Kitabı oku: «Цзи», sayfa 2
– Едем в Инчжоу, – объявила девушка, положив трубку. – Отсюда часа полтора. Там у Алана свой отель, он обещал прислать туда охрану на всякий случай. Сможем спокойно отдохнуть, а завтра Го сам приедет заберет шкатулку.
– У вас в Народной Республике всегда так весело? – усмехнулся Андрей. – На Новый год принято друг друга взрывчаткой забрасывать?
Стася в растерянности покачала головой.
– Как тебя отблагодарить? – спросила она спустя какое-то время. – Ты спас и шкатулку, и меня.
– Мой персональный цирк всегда к твоим услугам, – поклонился Огневский. – Выпить бы чего-нибудь… И покрепче. – Огневский машинально потер шрам.
– Сделаем, – улыбнулась девушка. – Вот это навыки, ты настоящий детектив! Вас правда такому учат в разведке? Ну или где там…
– Учили, – кивнул Андрей. – А я даже там выделялся… Это, видимо, с рождения. Чувства обострены, а мозг моментально цепляется за каждую мелочь, все хоть немного нестандартное. Задолбался я уже с этим, если честно… Потому я и не против сейчас принять на грудь. Пара стаканов вырубает этот проклятый радар. Хотя бы на время…
Огневский остался без рюкзака – забирать его из отеля нельзя. Вполне возможно, что тамошний консьерж замешан в деле, пропустил же он к Бояну убийц…
Хорошо хоть, Андрей был опытным скитальцем – рюкзак у него в Китае уже воровали, а потому документы и деньги он всегда носил в «ксивнике», нашейном кошельке под одеждой. Так что в неизвестном городе осталось лишь кое-что из шмоток да пара книг.
Стася выжимала педаль, до Инчжоу добрались довольно быстро.
Отель, принадлежавший Го, назывался аж «Цюрих» и был на порядок лучше «Чанбайшаня». По звонку от владельца Огневскому выделили целый двухкомнатный номер, и снова – с большим балконом. Похоже, в этой части Китая на них особая мода.
Часов после девяти вечера в дверь номера постучали.
– Вот! – провозгласила Стася, входя в комнату.
В руках она держала пузатую бутылку с золотыми иероглифами. Ни одного из них Огневский не знал.
– Лучшее, что здесь есть, – торжественно подняла она неведомый напиток. – Если байцзю, здешняя водка, – это слишком жестко, а вино «Великая стена», наоборот, кислый компотик, то вот эта штука в самый раз. Вроде портвейна, крепкая и терпкая!
Они сидели на балконе, над огнями ночного Инчжоу. Город был похож на все прочие в Китае – огромные здания, ядовито-яркая реклама. Но тут неон растворялся в гладкой воде каналов – начиналась сеть великих рукотворных рек, построенных еще в древности и соединяющих центр Китая с морем.
Было довольно прохладно, Стася достала из шкафа запасное одеяло, большое и белое. Смешно завернулась в него вместе с креслом, на котором сидела. А Огневскому на температуру, как и на все на свете, было плевать. Он даже снял пуховик и повесил на спинку стула.
Сначала не чокаясь выпили за покойного Бояна. Но Стася не умела долго грустить, траурный настрой быстро улетучился.
Они и не заметили, как бутылка неведомого напитка опустела наполовину. Девушка зарумянилась и блестела черными глазами.
– Ой, а это что? – наклонилась она и что-то подняла с пола.
Андрей обернулся, увидел, что его куртка сползла со стула, упала, и из внутреннего кармана вылетел ярко-красный квадратик картона.
Сербка подняла карточку – на алом фоне оттиснут золотой иероглиф. Она нахмурилась вспоминая:
– «Цзи»?.. Это значит «удача», или что-то такое… Наверно, клочок открытки с добрым пожеланием? «Цзи сян жуи» – «Да будет удача».
– Ах вот как это читается! – сказал Андрей. – Друг подарил на память… Чуть не потерялась, елки-палки.
Он взял алую открытку из Стасиных рук, матово белевших в полумраке. Убрал в карман, закрыл его на липучку.
– Значит, Китай для тебя это удача? – улыбнулась девушка.
Андрей пожал плечами, но Стася, провозгласила:
– Обожаю эту страну, хоть здесь и нелегко… – У нее была забавная привычка говорить с пафосом, не поймешь: это она иронизирует или всерьез. – Вот ты здесь уже целый месяц. Почувствовал, что такое для тебя Китай?
