Kitabı oku: «Непристойное предложение», sayfa 2

У Ольги Григорьевны в глазах заблестели слёзы. Она положила розы на тумбочку в коридоре, где мы стояли, и обняла Дашу.

Даша всё время, пока я произносил эту речь, стояла и смотрела в пол как нашкодивший ребёнок.

– Дашенька, дорогая моя, я всё поняла, пойдём, сейчас мама всё сделает. А Вы, молодой человек, проходите. Кстати, как Вас зовут?

– Юрий.

– Проходите в комнату, Юрий.

Мама, обняв дочь, повела её вглубь комнаты по коридору.

Я тихонечко вышел на лестничную площадку и аккуратно прикрыл за собой входную дверь квартиры. Мне показалось, что так будет правильней, да и удобней. Женщинам сейчас не до меня. Несмотря на то, что я ушёл, не попрощавшись, по-английски, я был уверен, что Ольга Григорьевна меня поймёт и простит. А извинения перед Дашей у меня еще впереди и не только за свой уход. Кроме того, под курткой на мне рубашка, запачканная кровью. Снять куртку и сидеть в таком виде мне очень не хотелось.

2. Юра Мурадов и его друг Саша Грачёв

Юра Мурадов родился в городе Ейске в 1967 году. Ейск всегда был и остаётся по настоящее время небольшим курортным городом на берегу Азовского моря. Его название произошло от реки Ея, впадающей в Ейский лиман. Основан город в 1848 году, когда Император Николай I принял предложение кавказского наместника князя Михаила Семёновича Воронцова и подписал высочайший указ, где есть такие слова: «… на Азовском море, у Ейской косы, открыть порт и учредить город, который именовать – портовый город Ейск». Город и порт начали расти и развиваться. С 1993 года Ейский порт стал международным, что дало громадный толчок в его грузообороте и в его техническом развитии. Что касается города, то благоприятный для здоровья людей климат, большое количество летних солнечных дней и неглубокое Азовское море, быстро прогревающееся с мая по сентябрь, привлекали сюда отдыхающих со всех концов страны. Ейск утопает в зелени парков. Не забыли тут и человека, которому город обязан своим рождением, – князя М. С. Воронцова. Конный памятник кавказскому наместнику украшает одну из центральных улиц Ейска и поныне.

Мальчишки Ейска конца семидесятых годов мечтали о двух океанах. Одних тянуло к морю – тому причиной большой порт. Другие рвались в небо, ведь в городе расположено одно из престижнейших лётных училищ – Ейское Высшее военное авиационное училище лётчиков, которое выросло здесь из Севастопольской школы морской авиации, переведенной в город в 1931 году из Крыма по решению правительства СССР. В училище был построен военный городок, а в центральном парке появился стадион. Сначала парк назывался Парком училища, а в 1965 году ему было присвоено имя знаменитого и непобедимого борца Ивана Поддубного, жившего в этом городе.

Юра рос пареньком крепким, жилистым и с 5 класса пошёл заниматься в Детско-юношескую спортивную школу имени Поддубного, в секцию рукопашного боя. Там он познакомился со своим ровесником Сашей Грачёвым. Саша учился в другой городской школе. Встретились они на татами, в тренировочном бою. Тренер после боя объявил им ничью. Хотя каждый боец унёс домой уверенность, что именно он бой выиграл. Кроме этой уверенности, ребята принесли домой по синяку под глазом, и так как оба спортсмена были правши, то синяки оказались у обоих под левым глазом.

В 15 лет друзья уже ездили на соревнования в Краснодар, Сочи, Новороссийск, Ставрополь, Ростов-на-Дону. Кроме грамот, привозили домой и медали за победы в своей возрастной категории.

10 классов школы ребята закончили без троек, чем очень порадовали своих родителей, да и сами они были довольны результатами своих школьных трудов. Занятия их в секции рукопашного боя продолжались. А через год подошёл очередной призыв в армию.

