Kitabı oku: «Бог примет всех», sayfa 12
Варшавский сидел за столом и чистил свой наган. На диване сидел бывший прапорщик и тихо перебирал струны гитары. В дальнем углу зала, двое резались в карты.
– Прапорщик! – обратился к нему Евгений, – Вы, что мучаете гитару? И так на душе тоскливо, а вы еще…
Он не договорил, так как в комнату вошла молодая женщина, одетая в черное платье.
– Господа! – обратилась она к ним. – Литерный состав уходит сегодня в двадцать два часа. Охрана восемь человек.
– Противно, господа, – произнес Варшавский. – Вам не кажется, что мы потихоньку начинам превращаться из борцов с красными, в каких-то обыкновенных уголовников. Не знаю, как вам, но мне противно. Мне бы сейчас сотню казаков, я бы им показал, как нужно сражаться.
– Да бросьте, поручик, какая разница, кто сейчас мы. Руководство подполья считает, что мы не должны дать возможность красным вывести из Крыма ценности. Вы все когда-то присягали на верность царю и отчеству, так и нужно следовать присяги и не столь уж важно, в какой форме это будет. Нам нужны деньги, на которые мы сможем купить оружие необходимое нам для борьбы.
Все подошли к столу, на котором была разложена карта.
– Состав остановится на этой станции, – произнес мужчина среднего роста, с большой лысой головой. – Вы поручик и вы прапорщик войдете в вагон как чекисты, якобы для проверки состояния груза. Вот получите мандат, он настоящий, так что вопросов не будет. Думаю, что с охраной сложности не будет…
– Как сказать, господин Кирилов, – ответил Варшавский. – Их восемь, нас двое.
– Неужели вы испугались, господин поручик?
– Нет, господин Кирилов, просто не хочется глупо умирать…
В комнате повисла тишина. Все смотрели на него. Варшавский открыл портсигар и, достав папиросу, закурил.
– Что вы предлагаете в этом случае?
– Проникнуть в вагон на ходу. Это первое. Во-вторых, усилить группу, как минимум на два человека. Все это, мы должны будем сделать до этой станции, – произнес Варшавский и ткнул пальцем в карту. – На станции всегда много народу и случае неудачи, нам из поезда просто не выбраться.
– Я должен согласовать ваши предложения с руководством подполья. Вы, наверное, и сами догадываетесь, что это вопрос не одного часа.
– Хорошо, господин Кирилов, мы подождем. У нас еще в запасе несколько часов.
Кирилов надел шляпу и направился к двери.
– Господа, – обратился Варшавский к присутствующим мужчинам, – нужно собираться. Проверьте оружие… Сбор через час у Черепанова.
***
Черепанов Сергей Леонидович был обычным путевым обходчиком. Работал он в этой должности уже не первый десяток лет. Дом его, находился недалеко от железной дороги и утопал в это время года, в зелени. Два года назад, его единственный сын погиб в бою под Царицыном от руки красного кавалериста и где сейчас его могила, Сергей Леонидович не знал. Рассказал ему об этом товарищ сына, который по ранению, вернулся домой. Через год после смерти сына, он схоронил жену, которая не могла перенести это горе. Каждое воскресенье он ходил в небольшую часовенку и молился за упокой убиенных воинов и за жену, с которой прожил около тридцати лет.
В тот вечер он был дома, когда в дверь кто-то осторожно постучал.
– Кто там?
Он подошел к двери и отодвинул в сторону засов. В комнату вошли четыре человека. Судя по их выправке, это были офицеры.
– Добрый ночи, – произнес один из них.
– Добрый, – нехотя ответил он. – Что вам нужно от меня?
– Да не тряситесь вы от страха, мы от Кирилова.
По лицу Черепанова пробежала едва заметная тень сомнения.
– Так и будем стоять или вы предложите нам присесть? – произнес все тот же человек.
Судя по всему, он был командиром этой небольшой группы офицеров.
– Нас интересует литерный состав. Мы хотим попасть на него. Скажите, где и как нам это сделать?
– Я не знаю, как это сделать. Поймите меня, я лишь путевой обходчик.
По лицу офицера пробежала тень гнева.
