Kitabı oku: «Создание произведений детской литературы на эвенкийском языке. Монография», sayfa 3
16. Туголуков В. А. Эвенки бассейна реки Турухан // Социальная организация и культура народов Севера. М., 1974.
17. Туголуков В. А. Экондские эвенки // ТИЭ. 1960. Т.56.
18. Туголуков В. А. Эвенки и эвены //Семейная обрядность народов Сибири: Опыт сравнительного изучения. М., 1980
19. Туров М. Г. Хозяйство эвенков таежной зоны Средней Сибири в конце XIX – начале XX вв. – Иркутск, 1990.
20. Туров М. Г. К проблеме реконструкции модели хозяйства групп эвенков таежной зоны Средней Сибири (XYII – начало XX вв.) // Материальная культура древнего населения Восточной Сибири. – Иркутск, 1982
Особенности языков коренных малочисленных народов Красноярского края
Впервые термин «социолингвистика» был использован американским социологом Германом Карри в 1952 году, однако это не значит, что наука о связях общества и языка стала формироваться только тогда. Уже в XVII веке высказывались мысли о влиянии некоторых социальных факторов на язык (Гонсало де Крреас), а исследования, учитывающие социальную обусловленность языковых явлений, довольно активно велись с начала XX века (Ахманова, 1972).
В. И. Беликов и Л. П. Крысин в работе «Социолингвистика» (2001) пишут, что «язык есть явление общественное, а коли это так, то, естественно, развитие языка не может быть полностью автономным: оно, так или иначе, зависит от развития общества» (Беликов и Крысин, 2001, 100).
Основа социолингвистики – отношения между языком и обществом. Связь эволюции языка с социальными факторами, выбор того или иного языкового варианта говорящим, освоение детьми основ коммуникации, языковые контакты и их последствия – таков круг тем социолингвистики – науки, изучающей язык и его отношение к обществу (Боргоякова, 2001).
В данной работе нас интересуют взгляды на язык, связанные с его существованием и функционированием в обществе, и на те изменения, которые происходят с ним под влиянием человека и контактов с другими языками. Таким образом, здесь понятия, связанные с существованием и изменением языка, освещаются нами именно с позиции социолингвистики.
Языковой коллектив – языковое сообщество – языковая общность
Одним из ключевых для социолингвистики является понятие «языковое сообщество». Оно соотносится с такими терминами, как «языковой коллектив» и «языковая общность».
В. И. Беликов и Л. П. Крысин предлагают следующее определение языкового сообщества – «это совокупность людей, объединённых общими социальными, экономическими, политическими и культурными связями и осуществляющих в повседневной жизни непосредственные и опосредованные контакты друг с другом и с разного рода социальными институтами при помощи одного языка или разных языков, распространённых в этой совокупности» (Беликов и Крысин, 2001, 19). Но люди, говорящие на одном языке, не всегда составляют языковое сообщество. Так, американцы и англичане не принадлежат одному сообществу, хотя и говорят по-английски. «Границы распространения языков, – пишут авторы, – очень часто не совпадают с политическими границами. <…> Поэтому при определении понятия „языковое сообщество“ важно сочетание лингвистических и социальных признаков» (Беликов и Крысин, 2001, 20).
Определение языкового сообщества, данное В. И. Беликовым и Л. П. Крысиным, очень близко к предложенному Л. Блумфилдом в монографии «Язык» (1933, рус. перевод – 1968) пониманию языкового коллектива. «Языковой коллектив» (speech community) – «это группа людей, взаимодействующих посредством речи» (Блумфильд). Иные виды связей (экономические, политические, культурные) в некоторой мере соотносятся с языковыми, но, по мнению Л. Блумфилда, редко совпадают с ними. Культурные особенности, как правило, распространены шире, чем языковые. Как пример учёный приводит ситуацию, бывшую в Северной Америке до прихода колонизаторов: каждое независимое племя индейцев имело собственный язык, составляя, таким образом, особый языковой коллектив, и также представляло собой отдельную политическую и экономическую единицу, но культура и религия сближали его с соседними племенами.
