Kitabı oku: «Закаленные бурей 3», sayfa 4
– Господа, здесь явная ошибка. Я ответственно заявляю, что я – фабрикант, я – владелец фабрики, я – уважаемый человек!
Тут в разговор вступал здоровяк Серж: "Смотри, запел как! На тебя твои подельники столько компромата дали, что до Сибири ты не доедешь – за измену государству тебе расстрельная статья светит. Это я тебе, как жандарм, говорю".
– Что вы хотите, господа? Минуточку, покажите ваши документы!
– Изучайте!
Клиент брал документ, понимая, что он настоящий, и пытался прочитать его, держа вверх тормашками. Я переворачивал удостоверение в нормальное положение и тот с волнением читал.
– К-к-командир отряда специальных операций Отдельного корпуса жандармов Российской империи ротмистр Семёнов. Это произвол, господа, я буду жаловаться.
– Куда будете жаловаться? В местком, профком, стачком или самому губернатору? Ещё раз прочитайте название моей должности. Вы доигрались до того, что высочайшим повелением в губернии проводится специальная операция. Или вы к высочайшему повелению, как к туалетной бумаге относитесь? Эта операция находится на контроле самого императора всероссийского. Все виновные будут жестоко наказаны. А вы, господин Удоев, своими действиями спровоцировали бунт.
– Как я мог его спровоцировать? Я же пострадал от него, бунт против меня.
– На других фабриках в таком масштабе волнений нет. Вы действительно попадаете под статью «Измена Родине», так как ваши действия направлены на дестабилизацию обстановки в государстве. А я найду требуемые для суда факты.
– Мне нужен адвокат.
– Меня не интересует, что нужно вам. Мне нужно получить, и я получу от вас сведения о вашей подрывной деятельности: кто вас курирует, кто даёт инструкции, на чью спецслужбу вы работаете. Собирайтесь, поехали на допрос с пристрастием. Мне некогда с вами церемонится, у меня ещё клиентов полно.
– Дорогой, что здесь происходит?
– Вахмистр, убрать посторонних.
– Это я-то посторонняя?! Что вы себе позволяете, хам!
– Ваша супруга, Удоев?
– Да, позвольте представить, моя супруга Артемида Геракловна Удоева, в девичестве Брехунова.
– Собирайтесь, гражданка Брехунова. Думаю, что вы тоже много чего знаете.
– Куда собираться? Вы знаете, что мой отец предводитель дворянства города Метловска!
– Ещё раз рот без разрешения откроешь, поедешь в тюрьму с мешком на голове. А там к тебе и папа присоединится. Всё, штабс-ротмистр, берите этих шпионов и везите в камеру дознания, я так решил.
Вмешался Удоев: «Господин ротмистр, может, что-то можно сделать, как-то объясниться?»
– А вы не такой тупой, как о вас говорили ваши друзья из фабрикантов. Если мы договоримся, то я закрою глаза на всякие сплетни о вас, если нет – месячишко отдохнёте в кутузке с бомжами и ворами, пока мы будем проверять доносы на вас. Вы готовы сотрудничать?
– Я готов! И супруга готова, мы полностью готовы сотрудничать. Простите, а кто обо мне так говорил?
– Вам интересно? Извольте. Это господа Карамазовский, Трошкидзе и Цуциков. Все трое дали показания, где вы выглядите очень неприглядно. Я даже подумал, что встречу матерого заговорщика и вольтерьянца.
Отчего-то в голове всплыло это название революционно настроенных людей, начитавшихся Вольтера. Примерно так в 1937 фабриковались дела на любого человека. Никто из этих троих ничего о революционной деятельности Удоева не говорил, потому что её не было. Отозвались как о заносчивом, жадном и недалёком человеке, но это я и так видел по его стилю руководства фабрикой. Причём, наиболее точную характеристику многим бизнесменам города дал именно Чернышевич. Но эти трое были сволочными, зажравшимися властью дворянами. Моя задача была внести раскол в их дружные ряды, поэтому, даже если они ничего не говорили, то в беседе с каждым я называл фамилию неприятного мне бизнесмена, который якобы плохо отзывался о собеседнике. Тогда в ответ они вываливали на меня горы информации о нём и остальных жадных буржуях города. Мои ребята только успевали вести стенограммы этих откровений.
