Kitabı oku: «До Эльдорадо и обратно», sayfa 4
Объявляю, что решил проставиться по поводу приёма на работу. Кроме девушки у телефона, меня, конечно, никто не признал, но и выпить никто не отказался. Дальше началось застолье. Ребята оказались классные: весёлые и гостеприимные. Правильно говорил кто-то из великих: «Принимай нового сотрудника тогда, когда старые уже так завалены работой, что любому дурню будут рады, лишь бы дух перевести».
Во время застолья и выяснилось, что самый большой дефицит после времени на личную жизнь – писчая бумага. Почему именно бумага? А почему нет? В Стране Советов постоянно что-нибудь пропадало, кроме лозунгов. Нормальный банк пожирал бумагу ящиками, поскольку составлял письменные договоры, несмотря на заверения отдельных предпринимателей, что их слово твёрдое – купеческое.
К счастью, на эту тему у меня имелась домашняя заготовка. Совсем недавно я защищал диссертацию, а для неё, кроме научных результатов, с чем проблем не было, ещё и бумага была нужна, с чем проблемы были. Поэтому я знал одного завскладом, который ей подторговывал, заменяя в коробках проданную писчую бумагу совестью перестройки: «Московскими новостями», «Огоньком» и т.п.
Что ж, на людей я посмотрел – надо было и себя показать. Поехал к завскладом. Когда назвал требуемое количество, он взглянул на меня уважительно:
‒ Наконец-то ты, парень, делом занялся, а то пачечку, две. Кто так работает? Сейчас грузовик вызову, да пару ребят, погрузить-разгрузить. Средство их не обидеть есть?
Я позвенел сумкой.
‒ Хорошо, но надо бы отлично, перестройка как – никак. К тому же борьба с алкоголизмом.
‒ Ладно, четвертачок каждому, устроит?
‒ Да ты у нас кооператор? – в голосе завскладом послышалась неприязнь.
‒ Не, я по другой статье – банкир.
‒ Тогда другое дело.
Пару ребят с грузовиком долго ждать не пришлось.
‒ Познакомься, это Колян, это Серёга. Начали, орлы!
Парни работали привычно и споро.
‒ Как дополнительную услугу крупному клиенту – Колян с тобой поедет, мало ли что, а он у нас командир народной дружины (были такие формирования, помогавшие милиции), красное удостоверение может показать, если что.
Кто видел въезд Клеопатры в Рим в голливудском фильме, может представить меня, подъезжающего к Нормальному банку в кузове грузовика, верхом на груде бумаги, в сопровождении правоохранительных органов в качестве грузчиков. Триумф полный! Девушки аплодируют, мужчины разгружают, начальники отделов записываются в очередь на получение папируса. На радостях Коляна и водителя грузовика одаривают улыбками и ста рублями на физическое лицо.
Может, кто и осудит меня за скупку краденного (назовём вещи своими именами), да только сколько у государства не укради – своего не вернёшь.
Эпизод второй. Электрификация
«Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны».
В. И. Ленин (из выступления на Московской конференции РКП(б) 20.11.1920)
Живу себе, в ус не дую, информацию добываю, под отчёт сдаю. Внезапно звонит мне зампредседателя и сообщает радостную весть:
‒ Я тебе рабочее место добыл, приезжай скорее – еле удерживаю напор желающих на него сесть.
Хватаю попутку, приезжаю. Действительно, рабочее место – вот оно. Правда, ни двери, ни, поэтому, мебели, ни электричества в помещении нет. Да это для буревестника перестройки беда небольшая.
Притащил со двора пару ящиков, досками дверной проём закрыл – дело стало за электричеством. Компьютер на ящике работать может, а без сетевого электричества тогда ещё не мог.
Я был так окрылён оказанной мне честью, что не то, что электричество подвести, гидроэлектростанцию в ватерклозете мог бы построить. (Надо сказать, что заканчивал я энергетический факультет, диссертация тоже не без электричества обошлась. К тому же имел официальное удостоверение, допускавшее к работе на электросетях до полутора киловольт).