При распределении в воинские части оба друга попали в Закавказский пограничный округ. После учебки Саша прибыл для прохождения службы в 37-й Батумский погранотряд, а Юра – в один из самых южных форпостов на границе СССР – Мегринский пограничный отряд. Отряд располагался в самой южной точке Армении, на берегу древнейшей библейской реки Аракс – быстрой и мутной, в окружении высоких зубчатых скалистых гор Зангезурского хребта. Эти умопомрачительные могучие кавказские горы на границе с Ираном, ущелье мифического Аракса, разделяющее две древние страны Иран и Армению, опасный серпантин дороги, проходящей по кромке обрыва, и пограничные заграждения – всё это потрясало воображение.

В начале восьмидесятых годов через Мегри проходила железная дорога, связывающая Ереван и Баку. Впоследствии этой дороги не стало из-за конфликта между Арменией и Азербайджаном. Когда Юра служил в Мегринском отряде, железная дорога уже не работала. Всё ценное потихоньку разбиралось населением Мегри. Да и пограничники кое-что прибрали к делу…

Мегри – город пограничный, и граница с Ираном вытянулась сразу к югу от города, буквально в километре. Центр Мегри тянется вдоль маловодной речки с таким же названием, которое переводится с армянского языка как «медовый».

Юре очень пригодились на службе навыки рукопашного боя и приобретенные в учебке знания. Например, умение метать штык-нож, приобретенное в Школе сержантского состава, один раз спасло ему на границе жизнь.

Закончив службу, Юра увозил домой медаль «За отличие в охране государственной границы СССР», небольшие знания в общении на армянском языке, любовь к кофе из турки, а еще командир части при расставании со старшим сержантом Мурадовым подарил ему тот самый штык-нож, который спас Юре жизнь при задержании нарушителей границы.

Через месяц в Ейск вернулся со службы и его друг Сашка Грачёв. На своей гимнастёрке Саня гордо носил в первый месяц на гражданке знак «Отличник погранвойск». Погуляв по родному Ейску, обойдя всех друзей, родственников и знакомых, решили ребята ехать в Московскую область и поступать в Егорьевское авиационно-техническое училище гражданской авиации.

Поздняя осень 1987 года принесла мне и моему другу Сане безмерную радость поступления в училище, где приёмная комиссия учла нашу отличную службу в армии, подтверждённую правительственными наградами, и разрешило нам сдать экзамены на поступление в середине первого семестра. Кроме того, вместо четырёх экзаменов нам предложили сдавать только два. Экзамены мы с Сашей Грачёвым сдали с общим баллом 9 и были приняты в училище на первый курс по специальности «Техническая эксплуатация летательных аппаратов и двигателей».

В общежитии мы получили отличную чистенькую, после ремонта, комнату на троих курсантов. На окнах висели светлые шторы. Обои были кремового цвета с букетиками мелких голубых цветов, очень напоминающих мне лаванду. Правда, утверждать, что я был уверен в этом на сто процентов, я бы не смог. По правой стене при входе в комнату стоял большой одёжный шкаф светлого дерева. Рядом – шкафчик поменьше, видимо, для посуды, книг и учебных принадлежностей. По левой стене в двух шагах от входной двери находился довольно старенький на вид холодильник «Саратов». Однако в течение трех лет нашей учёбы и пользования им в комнате общежития, он ни разу нас не подвёл, за что ему – низкий поклон. Под потолком висел трёхрожковый светильник с достаточно яркими лампами. Три кровати, три тумбочки около кроватей, стол посередине и три деревянных стула дополняли обстановку. На столе стояла небольшая глиняная вазочка с тремя искусственными зелёными веточками полевой травки. Как украшение в мужской комнате общежития вполне пойдёт. Нам с Сашей было с чем сравнивать: казарма в армии, мягко говоря, несколько проигрывала этой комнате по всем вопросам, поэтому мы были комнате страшно рады.

