Kitabı oku: «Каждому аз воздам! Книга четвёртая. Кошмар в Чанчуне.», sayfa 2
– Узнаю Деда, все секретно и минимум слов! Нет, с тобой невозможно работать.
– Всё-таки хорошо, что именно нас подрядили на это дело, но то, что в группе будут гражданские, мне совсем не нравиться.
– Это почему же хорошо? Что тут хорошего? Траванут нас какой-нибудь дрянью, и никто не узнает, отчего ты окочурился, – проворчал Шульга.
Дед осуждающе покачал головой, – что-то я тебя Колыма не узнаю или прелести Раечки на тебя так подействовали? Мы с тобой, прошли огромную школу выживания в минувшей войне, вспомни, как нас били в начале войны, когда, благодаря бездарным генералам, мы лезли на авось без опыта, чуть ли не с топорами и вилами на немецкие пулемёты, при этом теряя миллионы солдат. Сдаётся мне подполковник, что все ошибки и промахи в прошедшей войне, мы ещё много лет будем замалчивать, возможно врать и бравировать героическими подвигами наших солдат. Да были подвиги, но какой ценой? К счастью, этот период быстро прошёл, мы научились воевать и беречь живую силу и уже в Сталинграде, наши потери с немцами сравнялись. И сейчас мне подумать страшно, что случись война с японцами на пять лет раньше, нам, без приобретённого опыта в прошедшей войне, было бы почти невозможно воевать с Квантунской армией. Японцы не немцы, они фанатики и ни во что не ставят свои жизни ради победы императора Хирохито. Ну ты сам видел в кинохронике камикадзе, прикованных к пулемётам, лётчиков в самолётах, начинённых под завязку взрывчаткой. Обезумевшие от собственной значимости самураи на глазах всего честного народа вспарывают себе животы, отрубают головы средневековыми мечами-катанами и считают это высшей привилегией для смертных.
– Да, в 1941 году по численности населения Япония была чуть меньше Германии, но учитывая с каким фанатизмом японцы умирают на поле боя, война была бы не менее кровопролитной.
– Хорошо, что войны бывают не каждый год, но нашей стране неимоверно "повезло" в течении пяти лет вы воевали трижды: Финская, ВОВ и вот теперь, грядет Японская война.
– Дед, ты только не возмущайся сразу, а выслушай меня, есть интересная мысль, которая облегчит нашу задачу, – Мне нужны мои братья-калмыки. Также мне также нужна будет девушка азиатской наружности, которая сильнее и проворнее большинства мужчин. Без них нам там делать нечего.
– Надеюсь китаянка, из местных, опять хочешь взяться за старое?
–Это нашему делу не помеха, национальность не имеет значения, но она лицом должна быть похожа на китайцев и должна досконально разбираться в японском менталитете, этике и образе жизни и естественно говорить на японском и китайском языках без акцента. В этих чёртовых бусидо, сегунах, сепуках и других харакири, сами черти ноги переломают.
– Девушку я тебе Колыма найду, а вот, что касается братьев калмыков, боюсь, что это невозможно, они уже давно дружно едят тюремную баланду и ударно трудятся на благо нашей Родины.
– Дед, я понимаю твой злой сарказм, но я тоже более трёх лет назад жрал баланду и не помышлял о скором освобождении и тем не менее, я выбрался из этого ада.
– Ты, это другое дело, ты не калмык – ты профессиональный контрразведчик и ты, как говориться, попал в струю.
– Так устрой им эту струю!
– Скорее сейчас будет уместно, организовать им побег из мест заключения, чем этой просьбой накликать на себя беду сверху. Ничего не могу обещать, но я попробую. А теперь и у меня есть приятная новость для тебя, сдаётся мне, что скоро ты увидишься со своим закадычным другом, которого ты не видел около трёх лет!
– Неужели Испанец? – чуть не подпрыгнул на месте Колыма.
