Kitabı oku: «Грани», sayfa 2

Вернулось оно всего лишь однажды, на мизерное мгновенье, год спустя, так же летом, но в райцентре, Мишка толкался с ребятами у военкомата, а навстречу с коляской шла Ленка, Санина вдова, с цветущей улыбкой без какой-либо доли горести в лице, словно всю эту скорбь и обиду разделили между собой дед, Тонька и он, ну и само собой Саня, в том ночном пожаре…

ПРОГУЛКА

– И носит же вас ночами под дождем, – Ильич проворчал что-то себе под нос, но Мишка не рискнул переспросить, – Башмаки снимай! Только стружку с вечера замел, сейчас замочишь пол, потом скобелем не отодрать.

Мишка наклонился развязать шнурки, с волос и с носа на пол полились ручьи, на сухом полу сразу же расцвели яркие рыжие пятна, капельки воды в древесной пыли остались причудливыми шариками и раскатились перед входом.

– Рассказывай, че не спится, чего домой не идешь? Набедокурил чего?

– Нет, – спокойно ответил парень, – Разговор есть.

– Михаил, – Ильич сделал суровое лицо и посмотрел на ходики над окном, – Почти три часа, за окном ночь и ливень, об чем говорить? – дед умышленно коверкал слова и строил фразы на старый деревенский манер, показывая тем самым Мишке свое недоумение.

– Де, а откуда у Романовых Волга?

– Какая Волга? Черная, Победа что ли? – Ильич замер, прикрыл глаза, – Так Петька то войну прошел, к годовщине какой-то вроде и дали. А что тебе до нее?

Дед прошел по мастерской до темного угла, растворился в легком полумраке, потом раздался щелчок, и на столе загорелся зеленоватыми светом старый светильник.

– Чайник ставь, че как истукан встал? – дед дал Мишке команду, а сам стал рыться в шкафчике над столом, – Петруха тот славный воин, он раненый сам был, а умудрился на себе полвзвода вынести с поля боя под Минском.

– Де, так он ведь меньше меня, кого он снести мог, разве что козлят?

– Не Мишаня, тут ты не спеши с выводами, рост еще не показатель крепости, а во время боя, так, поди, первая крепость это дух. Вот не сломило Петро то, что его парней положило, что сам подранен, что немец кругом, а он наоборот, ребят спас, вывел, и позицию удержал, за то и отметили его наградами да автомашиной с гордым названием «Победа».

– Да, машина хорошая.

– А тебе-то че она далась? Че заладил, машина да машина?

– Де, я ж знаю, Серега завтра поутру к тебе прискачет, расспросы вести начнет.

– Михаил, – Ильич строго посмотрел на парня, а руки все так же продолжали разбирать могучим пальцами сухие травинки из газетного измятого свертка, который дед достал из шкафчика.

– Алексей Ильич,– парень, выдерживая тон, ответил деду.

– Что сотворил? Выкладывай!

– Не, деда, все хорошо, ни че не сотворили.

– Помню я твое это «хорошо», в котором мало че хорошего. Расхайдокали машину Петрухе?

– Деда, чистенькая, целая, стоит с гараже под брезентом, – Мишка сделал паузу, Ильич всыпал размятые травы в большую глиняную плошку с широкими краями, потер друг о друга ладони, поднес их к своему лицу, шумно втянул воздух и только после отряхнул руки от остатков травы о рушник, висевший под шкафчиком, – Мы только до совхоза доехали и дождь пошел, сразу назад вернулись, на водонапорке помыли ее и в гараж, так что волноваться причин нет, но вот побелку на шины навести не успели, заметит, как пить дать, утром жди участкового.

– Погоди, так этому засранцу годов одиннадцать, не больше, а он уже машину дедову катать ночами надумал!

– Де, ты про Филипка что ль? Так я не с ним, мы с Алькой.

Дед поставил обратно чайник на электроплитку, потер рукой нос и присел.

– Вот те оторва выросла! – Ильич накрыл плошку аккуратной дощечкой, походившей на крышку со смешной ручкой из корявой веточки, – Точно все хорошо?

– Де, даже лучше чем было.

– А чего сразу ко мне и издали заходить начал?

– А к кому мне еще?