Кроме нас с Саней, в комнате жил еще один курсант, которого звали Эдик. Эдик, как оказалось впоследствии, поступил в училище по блату, о чём он сам с удовольствием часто упоминал в разговоре с нами. Жила его семья в Подольске. Отец – заместитель председателя горисполкома города. И Эдуард часто ездил домой из училища, не особо считаясь с планом занятий.

Был он парнем неорганизованным. Сам вещи свои не стирал. Ему было проще, как он считал, отвезти их домой, где всё постирают, выгладят и доставят в Егорьевск для эксплуатации.

С первого дня учёбы Эдик показал всем, что он не горит учиться, но, тем не менее, диплом он точно получит. Мы с Саней, конечно, в это не встревали, так как не имели ни малейшего желания воспитывать уже получившего воспитание в своей семье человека, характер и человеческие качества которого несколько отличались от наших. Но это не мешало нам поддерживать с Эдуардом ровные товарищеские отношения.

Продолжалась учёба нашего соседа по общежитию недолго. В конце первого года обучения, перед экзаменационной сессией, Эдик как-то пришёл в нашу комнату с тортом. На мой вопрос, по какому поводу праздник, он с улыбкой, полной удовлетворения, сказал, что его отчисляют из училища за неуспеваемость и это необходимо отметить. Саша побежал на кухню за кипятком, а я сгрёб со стола все наши учебники, тетради и чертёжные причиндалы, временно пристроив их на свою кровать, и расставил чайные чашки, блюдца, а в заварной чайник насыпал краснодарский чай. Разложил чайные ложечки и приготовил наш дежурный нож. Осталось залить кипяток в заварник, и стол к поеданию торта готов.

Скоро кипяток появился в нашей комнате, а с ним и Саня. Эдик поставил на середину стола торт, сдвинув в сторону нашу дежурную вазочку с тремя искусственными полевыми травками, и снял с него крышку, на которой было напечатано: «Торт «Оптимистичный». Мы с Сашей обалдели от надписи на торте! На шоколадной поверхности торта большими белыми красивыми буквами было написано: «НЕ СДОХ И ЛАДНО». Мы все втроём долго смеялись. А торт ели недолго – как-то он быстро закончился.

На следующее утро Эдик быстро собрал свои вещи, попрощался со мной, так как Саня был на утренней пробежке, пожелал успешной сдачи сессии и, подняв на плечо свою немаленькую сумку, двинулся к двери. Я остановил его:

– Эдик, ты забыл икону, которая висит у тебя над кроватью,

– Да ну её – мусор! Бабушка подарила на счастье! Икона мне не нужна. Да и неверующий я. Хочешь – забери себе, не хочешь – выброси.

Он вышел в коридор и тихо прикрыл за собою дверь. Больше я с ним в жизни не виделся и пути наши не пересекались.

Я снял икону со стены над постелью Эдуарда и сел за стол, чтобы рассмотреть её поближе.

В детстве родители меня крестили в Свято-Николаевском православном молитвенном доме на улице Таманской в Ейске, который находился в трёх кварталах от родительского дома. Этот молитвенный дом был единственным действующим сооружением культа, причисленным к «опиуму для народа», но работающим вплоть до 90-х годов двадцатого века. Вера в Бога, как могла, десятилетиями искоренялась из души русского народа сменявшими друг друга руководителями страны. На этом направлении они сделали очень много, но до конца вырвать из людей веру в Господа им не удалось.

Мои родители не были набожны, но относились к православию с уважением, а к Богу – с тихой любовью. Его икона всегда висела в спальне отца и матери, где мы с младшей сестрой частенько на неё поглядывали, так как в школе нас учили быть атеистами, а нам хотелось побольше узнать о Боге. Уважительное отношение родителей к иконам передалось и мне. Православный крестильный серебряный крестик я всегда носил с момента крещения на шее, в начальной школе – с опаской, а в последних школьных классах абсолютно спокойно, не скрывая, что я крещенный.