Аналогичную мысль высказывают Н. Б. Вахтин и Е. В. Головко в работе «Социолингвистика и социология языка» (2004): «Границы этнической и языковой группы, как правило, не совпадают. В пределах одной этничности могут существовать разные языковые варианты, и, наоборот, на одном языке могут говорить разные этнические группы» (Вахтин и Головко, 2004, 37). Под языковым вариантом в лингвистике понимают разновидность языка, как правило, самостоятельно функционирующую. Самыми известными являются языковые варианты английского языка: британский английский, американский английский, австралийский английский. Н. Б. Вахтин и Е. В. Головко пишут: «В любом коллективе, даже небольшом, существует несколько языковых вариантов» (Вахтин и Головко, 2004, 39).
Однако противоположную мысль о соотнесении границ языковых групп с политическими, экономическими и др. высказывает Ю. С. Маслов во «Введении в языкознание» (1987), который утверждает, что «в громадном большинстве случаев коллектив людей, говорящих на одном языке («языковая общность»), – это коллектив этнический (нация, народность, племя)» (Маслов).
Границы языка
Границы самого языка также весьма трудно определить, поскольку язык часто существует в нескольких формах: литературный язык, обиходно-бытовой, просторечие, территориальные диалекты, социолекты и т. д. Тем не менее, лингвисты выделяют общее, образующее своего рода ядро языка. Ю. С. Маслов говорит следующее: «Язык коллектива (народа, нации <…>) не есть „научная фикция“, вынужденное „усреднение“ фактов индивидуальной речи. Он существует объективно, но только не как „непосредственная данность“, а как общее, существующее в отдельном, как то, что вновь и вновь воспроизводится в речи, повторяясь в тысячах, миллионах и миллиардах высказываний, произносимых и воспринимаемых в соответствующем коллективе» (Маслов). Бесчисленное количество конкретных оригинальных высказываний, таким образом, объединено чем-то общим и инвариантным, что позволяет языку существовать как некоторая целостная система и что обуславливается «существованием людей, человеческих коллективов, пользующихся этим языком как средством общения» (Атурюнов, 1987, 99).
А младограмматики напротив отрицали существование какого-либо общего языка, полагая, что реален только язык отдельной личности. Аналогичного мнения придерживался и Бодуэн де Куртенэ: «Язык существует только в индивидуальных мозгах, только в психике индивидов или особей, составляющих данное языковое общество». Академик А. А. Шахматов придерживался тех взглядов на существования языка, признавая общий язык «известной научной фикцией» (Гречко, 2003). А. А. Потебня утверждал реальности и общего и «личного» языков, считая речь «реализованным фрагментом языка, достаточным для раскрытия необходимых возможных единиц» (Гречко, 2003).
Разграничение языка и диалекта
По разным данным в мире существует от шести до шести с половиной тысяч языков. Такие колебания учёных связаны прежде всего с тем, что до сих пор однозначно не решено, что считать языком, а что диалектом: какими принципами руководствоваться? Ведь порой диалекты могут быть разработаны едва ли не лучше языка и функционировать на обширной территории. К тому же диалект может весьма сильно разниться с языком, вплоть до непонимания носителями диалекта речи носителей языка. А может быть обратная ситуация: говорящие на разных языках понимают друг друга без посредников (датчане и норвежцы, сербы и хорваты, и т.д.).
Существует несколько взглядов на такое разграничение:
Так, Н. Б. Мечковская (2001) полагает, что «статус языкового образования (т.е. языка, диалекта, арго, функционального стиля и т. п.), как и этнический статус некоторой общности людей, определяется самосознанием соответствующего коллектива. Языковое самосознание – это представление говорящих о том, на каком языке они говорят» (Мечковская, 2001). Именно самоопределение говорящих, по мысли исследовательницы, является более приоритетным по отношению к структурно-лингвистическому критерию. «Если коллектив говорящих считает родную речь отдельным языком, – пишет Н. Б. Мечковская, – отличным от языков всех соседей, значит, то, на чём данный коллектив говорит, – это отдельный самостоятельный язык. Соблюдая права человека, эту точку зрения должны принять и языковеды и политики» (Мечковская, 2001)
В. И. Беликов и Л. П. Крысин придерживаются такой же точки зрения, предлагая считать решающим в этом вопросе мнение самих носителей языка, однако он отмечает и наличие «объективных» показателей, к числу которых относит взаимопонятность, наличие престижного наддиалектного идиома (устного или письменного), а также политико-экономического процесса интеграции носителей родственных идиомов (Беликов и Крысин, 2001).