Отвёл я проводок от лампы в кабинете председателя, во дворе трубу закопал, заземление сделал. Трёхфазные розетки в мусорной куче в Сухаревском переулке нашёл. Пришлось, правда, вместо предохранителя гвоздь приспособить, чтобы не перегорал – ну да это обычное дело.
Только устроился, входит благодетель зампред:
‒ Ну как у тебя тут? Ты, я слышал, и электричество провёл? А я к тебе предложением, от которого ты не сможешь отказаться. Это помещение мы бухгалтерии отдаём – не спорь, отдаём, а для тебя другая комната есть, получше. Там стол стоит.
Делать нечего, переселяюсь. Опять трёхфазные розетки, опять провода – устроился. Входит зампред:
‒ Ну как? Знаешь, для тебя эта комната маловата, у меня другая на примете есть.
Тут до меня начинает доходить: не просто так всё это.
‒ Толь (тогда к начальнику можно было по имени обратиться, все чувствовали себя боевыми товарищами), скажи, зачем ты мне голову морочишь? Чего тебе надо?
‒ Понимаешь, электрика вызывать – мороки на весь день, а ты быстро и без претензий помещения электрифицируешь. Ну, что тебе стоит, переедь ещё пару раз!
Эпизод третий. Заговор, а также как мне пригодился диплом кандидата физ.-мат. наук
«Мне тайна открылась чужая – случайно…
Холодная дрожь пробежала по телу…».
Наталья Анищенко
Не прошло и трёх месяцев, как выяснилось, зачем я был послан в Нормальный банк. Отец решил от акционеров избавиться. Сделать это было решено с помощью немудрёной схемы, её даже Центральный банк России понял. Лет через десять. Суть комбинации в следующем. Банк выдаёт кредиты своим фирмам, а те на эти деньги покупают акции банка. Как говориться, «дёшево, надёжно и практично».
Однако папаня был эстетом, и открывать счета фирмам в своём же банке не захотел, как и регистрировать фирмы в окрестностях родного города. Поэтому он выбрал партнёра – Нормальный банк, руководство которого тоже решило раздружится с акционерами. Схема становилась симметричной, что добавляло ей красоты и неловленности.
Об акционерах, если кого интересует, все думали примерно так же, как председатель правления Промстройбанка: «Акционеры, – заявил он, – у нас жадные и глупые. Жадные потому, что ждут дивидендов, а глупые потому, что думают, что их получат». Впрочем, те отвечали банкам взаимностью: вымогали кредиты, а потом обещали когда-нибудь их отдать.
Мне в этой комбинации отводилась роль наблюдателя-аманата, но вмешались непредвиденные обстоятельства: бумага и электрификация. Руководство Нормального банка меня полюбило и по успешному завершению аферы отпускать обратно в филиал не захотело.
Более того, выделили мне постоянное (!) рабочее место. Начитавшись, по совету бати, книг об иностранных бизнесменах, я решил, как и они в этих книгах, повесить на стене за своей спиной все мои дипломы. Почётное место (прямо над лысеющей макушкой) занимал, естественно, политый потом и слезами диплом кандидата физ.-мат. наук.
Только приколотил, только гордо уселся за стол на корзину из-под мусора (даже уважение начальства не могло помочь со стулом), входит зампред – благодетель-электрификатор.
‒ Это что? – могучий палец упирается в мой диплом (зампред начинал свою карьеру грузчиком в денежном хранилище ЦБ СССР).
‒ Диплом кандидата наук.
‒ Красивый. Где достал? Во сколько встало?
‒ Да нет, это мой, честно добытый в борьбе с Учёным советом.
‒ Хорош заливать. Дай-ка его сюда, я фальшивые банкноты на нюх чую.
Снимаю диплом, подаю. Зам с удивлением принюхивается минуту-другую, потом выходит в коридор и кричит, не скрывая восторга:
‒ Бабы! Мы-то думали Санёк у нас совсем м…ак, а он кандидат наук!
Так единственный раз в жизни мне по-настоящему принесло пользу учёное звание.
Эпизод четвёртый. На юг, за повышением квалификации
«Летят перелётные птицы
В осенней дали голубой
Летят они в дальние страны…».