– Итак, супруги Удоевы, сейчас вы вспоминаете всё, что знаете о своих конкурентах-промышленниках и городском начальстве. Рассказывайте обо всех известных вам слухах и тайных делишках этих людей. Ваши откровения будут отправлены в столицу. Здесь никто о ваших показаниях не узнает – это я гарантирую. Далее, на вашей фабрике процветает кумовству и беспредел. Ознакомьтесь с краткой информацией по руководящим персоналиям и примите меры – все указанные в списке руководители должны быть сняты с должностей. С целью успокоения рабочих вы завтра же издаёте приказ о введении на фабрике восьмичасового рабочего дня с сохранением дневной зарплаты сотрудникам, количество штрафов надлежит уменьшить до трёх позиций – брак, пьянство и опоздания на работу. В противном случае у вас будут серьёзные проблемы. Гражданин Удоев, мой человек зайдёт за вашим произведением послезавтра. Прошу не жалеть врагов государя и Отечества – они вас не пожалеют.
Поездом прибыл штурмовой отряд: тачанки, спецодежда, пулемёты, для устрашения привезли даже огнемёт. Местному начальству и обывателям стало понятно, что прибыли люди посерьёзней армейцев. Ребята входили в курс дела и приступали выполнению задач.
Со студентами разговор был немного иным, всё решалось и проще, и сложнее. Ребята были молодыми, горячими, их манила романтика революции, пример старших товарищей и желание совершить подвиг. Прибывая в институт или училище, мы запирали курс в лекционной аудитории и начинали разговор.
– Товарищи студенты, объясните мне, пожалуйста, кто заставил вас включать в требования политические лозунги? Кому из вас лично мешает царь, правительство, градоначальник и так далее?
– А вы кто такие?
– Я – офицер жандармерии, занимаюсь тем, что отправляю нарушителей общественного порядка на каторгу. Вы – будущая интеллигенция: инженеры и мастера – люди умственного, высококвалифицированного труда – уважаемые коллегами и обществом граждане. Вам что, учиться царь мешает?
– Самодержавие подавляет волю народа.
– Подавляет, и что с того? Вот сбросили вы самодержавие, отправили царя в отставку. Дальше что? Кто, по-вашему, придёт к власти? Я думаю, что власть тут же подхватят люди, стоящие у её вершины. И чем они будут лучше царя? Читайте «Капитал» товарища Карла Маркса, там написан основной закон капитала. Он прост – это увеличение капитала любыми возможными способами. Так что царь сдерживает произвол буржуев, без него вообще никаких тормозов не останется. Как вы вообще видите светлое будущее?
– Мы сбросим всех эксплуататоров!
– А они захотят сбрасываться? Конечно, нет! Значит, они станут защищать себя. Это царь с вами нянькается, а капиталисты живо всех бунтовщиков на рудники отправят. И самое плохое, что может быть в государстве – это гражданская война. А что такое война на своей территории? Это упадок промышленности и сельского хозяйства. Как следствие – голод, безработица и нищета, толпы раненых и инвалидов, горы разлагающихся в полях и городах трупов, разные болезни типа тифа, холеры, дизентерии или чесотки. И ты, вместо бутерброда с колбаской, суп из плакатов с революционными лозунгами варить будешь, потому, как продуктов не станет: магазины закроются, крестьяне либо воевать уйдут, либо с зерном, да картошкой в лесах станут прятаться. А когда страна полностью в разруху провалится, добрые соседи свои куски урвать захотят. Желаете быть новой Индией или Африкой для стран-союзниц? Защищать-то страну некому будет и нечем – людей нет, оружия и патронов нет, продовольствия нет. Так что думайте. У вас есть возможность это узнать через несколько лет.
– Правду говорите, дядя, даже не думали об этом…
– Тогда прекращаете хулиганить и выходите на учёбу. Срок вам до завтра.