– Он самый, собственной персоной. У меня состоялся бурный, с непечатными словами, разговор с начальником внешней разведки, но думаю, он против Берии не попрёт и даст согласие на отзыв Глебова из-за границы. После нашей операции с освобождением Глории у Испанца с Абакумовым сложились весьма тёплые и дружественные взаимоотношения. В свою очередь Абакумов, после нашего рейда в концлагерь, стал вхож в кабинет Берии без доклада.
– Прекрасная новость, я с Испанцем незаметно в Китай даже полк протащу.
– Командир, мне ещё нужны будут два-три человека китайской национальности, свободно говорящие по-японски и по-русски. Ведь мы не бельмеса по-китайски и тем более по-японски. Да и в разведку я не могу отправить своих людей с такими рязанскими лицами.
– С этим я тебе помогу, но будет непросто, на территории Китая таких людей почти нет, а если есть, то они уже давно работают на японцев. Поищем их среди приграничных обрусевших китайцев или японцев.
– Нет, с японцами я работать не буду. Не доверяю я им.
– Полноте, Колыма, у меня есть на примете несколько японцев-коммунистов, которые живут с незапамятных времён на территории СССР и в настоящее время, с исторической родиной не поддерживают никаких связей.
– И всё-таки китайцы были бы предпочтительней. Независимо от схожести наций, любой японец мгновенно узнает, что перед ним именно японец, а не китаец. Как они это делают мне неведомо.
– Не дрейфь – прорвёмся, надо людям верить!
– Спасибо, успокоил! – Шульга пожал руку генералу и отправился отдавать приказ на сборы.
Глава вторая
Шульга собрал всю группу у себя в комнате.
– Ну что, друзья-однополчане, какие будут мнения о предстоящей операции? Раечка не стала ходить да около и рубанула прямо, – Если взглянуть, так сказать, моим, невооружённым алкоголем глазом, там нас ждёт полный абзац, или перевожу на русский – полный пиз…ец и я, чтобы не отодвигать эти события, пойду и застрелюсь на хер, а потом умру от полового истощения.
– Господи, сударыня, да, когда же ты наконец заткнёшься, что ты нас всех преждевременно хоронишь, – взревел Шульга и вмиг успокоившись, едко заметил, – Знаешь, чем пистолет отличается от женщины? На него можно всегда глушитель надеть!
– Моя дорогая Раечка, – философски заметил Владимир Иванович, – На Руси так всегда было – жить в ней страшно, а умирать за неё весело. Радуйся, что пока живёшь, каждому дню, каждому часу. Сколько раз нас Господь к себе прибрать мог, но ведь оставил до сего дня, а значит, нам рановато ещё о смерти думать. Конечно, не дело это, на чужой земле помирать, но нам не дано выбирать где сгинуть. Я с командиром!
– А вы что скажете… одинаковые с ларца? – Шульга взглянул на Влада и Гиви.
– По-моему нам не хватит там профессионализма, одно дело резать оголтелых эсэсовцев, не взирая на лица, а другое, лезть, в совсем нам не известное и крайне опасное мероприятие, воевать со всякими мерзко-пакостными вирусами и бактериями, которые невидимы, но смертельны для всего человечества. Я устал от войны, от ежедневых перестрелок и драк. К тому же я в биохимии и вирусологии полный профан и я сомневаюсь, что там пригожусь, – сказал Влад и сел на место.
– Так, с тобой всё ясно, а ты Абрек? – Шульга резко развернулся и взглянул на Гиви.
Абрек, со свойственной ему горячностью, быстро вскочил со стула и с перекошенным от гнева лицом, подскочил к Владу, – Слушай ты, гуманист, с большим ножичком за пазухой, что, сдаёшь назад? Поджилки трясутся? Не поверю! Ты можешь считать меня кем угодно, возможно я это заслужил, но как бы ты не старался меня переплюнуть в профессионализме, мы все равно Влад с тобой равны, так как оба неудачники, мы оба слили свой гражданский образ жизни уже давно, мы, кроме как воевать и наказывать людей за их злодеяния, ничего больше в жизни не умеем. И я тоже профан и в биологи, и в этой гнусной вирусологии, я совершенно не знаю, генацвале, с какой стороны к ней подходить. Я свой гражданский талант гуманиста просрал давно, а ты это делаешь только сейчас. Подумай над этим и сейчас дай мне ответ, ты с нами или нет? Я подожду!