Андрей вдруг понял, что они говорят не по-английски, а по-русски вперемешку с сербским. Хмель здорово помогает сближению народов: то ли у Стаси развязался язык, то ли Огневский вспомнил былые уроки, но теперь они неплохо понимали друг друга.
– Не знаю… – честно ответил он. – Не разобрался пока.
Стася не поддалась его занудству:
– А для меня Китай – это новый мир, новая жизнь! Я попала в Китай восемь лет назад, еще девчонкой, родители привезли. Тогда в Инчжоу были в основном одноэтажные трущобы, рядом большая помойка, за ней рисовые поля… А теперь, посмотри вокруг! – Она обвела рукой лес высоток в неоновом мареве. – Как в фантастическом фильме! Китай – это будущее, оно наступило. Скоро Америка с Англией окажутся глухой окраиной мира, а центр всего будет здесь, в Народной Республике. Будущее наступает сейчас, и я хочу быть тут, хочу участвовать в этом, уже участвую!
Огневский впечатлился. Типично славянская черта – прикрываться иронией, а внутри гореть какой-нибудь страстной идеей о светлом будущем.
– Знаешь… – проговорил он медленно, осушив бокал. – Пожалуй, и для меня Китай – это своего рода новая жизнь. Только… это жизнь после смерти.
Она удивленно подняла черные брови, а Огневский заговорил, медленно, чтобы сдержать внезапное возбуждение. Стасина склонность к пафосу и откровениям заразила и его.
– Все, чем я жил, погибло. У меня была любимая работа, где я чувствовал себя воином и мужчиной. Была родная страна, которой я служил. Была женщина, с ней я хотел быть до конца. А теперь… – Он поежился, хотя холода не чувствовал. – Воевать я больше не могу. – Он коснулся пальцами шрама. – Для страны я преступник. А женщина… ее тоже больше нет. Моя жизнь закончилась. Я умер и попал непонятно куда… – Он обвел рукой сверкающие небоскребы и огни пагод, расквашенные в воде пруда. – В какой-то странный загробный мир…
Даже сердце у Андрея забилось быстрее: впервые высказал то, что накопилось за долгое время. Увлеченный своим монологом, он не сразу заметил, что Стасино одеяло сползло на пол, а кресло опустело.
Он почувствовал затылком ее теплое дыхание. Длинные пальцы скользнули по его волосам, обжигая, коснулись шеи, нырнули под воротник.
Часть 1. Осколок. За Стиксом
За месяц до этого Огневский глядел через лобовое стекло в сумерки морозного утра.
Ехали по льду, ветер бросал на стекло колючие снежинки. Из Владивостока выбрались на рассвете, скатились с галечного пляжа на белое замерзшее море. Позади, на востоке, медленно светлело, вдоль берега мерцали желтые городские огни. Шины зашуршали на льду, присыпанному снегом. Старый японский джип бодро побежал прочь от берега, через замерзший залив.
На дворе был декабрь 2007-го, мост на ту сторону еще не построили. Если объезжать залив по дорогам, потратишь пару лишних часов. Куда веселее махнуть напрямую, по замерзшему морю, главное – не угодить в трещину или полынью. Каждый год несколько машин и пешеходов, решивших срезать по льду, проваливались в холодную пучину…
Но Вовка, сидевший за рулем, был человек бывалый, и не боялся. А Огневскому было все равно.
– Красиво… – проговорил Андрей, очнувшись от полудремы, когда половина пути по ледовому полю была позади.
Рассвет у них за спиной разгорался, лед стал розоватым от его холодных лучей. Андрей обернулся: Владивосток таял в рассветной дымке. В серых прямоугольниках домов, разбросанных по невысоким хребтам, гасли последние утренние огоньки.
– Гонять по льду – мое любимое зимнее развлечение! – рассмеялся Вовка. – Жаль, что ты уезжаешь. Мы бы еще на острова прокатились… Надолго покидаешь нас?
– Не знаю… – отмахнулся Огневский. – На границе китайцы ставят визу вроде на месяц. А там видно будет. Поеду дальше, в Индию или еще куда… Боюсь, что назад в нашу ледяную отчизну дороги мне не будет. Прокуратура позаботилась.
Рассвет вошел в полную силу, лед под колесами стал багровым, в небе горели ало-оранжевые облака.
«Прямо прощальный салют…» – усмехнулся про себя Огневский.
