Kitabı oku: «Записки эмигранта», sayfa 4
Илф энд Петрофф
Как-то, в 2005 году, я узнал заранее, что очень известный, ну просто суперизвестный американский киноактёр драмо-комедийного амплуа Джин Уайлдер будет подписывать свою книгу мемуаров в кинотеатре “Balboa” в Сан-Франциско. Предварительно захватив свою только что выпущенную книгу "Дюжина телят", не забыв её подписать актёру, я после работы поспешил в кинотеатр. Купил его книгу и встал в длинную очередь из желающих получить автограф, которая тянулась снаружи вдоль кинотеатра. На подходе к столику, за которым сидел семидесятилетний актёр, подписывающий экземпляры книг, я обратился к девушке-распорядительнице, уведомив её, что собираюсь подарить ему свою книгу, надеясь заранее согласовать задуманное, чтобы не попасть впросак. Девушка как будто этого и ждала всю свою жизнь. Она несказанно обрадовалась и громким голосом, так, чтобы могли все её услышать объявила: "А теперь состоится обмен книгами между мистером Уайлдером и писателем из России!" Вся огромная очередь дружно зааплодировала. Я не ожидал такого публичного оповещения и, честно говоря, струхнул, боясь не оправдать надежд, но мигом собрался, приготовившись стать частью шоу со своим участием. Тут же подошла моя очередь. Я протянул ему его книгу "Кiss me like a stranger" ("Поцелуй меня как незнакомца") для подписи, а затем предложил в качестве подарка свою "Дюжину". Он спросил меня, о чём моя книга. Я объяснил, что попробовал написать продолжение "12-ти стульев" и "Золотого телёнка", и вот, что из этого получилось. Вы себе не представляете, какая с ним произошла мгновенная метаморфоза! До этого усталый, с каким-то безразличием во взоре пожилой мужчина как будто мгновенно пробудился от спячки и помолодел. Задумавшись на секунду он, выпалил: "Илф энд Петрофф?!" – Да, да, – с радостью закивал я, – Илф энд Петрофф! Его лучезарную ответную улыбку не забуду, пока буду жить! Какие такие ассоциации в его памяти, сам того не желая, я вызвал? Не знаю. Могу только догадываться. Может быть, это связано с его другом – потрясающим Мэлом Бруксом, с которым он начинал свою кинематографическую карьеру и в фильмах которого достиг небывалых высот актёрского исполнительства? А может, он пробовался в фильм Мэла "12 стульев" по роману Ильфа и Петрова, вышедшего в 1970 году? Не знаю, не мог вволю расспросить – очередь за мной сгорала от нетерпения получить вожделенный автограф кинолегенды. Уходя, я оглянулся. За столиком по-прежнему сидел сгорбленный человек с потухшим взглядом…
Новый Гулливер
И снова о том, как здравый смысл попирается слабоумием и дремучим невежеством…
Чем дальше человечество продвигается вперёд по пути прогресса в своём технологическом совершенстве, тем больше оно, похоже, теряет свой моральный потенциал. Неужели эти две составляющие развития человеческой общности связаны между собой неразрывными путами в обратной пропорции по какому-то роковому закону? Не хочется в это верить. И тем не менее, относительное и устойчивое равновесие общего баланса энтропии содержания вселенского разума неизбежно, по-видимому, всё-таки поддерживается какими-то высшими силами. И, может быть, в этом и есть разгадка целостности и гармоничности мира.
Не верится, что возвращаются времена средневековой инквизиции, как когда-то в Испании, когда преследовалось любое инакомыслие, а кучка власти предержащие религиозных фанатиков на волне ортодоксального пещерного фанатизма диктовала правила всеобщего отношения к происходящему и давала оценку тому или иному явлению. И где?! В самой развитой мировой державе! В одном из самых успешных её городов – Сан-Франциско. Но, сначала было слово…
Был такой художник – русский по происхождению – Виктор Михайлович Арнаутов. Человек неординарной и непростой судьбы. Родился в Российской империи, воевал в Первую мировую, затем в Белой армии. После Гражданской войны покинул Россию и скитался по свету. Занесло его аж в Мексику, где он брал уроки живописи, в том числе монументальной, у всемирно знаменитого художника Диего Ривера, известного своими прокоммунистическими взглядами. Затем Арнаутов обосновался в Сан-Франциско, где много работал в этом же направлении. В конце концов он вернулся на родину, и там остался навеки. А теперь по существу.