Начитанный Влад, улыбнулся и примиряюще подняв руки, приобнял друга, и как бы в назидание продекламировал, – У правосудия, мести и любви – нет сроков давности. Ты что городишь? Окстись, хороняка! Безусловно, надо наказать этих извергов. Я присоединюсь к словам этого башибузука. Мне нужно было увидеть его реакцию.
– Другого от вас я не ожидал, Шульга успокаивающе похлопал обоих по плечам, – Я без вас там бы не справился. Но впредь Влад, выбирай выражения. Не нравиться мне твоё настроение.
– Морозов, Владимир Иванович, если вы не согласитесь, я пойму, вы за период войны были трижды ранены, свою войну начали почти десять лет назад и вам, как никому другому хочется спокойной мирной жизни, да и возраст ваш уже взял под козырёк, вы первый стоите у меня в списке на демобилизацию, сдавайте оружие и увольняйтесь, как мне известно, вас с нетерпением дома ждут две очаровательные дочери?
Владимир Иванович, как обычно, неспешно разгладил свои пшеничные усы, чуть отставил в сторону свою раненую ногу и с укором взглянул на Шульгу, – Что, за время войны постарел, да? Уже ни на что не гожусь, списываете меня? А ведь только я знаю, что из себя представляют фанатично настроенные японцы. Это не эсэсовцы, которые, ох, как не хотели умирать просто так – за свой бредовый нацизм. В Японии всегда хватало отшибленных фанатиков, веривших, что любой японец одним самурайским духом и мечом-катаной, сокрушит все вражеские танки и самолёты. Эти националисты свято верят в превосходство «божественной расы Ямато» над всеми другими народами. По их мнению, империя имеет полное право: «Объединить восемь углов мира под сенью хризантемового трона божественной династии». Мы это превосходство одной европейской расы уже видели и с успехом переломали им хребет – кто на новенького? Помню, ещё в 1938 году, на Халхин-Голе, взяли мы одного японского офицера в плен, так он с криком: «Дух самурая велик», засмеялся и… резким движением короткого меча, распорол себе брюхо, но самураи на любой затяжной войне могут с криком «банзай» умереть за своего Императора, и мы в этом им поможем. Я с вами и о демобилизации не может быть и речи.
– Слушай, генацвале, а хорошо сказал, а! Научи, Иваныч?
– Гиви, угомонись наконец, скромнее надо быть. Не забыл, что тщеславие один из смертных грехов?
– Ай, мама-джан, ты найди мне хоть одного грузина, который был бы не тщеславен? Немного тщеславия никому не навредит.
– Гиви, ты только там сильно на рожон не лезь.
– Да не умею я так! Мне так не интересно!
– Чёртов грузин, и за что мне такое горе.
– Зачем горе, почему горе? С виду я ещё справный мужчинка и ещё не совсем старый.
– Вот-вот, я и хочу, чтобы ты дожил до своей глубокой старости.
– Ай, командир, а что я буду делать совсем старый?
– Мемуары писать!
– Что такое мемуары?
– Воспоминания о твоей бестолковой жизни, Абрек, – включился Влад, потеряв терпение, – давай не томи нам больше мозги и пошли разомнёмся напоследок.
– О, это я всегда пожалуйста…
Теперь предстояло самое трудное, поговорить с девушками, они молча сбились в стайку, в их глазах была тревога. Колыма понимал, он должен их отправить домой ещё вчера и, наверно, так и сделал бы, но скверные новости от Григорьева, отодвинули это решение. Раечка конечно не в счёт, она ни за что не согласится, но он ошибался, девушки ждали от него совсем других слов.
– Ну что, мои дорогие красавицы, спасибо вам за всё, собирайте чемоданы, рюкзаки и в путь, всех вас ждут с нетерпением дома. Война для вас на этом закончилась. Девушки ответили гробовым молчанием.