Конечно, вышли не все, особо активным нравилась такая боевая жизнь. Я не мудрил с уговорами активистов. В учебных учреждениях для выяснения фамилий заводил были опрошены все студенты. Несколько очень боевых студентов были арестованы дома и отконвоированы в городскую тюрьму. Затем я зачитал перед ними приговор, по которому они приговаривались к расстрелу за измену стране. Меня не поняли, начав качать права. Им набили морду, затем вывели во двор и поставили к стенке. Подошедшая расстрельная команда приготовилась привести приговор к исполнению. Раздался залп, многие попадали или обделались.
– Подъём, убитые герои, солдаты в воздух стреляли. Разойдись по домам. Предупреждаю, если ещё раз будете замечены в погромах – Сибирь будет настоящая. Это я вам гарантирую.
На следующий день это мероприятие было освещено в местной прессе, только подано, как воспитательная процедура над бандитами. А те корреспонденты, кто считал, что это самосуд и произвол жандармов, были собраны и вывезены за город. В лесу им выдали лопаты, которыми они выкопали братскую могилу, после чего были построены у её кромки. Серж, командующий операцией, процедил: «Я доходчиво объяснил, как буду расправляться с врагами государства? У кого будут претензии, тот совершенно случайно в эту яму упадёт».
– Да, господин полицейский, мы все поняли.
В итоге все клятвенно заверяли нас, что они ошибались в оценке ситуации.
Со мной встретился градоначальник города.
– Алексей Николаевич, вы уж больно круто берете с молодёжью.
– Солдаты штыками менее круто бунты подавляют?
– То солдаты, им положено.
Пообщавшись с эксплуататорами, пришла пора общаться с рабочим классом. Одетые в гражданское, дабы своим мундиром не компрометировать рабочих лидеров, я с двумя бойцами заглянул в гости к товарищу Митрохину, рабочему ветерану и председателю стачечного комитета металлообрабатывающего завода. Мужик сразу понял, кто к нему пришёл, поэтому выделываться не стал.
– Матвей Евсеевич, разговор будет простой или тяжёлый, всё зависит от вас.
– Не запугаешь.
– Ошибаешься, брат Матвей, запугать можно любого. Моя задача сейчас сгладить ситуацию, чтобы стороны пришли к соглашению. Работу с хозяевами ряда городских фабрик и заводов я провёл. Пришла пора поговорить с вами, рабочим классом.
– Господин жандарм.
– Алексей Николаевич.
– Алексей Николаевич, вы же сами видите, до чего довели рабочий класс. Все соки тянут эксплуататоры, ироды проклятые.
– Вижу, только сделать пока ничего не могу, Матвей Евсеич. Не готов ещё рабочий класс свергнуть эксплуататоров. Впереди война, страну собирать надо в кулак, а революционеры её разваливают. Вот что обидно. Победили бы мы Германию с Австрией, да снова не дадут нам. Мало дебильных командующих, так ещё революционеры вмешаются.
– Погоди, Алексей Николаевич, так с Японией война была.
– Будет, Матвей, и с Германией война. Все впереди, доживёшь, сам всё увидишь. Но это так, мысли вслух. Наша задача договориться с тобой и с другими лидерами о прекращении стачки. Хозяева пойдут на уступки. А с теми, кто не пойдёт, будем решать отдельно. Давайте пересмотрим ваши лозунги и требования, уберём политические и оставим несколько экономических.
– Почему политику убрать?
– Потому что с ними вы только до Сибири договоритесь. Вы против власти идёте, а это нарушение законов. Никто царя для удовлетворения ваших требований снимать не станет.
– Все равно, придёт время, и свергнем мы власть капиталистов и царя.
– Придёт. Допустим, произошла революция, вы победили эксплуататоров и иностранных интервентов, которые захотят урвать свой кусок. К власти придут новые, рабочие люди. А кто приходит к власти в смутное время? Правильно: бездельники, бандиты и жулики, то есть те, у кого нет совести, но есть амбиции. Есть у тебя в цеху отстающий рабочие, дураки, но зато горлопаны?
– Есть, Алексей Николаевич.