Находясь в Сан-Франциско, Виктор Михайлович создал своего рода шедевр – на 13-ти крупномасштабных фресках стенной росписи в художественно-изобразительной форме описал житие первого американского президента – Джорджа Вашингтона. Фрески были выполнены на стенах школы имени американского президента и в 1936 году предстали во всём своём великолепии перед учениками школы и её посетителями, радуя их на протяжении вот уж как, почитай, восьмидесяти трёх лет. Подтверждая мастерство художника, надо сказать и о том, что краски фресок не поблекли и до сих пор. Однако в последнее время кое-кого это монументальное полотно радовать перестало. Мало того, стало вызывать раздражение. При этом совсем не из-за художественной оценки. Вовсе нет…
Известно, что когда художественные творения подвергаются предвзятому остракизму политкорректности, тогда эстетика замещается ханжеством, штампом, и всё это в конце концов заканчивается костром. Из книг ли, из картин ли, или из снесённых памятников. Из тех, например, каким стал памятник в центре Сан-Франциско, простоявший более ста лет и посвящённый изначально первооткрывателям американского континента. В общем, не кому-то конкретно. Надо сказать о самом памятнике: отлит он в идеальном классическом стиле с легко распознаваемыми, с точки зрения классизима, человеческими фигурами первооткрывателей. Глядя на них, веришь, что у них должно было это получиться. Иначе и быть не могло. Одна незадача – коренное индейское население было против, поэтому приходилось применять силу. Всегда было так: или ты кого-то, или кто-то тебя. На этом стоит мир и это происходит испокон веков. К сожалению и с неизбывносью. Вся история построена на насилии. В групповой композиции монумента было ещё одно – то, что явилось причиной низвержения памятника: к сидящему на земле индейцу, наклонившись, протягивает руки миссионер, предлагая свою помощь. Казалось бы, всё отображено правдиво и покаянно. Ан нет. Кто-то углядел в этом совсем другое – геноцид индейцев. И инициатива группы индейских "политкорректных радетелей справедливости" с требованием сноса памятника восторжествовала. Это безумие могло случиться только при условии наличия соответствующих взглядов в обществе тех, кто способен принимать исполнительные решения. И это случилось. Под улюлюканье бесчинствующих великолепный памятник был низвергнут, и следы его теряются. И снова вопрос. Тоже о монументе, но о другом.
Кто в состоянии хоть как-то и аргументированно объяснить снос памятника – величественной конной статуи всадника в центре огромной площади перед музеем Legion of Honor в Сан-Франциско лет двадцать тому назад и водружение вместо этого огромного красного "противотанкового ежа" из перекрещенных металлических балок? Кому могла прийти в "светлую голову" такая умопомрачительная идея, замешанная на полном отсутствии представлений о целостности архитектурного ансамбля, который из себя представляют площадь и её окружение? Печально, когда красота вытесняется безвкусицей. Это не справедливо! Кто-то должен ответить за это безумие…
А что же с фресками В.М. Арнаутова? 25 июня 2019 года на собрании начальствующего совета отдела образования города состоялось рассмотрение дальнейшей судьбы этого художественного творения. Я наблюдал эту получасовую вакханалию, иначе не назовёшь, по телевидению в записи. Вернее, не было обсуждения в привычном цивилизованном понимании: кто за, кто против? Всё вылилось в технический и финансовый вопрос: закрасить фрески или закрыть их постоянными щитами. Без всякой альтернативы решения оставить всё как есть, сохраняя статус-кво. Проект предусматривает капитальные материальные вложения в размере от $600.000 до $850.000 в зависимости от выбора применяемых материалов и способа их использования. Один из заседателей высказался даже о том, что если не осуществить этот проект, то денежные издержки на покрытие возможных судебных расходов, связанных с тем, что в этих фресках не просматривается должная политкорректность, могут превысить означенную сумму.