– Не слышу оваций и ликования, девушки, вы меня слышите?
Первой стала во весь свой немалый рост, разбитная Ксения Канадина, поправила свою гимнастёрку на груди размером с Сибирь и переглянувшись с девушками, без ложного пафоса, скороговоркой выпалила, – Все мы знаем, что от пули или снаряда смерть наступает мгновенно, но эти чёртовы бактерии убивают человека медленно, незаметно и мучительно. Ими можно заразить воду или одежду людей, и они, размножаясь, через какой-то промежуток времени, убьют все живое и нас в том числе. Мне тревожно за своё будущее, за своих будущих детей, коих у меня будет трое. В конце концов не будет нашей страны, не будет и нас, с этим я не могу согласиться. Я в деле! И пусть я погибну от какой-либо очумелой заразы, но я не могу допустить эту вакханалию обречённых: разные там сумасшедшие пилоты-камикадзе, пулемётчики, прикованные к станку пулемёта, ранцы за спиной, начинённые взрывчаткой, самураи с острыми мечами-катанами, бросающиеся в рукопашную схватку с криком: «Банзай!», на автоматы и пулемёты. Я думаю, что поступаю правильно, дав согласие на эту авантюру. Японские солдаты не остановятся никогда, они готовы стоять насмерть за своего императора и загубить ещё немалую часть человечества, а я этого не хочу.
Шульге все больше и больше нравилась эта смелая девушка, он ещё не встречал женщину, которая хотела так рьяно не понравиться обществу, но при этом так сильно нравилась всем. Ей было совершенно наплевать, что о ней думает общество. Тем более он видел её в деле, когда в начале 1945 года они совершили довольно опасное нападение на концлагерь, чтобы освободить Глорию Риччи. Это вызывало у Шульги некоторое уважение. Владимир Иванович улыбнулся и согласно покачал головой, другого от этой боевой девушки он и не ожидал. Она, еще в Белоруссии, своими смелыми действиями доказала право находиться в группе ликвидаторов.
– А вы, старший лейтенант что скажете? – обратился Колыма к Марийке Родионовой. Белокурая Марийка, опустила голову и нервно теребила край воротника.
– Как-то раньше, мне не приходилось задумываться, что же из себя представляет человек во все времена, почему он необычайно жесток, алчен, жаден, корыстен, агрессивен, продажен, видимо это уже не изменить никогда! Почему, этот прогнивший мир дикого капитализма, стала идеальной средой обитания для подобного человека? Почему человек человеку – волк? Почему мы поедом едим себе подобных? Почему мы каждым разом придумываем всё новые и новые способы массового истребления человечества? А как же милосердие? Разве не у Бога ли мы должны просить его?
– А будете ли вы сами милосердны к таким людям? И люди ли это вообще?
– Если я сама не проявлю милосердие, то как я могу просить это милосердие у Бога?
– Надеюсь вы измените своё отношение к таким людям, когда узнаете их поближе. Видимо вы уже всё решили и присоединяетесь к нам.
– Биологическому оружию не место на нашей земле.
– Как мне известно, на Западе тоже хватает подобных людоедских мыслей – и даже многие гуманисты питали фантазии о бактериологическом умерщвлении некоторых народов. По нашим сведениям, самые страшные эксперименты, проводившиеся на людях в японском отряде 731, не имеет косвенное отношение к биологическому оружию. Японская империя имеет огромные амбиции, в подобных лабораториях они культивируют смертоубийственные боевые штаммы, которые способны убить миллионы людей. Этого допустить никак нельзя. Ты в деле.
– Ну теперь вы, мой надёжный стрелок, вы что решили? – Шульга знал о непредсказуемом и решительном характере Виктории Веденеевой и поэтому решил опросить её последней.
Эта умная девушка знала себе цену и в тоже время, она своими поступками делала все, чтобы её в группе недолюбливали, её действия воспринимались порой совсем иначе, но чем больше она взбрыкивала, тем больше её начинали тайно уважать. Особенно она очень нравилась Гиви, он за неё стоял горой. Всё-таки, она его протеже.