– Странный ты Мишка тип, у него три брата под боком почти год в год – одна соображалка на всех, а он мне, деду старому хвалиться пришел!

– А я не хвалиться, – насупился парень, – Я эмоциями, чувствами поделиться. Че я своим то расскажу, как девка, которая младше меня на два года у деда машину угнала, а я под кустами на шухере стоял, как накататься не успели, а я глину с колес отмывал?

– И то верно, – улыбнулся Ильич, – Утром то Петро может и не заметит, да и Серега тоже не с простых. Машина в гараже, цела-целёхонька, мало ли чего дед с контузией наговорит, а то участковому дел нет, как ходить и искать, кто, да где на его машине катался. Максимум покивает и предложит ключи из-под подушки у бабки перепрятать, да внучат крапивой полечить.

Мишка хмыкнул, вытер лицо и руки расшитым причудливым узором с птицами и колосьями рушником, кинул на спинку стула мокрую майку и уселся за стол напротив деда.

– Де, а ты откуда про ключи знал?

– Что знал?

– Ну что они под подушкой у бабки.

Ильич засмеялся, не громко, но откровенно, от всей души, морщинки в уголках глаз собрались в причудливый узор, усы и борода стали двигаться синхронно и необычно, лицо стало напоминать доброе солнышко, которое рисовали в детских книжках

– Давай чай пить, – дед приподнял деревянную крышку с плошки и его лицо окатили клубы пара, он теперь еще больше походил на солнышко из книжки, только в пушистых и легких облаках, – Промерз небось, пока глину то от машины отскребли?

– Мы быстро, я и не успел заметить. – Мишка обхватил плошку куском ветоши и разлил коричневато-зеленую жидкость в две алюминиевые солдатские кружки, – Больше вымок, пока до тебя бежал от Романовых.

– Да не накрывай, пусть подышит, – Ильич долил кипятка в кружки и плошку, а Мишка суетливо вертел в руках деревянную крышку.

По мастерской полетели запахи утреннего ветра, сырые, с тоненькой горечью нотки из сада и со стороны оврага, немного отдавало пылью и сладким вкусом аира, чабреца. На втором глубоком вдохе раскрывались мята и лист смородины, потом их дополняли хвойные и резкие запахи от апельсиновых и лимонных корок и высушенных лесных яблок. Запахи кружились, сливались в новые сочетания и сменялись один за другим, вырисовывая картины, которые Мишка любил больше всего на свете, рассвет, запах росы с луга и тот особый запах сада, когда весь букет ароматов логически и ожидаемо, завершен запахом мокрой древесной коры, медом и парным молоком.

– Мишка, пряник сгрызешь? – Ильич разломил рыхлый плоский буроватый брикет на две части и протянул кусок парню.

– Спасибо, в самый раз! Жрать то охота от воды!

Мишка откусил кусок пряника, звучно хлюпнул чаем и обхватив горячий металл кружки прикрыл глаза, а там, где-то совсем близко, был ливень, летний, теплый, ночной, под которым они с соседской внучкой Алькой все терли белую глину с черной дедовской Победы и весело хохотали.

– Эй, фантазер! – Ильич окликнул парня, – Домой спать пойдешь, или тут останешься?

– Спать? – Мишка дернулся, посмотрел на часы и замер, – Я спать не хочу, но тут останусь, льет зараза, только обсох.

– Спать он не хочет, – Ильич фыркнул с усмешкой, – Ложись на диван да спи, заготовки на пол переставь, в полете еще уснешь. Свет не гаси, а то бабка заглянет, а ты тут, и в темноте, опять переполох устроит.

Мишка, соглашаясь, кивнул, потянул горячего чаю, ухнул, стараясь делать вид, что ему не так горячо.

– Деда, если Серега нагрянет утром…

– Если Серега и нагрянет утром, – перебил дед, – То ты тут спишь, с вечера, заработались мы до темна, а там и дождик пошел.

Мишка улыбнулся, стащил с себя мокрые джинсы, встряхнул их и повесил на спинку стула. Дверь за Ильичом закрылась, с улицы в мастерскую влетела сырость и прохлада, но тут же спряталась, растворилась в легком полумраке, в запахе заваренных трав.

