бытию. Тогда бы нам не о чем было разговаривать.
Таким образом, вирус сочетания привёл к появлению в нашей расширенной модели ещё двух миров, которые уже не разделены принципиально неизменной бездной вечности, к качественному миру эйдосов Платона и к количественному миру чисел Пифагора. И так как никакая бездна вечности уже не лежит между ними, то они готовы сочетаться друг с другом и образовать идеально-материальный мир нашей реальности. Материя готова воплотить форму. Аристотель ликует…
Но заметим, что процесс развёртывания второй модели мироздания, только что описанный, никогда не являлся реальным процессом. Эта модель раскрывает нам детали мироустройства, но не его развитие. Мироздание в своей основе всегда было таким, какое оно есть сейчас. Развитие идет лишь в материальном мире. Миры Пифагора и Платона были даны нам мгновенно, точнее они всегда были естественным образом внутри реального мира и никакого «развития» на себе не испытывали. Мир эйдосов – это потенциал нашего мира, пока ещё полностью не реализованный. А мир праха – вообще пустота пространства. И, как мы понимаем, оба они непосредственно рядом с нами, у нас под боком. И потенциал, и пустота.
И на будущее мы должны запомнить простое правило: время-бытие наполняется, пространство опустошается (или разрежается, то есть «расширяется», что мало кого должно удивить). Это правило легко укладывается в основные принципы. Уникальность беспредельно наполняет, обособленность делит по полного уничтожения.