Поэтому и иконой, доставшейся мне фактически случайно (хотя по прошествии многих лет я понял, что ничего случайно в нашей жизни не происходит), я с первого дня дорожил и относился к ней бережно, чем несколько удивил своего друга Саню. Тот не был крещен, не верил в Бога и не понимал, как его друг, то есть я, верит, по его мнению, в чепуху. Я его не убеждал, понимая, что каждый человек имеет полное право на свой путь в жизни с Богом ли в сердце, или с его заветами в душе.

На следующий день я нашёл время в плотном графике занятий и подготовки к экзаменам и направился в библиотеку. Среди книг о летательных аппаратах, картах их технического обслуживания и русской классики, я нашёл то, что искал. Я нашёл книгу о православии, а в ней отыскал главу об иконах. Вот что я вычитал и понял об иконе Матерь Божия Тихвинская.

Одна из копий Божественного изображения Пречистой Девы Марии, написанного византийским монахом Лукой, хранится в Тихвинском храме, в Москве. Эта икона представляет собой один из чудодейственных святых образов Божией Матери, который явил людям огромное количество чудесных событий.

С помощью этого образа по велению Всевышнего Богородица помогает христианскому народу на протяжении шести столетий. Это свидетельствует о том, что святой образ – это не обычные слои краски с грунтовкой, которые нанесены на деревянную дощечку, а на самом деле чудодейственный образ, хранящий в себе живой лик и открывающий дорогу в мир, где Ангелы защищают всех, кто на самом деле верит в Господа. Кому и вправду нужна поддержка, кто искренне просит о благословении и помощи. Божественный лик Пречистой Девы Марии был найден в конце тринадцатого века, и с того времени каждый год двадцать шестое июня по старому стилю или девятое июля по новому стилю считается днём памяти Тихвинского образа Божией Матери.

Тут я остановился в чтении, лежащей передо мной книги и почувствовал горячую любовь к иконе, попавшей мне в руки – наш с ней день рождения был в один день – 9 июля!

Икона на самом деле была красива: рамка, называемая киотом, сделана из качественного дерева, под стеклом, украшена стразами на басме. Лик Девы Марии прекрасен и запечатлён в момент беседы со своим сыном Христом, при этом он держит в левой руке Евангелие, а правой рукой совершает благословение.

В комнату общежития я вернулся из библиотеки счастливым. С этого дня я понял, что связан с этой иконой духовно, что без неё я буду опустошен, если не буду ощущать её присутствия в своей комнате в общежитии, или в своём доме, и главное – в своей душе. Через некоторое количество лет я пойму, что эта икона присутствует и в моей судьбе.

Итак, я обрёл икону, которая висела у меня в комнате общежития над тумбочкой всё время, пока я учился в Егорьевске. Она стала мне в трудные моменты жизни опорой, советчицей и спасительницей. После учёбы, уже в общежитии Ростовского аэропорта, куда меня направили на работу по специальности техником по эксплуатации летательных аппаратов, эта икона была со мной. И когда я в начале 1993 года поднялся в воздух в составе экипажа воздушного судна бортинженером, икона всегда была рядом в моей личной сумке. Мы с иконой стали неразлучны. И на земле, и в воздухе. А мой друг Саша Грачёв после училища оказался во Внуково, где тоже начал работать по специальности, но связь с ним, к моему сожалению, оборвалась…

3. Рейс в Челябинск

Через два дня, перед полётом в Челябинск, Сергей Фёдорович, командир нашего экипажа, подозвал весь коллектив, включая бортпроводниц, одной из которых была и Дарья:

– Для тех, кто может еще не знает, довожу до сведения информацию об инциденте, произошедшем на борту самолёта, на котором мы позавчера вернулись из Ленинграда. Мы все здесь как одна семья и вправе знать обо всём, что случается на борту. Два дня назад, обманным путём вернув на борт воздушного судна нашу бортпроводницу Дарью Чернову, представитель САБ Ростовского аэропорта по фамилии Пасечный, пытался Дашу изнасиловать.