Самое время объяснить, в чём тут дело. Казалось бы, – это жизнеописание первого американского президента. Что тут крамольного? Видите ли, на фресках есть изображения лежащего на земле индейца, а также присутствуют работающие афро-американцы, тем самым напоминающие о временах рабовладельчества.
Да, Джордж Вашингтон был рабовладельцем. И, кстати, тот самй американский президент-республиканец, который отменил своим указом само рабство – Авраам Линкольн, – тоже имел в своей собственности чернокожих рабов. Таковы неоспоримые признаки истории. Может быть, надо было бы об этом напоминать? Как, скажем, напоминать о жертвах Холокоста во времена Второй мировой войны. С созданием соответствующих музеев и сохранением мест лагерей смерти. Как это и не жестоко. Чтобы случившееся не повторилось вновь!
Кстати, рабовладение в Америке, так же, как и крепостничество в России, кроме использования труда работников, предполагало и заботу о них. А иначе, как можно было бы ожидать эффективности от их работы? Поэтому с отменой рабства в Америке (окончательно в 1865-ом году) и крепостничества в России (в 1861-ом году) почти в одно и то же время соответственно Авраамом Линкольном и Александром II, в течение долгого времени отпущенные на свободу рабы и крепостные не хотели покидать своих хозяев-благодетелей.
В то время, когда В.М. Арнаутов создавал свои фрески, всё, с чем мы сталкиваемся сейчас, не имело места. Поэтому упрекать его в чём-то предосудительном не имеет смысла и, стало быть, его произведение должно восприниматься в стороне от современных течений конъюнктуры. Из этого и надо исходить.
Рассказав об этом и тем самым удовлетворив читательскую заинтересованность в понимании исторического подхода к произведениям искусства, в заключение хотелось бы выразить собственное отношение к вышесказанному.
В связи с этим вспоминается полузабытый кинофильм режиссёра Александра Птушко 1935-ого года – "Новый Гулливер", в котором мастер кинематографа отобразил канонический роман Джонатана Свифта "Путешествия Гулливера", переделав его на новый лад социалистического видения того времени, дополнив сюжет романа Свифта революционным восстанием рабов в вымышленной стране Лилипутии и их победой. Честно говоря, смотреть эту переделку было занятно, но печально. Думалось: что можно сотворить с историческими реалиями в угоду сиюминутной конъюнктуре и с чем можно после всего этого остаться. Замахиваясь на первого американского президента Америки – этого Гулливера американской истории и тем самым – на отцов-основателей Соединённых её Штатов – столпов государства и прорицателей её процветания, замарывая их образы и скрывая историческую правду, умственные лилипуты вершат бал анархии и беззакония. Это не может не сказаться на безопасном развитии страны и на судьбе её народа. Тем самым создаётся риск превращения страны Гулливеров в страну Лилипутию, где всё ущербно, где господствует духовная нищета и раскол общества. Где нет места разуму, терпимости и миру.
… В общеобразовательной средней школе, где я учился, на каждом этаже в общих широких коридорах на стенах были вывешены копии картин мастеров русской классической живописи. Все десять лет моей учёбы в школе я невольно приобщался к лучшим образцам изобразительного искусства. Картинные образы отражались в глазах и проникали в детскую душу, наполняя её красотой и гармонией. Поэтому они и запомнились на всю жизнь…
Что теперь будет отражаться в глазах учеников школы имени Джорджа Вашингтона? Чем будут заполняться их души? Не пустотой ли политкорректности пополам с неуважением к своей истории? Да и саму школу теперь надо было бы переименовать, поскольку имя первого американского президента тем самым будет вытравлено из её стен. А назвать её, скажем, именем президента городского департамента образования – Steven Cook, принявшего такое "мудрое" решение, а членами попечительского совета назначить всех семерых членов департамента образования, единогласно за это решение проголосовавших.