– Да командир, я знаю, что вы меня считаете непредсказуемой и трудно управляемой, но плохи лишь только те ножи, которые ты чувствуешь в своей спине! Мне это ни к чему! Я прошу простить меня за мою бестактность, но в последнее время, мне трудно верить людям. Чтобы разобраться с будущим и тем более, дожить до будущего, надо сперва навести порядок в настоящем. Я с вами! Ответом были неистовые аплодисменты Абрека.
– На этом всё, всем собрать личные вещи и через три часа выезжаем, а куда…об этом потом.
– А я? – Раечка от возмущения аж покраснела, – Меня никто не хочет спросить, хочу ли я добровольно взгромоздиться к чёрту на рога?
– С тобой всё ясно, и я тебя даже не спрашиваю, или хочешь домой?
– Как домой? Без тебя? Нет, такая перспектива меня не устраивает!
– И я о том же, бегом собирать манатки, слышала приказ?
– Есть мой подполковник!
– Все свободны, а вас Гиви и Влад, я попрошу остаться. Девушки и Владимир Иванович потянулись к выходу.
– Слушайте меня внимательно, нам надо провернуть одно очень рискованное дельце.
– Говори, командир, – Влад заинтересованно взглянул на Шульгу и опустился в ближайшее кресло.
– О, а разве у нас всегда было иначе? Я не помню, чтобы мы праздно, с прохладцей, выполняли какое-либо задание, – Абрек плотоядно улыбнулся и выхватив из голенища кинжал, молниеносно рубанул кинжалом воздух, – кого-нибудь надо зарезать или живым притащить? Приказывай командир!
– К сожалению, Гиви, это было бы просто, поубивать мешающих нам людей и выполнить задание. Никого мы убивать и резать не будем, – это нам категорически запрещено, а вот остальные действия, приветствуются, но лишь для того, чтобы, особо рьяные служаки нам не слишком мешали.
– Надеюсь, ещё не забыли наш рейд в немецкий концлагерь в 1945 году?
– Да, занятная была заварушка, но, как мне помниться, она нам чуть боком не вышла.
– Предстоящее дело тоже не менее вонючее и не совсем законное, но нам его надо обязательно провернуть.
– Не томи, командир, хватит ходить вокруг да около, освети суть дела, – сердито привстал с кресла Влад, – мы с Гиви за тобой хоть на край света.
– Нам придётся анонимно и можно сказать, незаконно, посетить одно, не очень приятное место, находящиеся в северной части одной из среднеазиатских республик.
– Твою же благородную мать, боюсь ошибиться – опять лагерь, но на нашей территории? Эти заведения вряд ли будут располагать на черноморском побережье.
– Да Влад, ты прав, но попрошу это держать в строгой тайне от остальных членов группы, при неудаче, я хочу, чтобы пострадали только мы и никто больше. Нужно максимально ограничить круг людей, посвящённых в нашу операцию. При неудаче нашего мероприятия запахнет не только трибуналом, но и расстрелом.
– О, шени деда шевеци, даже так? – заинтересованно вскинул голову Гиви, – я в деле, а ты, гуманист хренов, что, успел уже в штаны наложить?
– Абрек, не болтай ерунды и угомонись, давай дослушаем командира. Шульга поудобней устроился в кресле, закинул ногу за ногу и внимательно обвел друзей взглядом.