– Вот урод! – воскликнула вторая бортпроводница Ольга и всплеснула руками. Остальные члены экипажа, мужчины, промолчали, хотя думали о том же, но значительно более нелитературными словами. Сергей Фёдорович продолжил:

– Мужество и самообладание самой Дарьи, а также удачное появление в нужный момент на борту самолёта Юры Мурадова, его нестандартные действия помогли остановить преступление. САБовец задержан Юрой и Дашей и передан работникам милиции. На Пасечного заведено уголовное дело. Руководство Авиапредприятия в курсе случившегося. Все необходимые выводы из этого случая будут сделаны. Я бы хотел поблагодарить Юру за решительные действия в отношении преступника, хотя Юрий Владимирович должен был быть более техничным и аккуратным и не пропускать ударов в глаз. Наверняка, думаю, все со мной согласятся, что глаз Юрию еще в жизни не раз понадобится. А результат этого пропущенного удара экипаж может увидеть на лице у нашего бортинженера. Правда, за давностью фингал несколько поблек. А тебе, Дарья, хочу сказать: надо бы принять этот случай как, во-первых, призыв к бдительности, а во-вторых, как подтверждение того, что настоящие мужчины среди нас есть и они в трудный момент были и остаются рядом. Пока мы все вместе – ничего плохого с нами не случится. Ну и потом, хочу всем напомнить, что прошлый день – то история, хорошая или плохая, но уже история. Завтрашний день – это загадка, а сегодняшний – это подарок. Давайте работать и радоваться подаркам, которые даёт нам жизнь!

А теперь, экипаж – готовимся к взлёту.

Ожила радиосвязь с диспетчером аэропорта. После нескольких чётких команд включились двигатели. Я занялся своими техническими делами, а бортпроводницы готовились принять на борту пассажиров и их багаж, получали бортовое питание и свежую прессу, занимались ещё многим, что, возможно, понадобится авиапассажирам в полёте.

*** Еженедельная газета «Аргументы и факты». Январь. 1993 год.

«…от наших источников в правоохранительных структурах:

в канун Рождества Христова, при загадочных обстоятельствах, покончил с собой генерал-лейтенант Ивановский П. Х., всю свою трудовую деятельность отдавший правоохранительным структурам СССР и России. До трагического происшествия, он занимал должность заместителя Министра МВД РФ. Самоубийство произошло в доме генерала в посёлке Барвиха, Московской области. Прибывшая по звонку соседей и охраны посёлка оперативная группа милиции и прокуратуры, следов ограбления не обнаружила.

Начато следствие. Возбуждено уголовное дело».

В Челябинске было холодно, лил дождь. Посадку наши пилоты произвели штатно. Обратный рейс через четыре часа. В аэропортовской гостинице «Баландино», в отдельном крыле, в котором располагались экипажи воздушных судов, ожидающих своего расписания «на взлёт», было сухо и тепло. Обычно, комнаты для экипажей двухместные. Сегодняшние номера – не исключение. Минималистски обставленная комната не вызывала раздражения или чувства дискомфорта. Главное, что должно быть для короткого отдыха пилотов, – это тишина и тепло. Я сидел на кровати. В душе плескался наш штурман Василий. На этаже расположено кафе, в котором неплохо кормят. После душа я собираюсь сходить туда перекусить. Принимаю душ и начинаю претворять в жизнь свою задумку насчёт поесть, в первую очередь, останавливаюсь у двери номера, где обитают наши бортпроводницы. Тихонечко стучусь. Тишина. Стучусь громче – результат тот же. Иду в конец коридора и попадаю в кафе. Наши птички мирно воркуют за угловым столиком с чашками кофе в руках. Подхожу к третьему стулу у столика:

– Надеюсь, у Вас не занято?

– Будем рады, если это место достанется Вам, молодой человек, – отвечает Ольга, и обе девушки смеются. – Хотя есть еще с десяток конкурентов.

– Надеюсь, я не помешал, – продолжаю быть предельно галантным,

– Обычно тех, кто нам мешает, мы выставляем за дверь даже в летящем самолёте, но для Вас, молодой человек, сделаем исключение, так как Вы нам очень даже приятны! – продолжает Ольга.