М. В. Исаковский
Не прошло и трёх месяцев, как я ещё выше поднял свой авторитет среди передовиков капиталистического производства – добыл по-настоящему ценную информацию. В городе Сухуми организовывался семинар по повышению квалификации банковского планктона, как сказали бы сейчас.
Надо сказать, что дело было в ноябре, в Москве становилось совсем грустно, так что выезд в теплые края вместе с «командировочными» средствами был принят на ура всеми, за исключением остающихся. Меня, как добытчика сведений о легальном отлынивании от работы за счёт заведения, не посмели не послать вслед за перелётными птицами.
Товарищи по счастью отнеслись к делу серьёзно. Нашли в кредитных историях заёмщика родом из деревни под Сухуми. С помощью нехитрой аргументации убедили его взять шефство над выездным филиалом, чему он и сам был рад – давно не видел бабушку.
Погрузились, выпили, полетели.
После снега с дождем, сыпавшего с серого московского неба – теплынь и солнце в аэропорту дружественной республики. «Прямо Канны», – заявил предводитель группы. Мы согласились, хотя все, в том числе и оратор, слабо представляли, о чём это он.
На площади возле аэропорта нас встретили кунаки кредитозаёмщика на двух «девятках» с тонированными стёклами – по тем временам шик невообразимый.
Сели, поехали, вернее полетели – джигиты держали фасон. Мчимся по улице, впереди перекрёсток, видимость заслоняет буйная флора. Пилот не тормозит, пролетает перекрёсток. Я осторожно интересуюсь:
‒ Зачем же так рисковать?
‒ А-а-а, здэсь рэдко машины ездят! – под лезгинку, рвущуюся из приёмника, небрежно замечает сухумский герой.
Вдруг с противоположной стороны дороги, наперерез нам бросается за добычей гаишник. Жезл вертится так, что издали работника ГИБДД не отличишь от ударного вертолёта К-50 «Чёрная акула». Не сбавляя скорости, рулевой приспускает стекло и кричит:
‒ Дорогой, не могу остановиться – спешу очень! Обратно поеду, поговорим!
Гаишник молча поворачивается и идёт к своему авто. Да, сколько не говори про тонкость Востока, а он всё равно тоньше.
Под Москвой такое не прокатывало. Приведу пример. Внимательный читатель помнит, что Родитель тогда ездил на москвиче типа «каблучок» – с двумя сидениям и грузовым отсеком. И вот как-то раз идём мы на этом отечественном сухогрузе (так его Шеф называл – в детстве моряком мечтал стать) по курсу Москва-Калуга. На посту ГАИ нас тормозят. Шеф, вместо того чтобы остановиться, даёт правой ногой команду полный вперёд и начинает уходить от тут же образовавшейся погони. Наш «пелотон» движется (мчаться мощность моторов не позволяла) по киевскому шоссе под завывания сирен, мат из гаишного громкоговорителя и мои мольбы остановиться.
‒ Пап, ты чего?! У нас труп министра финансов в багажнике?!
‒ Не, мы под иностранным флагом идём, – отвечает отец, круто меняя галсы.
‒ Осторожно! Тормози! Какой, нахер, флаг?!
‒ Госномер не наш.
‒ Как не наш?! А чей же?
‒ Да от мерседеса. Недосуг было москвич регистрировать, а тут знакомый кооператор мерс разбил. Так всё, что осталось: номера – мне подарил, хороший парень, нежадный, не то, что эти, сзади. Смотри, как стараются! А мы вот так!
На моё счастье, вскоре пламенный отечественный мотор работать в таком режиме отказался. С радостными взвизгами менты пошли на абордаж и взяли отважного председателя правления в плен. Пришлось немалый выкуп платить, а на Востоке вишь как: подожди, потом заеду.
Возвращаюсь к теме. Приехали в гостиницу, разместились. Меня, как автора идеи семинара, послали узнать, где лекции, или что ещё там, будут, а сами ушли на разведку – в смысле местного вина. Все возвратились, успешно выполнив задание и без видимых потерь. Тут, конечно, застолье, гитара, заскочившие на огонёк сотрудницы конкурирующих банков – всё, как положено. Даже один интеллигент пришёл: «Разрешите, – говорит, – у вас спички попросить». Ну, ему наш руководитель группы (родом из Сочи – порядки знает) быстро объяснил:
‒ Ты в дом зашёл?