Последний привет от Родины неприкаянному сыну – то ли герою, то ли преступнику, а на самом деле просто раненому, потерянному, очень усталому человеку двадцати четырех лет.
После ранения в голову Огневский долго болел. А когда более-менее оправился, наконец выписался из госпиталя и комиссовался, решил уехать из Москвы туда, где вырос, на Дальний Восток. Но домой на Сахалин возвращаться не хотелось – там лишь отец с мачехой, которых Андрей избегает, да могила матери. В нынешнем тоскливо-потерянном состоянии на родной остров лучше не соваться, станет только хуже.
И Огневский взял билет до Владивостока, о котором у него сохранилась пара добрых воспоминаний из юности. Позвонил Вовке Брагину, старому другу, тоже сахалинцу, но недавно перебравшемуся в столицу Дальнего Востока.
Когда им с Огневским было по шестнадцать лет, они, бунтуя против цивилизации в целом и родителей в частности, неделями вместе ходили в походы по диким углам родного острова. Пару раз едва остались живы после ночевок посреди тайфуна и встреч с медведями, что только укрепило дружбу.
С тех пор Вовка перебрался в крупный город, где работал в каком-то институте, занимался непонятными и никому особо не нужными исследованиями. Но все свободное время по старой привычке скитался по дикой природе.
Он очень обрадовался звонку давнего приятеля:
– Приезжай конечно! Вспомним молодость.
В итоге на четыре месяца, с сентября по конец декабря, Огневский стал спутником Вовки в его скитаниях по Приморью. Потерял счет горам и пещерам, которые они покорили вместе, разбитым дорогам, которые прошли и проехали, скалам, с которых поначалу, когда было еще относительно тепло, прыгали в студеное море.
И первое время бродяжничанье вдоль океана помогало погасить боль и тоску. Но увы, срок действия у этой анестезии оказался недолгий.
Постепенно Андрей начал скучать, а больные воспоминания вернулись, едва ли не с большей силой. Впрочем, деваться было все равно некуда. Старая жизнь погибла, а устраивать новую нет ни сил, ни желания. Он продолжал путешествовать по краю, иногда и без Вовки, которому, в отличие от Андрея, временами нужно было ходить на работу.
Но вот однажды в декабре Огневский, завершив очередной одинокий маршрут, выбрался из заснеженного распадка к таежному поселку. Впервые за три дня он оказался в зоне действия мобильной связи, и на телефон пришло оповещение о том, что звонил отец. Настойчиво, уже четыре раза.
Андрей удивился. Отношения с родителем у него были специфические: после нескольких лет скандалов отец и сын сошлись на «вооруженном нейтралитете», постепенно перешедшем во взаимное игнорирование.
Если Огневский-старший пытается выйти на связь – явно случилось что-то из ряда вон.
– Привет, – сказал отец, когда Андрей перезвонил, стоя на перроне в ожидании электрички в город.
Голос был как всегда: уверенный, прямой, слегка угрюмый и, конечно, с приказной ноткой. Сразу слышно, что говорит потомственный военный и командующий ракетной частью. – Как ты?
– Никак, – честно ответил Огневский, глядя, как лохматые снежинки, предвестники грядущего бурана, медленно ложатся на рельсы.
Полгода назад, узнав о ранении отпрыска, отец приехал навестить его в московском госпитале. Но проявлять сочувствие у него получалось плохо, даже когда старался, – не тот характер. Андрей же был в полной апатии и даже особо не запомнил того короткого визита. Отношения быстро вернулись к статус-кво.
– Что случилось? – теперь спросил сын.
– Случились серьезные проблемы. У тебя, – ответил отец. – Ты где сейчас вообще?
– Деревня Кузнецово, Лазовский район Приморского края…
Огневский-старший сердито хмыкнул.
– Пока ты шляешься по гребеням, военная прокуратура готовит на тебя дело. Что-то о хищении… Рассказывай, чего там натворил?
Андрей вздохнул.
– Ничего. Честно. Поссорился с кем не надо.
Отец тихо выругался.
– В общем, – сказал он, – тебя скоро объявят в розыск по подозрению. Мы с Колей, конечно, постараемся тебя прикрыть, – Колей звали дядю Андрея, крупного военного дипломата, – но если не хочешь сидеть в СИЗО, тебе надо уехать из страны. Есть три дня, не больше. Ты в Приморье? Тогда дуй в Китай, это оттуда недалеко. Или в Таиланд, там, говорят, тепло. Деньги нужны?