– Юрик, садись, пожалуйста, мы тебе рады, – говорит Дарья. – Это я перевожу с Ольгиного языка на чисто русский.

– Пожалуй, на чисто русском понятнее, – отвечаю я.

Ольга встаёт:

– Так, мальчики и девочки, мне надо маленько отдохнуть, то есть полежать. Шибко я это дело люблю. Шоб без меня – никаких приключений. Договорились?

– Договорились, – отвечает Даша. – Приключения – только втроём! – девчонки опять смеются.

– Даш, тебе взять чего-нибудь покушать? – беру инициативу в свои руки.

– Еще чашечку кофе со сливками и бутерброд с твёрдым сыром. Больше ничего не хочу.

Беру шницель с пюре и салат из печени трески, с яйцом и свежим зелёным луком. Запивать можно чаем с лимоном. Ставлю всё это на поднос вместе с Дарьиным заказом.

Последний раз мы были рядом одни два дня назад.

Я говорю первый:

– Даша, надеюсь, тебе не сильно досталось от мамы?

– Нет! Она меня и кормила, и отпаивала успокаивающим, как ты просил её, и прикладывала примочки к шее и щеке. И еще она была очень удивлена твоим джентльменским уходом, по-английски, не попрощавшись. Но мама сказала, что тебя прощает, так как ты заслуживаешь её внимания, а ей было не до тебя. Поэтому она считает, что ты всё сделал правильно. И тебе за это – плюс. За розы тоже – плюс. За то, что дочь доставил прямо домой и блеснул своим спичем – третий плюс. За всю жизнь ни один мой знакомый парень не зарабатывал столько плюсов у моей мамы за один вечер! Я уже не говорю о четвёртом плюсе за фуражку и форму работника гражданской авиации.

Пока Даша рассказывала, какой я замечательный, я выставлял на столик нашу с ней еду. Несу поднос на специальный столик в районе раздачи и возвращаюсь. Присаживаюсь напротив Дарьи.

– Даша, я очень рад, что твоя мама поставила тебя на ноги. К сегодняшнему утру ты чудесно выглядишь, впрочем, как всегда. Конечно, я рад четырём плюсам, с твоих слов, честно заработанным мною в тот вечер, но в первую очередь, я хочу перед тобой извиниться за то, что я говорил тебе и делал. Поверь, я очень хотел тебя успокоить и утешить. И в тот момент, когда я автоматически подставил свою ладонь тебе под попу, видя, как сильно ты устала, я старался помочь тебе преодолеть последние ступеньки перед вашей лестничной площадкой. У нас с младшей сестрой это называлось «включить эскалатор». Я ей в Ейске помогал преодолеть высокие для неё ступеньки лестниц, если нам с ней приходилось подниматься на пятый этаж дома, где жила наша бабушка, или в похожей ситуации. Мне бы не хотелось, чтобы ты подумала, что я пытался воспользоваться случаем для того, чтоб быть к тебе ближе. С другой стороны, я целовал тебя, обнимал тебя и говорил нежные слова, конечно, в первую очередь, чтобы тебя успокоить, уж очень нестандартной для девушки была та ситуация. Но я бы не хотел, чтобы ты подумала, что этим оправданием своего поведения я хочу ограничиться. На самом деле ты мне действительно очень нравишься. Ты мне очень дорога, – при этих словах я почему-то покраснел и уставился взглядом в шницель.

– Юрочка, не надо стесняться настоящих чувств. В сегодняшней жизни для них так мало остаётся места, что о них надо говорить не шепотом – о них надо кричать. Твои слова мне очень приятны. Если честно, то всё, что ты делал тогда: и помощь в подъеме по лестнице, когда я действительно уже выбилась из сил, и то, как ты меня защищал в самолёте, как успокаивал, и то, как ты меня целовал, было очень мило, и мне это бесконечно приятно. Поверь, я это сказала сейчас тебе не просто в благодарность за защиту от преступника. Мне действительно было очень тепло и уютно ощущать рядом мужчину, на плечо которого я могу опереться и который испытывает ко мне нежные чувства. Кстати, в последней фразе я не перебарщиваю?