Интеллектуал ошарашено кивнул.
‒ Сядь за стол.
Сел.
‒ Мне бы спички.
‒ Я ещё не закончил. Сел? Возьми стакан. Взял? Выпей. Теперь говори.
Поскольку в стакане была чистейшая чача, бедняга молчал, пытаясь вдохнуть.
‒ Вот видишь, немного подумал, и сказать-то нечего. Кушай вот лучше, потом ещё раз попытаешься.
Надо признать, что после чачи парень оказался вполне себе сносным, только немного утомлял всех сагами про свою командировку в Австрию. Впоследствии он стал художником, что естественно: такие картины нам расписывал в жанре натюрморта – залюбуешься! Никто ему всё равно не верил: слыханное ли дело – наш командировочный в их ресторанах ел! Да все мои тогдашние знакомые, кто попадал за рубеж, питались привезённым ржаным хлебом и супом из пакетов, который варили в раковине, опуская туда предусмотрительно захваченный кипятильник. Валюту на гостинцы берегли.
Вот вам показательный пример из жизни творческой интеллигенции. Лечу я с женой из-за границы. Жена распаковывает притыренные на приёме со шведского стола фрукты – перекусить. (Надо сказать, что это было повальное увлечение граждан «самой читающей страны». Со шведского стола – фрукты про запас, из туалета в номере – мыло и шампунь, из номера – тапочки). Рядом с нами сидит, прижимая к груди скрипку, девушка с одухотворённым лицом. Под глазами аристократическая синева – наверно ночи не спит, Паганини обыграть мечтает. Я в её сторону посмотреть боюсь – вдруг про Вагнера спросит? Что я, Кобзоном крыть буду? Тут аристократка духа поворачивается к жене и говорит: «Вам банан очень нужен? Можно я его съем? Мы со всем академическим оркестром уже вторые сутки голодаем, валюта кончилась».
Так о чём это я? Да о семинаре. Наутро меня посылают разузнать, что там на лекции объясняют, законспектировать и доложить суть. Делать нечего, набираю в чайник холодной воды, иду на лекцию. Народу, как ни странно, собралось порядочно. На первых рядах развалились мелкотравчатые клерки из банка «Менатеп», выставляя на всеобщее обозрение предмет роскоши – диктофон. (Это я сейчас знаю, что это был диктофон, а тогда недоумевал, чем это они в рот лектора тычат?).
Лектор заунывно учит нас вести бизнес в рамках приличия. Я пью из чайника холодную воду, выдавая её за горячий чай. Глаза слипаются, в желудке пакостно. Конспектировать в такой обстановке воспитание не позволяет.
Внезапно до меня доходит, что я слышу лекцию как будто с двух сторон одновременно. «Так, – думаю, – расплата прибыла». Начинаю тереть уши: говорят, если при оптических галлюцинациях нажать на глаз, можно понять, глюк это или нет – может, при слуховых растирание ушей поможет? Ничего не пропадает – видимо, реальность. Ага, вон радиоточка, из неё-то голос дуэтом и вещает. Я, хоть и выпивши, а остроты ума не потерял. Бегу обратно в номер к своим, расплёскивая воду из чайника.
‒ Братья! Не нужно никакого конспекта! И ходить никуда не нужно! По радио вся лекция транслируется, можно на кровати слушать, – говорю я и включаю радио погромче.
Однако моё открытие сонных друзей не обрадовало.
‒ Тебе было сказано прослушать и доложить суть, вот иди к себе в номер и слушай, вечером суть доложишь.
Да ладно, не удалось их заставить слушать и не надо. Пойду в номер, вздремну под лектора, а вечером что-нибудь им доложу – во сне усвояемость знаний лучше.
Жизнь наладилась. По утрам я кратко излагал приснившиеся мне мысли, народ согласно кивал, отпаиваясь компотом, к обеду приходили в себя, закупали, что надо, обсуждали программу на вечер и т.д. В общем, семинар задался.