– Выходит вы смерились со смертью вашего сына. Он дрался геройски с большевиками и погиб, как герой. А вы выходит, испугались и смирились с режимом большевиков. Вот что делает время с людьми…. Вот сейчас у вас есть возможность отомстить за смерть сына, но вы, похоже, не желаете это сделать. Вам дороже селедка с хлебом, чем память о сыне. Тогда извините нас, мы просто ошиблись, рассчитывая на вашу помощь.
– Погодите, господа. На перегоне Бурдяева – Выселки составы, как правило, тормозят. Там крутой поворот и машинист из-за этого поворота не видит, что творится позади состава. Вы там легко сможете запрыгнуть на ходу в состав.
Варшавский пристально посмотрел на Черепанова. Под его взглядом, обходчик словно сжался в маленький серый комочек.
– Спасибо за помощь. А сейчас вы поедите с нами и покажете этот участок.
– Хорошо. Поехали.
Они вышли из дома и сели в бричку, которая ожидала их за углом дома. Извозчик ударил лошадь плетью и та, словно дремавшая до этого момента, дернулась крупом и понесла их в ночь. Минут через сорок, Черепанов велел извозчику остановить пролетку.
– Вот где-то здесь, господа, – произнес он. – Литерный состав не большой, всего пять или шесть вагонов. Вы должны успеть запрыгнуть, больше подобных участков нет. Приходит состав на станцию в три утра. То есть у вас всего чуть больше трех часов.
– Спасибо, – поблагодарил его Варшавский. – Надеюсь, вы доберетесь самостоятельно?
– Да, – ответил обходчик и, развернувшись, исчез в темноте.
– Господа, приготовьте оружие. Пленных не брать…
***
Тишину ночи разорвал гудок паровоза, который словно ножом прорезал темноту ночи и вынырнул из леса. Черепанов был прав, скорость состава была не столь большой, и им удалось без труда запрыгнуть на него. Евгений достал из кармана шинели револьвер и посмотрел на прапорщика, который держал в руках гранату.
– Ну, с Богом, прапорщик, – произнес он и, открыв дверь, направился вдоль вагона.
Варшавский знал, что ценности везут в шестом купе и поэтому, он сразу же направился именно туда. Он на какой-то миг остановился, увидев, что ему навстречу движется красноармеец с чайником в руке.
– Кто вы? – успел спросить он, прежде чем Евгений выстрелил ему в грудь.
Выстрел прозвучал так сухо, что его никто не услышал. Перешагнув через тело, Евгений открыл дверь купе. За столом сидело пять красноармейцев, которые пили самогон. Не говоря не слова, Евгений стал их расстреливать из револьвера. У Варшавского закончились патроны. Один из охранников вскочил с полки и попытался дотянуться до кобуры с револьвером. Поручик попятился назад, но в это время за его спиной грохнул выстрел. Охранник, схватившись за простреленную грудь, с грохотом повалился на грязный пол вагона.
– Спасибо, прапорщик. Вы спасли мне жизнь, – произнес Евгений. – Где еще двое? Их должно быть восемь человек!
Они пересчитали шинели, которые висели в купе. Их было восемью. Варшавский присел полку и посмотрел на прапорщика.
– Сейчас придут, – произнес он и стал снаряжать барабан револьвера патронами. Прошло минут пять, когда дверь купе широко раскрылась, и в ней показались двое красноармейцев. Евгений нажал на курок. Через мгновение все было кончено. Он поднял полку, под ней находилось три баула с ценностями.
– Берем и быстро уходим, – приказал он прапорщику.
Груз оказался довольно тяжелым. Они с трудом донесли его до тамбура.
– Зови на помощь! – приказал он прапорщику.
Тот быстро исчез за дверью. Через минуту в вагон вошли еще два офицера.
– Господа! В баулах, похоже, золото и камни. Думаю, что их нужно сбросить с поезда. Вслед за каждым баулом, прыгает кто-то из вас. Сейчас ночь и это очень опасно, можно разбиться или серьезно покалечится. Кто первый?
Первым вызвался прыгать прапорщик.
– С Богом! – произнес Варшавский и сбросил в темноту первый баул.
Вслед за ним спрыгнул прапорщик. Насколько был удачным его прыжок, тогда никто не мог судить.
– Теперь вы, Ульянцев.
Офицер перекрестился и посмотрел на Варшавского.
– С Богом! – произнес Евгений и положил свою руку на плечо офицера.