– Дашенька, конечно, нет!

Услышав мой ответ на заданный вопрос, Дарья встала, пересела на соседний со мной стул, взяла моё лицо в свои руки и поцеловала меня в губы: – Спасибо тебе, Юрочка, за всё!

В кафе раздались аплодисменты. Мы с Дашей не заметили, как весь экипаж, кроме Ольги: командир корабля Сергей Фёдорович, второй пилот Вячеслав и штурман Василий – обосновались со своим обедом за дальним столиком у окна. Видимо, сцена с участием меня и Дарьи настолько им понравилась, что не похлопать они не могли. После продолжительных аплодисментов они продолжили обед, а мы с Дашей принялись за своё меню. Просто в этот момент мы видели только друг друга и никого вокруг для нас не существовало.

– Юра, кстати, это что за салат ты взял?

– Печень трески, варёное яйцо и лук. Сделай одолжение – попробуй. Никогда такого не ела?

– Не-а! Я одну ложечку. Только попробую. О! Как вкусно!

Салат как-то быстро закончился, и я пошёл еще за одной порцией.

Мы с Дашей поели и продолжали сидеть за столиком: я пил свой чай с лимоном, а Дарья – свой кофе со сливками. Мне казалось, мы наслаждались не едой, а друг другом. Во всяком случае, я наслаждался тем, что Дарья была рядом и мы никуда не спешим.

– Единственное, Юрочка, я бы хотела понять: почему ты вернулся на борт самолёта, как ты предугадал, что мне нужна помощь и я в беде? Мы же с тобой попрощались?

– Дарья, я знал, что ты об этом спросишь, поэтому тебе придётся послушать одну историю. Очень прошу только, отнесись к ней серьёзно, несмотря на то, что многое в ней может показаться тебе нереальным.

Еще во время учёбы, я думаю, по воле судьбы, в мои руки попала икона Божией Матери Тихвинской, на которой запечатлена Богоматерь, а на коленях у неё сидит Христос с Евангелием в левой руке и правой рукой благословляет мир вокруг себя. Я узнал историю написания иконы и её родословную. День почитания иконы Тихвинской Божией Матери и мой день рождения совпадают – это 9 июля. С момента, когда икона попала ко мне, и по настоящее время Царица Небесная всегда помогает мне в трудные моменты жизни, оберегает и спасает меня. С тех пор эта икона всегда со мной и на земле, и в воздухе. Вчера, после твоего ухода, я поднялся на второй этаж в кафе выпить чашку кофе. В груди начало нарастать беспокойство, и рука сама потянулась в мою сумку, висящую на плече. Я приложил ладонь к образу и почувствовал, что тебе нужна моя помощь. Я не знаю, как это произошло, но я понял, что должен быть с тобой рядом. И в этот раз Богородица оказалась права. Дальше ты всё знаешь. Я не могу объяснить ЭТО разумным языком инженера, но могу – языком силы Божией Матери, – вот и весь мой рассказ. Дашина рука мягко сжимала мою.

– Спасибо, дорогой, за эту историю! Она действительно похожа на волшебство. Не могла даже подумать до сегодняшнего дня, что так может быть. Я обязательно в ближайший выходной найду храм, где есть икона Божия Мать Тихвинская, зажгу свечи и помолюсь ей – я должна и её поблагодарить за своё спасение.

К нашему столику подходит отдохнувшая Ольга:

– Ну, вы даёте – два часа никак не наедитесь?

Отвечаю я:

– Наесться-то мы наелись, но не напились. Вот сидим – пьём! Тебе взять чего-нибудь?

– Разве что кофе без молока и без сахара, – поднимаюсь и иду за кофе.