Съездили, навестили нашего сухумского куратора. Это событие не стоило бы упоминания: обычное в те времена широкое кавказское гостеприимство, однако одна деталь из быта горцев запомнилась.
Решил хозяин нас свежей курятиной угостить.
‒ Сейчас, – говорит, – курицу добудем.
Достаёт пистолет и, не вставая с кресла, открывает беглый огонь по птицам, мирно гулявшим во дворе.
‒ Я человэк уважаемый, моя жэна нэ должна перед гостами срамится – за курицей гонатся, как какая-нибудь.
Во дворе пороховой дым, куры короткими перебежками следуют из укрытия в укрытие, демаскируя своё положение истошным кудахтаньем, женский коллектив дома выносит из-под огня раненых пернатых.
Вдруг хозяин прекращает артобстрел и в задумчивости начинает шевелить губами, подняв глаза к расположенным поблизости горным вершинам.
‒ Послушай, жэна, скока курица стоит? А патроны?
Выясняется, что один патрон стоит одну курицу.
‒ Нэ, так нэ пойдёт, ты лучше кур так лови, гости отвернутся, смотрэть нэ будут.
Но всему хорошему приходит конец. Сначала закончились деньги, а потом и семинар. Уже в аэропорту столицы суровая правда жизни напомнила о себе сразу и недвусмысленно: двигатель оставленной нами на стоянке «Копейки» замёрз, как «Челюскин» у пролива Беринга. Слава богу, девушки из конкурирующих банков выходили вместе с нами и, поскольку конкуренция на быт не распространялась, стали толкать наш жигуль. Дотолкали от аэропорта «Внуково» до Киевского шоссе – только тогда он завёлся.
Пока коллеги женского пола толкали наш автомобиль, на меня нахлынули воспоминания о похожем героическом поведении другой женщины, моей бабушки, с той лишь разницей, что машину она не толкала, а тормозила.
Когда мне было года четыре, ещё были в основном живы инвалиды – ветераны Великой Отечественной. И, как ни странно, государство иногда о них вспоминало – в положительном смысле. Так, одному дяденьке выдали машину для инвалидов.
Кратко опишу технические характеристики этой гордости отечественного автопрома.
Тип кузова – кабриолет, двухдверный. Двери открывались не как у современных машин, а наоборот: щель для удобства посадки водителя или пассажира – инвалида – находилась впереди открытой двери. Мотор двухцилиндровый. Ходовая часть состояла из трёх колёс. (Конструкция была скопирована с вызывающей уважение тщательностью с трехколёсного детского велосипеда). Имелись тормоза (в нерабочем состоянии) и откидная крыша (не закрывалась).
Так вот. Наступил незабываемый день, когда инвалиду выдали новую машину: улучшенной конструкции – имелись четыре колеса, а в остальном то же самое. Мужчина прошёл войну от звонка до звонка, обладал душой невиданной щедрости и поэтому подарил старую трехколёску местной шпане, в составе которой выделялся мой дядя – подающий надежды боксёр лет семнадцати.
Счастье малолетних нарушителей закона и примкнувших к ним просто малолетних объяснить тем, кто тогда не жил, весьма затруднительно. Ведь даже велосипед в распоряжении несовершеннолетнего был редкостью не меньшей, чем сейчас, скажем, руководитель в образе альфа-цапли (или журавля?). Это я про взрослый велосипед. Детские двухколёсные ездили только в кино. На взрослом же мы катались так: одна нога на педали, вторая просовывается под раму и давит на другую педаль. Сам велосипед для сохранения равновесия удерживается с необъяснимой ловкостью под углом сорок пять градусов к мостовой. Стиль езды назывался: «под рамой».
И вот погрузил мой дядя своих друзей-пацанов (штук десять) в этот драндулет и поехали они производить положительное впечатление на близрасполагающихся девушек. А вслед за компанией мажоров по булыжной дороге (асфальт тогда в наш посёлок ещё не завезли) бежал рыдающий ребёнок (это был я), скандирующий требование добавить его к пассажирам, если уж порулить нельзя.