Вслед за баулом в темноте исчезла и фигура Ульянцева. Евгений посмотрел на оставшегося офицера.
– Григорий, твоя очередь.
– Может вместе?
– Нет и ты, знаешь почему. Так, что с Богом.
Григорий обнялся с Варшавским и шагнул к открытой двери, из которой доносился стук колес. Еще раз, взглянув на Евгения, он столкнул баул ногой и прыгнул. Оставшись один, поручик вновь вернулся в купе, в котором вповалку лежали убитые им красноармейцы. Он посмотрел на часы, до станции, было, еще минут сорок. Он прошел в тамбур и открыл дверь. В лицо ударил холодный ветер с запахом сгоревшего в топке угля. Он наклонился между вагонами и стал отцеплять вагон. Подняв голову, он увидел удаляющийся состав. Теперь настало его время. Он оттолкнулся и прыгнул.
***
Нина шла по улице, на которой еще валялись убитые. Кругом запекшаяся кровь, винтовочные и пулеметные гильзы. Дворники мели улицы, сжигая в кучах мусора обрывки каких-то бумаг и документов. Улицы города пусты, только редкие прохожие, по случаю большой надобности, выходят во дворы и стремятся, как можно быстрее скрыться от суровых глаз красноармейцев, которые прочесывали дом за домом в поисках махновцев. Проходя мимо одного из домов, Нина увидела, как из подъезда красногвардейцы вывели трех человек. Судя по их одежде и внешнему виду, один из них был офицер.
– Что остановилась? – спросил ее красноармеец и ударом штыка в грудь, добил раненного мужчину. – Давай, гражданочка, проходи.
Это бы сказано так обыденно, словно он добивал раненых каждый день. Нина вздрогнула, увидев около стены с десяток убитых мужчин и женщин. Похоже, их просто расстреляли у этой стены, так как она была вся в крови. Накануне, красноармейцы начали зачистку города от махновцев, которые стали попирать советскую власть в этом небольшом приморском городке. Руководила этой операцией Катерина.
– Красноармейцы! Сегодня решается судьба Советской власти в Крыму! Махновцы и белогвардейское подполье посчитало, что они могут творить здесь безвластие, подменять все государственные органы. Не бывать этому! Советская власть не для того освобождала Крым от этой белой сволочи, чтобы передать его бандитским частям батьки Махно. Сейчас от вас и только от вас зависеть, чей будет Крым – наш или батьки Махно. Вы помните, как мы поступали с офицерами и казаками, все правильно, мы их просто уничтожили. Так пусть же не дрогнет ваша рука и сегодня!
На окраине города завязался бой. Это передовые части Красной армии столкнулись с разъездом махновцев. Бойцы батьки ударили по наступающим красноармейцам из пулеметов. Красные цепи залегли.
– Подавите пулеметы, – приказала Катерина командиру полка. – Вы что не понимаете, как это нужно сделать. Где ваши броневики? Почему они не поддерживают наступающих бойцов?
– Махновцы окопались у жилых домов, можем зацепить мирных жителей, – ответил командир полка.
– Это война, а на войне жертвы неизбежны. Командуйте, а иначе…
Рука Катерины потянулась к кобуре. Командир полка развернулся и побежал в сторону ординарца, который придерживал коня под уздцы. Вскочив на коня, он галопом помчался к небольшому лесочку, где стоял броневики. Через несколько минут броневики двинулись в сторону пригорода, поливая перед собой из пулеметов. Этой атаке было достаточно для того, чтобы тачанки махновцев бросив позиции, рванулись в сторону города.
–Вперед! – закричала Катерина и, размахивая маузером, бросилась вперед.
Цепи красноармейцев, словно стали маленькие ручейки большой реки, стали растекаться по улицам и переулкам города. То там, то здесь слышались выстрелы, и трудно было понять, кто и в кого стреляет. Красноармейцы врывались в дома граждан, выталкивали из них мужчин, которых под конвоем вели к зданию исполкома. Тех, кто оказывал сопротивление, расстреливали прямо на месте.