– Нет, – ответил Андрей.
За время службы он и правда кое-что скопил, а потеряв аппетит ко всему на свете, тратил теперь очень мало.
– Я переведу на твой счет, – отрезал отец. – Собирай манатки – и мотай за бугор, понятно? Мне еще сына-зека не хватало!
– А я думал, ты за меня переживаешь, – угрюмо пошутил Андрей. – Ладно, я понял. Три дня так три дня.
И вот они катили по белому льду в сторону китайской границы. Два дня миновало, начинался третий – завтра, наверно, начнут искать. Но Огневскому было все равно, терять в любом случае нечего. Но раз обещал отцу «дуть за бугор», придется дуть.
Мерный шелест резины по льду сменился рычащим хрустом – машина пересекла залив и снова выбралась на сушу. По галечному берегу въехали в пустынного вида поселок. Пара лодок, вытащенных на сушу, пара бетонных строений да низкие деревянные дома, темные от морской сырости.
«Что ж, ледяной Стикс пересекли», – иронически подумал Огневский.
– Полуостров Песчаный, – объявил Вовка, показывая рукой на зимний пейзаж. У Брагина было добродушное обветренное лицо и веселые карие глаза. – Формально эта территория считается одним из районов Владивостока и слывет глухоманью. Но на самом деле мы въезжаем в сказочные места! Отсюда и до самой границы уникальный природный регион. И флора, и фауна, каких больше нигде нет на свете… Да ведь здесь водятся одновременно амурский тигр и дальневосточный леопард! Я москвичам рассказываю, что у нас здесь леопарды есть, – не верят, болваны! А его ареал именно здесь, на юге Приморья, среди сопок и деревень вот этих. Самый крупный из леопардов в мире, голубоглазый, пушистый, такое чудо! Мы вообще живем тут в стране чудес!
– Бог слишком плотно нашпиговал Россию чудесами, – философски заметил Огневский, – оттого и мучаемся. Передоз.
Вовка рассмеялся.
Остановились у автовокзала в поселке Славянка. Через полчаса отсюда должен отходить автобус в городок Хуньчунь китайской провинции Гирин. Огневский выскочил из машины на мороз, добежал до кассы, купил у хмурой толстой тетки билет.
Вовка отказался сразу уезжать:
– Чего ты будешь мерзнуть в этом вагончике? – Он кивнул на неприметное здание автостанции. – На улице минус двадцать с ветром… Посидим, чай в термосе есть.
Они ждали в машине, пили сладкий чай, вспоминая свои путешествия. Андрей смотрел через запотевшие стекла наружу. Яркий рассвет догорел, наползли вечные приморские облака. Славянка, популярный летний курорт, была зимой пуста, холодна и уродлива.
Прибыл китайский автобус с большими красными иероглифами на бортах. Огневский вышел из машины, закинул на спину рюкзак, на прощание пожал другу руку.
Вовкин джип покатил обратно, а Огневский стоял и ждал перед закрытыми дверьми автобуса – водитель запер машину и куда-то исчез.
– Мать вашу, – прошипел сквозь зубы худощавый парень чуть постарше Огневского, единственный, кроме Андрея, пассажир. Из-под серой шерстяной шапки выбивались тонкие рыжие локоны. – Совсем с ними околеешь! Уже время отправляться, куда этот козел делся?!
Огневский протянул парню термос с остатками горячего чая, выданный на прощание Вовкой.
– Гребаная страна, – проворчал парень, жадно прикладываясь. – Даже когда уезжаешь отсюда, заставляют тебя помучиться!
– Вроде это китайский автобус? – пожал плечами Огневский.
Парень только горько усмехнулся:
– Никогда, сука, сюда не вернусь, никогда!
– Так ты в Китай с концами? – с интересом спросил Андрей.
– Ага, – со злобным торжеством ответил собеседник. – Выучу язык, найду работу, там ее полно сейчас. Никогда в этот проклятый концлагерь не вернусь… Наконец-то свобода!
– Свобода? В Китае? – удивился Огневский. – Там вроде коммунизм… Диктатура пролетариата. Смертная казнь активно применяется, в отличие от России.
– Ну это для китайцев, – отмахнулся рыжий, – а для белых там вольная воля! И куча возможностей! А еще люди хорошие, не то что здешнее быдло.