Деревянный диван с высокой спинкой и подлокотниками больше походил на дыбу, а не на место для сна, массивный, громоздкий и мрачный, с потрескавшейся от времени краской, причудливыми резными узорами на спинке. Перекинув заготовки на пол под диван, Мишка бросил в изголовье свою старую клетчатую рубаху, в которой работал в мастерской, стянул с вешалки дедов рабочий халат и улегся, стараясь не шевелиться, чтоб кости не упирались в деревянное ложе.

Как только зеленоватый отблеск лампы растянулся в тонкую ниточку света, Мишку окутала теплая и приятная темнота, немного потянула в какую-то глубину, потом резко остановила, но деревянный диван уже не казался таким жестким и неудобным. Перед глазами промелькнула легкая фигурка Алины, в причудливых цветных брюках, в ярко-желтой майке.

– Выходи! – едва расслышав ее тонкий голос, вздрогнул парень.

Аля стояла в паре метров от Мишки и крутила на пальце блестящие ключи.

– Едем? – ее голос стал отражаться эхом, запутался где-то, был вокруг, внутри, всюду.

Сквозь легкую дремоту парень все еще видел зеленую бледную полоску от светильника на столе, в голове сами собой побежали мысли, рассуждения, выводы, они то наплывали одна за другой, путались, но потом обрывались и замирали, а в финале всего их действа, почти не напрягая сознание, вдруг появлялась маленькая и хрупкая Аля. Это уже был не сон, а картинки недавних воспоминаний, там, на водонапорке, они вдвоем под проливным дождиком, в самом начале испуганные и взволнованные из-за меловой грязи на машине, а потом глупые, резвящиеся в холодной воде.

Дождь бил в лицо сверху, прямой, безобразно крупный, чавкающий жирными каплями. Одежда в одно мгновение стала мокрой, прилипла к телу, набралась воды и сковывала движения. Со лба стекали ручьи, и слипшиеся ресницы мешали смотреть, не давали разглядеть, где еще на машине осталась глина. Мишка от злости и в спешке повернул ручку запорного крана до упора, та щелкнула и пожарный рукав выпрямился как пятиметровый удав, укушенный кем-то за самый кончик хвоста.

– Краску не смоем? – Аля испуганно замерла, глядя на парня.

– Это старая краска, ее так просто не смыть.

– От того, что она старая я и боюсь.

– Еще немного и все, – Мишка потянул ручку обратно и рукав переломился в нескольких местах, выплевывая остатки ледяной воды, – Садись в машину!

Девушка забежала со стороны водительского места, резко остановилась, дернулась в другую сторону и пропала из виду.

– Я шлепнулась! – глухо донеслось из-за машины, – Вся в грязище, хоть в багажнике езжай.

– Там чище, чем в салоне, – усмехнулся Мишка, – Покажись! Ни че, сейчас отмоем!

Ледяная струя из пожарного рукава чуть не сбила Альку с ног, та едва успела схватиться за поручни металлической лестницы.

– Эй! Она же ледянющая! Я под дождиком ототрусь, – недовольно буркнула девушка, – На себя посмотри, как в машину полезем?

Мишка опустил глаза вниз, джинсы были в разноцветную крапинку, от синевато-черного до серо-коричневого, туфли блестели от липкой грязи, шнурки едва были различимы в местах, где им положено быть. Парень вновь потянул ручку крана, холодная вода напором снесла с обуви грязь и потеки на джинсах.

– Дурак! Она холодная, сляжешь потом с простудой! – возмутилась Аля, – Пошли под дождь, вон с крыши по водосточке гонит хорошо, дождик теплый.

В паре метров от машины стоял сарайчик насосной, с небольшой и пологой крыши свисал обрывок ливневой трубы, судорожно шатающийся на подвязанном куске проволоки от напора падающей дождевой воды.

– Пошли, – Мишка неохотно бросил пожарный рукав, и пошел за девушкой.

На небольшом пяточке под ливневкой были разложены осколки красного кирпича, отполированные водой, струя с крыши падала на них, разлетаясь салютами брызг, образуя причудливый водный цветок.

– Я первая! – влетая под струю, выкрикнула Алина.

– Попробуй! – Мишка сделал шаг вперед и закрыл собой проход к площадке из кирпича.