Возвращаюсь и все мы слышим гогот за столиком, где обедают наши пилоты со штурманами. Рассказывает Сергей Фёдорович достаточно громко, поэтому мы замолкаем, попиваем свои напитки и слушаем:

– Да какая там, к чёрту, гиподинамия. Дом у нас двухэтажный. Мы с женой живём на втором этаже, а дочь с мужем – на первом. Приезжаю как-то вечерком, поздновато, часов в десять вечера.

Обычно все к этому времени поужинали и отдыхают, кто у телевизора, кто с книжкой. На кухне ужин для меня накрыт, но уже холодный. Разогреваю на газе, сажусь ужинать. Заканчивая приём пищи, вспоминаю, что любимого мною кефира, который я пью каждый день, в холодильнике нет. И я днём себе где-то даже написал записку – «купить кефир». Неизвестно, куда я эту записку сунул. Ну, факт остаётся фактом: хочу кефира, а кефира нет. Одеваюсь, иду в соседний, метров триста от нас, магазин «Продукты». Покупаю кефир – и домой. Раздеваюсь. Сажусь. Пью кефир. Встаю, мою за собой посуду и вижу – на полу кухни белеет какая-то бумажка, свёрнутая вчетверо.

Иду, нагибаюсь, поднимаю, разворачиваю и понимаю, что без очков я хрен что на ней увижу. А очки на втором этаже! Поднимаюсь на второй этаж, беру очки, надеваю их и читаю: «купить кефир». ТЬФУ!!!! – общий взрыв смеха в кафе – комкаю бумажку, но на душе не легче. Одновременно вспоминаю, что сегодня мы еще не виделись с женой. Поворачиваюсь и вижу её в притушенном свете торшера, свернувшуюся калачиком на диванчике, сиротливо лежащую напротив телевизора и смиренно ожидающую, когда ж я, наконец, её увижу и поцелую. Подхожу, с любовью целую и благодарю за волшебно вкусный ужин. А Людочка так мягко, вкрадчиво и по-доброму мне говорит:

– Дорогой, если ты мне сейчас принесёшь чашечку кофе с моей любимой конфеткой «Птичье молоко», то я тебя тоже поцелую!

И я понуро иду на первый этаж варить любимой жене кофе в турке, а в спину мне несётся голос жены, пронизанный здоровым жизнелюбием:

– Родненький мой, ну что же ты идёшь так обреченно, как на эшафот… – я обрываю её тираду, которая, как мне кажется, может быть издевательски длинной.

– Ну что ты, радость моя, я спускаюсь, может и не переполненный оптимизма, зато подниматься буду с чувством исполненного супружеского долга и ощущением полного семейного удовлетворения! – по-моему, Людмила громко хмыкнула в знак, что мой монолог ей понравился.

На небольшом деревянном подносе, расписанном под хохлому, установлена чашечка кофе, лежат на блюдце две конфетки и чистая салфеточка. Вот что делает с мужчиной любовь. Зато поцелуй я честно заработал.

– Никакой гиподинамии. Спасибо склерозу, жене и лестнице на второй этаж.

Общий смех …

– Итак, вечер заканчивается, я уже сижу на диване рядом с любимой женой, с закрытыми глазами и балдею от всего, что меня окружает. Кофе Людочкой выпит. Куда делись две конфетки, которые я принёс вместе с кофе, могу догадаться только по двум смятым фантикам на тарелочке. И еще мне приятно, что я дома кому-то нужен.

Через секунду я понимаю, что погорячился с последней мыслью:

– Пап! Папа! – зовёт дочь с первого этажа. – Ты можешь спуститься на минуточку? Мы с Толиком пробовали, а у нас что-то с торшером не получается…

Я поднимаюсь с дивана и голосом, полным юношеского задора, громко говорю:

– Лечу к вам, детки! Ловите! – спускаясь на первый этаж.

Смех в кафе переходит в хохот…

В это время так долго молчавшая громкая связь на всю гостиницу произнесла:

«Экипаж рейса 6268 Баландино – Ростов-на-Дону приглашается на борт воздушного судна».