– Как говорится, самая массовая организация в мире – это дураки, у них везде есть свои люди. Нацепит такой рабочий «Маузер», вступит в партию победителей, и будет командовать вами, настоящими патриотами, вставшими на защиту страны по призыву этой партии. Или ты думаешь, что капиталисты просто так отдадут тебе власть? Война будет. Когда рабочий класс победит в этой войне, ты снова вернёшься к станку и останешься тружеником, рядовым рабочим или мастером, может быть, до начальника цеха дорастёшь, не более.
– Почему это, а вдруг директором?
– Нет, дружище, директором станет этот горлопан. Он, как бывший командир, пролезет в депутаты Советов красных комиссаров или в руководители завода. И будешь ты стоять перед ним по стойке смирно, а он будет учить тебя, как надо работать. Если ты не в курсе, то просвещу тебя об одном факте. Все руководители всех крупных партий жили за границей: в Швейцарии, Германии, Франции или Англии. С ними сотрудничали спецслужбы этих стран и, когда пришёл нужный момент, то по указке этих спецслужб из уютной Швейцарии им пришлось приехать сюда. Многие из них дворяне, по-вашему, эксплуататоры. Прошла война с Японией. Когда тысячи твоих земляков проливали кровь на фронте, вместо помощи, ты забастовками разваливал промышленность, а у нас там, на фронте, из-за тебя не хватало патронов и пулемётов. Получается, что ты – предатель, а не патриот. Вот такие дела, брат Матвей. А теперь повторю свой вопрос: "Кто заставил тебя включить в повестку требований политические лозунги?"
– Товарищ Макс.
– Русский, немец?
– Вроде немец, Макс Вольф его имя.
– Немец? Значит, тут РСДРП рулит?
– Да, я за большевиков, но и меньшевики правильно говорят.
– Как найти товарища Макса?
– Понятия не имею, он сам приходит, когда возникает партийная необходимость.
– Значит, завтра она должна возникнуть. Хозяин завода осознал свою неправоту и завтра должен подписать приказ о сокращении рабочего дня. В ответ вы прекращаете стачку.
– Не может быть, как вам удалось?
– Пальцы, зажатые в пассатижи, любого делают сговорчивым. Я понятно донёс идею?
– Куда уж понятнее.
Глава 4. Крестьянский бунт
Что делать с крестьянами я не знал. Может быть, поступить так же, как это сделает в 1920 году красный командир Антонов-Овсеенко. Подавляя тамбовское восстание кулаков и крестьян, он просто расстреливал семьи всех тех, у кого найдут оружие. Время было тяжёлое – либо ты, либо тебя, так что он решал проблему, как мог. Но стрелять в доведённых до бунта людей: тёток, мужиков и стариков совершенно не хотелось. Но и церемониться с ними тоже было нельзя – они понимают либо добрые дела, либо силу. Добрых дел, как послабление налогов, списывание недоимок барину, повышения зарплаты рабочим, я сделать не мог. А волнения нужно было прекратить в кратчайшие сроки.
Не сможем мы, пришлют армейцев. Их командиры из дворян имеют примерно тоже мышление, что и у мелкопоместного дворянина Антонова-Овсеенко, подпоручика царской армии, дезертировавшего из неё в период Русско-японской войны. Так что пока за восставших крестьян совсем серьёзно не взялись, надо было что-то придумать. Вот только что?
На совещаниях в отряде мы прикидывали разные варианты, выработав примерную программу действий. Три взвода отправились в три окрестные деревни, где крестьянами были выгнаны помещики, чтобы утихомирить страсти. Прознав об этом, бунтари, вооружённые топорами, вилами и даже ружьями, подались в леса. Благо леса под Тамбовом густые и бунтовщикам было, где спрятаться, несмотря на зиму. Стоящие на дворе морозы были нам на руку, потому что кушать бунтари приходили домой. Точнее говоря, жили они дома, а когда в деревню заходили солдаты, то убегали и отсиживались в лесу, а еду им приносили родичи, оставляя узелки в укромных местах. Но, разорив помещичью усадьбу, им больше ничего и не оставалось, как бежать. Кто-то тихо пережидал в укромных местах до лучших времён, а кто-то становился разбойником.