Девушка попыталась оттолкнуть его, но на скользкой глине покатилась назад сама, ноги запутались и едва успев вцепиться в рукав куртки парня, она повисла перед ним.

– Не ушиблась? – Мишка подхватил ее второй рукой, и словно куклу, но чуть больше ростом, чем обычно, поставил перед собой на кирпичный пяточек.

Труба предательски качнулась сильнее, струя воды шмыгнула на Мишку, но отразившись от кожаной куртки, брызгами окатила девушку.

Алька стола и не шевелилась, Мишка попытался ее отдернуть, но она словно проросла, словно стала тяжелее его, и ее рост это просто обман, иллюзия.

Она, не поднимая рук, сделала в его сторону полшага, прижалась к мокрой куртке, и стала расти вверх. Острый подбородок и приподнятый курносый носик стали ближе к его лицу, замерли, качнулись, широкие и мокрые крылья ресниц порхнули и открыли два огромных глаза. Мишка замер, он не ощущал уже тяжести и касания на своих руках, Алька словно парила перед ним, снова потянулась и замерла.

Две жирные дождевые капли повисли на реснице и сверкали, отражая в себе свет далеких фонарей у дороги, потом они слились в одну, капля стала еще больше, вздрогнула, покатилась вниз по щеке, вильнула по складке у носа и застыла над верхней губой. Мишка неловким касанием своих губ поймал эту каплю, легко и почти незаметно задел верхнюю губу девушки и капля словно переползла, растягиваясь после разорванного касания их губ, оставаясь тонким хрустальным мостиком между ними. Мостик растянулся, и сжавшись снова в каплю устремился вниз.

– Ты меня поцеловал? – Аля вздрогнула и засмеялась.

– Что смешного? – обидно ответил вопросом Мишка.

Алька снова приподнялась на носочки, звонко чмокнула парня в губы, громко хихикнула и отскочила под струю воды. Парень стоял и с непониманием смотрел в ее сторону, потом наклонился и стал оттирать дождевой водой грязь и глину, налипшие на обувь и джинсы. Он едва попытался выпрямиться, как его шею обвили холоднющие руки девушки, они практически со скрипом от сырости, сомкнулись в тугой и нежный на ощупь обруч. Алина повернула его лицо к себе, ткнулась в него курносым носиком и снова вскользь поцеловала в губы.

– Какой же ты забавный, Миха!

– Ты… – повисла пауза в Мишкином исполнении.

– Что я? Договаривай, – девушка звонко захохотала.

Мишка скорчил на лице обиду, словно его отвлекали от очень важного дела, еще раз резко поднял голову в сторону Альки и сам расплылся в глупой улыбке.

Что-то громыхнуло, покатилось и остановилось, раздался лай собак, ворчание полушепотом, лязгнула защелка. Мишка открыл глаза, над ним висел выбеленный дощатый потолок мастерской, сквозь слипшиеся после сна глаза с трудом можно было рассмотреть в окне, заставленном досками, лучи солнца и пару движущихся фигурок.

Голоса еще терялись в голове, сложно было понять, что говорят, кто говорит, диалог был похож на журчание весеннего ручья по перекатам, монотонное, но сменяющее интонацию, перекатывающиеся льдинки и камешки.

Скрипнула калитка во двор и сознание в один момент в голове сопоставило все детали: «Участковый!».

Мишка немного засуетился, вскочил с деревянного дивана, напялил на себя джинсы, потом остановился и снова стал их снимать, вспоминая о чем они условились с Ильичом.

– Михаил! Мишка! Хватит спать, выходи, к тебе пришли! – звонкий женский голос донесся с улицы.

Масса ненужной информации стала мелькать в сознании о версиях и причинах, о том, что не хотели они брать машину, а собирались ее помыть, но пошел дождик, что дед мог сам просить их помыть, а они его не поняли и поехали на водонапорку. Застегивая ремень, Мишка уже шел на улицу к калитке чувствуя себя совершенно невиновным в случившемся и готовым выдать Сереге любую правдоподобную версию происшедшего, по мотивам которой хоть снимай детективный сериал. За пару шагов до выхода парень взъерошил на голове волосы, повесил небрежно майку на плече, взглянул на свой живот, где красовались оттиски пуговок, отпечатавшихся от старого дедовского рабочего халата, на котором он спал,

– И не знаю я ни чего! А что я крайний что ль как всегда? – едва слышно проговорил парень, тренируя интонацию универсальным ответом на любой вопрос участкового.