Поскольку наличие этого страдальца в фарватере мешало состряпать перед девушками образ благородного владельца авто, мой дядя открыл дверь и, поставив ногу на мостовую, затормозил. (Вот зачем двери открывались назад – конструкция позволяла дублировать отказавшие тормоза. В нынешней-то феррари так не получится!). Я тут же забрался по заднему бамперу в кормовое пространство, дядя дал газу, и мы понеслись.
Однако коллектив мажоров был обнаружен моей бабулей, возвращавшейся с рынка с полными сумками. Она, как и все в поселке, была знакома с состоянием тормозной системы чуда отечественного автопрома. Впечатлившись развернувшейся перед ней картиной, бабуля, не выпуская сумок, бросилась в погоню, догнала наш болид и, схватившись за задний бампер, остановила (как у Некрасова) железного коня. После краткой неполиткорректной разборки с моим дядей (её сыном) и мною, заключавшейся, в основном, нанесении нетяжких телесных повреждений продуктами питания (дядьке, например, досталось кочаном капусты по заду), я был отправлен для отбытия наказания домой, в угол, а начинающему плэйбою доходчиво разъяснено, что если он ещё раз рискнёт жизнью и здоровьем ребёнка, то… В общем, ясно.
Правду писал Некрасов о нашей женщине (цитирую в адекватном переводе на современные реалии): «Стального коня остановит, замёрзший жигуль заведёт». А вот Пушкин не прав, когда с горечью посетовал, что «… вряд найдёте вы в России целой три пары стройных женских ног». Пока девчонки толкали, я ноги рассмотрел: всё хорошо.
Эпизод пятый. Книга – друг человека
«Не надо относиться слишком трагически к изданию нелепой книги. Она ведь никому не причинила вреда. И вообще, лучше напечатать десять неполноценных книг, чем не напечатать одной хорошей».
Л. Ландау
Вот это точно! Как всегда у Льва Давидовича. Особенно это касается издательского дела, как мне кажется. Действительно, пока будешь ждать хорошей рукописи – разориться можно на постоянных затратах, как то: налоги, аренда помещений, зарплата конечно. Это я к тому, что издательствам можно было бы и мою рукопись обнародовать. Небольшой удар по великой русской литературе после Дарьи Донцовой.
А помогли мне прийти к этим выводам из постулата Ландау и воспламениться литературным трудом ниже описываемые события.
Сижу я в электрифицированной мною комнате на корзине от мусора под копией диплома кандидата физ.-мат. наук. (Оригинал отнёс домой от греха подальше после упомянутых событий с зампредом). Входит, откинув занавесочку, используемую вместо двери, зампред. Только не электрификатор, а второй, ответственный за корпоративных клиентов и корпоративы. Мы с ним в Сухуми крепко подружились на почве утончённости вкусов. (И он, и я отказывались глотать местный самогон).
‒ Слушай, хочешь заработать миллион?
‒ Что спрашиваешь, конечно хочу!
Даже не поинтересовался: миллион чего? Да чего хочешь, миллион же!
‒ Тогда тихо! Пошли со мной.
Аккуратно расталкивая толпящийся в коридоре народ, пробираемся во двор, где уже ждёт ещё один заговорщик – начальник отдела по работе с частными лицами.
‒ Так, все в сборе, излагаю. Тут наш председатель отказался финансировать создание литературного Зиккурата.
‒ Чего-чего? – влез я.
‒ Того-того! Дикий ты человек! Слушай, может мы его зря позвали? Вишь, малообразованный – не гож он по литературному делу, – засомневался во мне второй заговорщик.
‒ Да брось ты! Зарплата у него хорошая, он кроме нас ещё в филиале калужского банка директорствует, а что необразованный, так технари все такие, кроме формул – ни хрена. Ты его диплом видел на стене?
− Ладно, поясняю. Зиккурат – это охренительное сооружение, где древние жрецы ковали себе средства на пропитание. Теперь понял?
‒ Чего уж не понять. Вы собираетесь с меня деньги срубить на какое-то дело, поскольку своих не хватает, а банк за эту авантюру платить не хочет.
‒ Ты смотри! Правильно Толя в коридоре кричал, что он не м…ак! Значится так. Обратились к нам очаровательные девушки за финансовой помощью…
‒ Нет, нет, финансирование любви за деньги – не мой профиль!