С. А. Арутюнов, касаясь проблемы соотношения языка и диалекта, также отмечает, что «нет достаточно чётких и корректных чисто лингвистических критериев, по которым можно было бы провести однозначное разделение между понятиями» (Арутюнов, 1987, 45), поэтому в каждом конкретном случае решающим оказывается осознание его характера массой его носителей. Например, любопытно, что грузины (люди, осознающие себя грузинами), как в Грузии, так и за её пределами, говорят на различных диалектах и говорах грузинского языка, а также языках, отдалённо родственных грузинскому. И с лингвистической точки зрения, это особые языки, даже имеющие собственное диалектное членение, однако их носители осознают себя грузинами, какие-то специфические сферы эти языки не обслуживают, поэтому «с этносоциальной точки зрения их роль равна роли главных диалектов грузинского языка» (Арутюнов, 1987, 45).
Некоторые лингвисты, например, Дж. И. Эдельман, вообще считают различение языка и диалекта не значимым. «При синхронном лингвистическом описании некоторой локальной лингвистической разновидности, при исследовании её истории или определении её генетической, типологической или даже ареальной отнесенности, – пишет Эдельман, – применение по отношению к ней терминов „язык“ или „диалект“ <…> практически безразлично: оно не является здесь квалификационным» (Беликов и Крысин, 2001, 91).
О. С. Ахманова пишет, что диалект принципиально отличается от языка тем, что он не самостоятелен. Диалект «находится в обязательной и неизбежной корреляции и взаимозависимости с другими диалектами» (Ахманова, 1972, 100) Таким образом, могут возникать «переходные случаи соотношения с прилегающими к нему смежными семиотическими системами» (Ахманова, 1972, 100). Поэтому границы диалекта нечётки: один диалект плавно переходит в другой. Однако диалект может перейти из состава одного языка в другой (например, некоторые датские диалекты стали диалектами английского языка), или даже стать самостоятельным языком (долганский язык изначально существовал как диалект якутского).
Что касается мнения западных лингвистов, то они в вопросе разграничения языка и диалекта в большинстве своём так же считают лингвистические признаки вторичными, главным выделяя самосознание народа (Алпатов, 2000, 196).
Динамика языка
Язык – главное средство общения между людьми. «Язык возникает, развивается и существует как социальный феномен. Его основное назначение заключается в том, чтобы обслуживать нужды человеческого общества и прежде всего обеспечить общение между членами большого или малого социального коллектива, а также функционирование коллективной памяти этого коллектива» (Сусов). Посредством языка осуществляется обмен информацией и выстраиваются межличностные отношения, язык отражает окружающую человека действительность и, следовательно, происходящие в ней изменения. Постепенное изменение – естественное состояние для языка. Динамика показывает, что язык жив и нормально развивается.
Б. А. Серебренников в «Общем языкознании» (1970) отмечает, что «языки не могут не меняться, прежде всего по той простой причине, что в основе актов коммуникации, средством практического осуществления которых и является язык, лежит отражение человеком окружающей его действительности, которая сама находится в постоянном движении и развитии» (Серебрянников). Становление и совершенствование живого языка завершается вместе с жизнью языка, то есть тогда, когда сам язык перестаёт существовать. Это постепенное и непрерывное изменение включает в себя не только перестройку и обновление в связи с прогрессом в обществе, но и усовершенствование языка, устранение противоречий и каких-либо изъянов и недостатков. Таким образом, «часть изменений носит терапевтический характер, возникая в силу внутренней необходимости перестройки языкового механизма» (Серебрянников).