Заученная фраза заковырялась на языке, еще не успев зазвучать, Мишка остановился и повис плечом на столбике калитки.

– Пошли на речку, соня! – Алька стояла в легком летнем сарафане чуть выше колена, перебирая в пальцах тонкие ленточки завязок, – Мы же вчера рано разбежались, я рано проснулась, а ты чего сонный как барсук?

– Привет, – Мишка заулыбался, – Мы с дедом, – снова оборвалось на полуслове, – Мелочами по мастерской еще позанимались, а там и не заметили, как до свету засиделись за разговорами.

– Нет, я под дождь спать люблю, – закрывая глаза, покачала головой Алина. – Спала, как убитая, даже сны не снились.

– А я не помню, что снилось, а чего нет. Твои там, это… Все тихо, не заподозрили? – Мишка перешел на шепот.

– А че? Все как надо! – девушка подмигнула левым глазом и прищелкнула одновременно языком, – Пошли на речку, жарко, по дороге поговорим.

– Михаил! – голос Ильича громыхнул с порога дома, – Прогулки дело нужное, но ты и о делах то не забывай, нам на сегодня много чего нужно сделать! Помощник! – дед многозначительно улыбнулся, поправил рукой усы.

– Буду, как велено, по солнышку! – Мишка махнул приветственно майкой и побежал по дорожке за Алькой, уходящей в глубину зеленеющего луга.

СОЛОМЕННОЕ КОЛЬЦО

– Не знаю я, чему ты этого шалопая учишь, пить или ремеслу, но коли взялся за него, то и ответ держи! Подавай его мне, ща за шиворот к бабке поволоку, с ней разговор заладится!

– Шурка, я хоть тебя по-соседски и уважаю, но того и гляди оглоблей отхожу за твой язык, – Ильич с железным лицом стоял и выслушивал заливные тирады от женщины, которая маячила за садовым штакетником, то выглядывала в широкий прорех в калитке, то нависала сверху, просовывала короткую и юркую ручонку между планок, шаря и выискивая вслепую задвижку.

– Ты погляди на него, стоит и усом не ведет! Открывай калитку, я все равно до него доберусь, не схоронится у тебя, а того еще и участковому заявление отнесу.

– А я его и не прячу, вон он, в мастерской, – дед кивнул в Мишкину сторону, ехидно, заманивая женщину, играючи, дразня, как щенка или котенка, показывая лакомство или игрушку, но заведомо держа ее на безопасной дистанции.

Неугомонная рука пощупала сквозь штакетник лапку щеколды, пальцы задергали ее в разные стороны, она глухо щелкала, брякала, но задвижка оставалась на своем месте.

– Так ты скажешь, что за повод мне калитку ломать? – Ильич сделал несколько шагов в сторону женщины и остановился, в паре метров от штакетника и калитки ведущей в сад.

– Ты у него сам попытай, что они с внучкой моей сотворили!

Ильич строго посмотрел в сторону входа с мастерскую, потер с шелестом натруженные руки и сплюнул небрежно в сторону.

– Михаил, выходи к нам, – голос деда прозвучал, как барабанная дробь, четко, отрывисто, с отзвонкой и атакой на сильную долю, – Выходи, разговор есть.

Парень вышел из полутени мастерской в приоткрытую дверь, встал чуть левее деда, и не опуская головы, внимательно наблюдал, как женщина за штакетником стала багроветь, синеть, отливая на солнце как спелый баклажан.

– Миш, знаешь че теть Шура скандалить пришла? – Алексей Ильич хмуро и тяжело выдыхая, спросил спокойным тоном.

– Не знаю, – Мишка так же спокойно и тихо ответил.

– А она говорит, что знаешь, что с внучкой ее что-то не так, и вы там, а точнее ты при делах. Че скажешь?

– Про внучку? – Мишка сделал паузу, едва сдерживая смех и с трудом управляясь с собственной мимикой, так как выслушивать вопросы от Ильича таким тоном он не привык, они звучали смешно и необычно, без крика и затрещин, – Внучку я пару часов назад проводил домой, если чего с ней после сталось, я не знаю.