… Говорят, что когда в Москву привезли картину Рафаэля «Сикстинская мадонна», все ходили на неё смотреть. Великая актриса, Фаина Георгиевна Раневская, находившаяся рядом, услышала разговор двух чиновников из министерства культуры. Один высказал мнение, что картина не произвела на него впечатления. Раневская заметила:
– Эта дама в течение стольких веков производила впечатление на таких людей, что теперь она сама вправе выбирать, на кого ей производить впечатление, а на кого нет!..
Это высказывание можно было бы отнести и к фрескам В.М. Арнаутова.
Наши доморощенные "ценители красоты" могли бы присоединиться и также возмутиться, заметив, что, скажем, на картине «Сикстинская мадонна» в окружении мадонны нет представителей коренного населения Америки – индейцев, а также афро-американцев, подпирающих земной свод. Что касается младенца на руках у мадонны, так тот вообще какой-то весь растрёпанный и партикулярный. А занавес, изображённый на картине, почему-то зелёного цвета. Не намёк ли это на вторичность в нашей жизни партии "зелёных"? А у папы Сикста II и святой Варвары вообще геометрия черепов далека от ожидаемой. Мы тут с товарищами проверяли – точно, далека. Замазать ту картину! А там… И до упомянутых костров недалеко…
P.S. Как и предполагалось, это было только начало. И вот, в конце января 2021 года советом департамента образования Сан-Франциско под предводительством нового президента – двадцативосьмилетней Габриелы Лопес, дочери уборщицы и шофёра, принимается новое решение: переименовать 44 школы города, носящих имена великих президентов США – Линкольна, Вашингтона, Джефферсона, Рузвельта, и других великих американцев. К ним присовокуплена старейший член конгресса Диана Фаинстайн, которая будучи мэром города в 1970-ые годы восстанавливала в мэрии сорванные флаги конфедератов. Мэр города Лондон Брид поддержала это решение…
… Кажется мне, или кто-то уже стучит в мою дверь? Где я?
Алёнушка
Эта история своей тривиальностью явно не претендует на высокопарное восприятие. Любителям словесности и эстетических литературных подходов не пристало здесь найти нечто такое, от чего можно было бы насладиться поэтикой и выспренностью сюжета. Однако… Вся относительность значимости всевозможных случайных событий в жизни может быть истолкована по-разному, а содержание – передано посредством череды многообразия незначительных, на первый взгляд, происшествий. Наша респектабельная брезгливость замыкается на истинах, заложенных в нас нашим восприятием и воспитанием. Стереотипы видения порой мешают нам разглядеть нечто такое, в чём, казалось бы, можно увидеть нечто совершенно другое – смысл и оценку альтернативных взглядов и в противовес существующим.
Эта преамбула, надеюсь, может стать некоей спасительной вакциной, предохраняющей от шокирующей принадлежности в незамысловатой непредсказуемости при описании сюжетных композиций. По крайней мере мне бы этого хотелось. Но, всё по-порядку. За достаточностью интриги, без всякого налёта интриганства позволю себе перейти к самой сути этого незамысловатого рассказа уникального и драматичного по своей сути. Случаю, произошедшего на фоне бытописания моего жизненного уклада.
Живём мы в доме на первом этаже. Дом расположен недалеко от океана, в хорошем и тихом районе города, в окружении парков и достаточно комфортабельном. Вообще-то – этаж второй, но холмистый рельеф местности вносит свои коррективы и одна из комнат с большими окнами, выходящими в небольшой садик, создаёт впечатление высотности первого этажа. Садик за окном полон своим садовым разнообразием – цветами в горшках и кадках, небольшими пальмовыми растениями и другой садовой зеленью. Он небольшой, но уютный. Попасть в него можно открыв окно и переступив подоконник.