Когда первые группы красноармейцев достигли центра города, с чердака одного из домов ударил пулемет. Бойцы сначала попятились назад, но под кинжальным огнем пулемета, бросились бежать. А пулемет все бил и бил, словно старался выплеснуть наружу все, что скопилось у пулеметчика за все время красного нашествия. Вскоре на площадь выкатил броневик. Он остановился, словно стараясь понять, что здесь происходит, а затем двинулся в сторону дома, из которого вел огонь пулеметчик. Броневик ударил по чердаку из своих пулеметов, заставив стрелка замолчать. Из парадного подъезда выскочил мужчина, одетый в офицерский френч и швырнул в бронированную машину гранату. Раздался сильный взрыв. Броневик окутался черным сначала черным дымом, а затем появились рыжие языки пламени, которые стали жадно пожирать металлический корпус машины.
Катерина опустила бинокль, через который она наблюдала за поединком бронированной машины и человека. Что-то больно ударило в ее сердце, ведь в этом человеке она узнала Евгения Варшавского.
***
– Найдите этого человека, если даже вам придется перевернуть этот город вверх тормашками! Вы меня поняли? – произнесла она, обращаясь к начальнику городского ЧК.
– Все понял.
– Скажу вам больше, это Варшавский, непримиримый враг советской власти.
…. Евгений забежал в арку и, сбросив офицерский френч, остался в нательной рубахе. Сунув револьвер в карман галифе, он направился по известному лишь ему адресу. Поручик подошел к окну и тихо постучал. В комнате погас свет, и занавеска слегка отодвинулась в сторону.
– Поручик! Заходите, – услышал он женский голос.
Он прошмыгнул словно тень в открытую дверь.
– Как я рада, что вы живы, – произнесла женщина и повернула фитиль в керосиновой лампе. – Как вам удалось уцелеть в этой мясорубке? Да вы не стойте у двери, проходите.
– Еще в доме кто-то есть? – спросил женщину Варшавский.
– Нет. Я никого не жду.
Евгений прошел в зал и сел за стол.
– Я только до утра, а там уйду. Меня будут искать….
Женщина посмотрела на него и прошла в другую комнату.
– Вот одежда моего мужа, вам нужно переодеться.
– Спасибо, – коротко поблагодарил он ее и стал быстро переодеваться.
Женщина вышла на кухню и, судя по звону посуды, доносившейся оттуда, готовила чай.
– Евгений! Вы встречались с Григорием? Он один из вашей группы, который бесследно исчез после вашей акции с ценностями. Неужели он погиб?
– Не думаю, что он погиб. Скорей всего подался за кордон.
– Вот оно офицерское благородство, стянуть деньги, предназначенные для борьбы с советской властью.
Варшавский замолчал. Его насторожили шаги за окном. Он посмотрел на женщину и, достав из кармана револьвер, прижался к стенке. В окно кто-то тихо постучал.
– Откройте, – произнес Евгений.
Хозяйка подошла к двери и скинула крючок. В прихожую вошел священник.
– Отец Константин? – произнесла женщина. – Что произошло?
– В городе идут аресты. ЧК ищет какого-то Варшавского.
Заметив Евгения, священник замолчал.
– Откуда вы знаете о Варшавском?
– Они уже провели обыск у меня и в храме.
– Присаживайтесь отец Константин. Хотите чая? – поинтересовалась у него Мария Федоровна.
– Не откажусь.
Подобрав рясу, священник сел за стол и разгладив руками бороду, перекрестился.
– Что делается на белом свете? Никакого покоя. Рубят друг друга союзники, не могут поделить власть на полуострове. Сегодня на моих глазах махновец застрелил человека. Просто так, был пьяным…. А к вечеру его зарубил красный конник. Народ божий превратился в мусор, который никому не нужен.
– Мария Федоровна, Я хочу покинуть ваш гостеприимный дом. Где мои вещи?
– Что вы, Евгений. За окном ночь…
– Вот и хорошо.
Варшавский прошел вслед за хозяйкой дома, в комнату. Она потянула за кольцо, которое едва заметно выделялось на полу, и открыла подпол.
– Все там, – тихо произнесла она.
Евгений достал из углубления саквояж. Открыв его, он достал гранату и сунул ее в карман галифе.
– А теперь, прощайте Мария Федоровна. Бог даст, еще увидимся, а если не приведется, не поминайте лихом.
Он накинул на плечи пиджак и, взглянув на женщину, направился в прихожую.
***
Вечер выдалась теплым. Ветер с моря надул тучи, которые заволокли все небо. В город въехала тачанка и направилась к центру города. Заметив патруль, тачанка остановилась.