С разработанным планом действия я прибыл на совещание к губернатору. На нём присутствовали руководители города и силовики. В целом план был одобрен, во всех вопросах мне обещали содействие. Очень помог подготовленный в августе сего года Столыпиным и утверждённый императором в качестве «меры исключительной охраны государственного порядка» закон «О военно-полевых судах». Действующий в губерниях, переведённых на военное положение или положение чрезвычайной охраны, он позволял вводить особые суды из офицеров по делам, где преступление было очевидным: убийство, разбой, грабёж, нападения на военных, полицейских и должностных лиц. Предание суду происходило в течение суток после совершения преступления. Разбор дела мог длиться не более двух суток, а приговор приводился в исполнение в 24 часа.
Рота бойцов в камуфляже с закрытыми балаклавой лицами прибыла в деревню Рассохино. Деревню окружили и в центр согнали всё взрослое население.
– Кто староста?
– Я староста, Лешев Андрон Поликарпыч.
– Где взрослые мужики?
– На промысел ушли. Волки нас заели, вот и охотятся.
– За какие прегрешения разорили помещика Баранова?
– Не разоряли мы, то с другой деревни.
– Хорошо, за что его разорили крестьяне с другой деревни?
– Девок портил в своё удовольствие.
– Перетрахать три деревни – это не удовольствие, а тяжкий труд. Дальше рассказывайте, чем он вам не угодил, за что его управляющего избили и выгнали с семьёй, а дом сожгли?
– Барин постоянно с дружками своими на лошадях охотится, посевы наши топчет. А требует налог полный. Приходится на его полях трудиться всё время, а своими заниматься некогда, ежели, всё время у него пашем. Все в долгах, не продохнуть. А управляющий во всем ему поддакивал и с нас три шкуры драл.
– Баран он и есть баран, коль своих кормильцев сам же и душит. Только не пойму, вы же не крепостные, почему на него пашите?
– Так вот он поля потопчет, мы в долги влезаем, а отдавать нечем. Так долг свой у него и отрабатываем. Только с каждым годом долг все больше и больше.
– Убийств ваши охотники чинили или нет? Если кого убил – убийцу выдать. Я разберусь лично, за что на это дело пошёл. Виновен – на каторгу, не виновен – отпущу.
– Да разве ж бывает невиновен, ежели убил?
– Бывает, самообороной называется. Значит, отправляй гонцов к охотникам, пусть возвращаются и живут дальше в деревне. Награбленное придётся вернуть барину и управляющему. У кого их вещи найдут – каторга, сдаст вовремя – деяния простятся. Недоимки помещик тоже простит. Жду неделю. Передайте моё предложение по окрестным сёлам. Если через неделю сдачи не будет, всей деревней отправитесь на север страны. Бабы, дети, старики – все будете жить и работать на шахтах в местности, где полгода ночь и снег, а летом сплошные болота и гнус. На тех, кто не сложит оружие, начнётся охота словно на зверя.
– Ты нам, мил человек, наобещал, да напугал, а кто ты такой? Лицо своё прячешь. Будет ли тебя слушать начальство городское.
– Я командир особого отряда жандармов прибыл к вам из столицы. Слушать будут, потому что имею указание от самого начальника Корпуса навести порядок в губернии. Приду через неделю за ответом, а сейчас мы отправимся дальше.
По такому же сценарию Джек, Серж и я разговаривали в других деревнях, отмечая название деревень и даты бесед на бумаге. В походах прошла неделя. В Рассохино снова прибыл отряд с тачанками и повозками. За ними топала рота солдат из регуляров. К нам вышел староста, поклонившись в пояс.
– Что, Леший, вернулись охотники?
– Вернулись.
– Молодцы, собирай народ, побеседуем и дальше пойдём.
Три деревни оказались сознательными, правда, там ещё предстояли допросы и разбирательства, но отношение дознавателей из отряда к крестьянам было доброжелательным. А вот в четвертой по нашему списку деревне никто не вышел. Я отдал команду: «Серж, сгоняй народ, всех на переселение. Раз они так, то и мы так».