Андрей вспомнил Вовку и хотел заступиться за соотечественников, но тут появился водитель-китаец. Следом за ним – две русские тетки с большими холщовыми сумками.
– Васенька, ты постарайся в этот раз побыстрее посты проскочить, – сказала китайцу одна из них. – Фуры вперед не пропускай, а то полдня опять простоим.
– Халасо, халасо, – проговорил в ответ водитель со смешным акцентом, – попэлобую.
Огневского очень заинтересовал этот китайский «Васенька» и его две знакомые.
– В общем, – обратилась одна из теток к своей спутнице, – сегодня вечером после семи заходи ко мне. Шмурдяк доковырять надо. В этот раз не повезло, много дунсей хреновых подвезли, сволочи. Но ничего, разберем сегодня, а завтра с новой группой помогаек через границу сплавим… Вон у Васи рейс завтра с утра, на этой же чиче. Да, Васенька?
– Утэлом, да, – подтвердил китаец.
Андрей слушал как зачарованный. Казалось, эти трое были из какой-то сказочной гибридной страны, смеси России с Китаем.
Сел в дальнем конце салона у заиндевелого окна. Рыжий парень пристроился рядом, все еще не выпуская термос.
– Челноки… – презрительно кивнул он в сторону теток, видя, как разглядывает их Андрей. – Гоняют через границу тонны всякого барахла. Мы же свои носки и ложки не умеем производить…
– Мальчики, вы когда назад? – обернулась к ним одна из теток. – Можем договориться на хороших условиях: мы вам бесплатную гостиницу на две ночи, а вы по двадцать кэгэ перекинете на обратном пути.
– Это как? – не понял Андрей.
– Да вот так, – женщина даже развела руками, удивляясь его невежеству, – каждый гражданин России имеет право привезти из Китая до двадцати килограмм груза без налогов. Мы тебе гостиницу оплатим, а ты нам через пост две сумки пронесешь. Заодно поможешь дамам, вон здоровый какой!
– Это называется «быть помогайкой», – проворчал рыжий парень, отвернувшись от теток. – Гостиницы для них по знакомству почти бесплатные, на налоговой льготе зарабатывают…
– Ну так что? – не сдавалась торговка.
– Я в Россию никогда не вернусь! – гордо бросил ей рыжий.
– А меня обратно не пустят… – вздохнул Огневский.
Почти час китайский Васенька гнал автобус через пустынные поля южного Приморья. Ледяное море осталось позади, сопки, покрытые голым зимним лесом, серели на фоне белого неба. Желтая трава перебивалась пятнами снега.
– Как тебя зовут? – спросил рыжий, когда они подъезжали к российскому погранпосту.
– Андрей.
– Сева, – представился собеседник. – Слушай, Андрей, я на границе первый пойду, ладно? Очень боюсь, что меня не выпустят, я в госорганах когда-то работал. Ох, лишь бы не стали допрашивать, гады. Боюсь, аж не могу терпеть. Нужно, чтобы поскорее все это кончилось…
– Давай, – пожал плечами Огневский.
– Я был-то там мелкой сошкой, можно сказать, кофе приносил, – стал без приглашения развивать тему Сева. – Хрен пробьешься выше без блата в этой проклятой стране. Еще и обращались как с дерьмом… Потому и хочу свалить отсюда.
«Мне бы твои проблемы…» – подумал Андрей, отворачиваясь к окну, вспоминая про военную прокуратуру. Сева наконец отдал опустевший термос, Огневский засунул его в боковой карман рюкзака.
Автобус притормозил у пропускного пункта. Андрей и Сева встали в очередь посреди холодного пустого помещения. Путешественники по одному перешагивали толстую желтую линию, подходили к будке и давали паспорт пограничнику.
– Ох, точно не выпустят… – все бормотал Сева. – Сейчас уведут в допросную, будут в глаза лампой светить и провоцировать! Не страна, а зона, блин, любой отъезд считают попыткой побега!
Наконец пришла его очередь. Парень запинаясь зашагал к будке паспортного контроля. Усталого вида молоденький сержант шлепнул ему печать в загранпаспорт, не сказав ни слова. Облегченный выдох Севы был слышен даже с расстояния в пять метров.
Огневский в раздражении развел руками. Хотелось подойти к сержанту и настоять: «Ну помучай его хоть немного, он мне все уши прожужжал!»