– Браток! Как проехать к ЧК? – спросил одного из патрульных мужчина.
– Езжай прямо, как проедешь площадь сворачивай снова налево, там метров сто. Большое белое здание – это и будет ВЧК.
– Спасибо, – поблагодарил мужчина и направился к тачанке.
Он сел в тачанку и посмотрел на товарища, который, молча, набивал пулеметную ленту патронами.
– Ты слышал? – спросил мужчина, поправив на себе кожанку.
Тот кивнул головой и стегнул лошадь кнутом. Тачанка с шумом двинулась в сторону ЧК.
– Порфирий! Я один зайду в здание, вы меня прикрываете.
– Варшавский! Может, я пойду вместо тебя? – произнес мужчина, закончив набивать пулеметные ленты.
– Нет, Порфирий, у меня с ними свои счеты. Как-нибудь в следующий раз. Война еще не закончилась.
Евгений подумал о сестре. Два дня назад он встречался с ней ночью. Его мать скончалась от тифа, и он пришел проститься с ней. Днем этого было сделать нельзя. ЧК узнав о смерти его матери, устроила засаду у них дома.
– Нина! Ты должна уехать отсюда, – произнес он, покидая дом. – Здесь они не оставят тебя в покое.
– И куда же мне ехать, Женя?
– Куда угодно, только подальше отсюда.
– Я не хочу.
– Нина! Ты не маленькая девочка. Катерина не даст тебе жить в Крыму…. Пойми меня, я просто боюсь за тебя.
– А как же ты, Женя? По твоим пятам идет ЧК?
– За меня не беспокойся. Я выполняю свой дог перед отчизной. Я офицер и никто не снимал с меня выполнения той присяги, которую я давал. Завтра совершу казнь. Я убью Председателя Крымского ревкома Бела Куна.
– Но это же, верная смерть, – произнесла Нина и на глазах у нее заблестели слезы.
– Женя! Одумайся! Убийство одного человека не остановит красный террор.
– Может, ты и права, Нина. Но, я думаю, что такие люди не должны жить на этой земле. Ты знаешь, что по его приказу убивают десятки офицеров и казаков. Эти люди поверили Фрунзе, его заверениям об амнистии…. Мне тоже предлагали зарегистрироваться в исполкоме, но я отказался делать это. Те, кто зарегистрировался и встал на учет, уже мертвы.
Они обнялись и стали прощаться. Каждый из них хорошо знал, что эта встреча была последней в их жизни. Варшавский сел в бричку и махнув ей на прощание рукой, тронул извозчика за плечо. Экипаж тронулся с места и быстро исчез за поворотом улицы.
Тачанка остановилась. Евгений посмотрел по сторонам. Улица была пуста. Он поправил кожанку и медленным шагом направился к подъезду двухэтажного здания, около которого стоял часовой. Он достал из внутреннего кармана куртки мандат и протянул его часовому. Судя по лицу мужчины, по тому, как он шевелил губами, Варшавский сделал вывод, что последний не слишком силен в грамотности.
– Начальник у себя? – спросил он часового, который судя по лицу, еще не успел дочитать документ.
– Да, – коротко ответил часовой и вернул Евгению документ.
Он прошел мимо часового и, войдя в небольшой холл, направился на второй этаж. Остановившись напротив кабинета начальника ЧК, он взвел курок револьвера и лишь только после этого постучал в дверь.
– Заходи! – раздался мужской голос из-за двери.
Варшавский толкнул дверь и оказался в небольшом кабинете, который занимал начальник ЧК.
– Что у вас? – спросил Евгения мужчина, сидевший за столом.
– Представитель 13-ой армии Новиков, – представился он. – У меня пакет для Бела Куна.
Начальник ЧК оторвался от бумаг и посмотрел на посетителя. У него было крупное лицо, покрытое множеством следов от оспы, его черные усы делали его лицо воинствующим.
– Вы опоздали, товарищ Новиков. Председатель Крымского ревкома выехал минут тридцать назад.
– Как же так? – с горечью в голосе, произнес Варшавский. – У меня письмо от Фрунзе.
– Ничем помочь не могу, товарищ Новиков.