Часть бойцов заняла стратегические позиции вокруг деревни, чтобы на нас не напали с тыла, а остальные занялись подготовкой к депортации местного населения. Поднялся вселенский вой, крик и плач, но бойцы были неумолимы. Людей заставляли одеваться и вместе с детьми выгоняли на улицу.
– Ваши родственники решили, что они хозяева положения. Пусть так и считают, только из-за их дурости вы отправитесь на Север.
Детей сажали на сани, взятых на местных подворьях, и пригнанные нами телеги, забирали всю еду, которую находили, тёплую и сменную одежду, необходимую утварь, связывали всё это в тюки и складывали на телеги. Караван концентрировался на выезде из деревни.
В лагерь бунтовщиков прибежал молодой парень, сумевший вовремя смыться из деревни. Его окликнул часовой.
– Ивашка, чего несёшься, как оглашенный?
– Пришёл тот же человек с закрытым лицом, пришли солдаты – тьма-тьмущая, всех из домов выгоняют. Говорят, на север повезут мамок наших, да братьев с сёстрами.
– Пойдём к старшему.
Крестьяне выслушали Ивашку и начались разговоры.
– Говорили, что надо выходить. Вон в трёх деревнях беглецы вышли, и никто их не тронул. Человек в маске слово держит. Что теперь делать будем?
– Я тут командир, Мирон, поэтому не лезь со своими советами. Нападём на них и перебьём всех, заодно, оружием разживёмся.
– Карп, ты, видать, совсем умом тронулся! Там толпа солдат с винтовками. Что мы против них с топорами, да десятком ружей сделаем. Перебьют нас.
– Трус ты, Мирон. Засаду устроим у Зелёного брода. Пока они его переходить будут, нападём и порешим всех.
Раздался птичий крик, затем ответный. Ко мне, стоящему с Джеком, подошёл Рыбак.
– Командир, у нас гости, секреты переговариваются.
– Значит, кто-то успел сбежать из деревни.
– Может наблюдатель от бандитов в лесу сидел?
– Околеет сидеть, нас ожидая. Скорее всего, бегунок из деревни. Первый взвод к бою, направление – юго-восток. Бинд, твой взвод должен обойти нападающих и зайти им в тыл.
Первый взвод занял позиции, биндовцы укатили на лыжах выполнять поставленную задачу, остальные продолжили сбор крестьян. Ко мне подошёл армейский поручик.
– Ваши люди заметили бунтовщиков?
– Есть такое. Не волнуйся, поручик, прижмём их.
– Понял, вы можете распоряжаться моими людьми полностью по своему усмотрению.
– Благодарю за доверие, поручик.
Тут раздалась пулемётная очередь, затем ещё одна, затем заорал Прут: "Всем сложить оружие, иначе, стреляем на поражение!"
Бунтовщики ломанулись в бега. Снова раздалась команда Прута: "Преследовать бунтовщиков, при сопротивлении в плен не брать".
Взвод начал преследование, периодически постреливая в воздух. Мирон бежал, не чуя ног, громко матерясь вслух.
– Черт бы драл этого Карпа, сдались бы и жили сейчас спокойно.
Он остановился в небольшом ельнике перевести дух. Сердце выскакивало из груди – попробуй пробежаться по снегу, проваливаясь в него по колено. Оглянувшись, на снегу увидел отчётливый след своих валенок.
– Чё-ё-ёрт, найдут же!
Развернувшись, он собрался бежать дальше, но услышал насмешливый голос.
– Далеко ли собрался, дядя?
"А-а-а-а! – взвыл Мирон. – Обложили! Сдаюсь, не убивайте".
– Куда бежал-то?
– К схрону нашему.
– Веди, дядя.
В избушке охотника засело шестеро беглецов.
– Где остальные?
– Сдались они, Карп.
– Я что маю, братва, в лихие людишки надо подаваться.
– А семьи наши? Сгинут же в шахтах.
– Плевать. Уйдём на свободу, а там что-нибудь придумаем.
Мужики насупились, но смолчали. Вдруг снаружи раздался весёлый голос.
– Эй, славяне, выходи по одному, да не балуй – стреляем без предупреждения.
– Всё, приплыли…
– Я не сдамся.