‒ Да погоди ты! Они хоть и очаровательны, но добродетельны.
‒ Да не может быть!
‒ Вот и я говорю, не может, а все-таки есть! Так эти ангелы во плоти решили свое литературное издательство соорудить. Видимо, и ангелам не чужды законы капитализма.
‒ Что же тут удивительного? – говорю, – если вы про них правильно подумали, они же бабло рубить будут на продвижении вечных ценностей в народ. Хотя порнуху и жесть издавать поприбыльнее было бы. И точно не прогоришь.
‒ А ты откуда знаешь?
‒ Да уж знаю!
А я действительно знал. Дело было так. Вызвал как-то меня батя на свидание и с порога как залепит: «Я взятку решил взять!». Ну, думаю, крыша у старика поехала – бредит. Однако – нет. Действительно решил на старости лет оскоромиться. Будучи проездом через Калугу, завернул к нему известный кинематографист и предложил вложиться в создание фильма «новой волны», где, по его словам, вся правда жизни будет показана без прикрас. Папа согласился, как говорится, «махнул не глядя», не прочитав ни сценария, ни финансового плана – просто из любопытства. Однако киношник заявил, что у них, людей искусства, без отката не принято деньги брать даже у государства. Поэтому ждёт батю с деньгами на 51-м километре Киевского шоссе.
‒ Слушай, сынок, поехали со мной. Поддержи в трудный момент. Службу безопасности не хочу привлекать – стыдно.
‒ Да какой там трудный! Тебе же деньги дают, а не с тебя требуют! Поехали!
Получили деньги (тысяч десять рублей), стали ждать премьеры. Хотя я лично побаивался, что не будет никакого бессмертного произведения, а будет банальный невозврат, скрашенный высокими художественными достижениями. Однако ошибся я. Фильм вышел на экраны, кредит вернули, а перед этим нас с батей пригласили на премьеру в кинотеатр в гостинице «Россия».
Первая неприятность, которая с нами там случилась – отец попёр прямо на стеклянные двери входа, думая, что ему их, как спонсору, распахивать начнут. Ан нет! Финансирование финансированием, а Россия «Россией». Врезался наш филантроп в стеклянную дверь. Хорошо хоть привык к ударам судьбы – лицо выдержало.
Вторая неприятность похуже. Стали мы этот фильм смотреть. Я конечно не моралист, но такого! И вот такого! Короче сбежал я из кинозала – стыдно стало «за так потраченные деньги». (Сейчас, закалённый новым НТВ и политическими шоу по телевиденью не сбежал бы, конечно, тем более что после фильма было назначено дружественное поедание деликатесов). Договорился потом с режиссёром выкинуть упоминание банка из титров. Папаня было завозражал, однако я на его позицию уверенно повлиял:
‒ Ты представил в деталях, что будет, если мама случайно этот шедевр посмотрит, а там мы с тобой в титрах?
‒ Да она в кино уже лет пятнадцать не ходила, чего это она именно на эту киноленту западёт?
‒ Не западёт, а попадёт. Кинохудожники-реалисты, договорились вот это всё по телевизору показать, в перерыве между трансляциями заседаний Верховного Совета СССР с Ельциным в главной роли, а уж Ельцина мама с бабушкой не пропустят!
Весь мир искусства потом очень удивлялся и восхищался нашей природной скромностью. А кино мы больше не финансировали – честь дороже.
Ладно, возвращаемся к продвижению вечных ценностей за бабки.
‒ Значит так, – не упускает нить зам. − Скидываемся по… (не помню по сколько, но то, что я аж крякнул, это помню). Ты, Шурик, пойдёшь на учредительное собрание, нам там показываться нельзя, банк засветим, а ты птица вольная, по всем помойкам информацию собираешь, на тебя не подумают.
‒ Это почему это по помойкам? Как в Сухуми – так молодец, а как что, так помоишник?
‒ А что тут обидного? Вон чайки, символы чистоты, если верить Чехову, постоянно на помойке тусуются!
‒ Да не собачьтесь вы, ещё прибыли не видно. Вот, как делить начнём – тогда… – примирил нас зав. по частным лицам.