Евгений стоял, не решаясь покинуть кабинет. Он еще не решил, что ему делать в этой ситуации. Начальник ЧК вновь взглянул на него, не понимая, почему этот человек еще до сих пор находится в его кабинете. Варшавский вытащил из кармана револьвер и направил его на хозяина кабинета. Варшавский, хорошо видел, как побелели губы начальника ЧК. Он хотел что-то сказать, но из горла его вырвался лишь рык.
Пули ударили в грудь мужчины. Его зеленая гимнастерка покрылась темными пятнами. Падая, он сбил письменный прибор, который с грохотом упал на пол.
***
В кабинет заглянул совсем молодой парнишка. Увидев тело начальника ЧК, лежавшего в луже крови, он побледнел. Он перевел свой взгляд с тела чекиста на Евгения и, заметив в его руке револьвер, все понял. Он хотел закричать, но выстрел Варшавского, оборвал его на первой ноте. Он быстро подошел к столу и, собрав все лежавшие на столе документы, сунул их в портфель, который лежал на стуле. Перешагнув через его тело юноши, он вышел в коридор. Евгений шел по коридору и, стреляя в каждого, кто попадался ему навстречу.
Он спокойно прошел мимо часового и сел в тачанку. Порфирий взглянул на него и сразу все понял.
– Гони! – спокойно произнес Варшавский и молча, стал перезаряжать свой револьвер.
Из здания ЧК выскочило челок пять красноармейцев, которые бросились в сторону тачанки.
– Держи их! – закричал пожилой красноармеец и выстрелил в них из винтовки.
Пуля обожгла щеку Евгению. Порфирий нажал на гашетку пулемета. Длинная очередь буквально скосила всех красноармейцев. Тачанка неслась по улицам городка, поливая из пулемета всех, кто хотел ее остановить. Наконец они выскочили из узких городских улиц и лошади, словно почувствовав степной простор, помчались еще быстрее.
– Неужели ушли? – спросил Порфирий Варшавского. – Похоже, Бог у нас с тобой на нашей стороне. Рисковый вы человек, поручик.
– Кто не рискует, тот не знает вкус победы. Рано нам с тобой радоваться. Наверняка, сейчас красные устроят за нами погоню….
Словно в подтверждении его слов позади их в небе вспыхнула ракета.
– Вот видишь, Порфирий, рано еще говорить об удаче.
Тачанка, словно, вихрь летела по степи, поднимая за собой клубы пыли.
– Они, наверняка, постараются отрезать нас от дороги, – произнес Евгений. – Думаю, что нам не прорваться в Колай.
– Что ты предлагаешь? – спросил Варшавского Порфирий.
Молчавший все это время извозчик неожиданно для них предложил повернуть в сторону города.
– Они думают, что мы вырвались их города, а мы вернемся обратно. У меня есть один адресок на окраине, думаю, что в приюте нам не откажут.
– Хорошо, – согласился с ним Евгений. – Давай, разворачивай….
Они проехали еще километра два, когда их тачанку остановил разъезд красных.
– Кто такие? – спросил их кавалерист, на пританцовывающей лошади.
– Из штаба 13-ой армии с пакетом, – ответил ему совершенно спокойно Варшавский. – Вы кто такие в такое время в степи?
Кавалерист не ответил на вопрос Евгения.
– Вам не попадалась по дороге тачанка? – спросил их снова кавалерист.
– Попадалась. Они свернули в сторону Колай. А что случилось?
– Белая сволочь застрелила начальника ЧК и наших товарищей.
– Зверствует белое подполье, – произнес Евгений.
Кавалерист промолчал и, махнув нагайкой, разъезд рысью направился в сторону населенного пункта.
– Что дальше? – спросил извозчика Варшавский. – Давай, поехали в твой адресочек.
Тачанка свернула в небольшой переулок и вскоре остановилась около ворот. Извозчик соскочил с козел и громко постучал в них.
– Амвросий! Открывай, свои!
Они въехали в большой двор. К ним подошел мужчина небольшого роста с редкой седой бородой. Они обнялись, и он повел гостей в дом.
***
Бела Кун сидел и молча, слушал доклад заместителя руководителя ЧК. Доклад изобиловал различными версиями произошедшего, но не давал реального результата розыска преступников, совершивших дерзкий налет на здание ЧК.