Всё вроде бы хорошо. Вот, только еноты одолели. Порой, приходят целыми семьями. Живут они невдалеке, а как сгущаются сумерки – наведываются в наши края в поисках пропитания. Полюбили они и наш садик. В качестве особого лакомства они предпочитают корни растений. В добывании их, еноты не останавливаются ни перед чем. В результате – очень часто по утрам после очередного нашествия мы находим перевёрнутые горшки с вырванными растениями и обглоданными корнями. Мои неоднократные попытки упорядочивания нашествия нежелательных визитёров не увенчались успехом. Что только я не предпринимал, чтобы помешать этому! Перестраивал защитный деревянный забор, чтобы предотвратить доступ енотов в садик, набивал острые гвоздики на верхнюю кромку забора – ничего не спасало. Наконец, я решился установить колючую проволоку на забор, но, как оказалось, приобрести её в магазине не представилось возможным. Частным лицам, как мне объяснили, продажа колючей проволоки запрещена. Якобы, она может поранить животных, которые оберегаются "красными книгами" и другими законодательными актами защиты их редких видов. Так мы и остались наедине со стихией. Продолжаем восстанавливать нарушенное каждый раз после очередного набега. Существующие альтернативные способы борьбы, к примеру, – капканы, рогатки, другие ловушки, яды, наконец, – с тех пор считаем негуманными по отношению к братьям нашим меньшим, поэтому сами и бьёмся, "как рыба об лёд"– с чистой совестью и на свободе.
Природа посылает нам испытания, которые нам предоставляется преодолевать в мере своего комфорта. Цивилизованные городские люди не привыкли к разного рода неудобствам. Ко всему прочему, говоря о неудобствах, помимо енотов, – комары и мошкара, особенно в летний период также доставляли нам неудобства. В этом случае решение нашлось куда проще. Из тонких деревянных планок я соорудил рамки по размеру оконных проёмов, натянул прочную мелкоячеистую капроновую сетку на них и установил защитные сетки на окна. Хоть здесь было что-то сделано!
Ещё со школы известно, что развитие событий в динамике литературного произведения начинается с, так называемой, – завязки. Именно, той самой завязкой послужил тот самый момент, когда по чьей-то небрежности капроновая сетка окна была разрезана по неосторожности или ещё как-то. С этого всё и началось…
Ту зловещую ночь буду помнить всю жизнь. А проснулся я среди ночи от какого-то непонятного шуршания. В предчувствии недоброго, осторожно поднялся с постели и в темноте стал прислушиваться к незнакомым звукам, озираясь и пытаясь сквозь ускользающий сон определить их источник. Ничего толком не поняв, зажёг малый свет. Ничто не вызывало подозрение. Лишь лёгкое колебание плотной занавеси на окне возбуждало тревогу непонятного дурного предчувствия. Осторожно подошёл к занавеси. Что-то большое, невидимое скрывалось за ней, давая о себе знать её колебанием. Ничего нельзя было разглядеть через материю.
Мне не привыкать к решительным действиям. В жизни было много всего, чтобы привыкнуть к разного рода неожиданностям. Превозмогая страх и неопределённость, медленно подошёл к занавеси и осторожно стал её отодвигать…
От увиденного, у меня застыла в жилах кровь и я физически ощутил шевеление волос на голове. В буквальном смысле. Такое чувство мне пришлось испытать по разным обстоятельствам несколько раз в жизни до этого. И каждый раз это было связано с мгновенным и неожиданным испугом.
Видение промелькнуло так быстро, что я не успел даже вскрикнуть. Отодвинув занавесь, я только лишь успел на мгновение увидеть, как две здоровенные серые крысы на подоконнике, при моём появлении в мгновение разделились телами. Одна выпрыгнула через разрез сетки в открытое окно наружу, а другая – молнией спрыгнула с подоконника и кинулась через проём двери на кухню и исчезла где-то там невидимая уже для меня. Видимо, они испугались похлеще чем я. А может быть это был их апробированный приём – в случае опасности пуститься врассыпную, сбивая погоню со следа?
За что же такое наказание?! И это мне, который не говоря уже о крысе, – от маленькой мышки приходил, мягко говоря, в смущение. А другими словами – вспрыгивал на стул и кричал благим матом о помощи. А тут такое!