Делать нечего, миллион хочется – аж «кушать не могу». Пошёл я на это собрание. Вот это да! Проходило оно в комнате, раза в полтора больше по площади, чем весь наш банк, включая лестничную клетку у входа. Посередине стоял круглый стол, на нём художественное произведение – ваза с цветами в стиле фэн-шуй. (Мне потом объяснили, что ваза представляла собой антикварную ценность, взятую на прокат зачинщицами). Народу уселось за стол порядочно – человек пятнадцать. Я сижу, пытаясь сообразить, во-первых, будут кормить изысканно или нет, а во-вторых, кто тут деньги принёс, а кто для антуражу.
Стали обсуждать детали обогащения на почве любви народа к литературе. Тут надо сказать, что СССР ещё помнился хорошо, а в «самой читающей стране мира» любые книги, кроме трудов классиков марксизма-ленинизма (включая «Малую землю» Л.И. Брежнева), а также поэтов и писателей, к ним примкнувшим, были дефицитом и стоили больших, нет, не денег – усилий.
Действительно, старики помнят схему добычи «Трёх мушкетёров», к примеру. Значит так: собираешь газеты, картонки (собачонку не надо), прокладываешь их вырванными листами из вышеозначенных трудов, поливаешь водой (мокрое больше весит) и тащишь всё это сдавать в макулатуру. (Я добавлял туда ещё и авторские экземпляры моих научных работ, но это не у всех было). Если с очередью в пункт сдачи всё в порядке, приёмщик хотя бы отчасти трезв, тару завезли и т.п., получаешь талончик и идёшь записываться в другую очередь – за источником знаний о нравах французского дворянства. Стоишь месяца два, ходя на переклички через каждые шесть-восемь часов (ночь, полночь – твои проблемы) и, может быть, получаешь заветное. Пока в очереди стоишь, заодно и перечитаешь взятых у соседей «Трёх мушкетёров», «Двадцать лет спустя» и «Виконта де Бражелона», чтобы не ошибиться, то ли ты берёшь.
В связи с вышеизложенным, собравшиеся ждали невиданных прибылей от издания литературы, далёкой от научного коммунизма.
Стали выступать. Тут-то и выяснилось, что «денежных мешков» за столом только двое: я и зампред банка «Столичный». Вернее «мешок» – это он, а я так – бабушкино портмоне. Остальные – высококультурные, потому безденежные «доны и дуэньи». Однако отсутствие средств компенсировалось у них оптимизмом.
Навыступавшись, присутствующие уставились на «Столичного» зама. Тут он произносит бессмертное:
‒ Деньги говорят последними!
А сам сверлит взглядом меня, очевидно считая, что количество моих денег – не деньги. Но не на того напал! Если деньги говорят последними, то личные лучше совсем помолчат, ты-то не свои кровные в топку изящной словесности намерен метать. Своими деньгами ответишь? Не ответишь! А почему? А потому, что никто не отвечает… своими.
Вот так, то играя в молчанку, то разражаясь речами о будущем обогащении и литературы, договорились всё-таки основать издательство.
Название предложили насекомоядное – «Скорпион». Я хотел сразу уйти – не люблю членистоногих, особенно ядовитых. Однако случилась за столом женщина обворожительной наружности – я и остался. Она мне шёпотом растолковала, что это не в честь ядовитости персонала, а в память издательства, существовавшего на заре книгопечатания. (Как я выяснил попозже, этот древний «Скорпион» обладал таким умением высасывать деньги у купечества, что впору было назвать оное «Телятей». Так что название, несомненно, было выбрано с прицелом ядовитого хвоста на спонсоров).
Вернувшись к пославшим меня в эту паутину (Или скорпионы паутины не плетут? Неважно), я доложил, что всё норм, наших денег больше нет, в смысле вложены.
‒ Ты, что, думаешь это всё? – спрашивает зам. по корпоративам.
‒ Думаю, это всё – с концами.
‒ Нет, информатор (это он скаламбурил: я, напомню, заведовал отделом информации), ты теперь в это место ходить будешь, как на работу: следить за вложениями.