– Меня не интересуют ваши версии, важен результат. Вы хоть понимаете политический вызов, который бросили нам в лицо эти враги революции? Похоже, вы это еще не поняли, товарищ. Если они посчитали устроить эту бойню в сердце ЧК, то выходит, все наши жертвы положенные на щит революции бесполезны. Нужно срочно провести зачистку города, всех буржуев, офицеров, казаков и тех, кто припеваючи жил при старом режиме мы должны поставить на учет, а затем ликвидировать. Вам это понятно?
По лицу заместителя руководителя городского ЧК пробежала какая-то тень. Он был явно не доволен репликой Бела Куна. Он сам был из бывших сотрудников полиции и поэтому все, что было связано с прошлым, вызывало у него своеобразное отторжение.
– Я вас хорошо понял, – ответил, глядя в лицо Бела Куна. – Мне непонятно лишь одно, мы ищем исполнителей или нам важно уничтожение враждующих нас классов?
Из-за стола поднялась Катерина Игнатьевна, которая до сих пор, молча, слушала эту полемику.
– Спорить здесь не нужно. Я полностью поддерживаю слова Бела Куна. Хочу привести цитату вашего непосредственного руководителя Лациса. Он сказал следующее: «Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который мы должны ему предложить, – к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом – смысл и сущность красного террора». Как много в этой цитате, она полностью определяет деятельность ЧК в поиске виновных в этом убийстве.
Она окинула взглядом кабинет наполненный руководством области и города. Все сидели, молча, уставившись, кто в пол, кто отрешенно смотрел в окно кабинета. Лицо Катерины покраснело, словно кто-то ударил ее по лицу. Сверкнув глазами, привыкшая к публичным выступлениям, она заговорила. Ее слова, словно гвозди, впивались в головы сидевших представителей советской власти в Крыму. Послушайте, что сказал Ленин:
«Сейчас в Крыму 300 000 буржуазии. Это источник будущей спекуляции, шпионства, всякой помощи капиталистам. Но мы их не боимся. Мы говорим, что возьмем их, распределим, подчиним, переварим».
Это он сказал, выступая 6 декабря 1920 года на совещании московского партийного актива. Вот этими директивами мы и должны руководствоваться в нашей борьбе с мировой буржуазией. А на мое приглашение в Крым товарища Троцкого, последний открыто мне заявил: что он приедет в Крым лишь тогда, “когда на его территории не останется ни одного белогвардейца. Пока мы не уничтожим наших врагов, мы так и будем нести потери от их вылазок. Кто-то хочет еще выступить товарищи?
Она посмотрела в зал. Делегаты молчали. Зная крутой нрав Катерины, многие предпочли молчание, спору с ней.
– Что молчите? – обратилась она к ним. – Может кто-то из вас против политики партии, товарища Ленина и Троцкого?
В зале стало тихо так, что было слышно, как на улице переговариваются извозчики, ожидая своих руководителей.
– Пусть прольется море крови, которая очистит Крым от всякой буржуазной и белогвардейской нечестии!
– А что делать с махновцами, вы не сказали. Они тоже наши враги?
По лицу Катерины пробежала едва заметная ухмылка.
– Махновцы, это тоже враги нашего с вами советского государства.
Зал загудел. Заместитель начальника ЧК поднял руку, гул стих.
– У кого еще есть вопросы? Если нет, то все свободны.
Зал наполнился шумом. Все покидали его с новыми установками партии.
***
Утро выдалось туманным. На землю пала обильная роса. Евгений проснулся от какого-то непонятного для него предчувствия беды. Он осмотрелся по сторонам. Недалеко от него на полу спал Порфирий. Из его широко раскрытого рта доносились звуки, похожие на рык зверя. Варшавский спустился с печи и, шлепая голыми ногами по полу, подошел к ведру. Он зачерпнул ковшом воду и посмотрел в окно, за которым жена хозяина дома доила корову.
«А она намного моложе мужа», – подумал он.
Взгляд его скользнул по ее белым бедрам, сильным рукам и остановился на ее лице.
«Симпатичная женщина, – подумал он. – Если ее приодеть, будет выглядеть даже ничего».
Словно устыдившись своих мыслей, он развернулся и, повесив ковш на гвоздь, вернулся обратно в горницу. Он снова лег, но вскоре понял, что заснуть не может. Он сел за стол и начал чистить свой «Наган». Он сам не понял, но почему-то подумал о Катерине.
