«Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна» kitabından alıntılar, sayfa 13
— Полным ответом! — приказывает Дрыгалка. — Полным ответом!
И я бормочу полным ответом:
— Евгения Ивановна, я поняла…
Это неправда. Я поняла далеко не все. Лишь много лет спустя я пойму, что это был только первый шаг Дрыгалки к тому, чтобы согнуть, искалечить меня так, как когда-то, вероятно, согнули, искалечили в такой же школе ее самое.
-Вот люди непременно им надо знать, чи это индеец, чи это индейский петух! А я смотрю на него и думаю: это приличный человек- он не крадет, он работает как умеет. А что, он черный, или желтый, или фейоптовый, какое мое дело?
-Так это зеберь...-И, обращаясь уже к моей маме, старичок добавляет: -Этот зеберь, я вам скажу мадам,- это пункт в пункт человеческая жизня... Черная полоса-горе, а за ней белая полоса- радость, и так до самой смерти! И потому, когда начинается желая полоса, надо идти по ней медленно, тупу-тупу-тупочки, надо пить ее маленькими глотками, как вино...
-А когда потом приходит черная полоса,- с улыбкой спрашивает мама,- что делать тогда?
-Тогда,- очень решительно отвечает старичок в картузе,- надо нахлобучить шапку поглубже, на самые глаза, поднять воротник повыше ушей, застегнуться на все пуговицы,- и фью-ю-ю!- бегом по черной полосе, чтоб скорее пробежать ее! И самое главное, мадам,- старичок наставительно поднимает угловатый палец,-когда бежишь по черной полосе, надо все время помнить: за нею придет светлая полоса... Непременно придет!
- Яков Ефимович! Вы же умный человек...
- По-моему, - отвечает папа, - вы, Семён Захарович, тоже умный человек.
- Нет, скажите: вы что-нибудь знаете?
- Откуда? - удивляется папа.
- Ну, откуда-нибудь...
- Ничего и ниоткуда.
- Но всё-таки как вы думаете?
- Как я могу думать, когда я ничего не знаю! - удивляется папа.
Сейчас у Ивана Константиновича новый денщик - татарин Шарафутдинов.
Он почти не знает русского языка.
- Беды мне с тобой, Шарафут! - сокрушается Иван Константинович.- Учи тебя еще и говорить, как маленького... Ну, кто я есть, скажи!
Шарафутдинов беспомощно поводит миндалевидными восточными глазами и отвечает - не сразу, с запинкой:
- Благородиям.
Подумав, он поправляется:
- Ихням благородиям...
Но за глаза Шарафутдинов уточняет, называя Ивана Константиновича:
- Та барин, котОра тОльста...
" ... И я учился. Ох, как учился! Ну, и медицина, братец ты мой, - серьезная наука, ее абы как изучить нельзя. Кончишь академию, и дадут тебе в руки не что-нибудь, не куклу, а жизни человеческие! "
[Дорога уходит в даль]
Человека надо учить, и с него надо требовать! Тогда он и будет человеком!
– Сын мой, ты преступил заповедь господа бога нашего – на горе Синайской он приказал нам: «Не убий!»
Лекерт посмотрел на раввина, – до этой минуты он слушал его равнодушно и ничего ему не отвечал.
– Раввин, почему вы говорите это мне, а не им? – Он кивнул на своих палачей. – Ведь они сейчас убьют меня.
– Да ведь четверка – это «хорошо»!
– А мой папа говорит: надо все делать отлично! – Ну, знаешь, твой папа! Его послушать, так надо ранец на спине таскать и на одни пятерки учиться… Что за жизнь!
Маня хочет предотвратить ссору. Она мягко вставляет:
– Мой папа тоже так думает: «Что делаешь – как можно лучше делай".
В течение ряда лет, утром, открывая глаза, я видела дорогу среди деревьев, из-за которых вставало солнце, и вспоминала слова художника: «Упал – встань. Расшибся – не хнычь. Дорога уходит в даль, дорога идет вперед".