Мужик поднялся, взял обрез и подошёл сбоку к окошку, аккуратно выглянув в него.
– Карп, не дури, из-за тебя всех положат!
– Держи оборону, Никола, сейчас я кого-нибудь пристрелю. Вот гады, не видать никого, ушлые.
Мужики переглянулись и, подойдя поближе к Карпу, навалились на него.
– Вали его, сам погибнет и нас за собой потянет. Один из крестьян рванул к окну и прокричал: «Армия, не стреляй, мы сдаёмся!»
Жандармы окружили сдавшихся, связали и повели в деревню. Карп зыркал по сторонам, а, увидев Мирона, оскалился.
– Что, Иуда, продал нас.
Ему ответил Бинд: "Вы, словно стадо лосей, пробежали, только слепой вашу лёжку не найдёт".
Приведённых в деревню пленных развели по одному, а я в присутствии остальных командиров отряда их допросил.
– Что скажете, товарищи жандармы?
– Заводила у них Карп, по складу характера – бандит, который почувствовал свою силу за это время. Отпустим – уйдёт в разбойники.
– Похоже, что он и порешил управляющего поместьем.
– Согласен, свидетелей нет, но с первого взгляда всё указывает на него. Надо допросить мужика, но без членовредительства. И ещё нужно второй раз поговорить с мужичком, как его, Пантелеем. Скользкий он какой-то…
– Точно, Сэм, хотел сказать, что с ним обязательно поговорить надо – рожа у него уж очень подленькая.
– Вот и займись им, Прут. Кто-то из этих двоих ухандокал управдома – один мог по злобе топором по башке приложить, а второй от жадности или испуга. Начните с Карпа.
Мужик взвыл, когда ему подключили провода с током от взрывной динамо-машинки, крутя ручку заряда и потихоньку добавляя напряжение. Больно, зато руки-ноги целы, потом ничего не надо ни пришивать, ни гипсовать. Его держали, а Карп выл, корчась от острой зубной боли. Но на вопрос, за что он убил управдома, отвечал отрицательно.
– Не убивал, Богом клянусь!
Я же посматривал на остальных пленных, а особенно на Пантелея.
– Стоп. Карп не виноват. Пантелей, прошу сесть на пенёк. Пришла твоя очередь рассказать, за что ты убил управляющего поместьем, господина Парнасова?
Мужик свалился на землю и заверещал: "Бес попутал, позарился на кошель его, а он не отдал, пощадите!»
– К стенке его, расстрелять! Карпа тоже – незачем такому разбойнику землю топтать. А вам, бывшие крестьяне, а ныне разбойники, придётся в кандалы обуться, да на Север проехаться. На поезде поедете, хоть страну посмотрите.
– А семьи как?
– Вы сдались, значит, семьи пусть остаются дома. Тем жёнам, которые захотят сопровождать своих непутёвых мужей, да братьев – организуем бесплатный проезд.
– Вот ты, Леха, хитрован, как вопрос поставил.
«Нам рабочая сила нужна. Кто заводы поднимать будет, если не такие вот наёмники? Всех мужиков заберём, жены с детьми волей-неволей с нами поедут, – проговорил я, затем обратившись к крестьянам, – хочу сказать, граждане бандиты, воры и грабители, что за ваше примерное поведение поедете не в Мурманск, а под Санкт-Петербург. Будете там болота осушать, да здания заводов возводить».
Так и получилось, что несколько сёл губернии в полном составе готовилось к отправке в Приморский пригород Санкт-Петербурга возводить будущую промышленную мощь "Зенит Руса". Прибыв в Тамбов, селян определили на постой в городскую тюрьму – бунтовщики всё-таки. Серж с основным отрядом снова отправился по деревням губернии, находящимся возле крупных губернских городов, но глубинка вела себя спокойней.
Мне с бойцами предстояло вновь обойти подопечных промышленников.
Пока я ловил партизан в лесах и полях, фабриканты дружным фронтом встречались с губернатором и градоначальником.
– Это беспредел, господин губернатор!