«Как же так, из такой милой и кроткой девочки она превратилась в кровавого палача. Я же хорошо помню, как она плакала над умирающим котенком, которого подстрелил из рогатки мальчишка из соседнего двора.
– Не плачь, Катя, он не умрет, я это знаю.
– Как не умрет?
– Его нужно отнести к Гавриловым. Он врач, он лечит животных.
Котенок все же умер. Сколько было слез. А сейчас она свободно убивает людей….».
От воспоминаний оторвал его хозяин дома, который вошел в горницу.
– Ваше благородие, кони накормлены, – доложил он Варшавскому.
– Спасибо, Мартын. Сегодня мы уйдем.
– Я вас не гоню, ваше благородие. Живите….
Евгений улыбнулся.
– Говорят, что это вы кончили главного чекиста города. Это правда?
Варшавский не ответил. Он привычными движениями пальцев заполнил барабан револьвера патронами и крутанул его. Убедившись в том, что оружие исправно, он велел поднимать извозчика и Порфирия.
Хозяин дома во время завтрака предложил им остановиться в Преображенском мужском монастыре.
– Настоятель монастыря отец Михаил. Он всегда был против большевиков и поэтому он не откажет вам в приюте. Передадите ему привет от меня. Как-никак родственники мы с ним.
– Спасибо, Мартын.
В дверь дома кто-то громко постучал. Хозяин отодвинул занавески и посмотрел в окно.
– Что тебе нужно, Васек? – открыв окно, спросил он белобрысого мальчишку, что стоял около двери.
– Дядя, Мартын! Чекисты и милиция обыскивает дома, – громко произнес он.
– Спасибо, Васек, – ответил хозяин дома, закрывая окно. – Ваше благородие! Уходить нужно, чекисты и милиция обыскивают дома.
Евгений быстро натянул на ноги сапоги и посмотрел на Порфирия, который стоял около двери.
– Уходим! – произнес Варшавский. – Спасибо вам за приют.
Он вышел во двор, где извозчик уже запрягал лошадей в тачанку. Порфирий установил пулемет и вынес из сарая еще три коробки с пулеметными лентами.
– Открывай ворота! – крикнул извозчик хозяину дома.
Тачанка вылетела со двора и, подняв в воздух дорожную пыль, помчалась по улице.
– Стой! Будем стрелять! – закричал красноармеец, выскочивший из ворот соседнего дома.
Он вскинул винтовку, но пуля Евгения, сбила его с ног. Винтовка вылетела из его рук и упала на землю. Он еще сделал два или три шага и повалился на дорогу, разбросав руки словно крылья. Сзади хлопнуло несколько выстрелов, но остановить мчавшую тачанку они не могли. Тачанка огрызнулась пулеметной очередью и помчалась дальше.
***
Отец Михаил облачался. Сегодня ему предстояла служба Божия и проповедь, как водится. Монастырь у него был довольно скромным, монахи все разошлись еще в 1919 году. Сейчас его паства была столь малочисленная, что он порой вел службу для двоих или троих прихожан, жителей небольшой деревни, которую сожгли наступающие красноармейцы. Тем не менее, к проповеди отец Михаил готовился заранее. Он всегда знал, что говорить прихожанам, что они хотят услышать от него. Он просто выходил к людям, из глубины его памяти выплывала, как старый деревянный парусник, цитата из Святого Писания, которая тут же рождала слова, которые словно горный поток, нес поток изречений неизвестно откуда взявшийся. Отец Михаил верил, что слова эти исходят из Царства Небесного, из Божьих помыслов. Сегодня у него возникло чувство, что эта проповедь будет последней проповедью в его жизни. Самой последней. Он задумался и застыл: «А кто вообще понимает мои проповеди? Кто-нибудь понял хоть одну из них? Или все они прозвучали в пустоту и не коснулись душ, молящихся здесь людей? Сам виноват – люди понимают то, что просто, сказал бы им, что нужно меньше пить, не нужно грешить, а ты им, старый дурак, о человеколюбии, о душе человеческой, забираешься в дебри богословия и дремучий лес психологии…. Нет, зря ты жизнь прожил, Михаил, зря…». Еще он вдруг подумал, что он уже очень стар, как этот мир стар. Пора ему уже на погост. Пора.