– Почти весь Северный Казахстан, а это сотни километров безлюдной пустыни – сейчас фактически одна большая зона. В этих местах почти нет обычных аулов с жителями и нам будет очень трудно будет выдать себя за местных. Местные казахи очень подозрительны и бдительны. Нас мигом заметят и могут принять за беглых заключенных, и, либо нас расстреляют на месте, либо сгноят в подвалах, выбивая нужные показания. Но неожиданно выпала удача, нам не придётся тащиться на край географии к белым медведям, или в студёную тундру, где испражняться ходят по двое – один приседает, а другой замерзшее дерьмо отбивает. Нам повезло, действовать придётся в пригороде Актюбинска, Казахской ССР, где живут не только казахи, но и русские, ссыльные немцы, грузины, чеченцы, греки и уйгуры и нам без труда удастся слиться с местным населением. Исправительно-трудовой лагерь п/я 105, находится в пригороде Актюбинска, в простонародье – Актюбинсклаг, где более пятнадцати тысяч заключенных заняты на строительстве ферросплавного комбината. Как будто в насмешку, все наши лагеря НКВД специально построены в крайне холодных районах нашей страны таким образом, что из них почти невозможно сбежать, да, это невозможно, но только если с другой стороны колючей проволоки никто беглецам не будет помогать. Ни заграждения, ни колючая проволока, ни вооружённые солдаты на вышках, ни тщательно грабленая контрольно-следовая полоса в запретной зоне, нам будет не помеха и вопреки сложившемся мнению, побег из «стопятки» всё-таки возможен, надо нам лишь хорошо подготовиться.
– И что же это будет за подготовка? Кого идём выручать на этот раз и как это будет происходить?
– А выручать мы будем наших однополчан, братьев-калмыков!
– Кого? – почти одновременно спросили Влад и Гиви, – они разве не продолжают службу в Особом отделе фронта, после операции по освобождению Глории Риччи? Вот это номер!
– К сожалению, после нашего рейда, их, не привлекая особого внимания, тихо ночью арестовали и, чтобы они слились с местными, отправили в Казахстан, как ни бились на самом верху за них Григорьев и комиссар 2 ранга Олейников, ничего им не помогло. Есть Постановление СНК СССР № 1432/425сс «О выселении всех калмыков, проживающих в Калмыцкой АССР», изданное ещё 28.12 1943 года. Генерал Григорьев, пока братья находились у нас, как мог прикрывал их, сменил в документах национальность, но как только они вернулись в свою часть братьев уволили с военной службы и арестовали.
– Но ведь они калмыки-сарты, уроженцы Киргизии и никогда в Калмыкии не жили!
– Верно, – поддержал Влада Гиви, – я же их кыргызами звал!
«Калмыков-сартов реабилитировали на 10 лет раньше, чем титульных калмыков, реабилитация всех титульных калмыков произошла только в 1956 году. (А. Хан-Р)
– Тут всплыло ещё одно вонючее обстоятельство, на основании которого, наш Дед получил негласное «добро» на эту операцию! После твердого заверения Григорьева о политической стойкости братьев, одно высокопоставленное политическое лицо, заявило, что поможет нам, но инкогнито. Его имя нигде не должно фигурировать и произноситься. О ком я говорю, вы прекрасно знаете. Дело в том, что в приграничном Китае нашими разведчиками было зафиксированы прояпонские настроения со стороны калмыков, живущих в этом районе, которые призывали всех «ожидать японского наступления с востока» и приветствовать последующий разгром РККА, а также настойчиво подчёркивали расовое и религиозное родство калмыков с японцами, но к счастью, распространения среди прочих калмыков эта бредовая идея не получила. Братья должны устранить руководителей, пресечь эти разговоры и поговорить с живущими там калмыками.
– Мы им в этом поможем, – оживился Гиви.
– После долгого совещания с генералом Григорьевым, решили, что силовым и методами мы их не освободим, а только накличем беду на себя и на братьев. В деталях, обеспечение транспортом, гражданской и военной одеждой, нам поможет генерал Григорьев и еще одно высокопоставленное лицо, имени которого Дед мне не раскрыл, но обещал, что нам никто препятствий чинить не будет.
– И на этом спасибо, – недовольно буркнул Гиви, – ведь как чувствовал, что не дадут порезвиться!