Женщина за штакетником с озверением металась и без особого внимания слушала медленный и томный диалог с расспросом. Калитка так и не поддавалась, штакетник кряхтел и покачивался от наваливающейся массы человеческого тела весом под сотню килограмм.

– Я тебе посмеюсь, стервец! Доберусь, ноги повырываю, забудешь, как ходить в нашу сторону! Отец ее приедет, он вас как щенят на болоте потопит, вы в колонии гнить у меня будете!

Дед стал немного серьезнее, насупил брови, в выкриках его что-то обеспокоило и задело.

– Шурка, ты не горячись, я ведь предупреждал. Ты поговорить и разобраться пришла, так давай разбираться. Да встань ты уж нормально и поговори со мной! – Ильич не сдержался и повысил тон, женщина замерла, поправила сползший на глаза платок и стеклянными глазами уставилась на Мишку, – Что там стряслось с Анькой и при каких делах этот шалопай!?

– Сносильничали они ее! – едва не подскакивая на месте выше забора, выпалила женщина.

– Кто «они», кого «ее»? – дед посмотрел в сторону Мишки, так что за спиной у парня уже затрещали молнии и лютый холод сковал позвоночник и заставил его выпрямиться, расправить плечи и поднять голову до боли в затылке, – Подробнее, где, как когда?

– А мне по чем знать, вот он стоит тут, пусть и расскажет, – женщина резко снизила тон, прикрыла лицо руками и голос дрогнул, переходя на подготовку к характерным рыданиям с причитаниями.

– Выть у меня на дворе не надо, и так в нечистых хожу, как гробовщику и положено, еще и то, что оборотней привечаю я слушать не хочу, говори, что знаешь и че сейчас хотела.

– А что говорить то? Пришла домой с речки, одежда порвана, в его рубахе, свалилась в койку, плачет, выходить не хочет, ни чего не говорит, а по подушке кровь и на руках кровь, – женщина опять заголосила, – И сама вся в кровушке. Нелюди!!!

– Миш, сюда иди! – дед еще строже, не оборачиваясь, подозвал парня, – Как это понимать?

– Де, – Мишка скорчил лицо, сам чуть не плача, но лишь от того, что не переносил подобного женского воя и манеры разговаривать сквозь напевные причитания, – Ты же учил старших во вранье не примечать?

– Учил, – не задумываясь ответил Ильич.

– Я твоим учениям перечить не стану.

Ильич повернулся в сторону парня, с недоумением посмотрел ему в глаза, свел брови.

– Ты тут что заливаешь!? – словно прорычала женщина.

– Шурка, не влезай, давай по порядку. Пусть говорит.

– А что говорить? Да, отводил Аньку до дому после речки. Да, шла она в моей рубахе, купальник на речке порвали ей, а кровь то моя. – Мишка обиженно запнулся.

– А было то че? – Ильич снова сплюнул на землю, – Что там стряслось? Кто был?

– Да не трогали ее! – буркнул парень.

– Ты на вопросы отвечай, а не психи свои показывай! – вмешалась женщина.

– Не знаю я, что там было. Купался я, вылез из речки, они с нашими в карты на сарае играли, как всегда шумели, пришел к ним, Анька в порванном купальнике сидела, я домой засобирался, она у видела у меня рубашку и попросила, я и дал.

– А кровь, откуда? – сухо спросил дед.

– А кровь, вон бок счесал, – Мишка распахнул рубашку, которая была измята и перепачкана, с вырванным нагрудным карманом, и под правой полой алым пятном полыхала ссадина, сантиметров десяти в длину, состоящая из двух параллельных полосок, шириной в палец.

– Да заливает он все и не краснеет даже! Это Анька его разодрала небось, когда отбивалась. С чего она тогда вся в твоей кровище, на руках, на подушке? – заверещала женщина.

– Не знаю, могла влезть в кровь, когда рубашку ей давал, – Мишка замер, – А потом она ее помогала на меня одеть, когда домой пришла.

– Мишка, – Ильич тяжело вздохнул, – Ступай в мастерскую!

– Куда? Стой, паскуда! Ты чего, думаешь так легко отбрешишься?, – женщина в одно мгновение отскочила в сторону от калитки, в воздухе мелькнула зеленоватая тень трехлитровой банки, снятой со штакетника, и с глухим звоном разлетелась в брызги по двору.