Теперь очередь Андрея. Перешагивая роковую желтую линию, Огневский подумал, что скорее уж его самого могут из страны не выпустить. Прокуратура могла сработать быстрее, чем за три дня…
Сержант даже не взглянул на Огневского, поставил в девственно-чистый загранпаспорт первый штамп. Тот был в виде забавного маленького грузовичка – пересечение наземной границы.
Когда снова сели в автобус, Сева был чуть ли не в экстазе, зеленые глаза с красными жилками сверкали от радости.
– Все… Свобода, свобода! – бормотал он.
Проехали несколько километров нейтральной полосы, прибыли на китайский пост. Тот был раза в два больше российского, сверкал свежей белой краской и огромными красными иероглифами на стенах. Сева с восторгом глядел на громадный портрет Мао Цзэдуна над входом – тоже, видимо, бывший для него символом «свободы».
Огневский вошел вслед за спутником через большие стеклянные двери.
– Видза н-нада?! – раздался совсем рядом женский голос с сильным китайским акцентом.
Андрей аж дернулся от неожиданности – это из какой-то двери высунулась совсем молодая китайская девчонка в черном мундире и с пачкой визовых анкет.
– Н-нада! – бодро ответил ей Огневский.
Через пять минут ему в паспорт наклеили серый прямоугольник с изображением Великой Стены и сроком пребывания в один месяц.
– Ого, – поразился Сева, когда они стояли в очереди к китайскому пограничнику, – это же категория F, бизнес-виза! Их вообще не положено на границе ставить. Ух, беспредельщики! – Его лицо расплылось в улыбке умиления. – Обожаю КНР!
Мордатый китайский военнослужащий в смешной ушанке и огромном зеленом бушлате шлепнул в паспорт Огневского печать о прибытии.
«Так вот ты какой, Харон…» – подумал Андрей.
Снова сели в автобус.
– Все, дальше только добрый Китай! – радовался Сева.
Метров двести ехали вдоль сетки пограничного ограждения. Андрей смотрел на ту сторону, где тянулась нейтралка, а за ней – российская территория. Пустые, покрытые снегом поля.
Что ж, удалось выскочить – следственный изолятор теперь, видимо, не светит. Из родной страны удалось-таки смыться.
«Кем-кем, а беглым преступником я еще не был», – вздохнул Огневский.
Сева все что-то оживленно говорил, снова вспоминал свои обиды на родину, твердил, что к людям там относятся, как к скоту. Уже и не такой глупой стала казаться эта болтовня…
Но как-то противно было злиться на место, где ты родился и вырос. Где живут друзья и похоронена мать. Это словно унижать самого себя – таким, как Сева, может, и нравится, но Огневскому от подобных мыслей становилось мерзко.
Он грустно улыбнулся и махнул рукой заснеженным пустошам на той стороне забора: «Счастливо! Еще увидимся».
Так в последние дни 2007 года Андрей Огневский впервые попал в Азию.
На китайской стороне были те же поля и сопки, что в Приморье. Скоро начался город Хуньчунь – большой, людный, несуразный. Между цветных иероглифов, пылавших на серых домах, попадались и надписи на русском, со смешными ошибками: «Алтека», «Ристаран»…
– В Хуньке я не останусь, и тебе не советую, – бросил Сева, отворачиваясь от окна при виде кириллицы.
Они вышли в переполненное здание автовокзала. Остро пахло краской и почему-то красным перцем. Вокруг гудела толпа китайцев в одинаковых черных пуховиках.
– Хуньчунь – это почти Россия… – продолжал Сева. – Такое же свинство… Надо брать автобус до Яньцзи, там уже все по-человечески, по-китайски, и ж/д вокзал есть, на поезд до Пекина или Шанхая оттуда можно запрыгнуть. Вон касса, пошли!
Он опять начал что-то говорить, на что-то жаловаться…
Но его голос потонул в криках китайцев – на платформе неподалеку народ шумно грузился в большой автобус. Толстый кондуктор с пачкой билетов махал руками, видимо, зазывая пассажиров. Загудел мотор, машина двинулась, но люди все еще запрыгивали на ходу.
Огневский умел двигаться очень быстро. Метнулся к платформе, проскочил в закрывающиеся двери автобуса.
Удивленное лицо Севы, все еще что-то говорившего, мелькнуло за окном и исчезло, автобус покатил прочь.
Огневский улыбнулся пораженному кондуктору, уселся на свободное место возле какого-то деда в ушанке. По крайней мере, от нытья и жалоб удалось избавиться. А куда он теперь едет – не все ли равно?..