Ю. В. Рождественский в «Лекциях по общему языкознанию» (1990) разделяет динамику языка на эволюцию, развитие и совершенствование. Эволюция и развитие в некотором смысле противопоставлены друг другу: при эволюции единицы языка изменяют свои фонетические (графические) и смысловые качества, но не происходит увеличения числа единиц или качественного усложнения их отношений, тогда как при развитии происходит и то, и другое. Совершенствование языка противостоит первым двум процессам, поскольку изменяется и развивается язык не стихийно, а в результате воздействия человека (Рождественский).
Причины изменений можно разделить на несколько групп: внешние, связанные с воздействием на язык каких-либо явлений извне, и внутренние, связанные с устройством и функционированием самого языка. Б. А. Серебренников пишет, что «перестройка языка может протекать под влиянием двух разных движущих сил, из которых одна связана с назначением языка и реализацией коммуникативных нужд общества, а другая – с принципами организации языка, с его воплощённостью в определённую субстанцию и его существованием в виде особой системы знаков» (Серебрянников).
А. Мейе выделял три группы причин изменений, происходящих в языке: 1) структура языка (собственно лингвистические причины, связанные с устройством и функционированием); 2) условия существования языка (психические, физические, пространственные, социальные и др. факторы); 3) частные влияния других языков (языковые контакты) (Серебрянников)
Рассмотрим концепции языкового развития, где происходящие в языке изменения принято связывать с социальной структурой общества, в котором данный язык используется. Социолингвистика отличается чрезвычайно богатым разнообразием взглядов на социальные механизмы языковых изменений.
Е. Д. Поливанов, к примеру, считал, что «в развитии языка сложно взаимодействуют собственно языковые, внутренние, и внешние, социальные факторы» (Беликов и Крысин, 1991, 102). Общественные изменения, особенно резкие сдвиги, безусловно, оказывают на язык воздействие, но не следует переоценивать его масштабы. «Ход языкового развития Е. Д. Поливанов сравнивал с работой поршней паровоза. Подобно тому, как какой-либо общественный сдвиг не может заставить поршни двигаться не параллельно, а перпендикулярно рельсам, какой-либо фактор экономического или политического характера не может изменить направление фонетических и других процессов» (Беликов и Крысин, 1991, 102). Социальные факторы влияют на язык опосредованно, например, качественно или количественно меняют состав носителей того или иного языка, либо диалекта, и, следовательно, видоизменяются и «отправные точки его эволюции». Е. Д. Поливанов оговаривает и степень влияния социальных факторов на язык: в большей степени ему подвержена лексика, и в куда меньшей – морфология и синтаксис. Однако Е. Д. Поливанов отмечал, что «признание зависимости языка от жизни и эволюции общества вовсе не отменяет и не отрицает значения естественно-исторических „теорий эволюции“ языка» (Беликов и Крысин, 1991, 101).
М. В. Панов – автор теории антиномий, получившей в 60-е гг. широкое распространение – считал, что «в развитии языка ключевую роль играют постоянно действующие противоположные друг другу тенденции (антиномии), борьба которых и является движущим стимулом языкового развития» (Белков и Крысин, 1991, 105). Всего он выделял четыре таких тенденции:
1. Антиномия говорящего (тенденция к редуцированным формам) и слушающего (тенденция к полным формам): редуцированные формы экономят усилия, а значит весьма удобны говорящему, тогда как полные формы обеспечивают максимум информации, что упрощают процесс понимания, а значит, удобны слушающему;
2. Антиномия системы и нормы: с одной стороны, система разрешает употреблять всё, что не противоречит законам языка, с другой стороны, существует норма, которая отбирает для использования лишь некоторые формы;
3. Антиномия кода и текста: меньшему набору единиц требуется более длинный текст, чтобы передать какой-то определённый смысл, и, наоборот, большому набору единиц требуется для той же цели короткий текст;
4. Антиномия регулярности и экспрессивности: информационная функция языка требует чёткого и однозначного словесного выражения мысли, а эмотивная функция апеллирует ко всем богатствам языка.