– Увы, господа фабриканты, в мои задачи входит поддержание порядка в губернии. Мне звонил сам товарищ министра генерал Дедюлин, и убедительно просил оказать содействие ротмистру Семенову. Мы должны доложить в столицу об исполнении воли императора и наведению порядка в губернии. Как мне докладывают, Семёнов работает достаточно спокойно, общается уважительно и идёт на компромиссы, одним словом, обстановку не накаляет.
– Если не считать того, что он чуть не расстрелял десять студентов и угрожал нам, уважаемым людям.
– Господа, императором поставлена задача подавить восстание. Для этого жандармы особого отряда прибыли в город навести порядок любой ценой. Однако я тоже не хочу прослыть кровавым губернатором или взлететь на воздух от бомбы террориста, как мой заместитель Богданович, царство ему небесное. Поэтому прошу прения прекратить. Семёнов скоро уедет и всё вернётся на круги своя.
Я подозревал, что на меня будут жаловаться, поэтому готовился аргументировать свои действия. Однако губернатор меня не трогал, главы местной полиции и жандармерии тоже не давили, заняв выжидательную позицию, мол, все расправы творит пришлый, а мы хорошие. Это меня устраивало, и я вместе со своей командой работал дальше. Фабриканты вводили на своих предприятиях обговорённые со мной послабления трудящимся. На организованной с фабрикантами встрече у губернатора я поблагодарил их за понимание, поинтересовался настроениями рабочих.
– Что сказать, господин Семёнов, рабочие работают с небывалым энтузиазмом. Количество брака действительно уменьшилось.
– И хорошо, пройдёт квартал, проведите анализ ситуации. Буду ждать ваших писем, может быть, что-нибудь подскажу или сам возьму на вооружение.
– Вы имеете завод?
– Имею механические цеха, но скоро будут построены несколько небольших заводиков. Буду рад видеть вас у себя гостями для обмена опытом. Скажу сразу, что эти нововведения в моих мастерских действуют с 1903 года, поэтому они проверены временем.
Встретился я со стачкомовцами.
– Товарищ Митрохин, как успехи в нашем деле?
– Товарищ Семёнов, здравствуйте. Смотря, что вы подразумеваете под нашими делами? Все мы были очень рады, когда после нашего разговора хозяин завода лично прибыл на производство, провёл митинг, приняв наши требования, которые я согласовал с вами. О таких условиях труда мы и не мечтали.
– Отлично.
– Через два дня, после того, как мы начали работать по-новому, приходил товарищ Максим. Он требовал продолжать забастовку.
– Как его можно найти?
– Завтра вечером назначен сбор руководителей стачкомов, будут представители центра, прибывшие из Москвы. Маёвка состоится в доме по улице Новомосковская, 4 в восемь вечера.
– Благодарю, обойду ещё наших людей, послушаю их. А как выглядит товарищ Максим?
Рабочий описал мне этого профессионального революционера, а затем спросил.
– Товарищ Семёнов, разрешите вопрос?
– Задавай.
– А сами вы за кого: за рабочих или за буржуев? Построим мы социализм и коммунизм?
– Понимаешь, Матвей, вопрос это сложный. Сейчас пробует поэтическое перо революционный поэт Владимир Маяковский. Я процитирую выдержку из его стихотворения, немного заменив слова: "Есть люди как люди, есть шлюхи как шлюхи, есть шлюхи как люди, есть люди как шлюхи". Всё зависит от людей. Адекватные и грамотные люди, как и сволочи, есть во всех сословиях. Если во главе предприятия стоит человек, который не заинтересован в результате работы – временщик, то предприятие обречено на разорение. Поэтому лучше, если будет хозяин, то есть буржуй. Предполагается, что он заботится о развитии своего предприятия. Тогда получается, что я за буржуев.
Озвучив свои соображения по этому вопросу, я не стал говорить о том, что поэту сейчас около 13 лет и этот стих он напишет много позже. Тут же вспомнил эпоху СССР 1970-80-х годов, когда руководителя завода интересовало лишь выполнение плановых показателей, за что ему был почёт и уважуха, плюс гарантированные премии. А куда денется его продукция – будет гнить на складах или вмиг разлетится среди покупателей, его не волновало. Затем я продолжил.