– Не ной грузин, – Влад натянул ему пилотку на глаза, – в Китае мы с тобой с удовольствием ещё порезвимся. А братьев надо выручать, тем более, что они жуть как похожи на китайцев, а это нам на руку! Шульга одобрительно похлопал Влада по плечу, – Мы не будем учинять маленькую войну, как мы поступили при штурме немецкого концлагеря, там был враг идейный и жестокий, здесь же будут кругом советские люди, которые в силу военного устава, призваны охранять и следить за порядком в ИТЛ. Мы поступим другим образом, нам придётся действовать нагло и дерзко, но без смертоубийства. Мы легально, при полном параде, приедем в Актюбинск по подложным документам, коих нам предоставит Григорьев, вывезем братьев-калмыков на новое следствие по якобы вновь открывшимся обстоятельствам.
– Сколько у нас времени, до Актюбинска почти полторы тысяч километров?
– Полетим туда и обратно самолётом, Дед уже договорился, самолёт нас будет ждать на военном аэродроме, который находится в нескольких километрах от города, куда посторонним входа нет, нам с братьями, надо добраться туда как можно быстрее. На всё про все, у нас будет всего час-полтора или чуть больше. Пока администрация позвонит куда надо, уточнит легальность наших документов, пробьёт наши имена и естественно, уличив подвох, тут же вышлет вооруженную команду на наше задержание. Всё понятно, давай, дуйте в свои комнаты и собирайтесь. Да, шепните Вике и Раечке, что я их здесь жду. Они поедут с нами.
– Командир, вызывал? – первой показалась в дверях Виктория, она, как чувствовала, что ей предстоит дальняя дорога, пришла при параде, золотом блестели погоны, на приличной груди, громоздили награды разного достоинства.
– Что вырядилась как на парад?
– Начальство, в такое позднее время, просто так не вызывает.
– Где эта неугомонная, какие черти её задерживают?
– Вы про Раису, она стирает своё бельё, сказала, что будет с минуту на минуту. Прибежала запыхавшаяся Раечка, беглым взглядом Шульга окинул фигурку девушки, точно, белья на ней не было, торчковые груди смотрели под гимнастёркой в разные стороны, а на ядрёных ягодицах не было характерного рубца от трусиков. У Колымы заныло всё внутри, так хотелось её тут же прижать и совершить плотское безобразие прямо тут на столе, но времени было в обрез, во дворе их уже ждала машина.
– Собирайтесь девушки, мы срочно выезжаем, все разъясню позже. Личные вещи не брать, сменить одежду на гражданскую, но парадные мундиры прихватите с собой. Всё, вперед. Через несколько минут группа, переодетая в гражданскую одежду, уже мчалась по расхлябанной дороге в сторону аэродрома. Говорить никому не хотелось, все прекрасно понимали, чем им это может аукнуться.
В пыльный Актюбинск группа прибыла на рассвете, несмотря на утренней время, было душно, поднялся ветер и пыль дружно заскрипела у всех на зубах. Перед посадкой, пилот молча сунул в руки Шульге увесистый пакет, заклеенный сургучом и козырнув, вернулся в кабину. Быстро вскрыв пакет Шульга, мельком взглянув на фотографии, раздал удостоверения личности с гербом СССР и большими буквами «НКВД», на развороте, перед порядковым номером красовались буквы «ЮД», такие удостоверения выдавались только офицерам по специальным поручениям лично Лаврентием Берия. Воинские звания были указаны у всех настоящие. Шульга хмыкнул, подивился расторопности Григорьева, ну что же, игра началась и надо соответствовать. Прямо у самолёта их ждал потрёпанный тентованный Студебеккер, натружено урча мощным двигателем он тут же выехал через КПП аэродрома и резво покатил в пустыню.
В лагере уже сыграли подъем и зеки, припираясь и сквернословя, потянулись в столовую на скудный завтрак. Впереди, как всегда, шагала разномастная «шерсть» – так называли здесь блатных воров и их шестёрок. Братья, проклиная все на свете, с трудом, еле передвигая ноги, шагали в колонне таких же бедолаг. Им выдали очень тесные ботинки, которые за ночь, высыхали от местного жаркого климата так, что по утру их невозможно было надеть, не смочив холодной водой. Но утром этот поход в столовую ещё можно было стерпеть. Хуже было, когда после завтрака, так называемая зона специального назначения №105, начинала готовиться к утреннему разводу на работу. Тот ещё был цирк. Староста лагеря, с красной, откормленной мордой, выкрикивал номера работяг и выстраивал их в неизменные четвёрки. Почему-то в лагерной жизни староста всегда был из проштрафившихся воров, да и администрация лагеря к блатным всегда относилась снисходительно. Старшой лагеря представлял собой огромный кусок сала, только по великому недоразумению, снабжённый конечностями и головой, словно прилепленной к кадушкообразному туловищу.