М. В. Панов полагает, что временное доминирование той или иной тенденции в любой из антиномий, так или иначе, связано с положением социальных групп в обществе. Например, изменение состава носителей русского литературного языка в 20 – 30-е годы XX в. повлияло на произношение в сторону его буквализации: вместо старомосковского нормативного було [шн] ая, смеял [са] и тй [хы] й стали говорить було [чн] ая, смеял [с’a] и mu [x’и] й.
Крупную теорию языкового развития разработал американский лингвист У. Лабов. Согласно этой теории изменения в структуре языка не могут быть правильно поняты без учета сведений о языковом сообществе, которое пользуется этим языком. При исследовании изменений необходимо учитывать три аспекта: каким путём один этап изменения сменяется другим, в пределах какого непрерывного контекста это изменение происходит и, наконец, как это изменение оценивается говорящими. Однако важен и социальный статус подгруппы, где происходит изменение. Если она не занимает определённого положения в обществе, то изменение может быть не принято, начнётся реакция и обратный процесс в сторону нормы.
Прогресс и регресс языка
Несмотря на то, что динамика – признак жизнеспособности языка, любые изменения могут носить как прогрессивный, так и регрессивный характер. Прогрессивные изменения позволяют языку полноценно развиваться и, изменяясь, сохранять свою целостность и самобытность. Советская лингвистика, представленная, к примеру, работами Ю. Д. Дешериева, утверждала, что процесс развития языка должен быть неминуемо связан с языковым прогрессом, который понимался «как социальный продукт», то есть только тогда язык развивается прогрессивно, когда объём его общественных функций расширяется (Дешериев, 1977, 185 – 186).
Проблема прогресса в языке в разные эпохи трактовалась по-разному. Так, например, Ф. Бопп, Я. Гримм, А. Шлейхер, В. Гумбольдт, сравнивая древнеиндийский и современные европейские языки, пришли к мысли, что вся история языков – это постепенный упадок и оскудение. Другие же учёные наоборот полагали, что в упрощении нет ничего плохого. Например, Отто Есперсен писал, что чем проще грамматический строй, тем совершеннее язык.
Часто определить характер языковых изменений возможно только post factum. Одно можно сказать однозначно – изменение тогда будет регрессивно, когда приближает язык к «смерти».
Языковой сдвиг и «смерть» языка
В отечественной лингвистике биологические термины применительно к языку («здоровые», «больные», «исчезающие», «мёртвые») впервые были использованы А. Е. Кибриком.
«Здоровые языки, – пишет А. Е. Кибрик, – способны к воспроизводству или даже расширению своего социального статуса, сферы действия, численности носителей, иными словами, они функционируют и развиваются нормально, они жизнеспособны. „Больные“ языки находятся в той или иной стадии деградации» (Кибрик, 1992, 67). Их социальный статус постепенно снижается, уменьшается количество сфер деятельности и число носителей. Помимо социальных параметров на существование языка могут влиять и внутриструктурные параметры: устойчивость структуры языка к иноязычному влиянию, динамика развития лексикона и т. д.
Тяжесть «болезни» определяется степенью «продвинутости языка к мертвой точке» (термин Н. Б. Мечковской). Перевод языков из разряда «живых» в «мёртвые» затрагивает, как правило, «коммуникативно слабые языки с несложившейся системой форм и стилей. Однако известны и примеры исчезновения языков с развитой литературной формой (латынь, санскрит). Таким образом, как внутренние, так и внешние регрессивные изменения опасны для языков» (Мечковская).
Н. Б. Мечковская в «Общем языкознании» отмечает, что очень часто исчезновение языков сравнивают «с исчезновением многих видов животных, растений, с экологическими катастрофами: вместе с умиранием сотен языков всё это – разные проявления нарастающего неблагополучия в мире. Вслед за «красными книгами» фауны и флоры появились «красные книги» языков. Вопрос о выживании «умирающих» языков стал основным на XV Международном лингвистическом конгрессе (1992 г., Канада)» (Мечковская, 2001, 124).
Проблема вымирания языков в настоящее время привлекает всё больше внимания, так как именно «сейчас пришло осознание того, что языковое разнообразие имеет такую же ценность для человеческой цивилизации, как биологическое разнообразие для природы» (Боргоякова).