Мишка шатнулся вперед, оперся руками на землю и тут же вскочил. Обернувшись в сторону дела и соседки он уже готов был смести ее вместе с забором, в глазах горела дикая ненависть и обида, на правой стороне, чуть выше виска волосы стали насыщенно-рубиновые, по щеке завихляли струйки крови.

– Сука! – едва слышно произнес парень.

– Мишка! Живо в мастерскую! Там полотенцем голову зажми! – Ильич сурово посмотрел на женщину и легким щелчком открыл калитку.

Соседка в гневе метнулась к долгожданному проходу во двор, но дед встал у нее на пути и разойтись с их габаритами в узком проему штакетника не получалось.

– Ох уж и бабы… – Ильич выдал забористую подборку матов, – Заходи, вон там садись! Сейчас участкового позовем, он разберется – дед указал на небольшие козлы под навесом, где валялись запорченные заготовки и расколотые доски.

– Что мне там в твоих гробах делать? – женщина попыталась сделать шаг назад.

– Сидеть и ждать! По что парню голову рассадила? Это я сам видал, а вот в твоих россказнях пусть органы разбираются. А то раскудахталась она мне тут про колонию. Сама сядешь! – Ильич небрежно зацепил толстое, колбасообразное запястье и заволок женщину во двор, подталкивая в сторону навеса.

Соседка попыталась возразить, но Ильич сжал ее руку, свел брови и почти не шевеля губами что-то сказал.

– Так что Шурка, разговоры не тебе говорить теперь, – ухмыльнулся дед.

Мишка сидел на скамейке у окна и сквозь запыленное стекло смотрел на выгон и дорогу, предварительно стерев пыль, повторяя ее контуры и контуры высоких пирамидальных тополей, стоявших вдалеке к кладбища.

– Рубаху снимай! – за спиной раздался звонкий голос за тоном которого или в глубине раздумья, Мишка не услышал, как открылась дверь и вошла Тоня, – Че опять учудили, бойцы?

– Голову разбили, – парень убрал полотенце от раны, которое уже успело присохнуть и запутать все волосы.

– Голову я вижу, дед сказал, что еще и бочину разнесли?

– Да ерунда, ссадина.

– Ерунда говоришь? Дед сказал, что Шуркину Аньку с той ерунды, как порося в кровищу измазал.

– Ты ей веришь?

– Я никому не верю, – Антонина ущипнула Мишку за щеку, растягивая рот в улыбчивую гримасу, – Я вон дырку в голове у тебя вижу, в то что она есть я верю, ссадины хорошие слева – тоже в них верю, не мое дело знать зачем они и по какому поводу, Серега едет, он разберется.

– Ага, – Мишка дернулся от боли, когда девушка расправила слипшиеся от крови волосы.

– Ерунда, до свадьбы заживет!

– До твоей? – ухмыльнулся парень.

– До моей, у тебя голова новая отрастет, – отшутилась Тоня

Она нависла над парнем, едва дыша, кропотливо разбирая волосы около раны, выбирая осколки стекла, которые выкладывала на старую алюминиевую тарелку, рядом с лежавшими в ней шурупами. Мишка глубоко вдохнул воздух с шумом, замер.

– Вкусно пахнешь.

– Чего? – Тоня откинулась чуть в сторону и заглянув в лицо переспросила, – Чего ты там лопочешь? Ты думай, что сейчас плести Сереге про Аньку будешь, а не ко мне подкатывай. Совсем пацаны с дуру стали, ей шестнадцать еще нет, а они ее … – Тоня пнула Мишку пальцем между глаз, отвернула его лицо в сторону стены и продолжила обрабатывать рану.

– Ты же говоришь, что не веришь болтовне?

– Не верю!

– А мне?

– Я вранье спиной чую! Ты, допустим, сейчас врешь! – Тоня взвизгнула и отскочила от парня, вертясь вокруг себя и одергивая и тряся подол платья.

– Не спиной, чуть ниже спины, – Мишка захихикал и поднял перед собой правую руку с соломинкой.

– Мишка, зараза, – Тоня затопталась на месте, дошутишься ты сегодня, ох и не хорошее у тебя настроение. Не в этой ситуации.