Делать было нечего. Надо было досыпать. Я так посчитал: та, что сбежала – уже не вернётся, да, если и так, то через закрытое окно она внутрь не попадёт, а та, что на кухне – подождёт до завтра. И я отгородился от неё, плотно закрывши кухонную дверь.
Утро вечера мудренее. Оно и наступило. Я ушёл на работу, успев предупредить своих домочадцев о введении комендантского часа, а другими словами – о мерах предосторожности на кухне. Конечно, на кухню в тот день никто не заходил…
Вернувшись под вечер, предупредительно постучав в закрытую кухонную дверь и не получив ожидаемого приглашения – Входите, – потихоньку её отворил. Всё было также. Внимательно осмотрев кухню, и увидев некоторый беспорядок на холодильнике, понял, что кто-то пытался навести там свой порядок. Значит, сделал я вывод, ОНО ещё там. Да, и куда было ЕМУ деваться?!
Надо было что-то делать. В соседнем с нашим доме, который я патронировал, оказывая услугу соседу-китайцу, уехавшему на "лёгкие хлебА" и доверившему мне заботу о его доме в общей сложности на протяжениe тринадцати лет, проживали "мои" жильцы. К ним-то я и обратился за помощью. Кратко обрисовав ситуацию и сославшись на мою неспособность непосредственно заняться делом во имя торжества моей чести, совести, достоинства и по религиозным соображениям, попросил их помощи посодействовать мне в этом. А проще – жестоко покарать нежданного гостя. В плен не брать и бить на поражение. Расписываясь в своей недееспособности, я слукавил по всем пунктам – стыдно было признаться в своей боязни.
Они откликнулись сразу, как будто этого и ждали, чтобы лишний раз пощекотать свой кураж и получить адреналин от охоты на зверя. Это им показалось заманчивым, не говоря уже о том, чтобы уважить меня.
И вот они явились – бесстрашные и ретивые. Двое здоровых парней с одинаковыми именами – Саша, а с ними ещё один – третий, вообще здоровенный громила, выделяющийся даже на их фоне своим экстерьером, по имени Гордон – гора мышц, громовой рокочущий голос с бесстрашием во взоре с высоты своих, наверное, двух метров, он озирал всё вокруг с чувством безусловного превосходства победителя. А до этого, между прочим, успевшим поучаствовать в девяти войнах, в разных точках земного шара, где он с такими же наёмниками принимал участие в вооружённых конфликтах. Вот такие, вот, три богатыря вломились на мою кухню. В положительном исходе операции окончательного решения крысиного вопроса я не сомневался.
Закрыв за ними кухонную дверь снаружи, я превратился в слух. Поначалу из-за двери раздавались приглушённые голоса. Видимо, вырабатывалась стратегия и производилась рекогносцировка местности. Затем послышалась канонада, предшествовавшая боевым действиям и, наконец, как гром среди ясного неба – грохот и крики. Это продолжалось недолго. Дождавшись окончания битвы и последовавшего затишья, я приоткрыл дверь и моему взору предстала картина полуразрушенной кухни со стоящими на ней бойцами. Вид их выражал полнейшую растерянность и озабоченность. По их показаниям я только и смог понять, что "попытка-не пытка" оказалась всё-таки пыткой и, к тому же, только лишь для них, в конечном счёте не увенчавшись успехом, так как вещественного доказательства с представлением тела жертвы у них не было. Никто толком не мог сказать, куда ОНО девалось – было и испарилось. Зато моя кухня представляла собой жалкое зрелище со следами побоища от их швабр и метёлок, которыми они были вооружены и которые они использовали со всей энергией их страсти, чтобы успешно завершить операцию. Вся кухонная мебель и плита находились в хаотичном беспорядочном состоянии и были сдвинуты со своих обычных мест, электрический выключатель на стене был сломан, панель от холодильника была оторвана, на полу лежал мусор, неожиданно откуда-то взявшийся. Беспорядок на Бородинской панораме, отображающую битву с войсками Наполеона в исполнении художника-ваятеля Франца Рубо был менее очевиден, чем беспорядок на безымянной панораме моей кухни, исполненной моими дорогими художниками-валятелями.