Коммуникативно более сильный язык вытесняет более слабый, однако однозначного взгляда на то, что определяет мощь языка, нет. Н. Б. Вахтин и Е. В. Головко, например, считают, что «один язык, оказавшись в контакте с другим, более слабым, распространяется вширь и вытесняет его – просто потому, что его носители сильнее в политическом, военном или экономическом отношении. Д. Кристалл пишет о тесной связи между доминированием языка и культурной мощью: язык существует только в сознании, в устах его носителей. Когда они добиваются успеха – успешен и язык» (Вахтин и Головко, 2004, 111—112).
Как признаки коммуникативной мощи языка также выделяют наличие письменности, литературной формы и сформировавшейся системы стилей.
В некоторых случаях коммуникативная мощь может определяться числом носителей, и тогда говорят о мегаязыках, макроязыках, языках со средним числом носителей и языках малочисленных народностей.
Разделение языков на здоровые, больные, исчезающие и мёртвые не является единственным. М. Краусс (Вахтин и Головко, 2004) выделяет другие категории:
– умирающие (moribund): перестали выучиваться детьми как родные;
– находящиеся в опасности (endangered): если сохраняться существующие условия, не будут выучиваться детьми как родные в следующем столетии;
– находящиеся в безопасности (safe): дети будут выучивать их как родные в обозримом будущем.
Замена одного языка другим возможно только через ступень существования общества в состоянии двуязычия (либо многоязычия). На определённом этапе развития двуязычного общества языковой коллектив вынужден делать окончательный выбор: сохранить свой язык (language maintenance) или заменить один на другой (language shift). Отказ общности от использования старого языка и переход на новый называется языковым сдвигом (Вахтин и Головко, 2004). Языковой сдвиг может быть медленным (сотни лет), быстрым (три-четыре поколения) и катастрофическим (одно-два поколения). «Часть лингвистов полагает, что билингвизм обязательно приведёт к деградации одного из языков или ассимиляции одного из них (чаще всего первичного)» (Баргаев, 1972 86).
В. М. Алпатов отмечает, что «языковые меньшинства всегда проходят один и тот же путь, состоящий из трёх этапов: преобладание национального одноязычия – преобладание двуязычия – преобладание одноязычия на языке большинстве; последний этап завершается вымиранием языка. Обратное движение возможно лишь при изменении государственных границ и превращения меньшинства в большинство» (Алпатов, 2000, 203). Однако смена этих этапов может проходить с разной скоростью. «Последний этап перед окончательным исчезновением языков – ситуация языкового гетто, когда на языке говорят в отдельных деревнях, отдельных семьях и пр. <…> хотя жизнь в гетто может длиться десятилетиями и даже дольше» (Алпатов, 2000, 206).
Причины, приводящие языковой коллектив к подобному отказу, весьма разнообразны: от «престижности» до насаждения другого языка насильственным путём, что происходило в конце 1950-х – начале 1960-х во всём мире (Южная Америка, Австралия, США, Канада, Крайний Север СССР), «когда местные власти в принудительном порядке забирали детей из семей в школы-интернаты, <…> в этих школах учились вместе дети разных национальностей, и единственным языком, общим у детей и между детьми и учителями, был государственный язык» (Вахтин и Головко, 2004, 121). R. Fesold считает, что «смена языка происходит лишь тогда, когда сама языковая группа желает отказаться от своей идентичности» (Алпатов, 2000, 203), но В. М. Алпатов полагает, что это не всегда так. Например, евреи в западных странах легко ассимилируются с местным населением в языковом отношении, но сохраняют свою национальную идентичность.
Выбор направления языкового развития зависит от этноязыковой жизнеспособности. Этот подход наметился в середине 1970-х гг. и описывается при помощи трёх независимых социолингвистических переменных: статус (престижность группы и её языка в обществе), демография (число членов группы, рождаемость, браки, иммиграционное и эмиграционное поведение) и институциональная поддержка (СМИ, образование, политика, культурная деятельность) (Вахтин и Головко, 2004, 125—126).