И уж совсем было худо, когда их, построив в четверки, скопом знали за три километра на работу по специально построенному, узкому, огороженному колючей проволокой, проходу, проход был настолько узок, что иногда зеки плечами задевали шипастую проволоку, летом это оставляло на плечах рваные раны, а зимой на проволоке висели вырванные клочки ваты. Останавливаться в проходе было категорически нельзя, сразу следовал звериный окрик и в небо, предупреждающе, противно жужжа, летели пули из автомата, следующие выстрелы незамедлительно были направлены в замешкавшийся зека. Братья прибыли в лагерь полгода назад, и благодаря отменному здоровью не перешли в разряд доходяг, но уже чувствовали, что надолго их не хватит и очень скоро они выдохнуться и окончательно выбьются из сил. Изнурительная работа и скудный рацион местной столовой, делали всё, чтобы здоровый мужчина, превратился через некоторое время, в ходячий скелет. Этому всячески способствовала администрация лагеря.
В каком лагере бы ты не находился, ты будешь там всегда один, людей вроде дофига, кипит жизнь, если это можно назвать жизнью, но ты все равно один. Спасало лишь то, что братьев было двое и они всегда друг за друга стояли горой, лагерная жизнь их очень скоро научила незыблемому правилу, что рассказывать о своей непутевой жизни и делиться своими бедами и невзгодами здесь не принято, в этих тюремных джунглях расслабляться смерти подобно, здесь ты должен быть волком и жрать себе подобных, иначе сожрут тебя.
Нельзя о себе рассказывать больше положенного, не давать пищу для размышлений, это считается слабостью и при случае, все твои рассказы про праведный образ жизни на воле, при случае, тебе обязательно припомнят, но в негативном ключе. Надо искусно врать, врать и врать, но так, чтобы твои небылицы невозможно было проверить. По твоим россказням о твоей «кучерявой» жизни на воле, о твоей бесшабашности и загульных пьянках, бесконечных половых актах в извращенной форме с очень молодыми давалками, будут судить о тебе, как о человеке, который вел свой разудалый образ жизни без оглядки назад и невольно ты в их глазах будешь подниматься до невообразимых высот. Не всем это дается, надо иметь прекрасно подвешенный язык и широчайший кругозор, где в первую очередь почитается начитанность и правильный русский язык. Так братья и поступали, но дозированно, опуская имена и место действия, они, где откровенно врали, а где пересказывали целые главы из прочитанных книг.
Братьям давно осточертело смотреть на проволочные заборы лагеря, звереющую на вышках охрану, стреляющих по любому поводу в толпы голодных и измученных людей. В голове роилась лишь одна мысль – бежать, иначе они здесь долго не протянут и обязательно подохнут. Климат здесь был резко континентальный, летом невыносимая жара до +45, а бесснежной зимой, убийственный холод до – 45, при сумасшедшем ветре.
Вдруг в колонне пошло что-то не так, голова колонны резко остановилось, задние, подгоняемые прикладами автоматов, начали напирать, народ повалился на землю. Тут же раздалась команда начальника караула: «Всем сесть на землю» и зеки мигом повались на землю. Медлить нельзя – в ответ прилетит пуля. Начальник караула бегом отправился в голову колонны. Через несколько минут, вернулся и заорал во всё горло, – Заключенные Аршан и Бадма Цеденовы есть в колонне? Сзади Бадму толкнул в спину один из приблатнённых зеков, —Эй, убогие, это не по вашу ли душу, весь этот кипеж? В колонне больше нет никого с такими чудными погонялами.