Первая дверь холодной заскрипела и уперлась в стенку, грохнула засовом и по деревянному настилу зазвучали гулкие шаги.

– Рассказывай, Мишаня, – Серега игриво замахнулся желая взъерошить парню волосы, но рука зависла у самой раны, потом опустилась на плече, длиннющие пальцы зацепили мочку уха и чуть повернули голову в сторону.

– Здравствуйте! – Мишка неловко заерзал на табурете, – я уже рассказывал.

– Теперь мне расскажи, все с самого начала и по порядку, – участковый раскрыл потертую коричневую папку, достал листочек и тонким и непонятным почерком начал что-то записывать.

– Был сегодня на речке, у моста, купался. После дойки, как только насос у выключили, вылез из воды и пошел в старый сарай, там ребята в карты играли, а я вещи им свои оставил. Зашел, они играют, в углу Анька соседская сидит и скулит, без купальника…

– Совсем? – участковый оборвал не емкий рассказ, поблёскивая глазами.

– Нет, – Мишка чуть качнулся на своем месте и продолжил, – Верха не было, он там, на шифере висел, пополам порванный. Я всем сказал, что мне домой пора, дед ждет после дойки, помогать ему надо. Анька сказала, что тоже домой пошла бы, но без купальника не может, а другой одежды у нее с собой нет, не брала. Я предложил свою рубашку, она согласилась. Мы дошли с ней до ее дома, она зашла во двор, переоделась, вернула мне рубашку и я ушел. А потом к деду прибежала теть Шура и стала на меня ругаться, и кинула …

– Ну, это дальше я уже тоже слышал, – Серега остановил монотонное повествование.

– А ребра где содрал?

– В сарае. Вещи лежали на бревне под крышей, ноги скользкие, полез и с доски полетел, прям на шифер, вон прям две волны и поймал, – парень приподнял руку и двумя пальцами провел над параллельными ссадинами.

– Рубашку, говоришь, дал? Джентльмен значит? – усмехнулась Тоня.

– Антонина. Погоди, – жестом ее остановил участковый.

Сергей взял со спинки стула рубашку, скрученную и перепачканную кровью, расправил ее за плечи и повертел перед собой.

– Я же тебя в ней видел вчера или дня два назад в магазине, это чего же ты ее так угвоздякал за три дня?

Участковый повесил рубашку на спинку стула, шутливо отряхивая ее по рукава. Приподнял полу, всмотрелся в пылевые пятна и следы крови. Потом огромным указательным пальцем ковырнул надорванный нагрудный карман и на пол выскользнуло что-то круглое и желтое, беззвучно и робко, подпрыгнуло и укатилось под стол.

– О, и карман «с мясом» выдрал, – Серега наклонился и поднял с пола небольшое колечко, аккуратно сплетенное из золотистой высохшей травы, – Твое?

– Не знаю, – Мишка протянул руку в сторону участкового и по-детски раскрыл ладонь, жестом требуя этот предмет.

– Ильич все колдует, – усмехнулась Тоня.

– Жить будет? – улыбаясь, спросил Сергей, протягивая девушке кольцо.

– Ссадины не глубокие, а вот на голове хороший порез, но главное чтоб не загноился и воспаление не пошло, а то и температуру нагонит. Зайдешь потом ко мне за порошками, объясню чего и как делать, – девушка сурово скомандовала грубым голосом.

Мишка, соглашаясь кивнул, потом осторожно пощупал пальцами голову около раны, сморщился.

– Руками грязными не лезь! – одернула Тоня, – Точно гадость занесешь, хоть бери да бинтуй.

– Не, не надо. Как Щорс буду.

– Я тебе руки забинтую тогда, чтоб не лезли, куда не попадя.

– Ты на что намекаешь? – парень сделал серьезное выражение и пользуясь уходом участкового более свободно продолжил с Антониной, – Куда я лез?

– Не горячись, я же до тебя у Аньки побывала. Она разговорчивей тебя, – Тоня скривила гримасу отвращения, – Эх, пацаны, и что у вас только в голове?

Мишка суетливо встал, сдернул вою рубашку со стула, ломаными движениями влез в рукава, попытался свести полы и застегнуть часть оставшихся пуговок.