Kitabı oku: «Не плачь», sayfa 3

***

Облачная лестница заканчивалась. Я уже видела впереди необъятное, залитое светом, пространство.

Ангел отпустил мою руку и слегка подтолкнул вперед. Я послушно шагнула в свет. Он был живой, теплый, ласковый. Не ослепляющий и не обжигающий. Под ногами вместо облаков росла пушистая трава… Я подняла глаза… И…

И увидела Его… Ноги подкосились, я с ужасом и невероятной четкостью осознала свое недостоинство, грязь и мерзость. Слезы хлынули у меня из глаз, я упала на колени и искренне взмолилась:

‒ Прости меня, Господи! Прости! За все!

‒ Здравствуй, Александрина. Не плачь. ‒ Его глаза светились любовью. Нет, не только глаза! Он Сам был ‒ Любовь!

‒ Не плачь, ‒ снова сказал Спаситель. ‒ Я не сужу тебя. Ты победила.

Его улыбка в одно мгновение высушила мои слезы. Я была поражена ‒ победила? Да я же проиграла по всем статьям!

Не родила. Не дожила. Не долюбила…

‒ Ты победила! ‒ повторил Господь. ‒ С днем рождения, Александрина! С Днем Рождения в Вечность!…

Тонкая грань между мирами растаяла окончательно.

А на встречу со мной уже выходили те, кого я так давно не видела, но так любила в той, ненастоящей, жизни.

И впереди у нас целая Вечность.

Шурка

С самого раннего утра, еще до открытия храма, на ступеньках церкви Святой Троицы появлялась нищенка Шурка. Хотя, вполне возможно, что она не появлялась, а жила на этой лестнице.

Где она ночевала, что ела, и вообще – откуда она взялась – никто не знал.

Казалось, что она была здесь всегда.

Вид у Шурки был непрезентабельный. Странный, можно даже сказать – страшноватый. Неопределенного возраста, одета так, что иные огородные пугала выглядят получше. Выцветший платок болотного цвета, повязанный низко, чуть не на самые глаза, а сверху зачем-то натянута серая шапка крупной вязки.

Тоскливое зеленое пальто, между воротником пальто и платком торчит худая морщинистая цыплячья шея. Что скрывалось под пальто – то было никому неведомо.

Довершали гардероб коричневые хлопчатобумажные колготки, перекрученные на ее худющих, как палки, ножонках. На носу сидели очки с толстенными стеклами в уродливой пятнистой роговой оправе. Наряд был один на все времена года.

Ну и завершающий штрих к портрету – Шурка была горбатой. На спине, под пальто, топорщился огромный уродливый горб.

В общем, тот еще видок.

Шурку боялись. Кто называл ее придурковатой бездельницей, кто – блаженной или даже прозорливой. Но близко старались не подходить. Даже настоятель храма опасался ее. Однажды, после Литургии, она поймала отца Савелия и что-то ему сказала. Батюшка сначала побледнел, потом позеленел, а потом и вовсе сбежал обратно в храм, в алтарь, и не выходил оттуда до самого вечера.

***

Обычно Шурка сидела на третьей ступеньке снизу и играла с поданной ей денежкой. Редкие бумажные купюры складывала стопочкой и прижимала сверху камушком, чтоб не разлетались от порывов ветра. Из мелких монеток строила башенки, перекладывая их из одного столбика в другой. Что-то напевала и мурлыкала себе под нос.

Если бы у кого-нибудь возникла охота прислушаться, он бы услышал, что круглый год Шурка поет одно и то же ‒ "Христос воскресе из мертвых…". Иногда петь переставала. И начинала бормотать что-то себе под нос. Слушателей не было, и Шурка тихонько шептала – «слава в вышних Богу, и на земле мир, в человецех благоволение…».

***

По воскресеньям Шурка становилась необычайно деятельной и придирчивой, работы было много, это был самый неспокойный день в неделе.

Народ подтягивался к храму, стараясь обойти ее стороной. Новички, пришедшие впервые, жалели уродливую тетку и подкладывали ей денежку. Шурка в ответ что-то бурчала, не поднимая глаз, но когда человек отходил, долго и внимательно смотрела ему вслед. Взгляд у нее становился пронзительным и всепроникающим… На некоторых она смотрела с жалостью и любовью, на других просто с любовью. Но попадались и такие, кого Шурка предпочла бы никогда не встречать…

В церковь она не заходила. Но каким-то образом знала, в какой момент надо перекреститься, а в какой встать и поклониться. Когда в храме начинали петь «Херувимскую», Шурка молча стояла, склонив голову. Как слышала? ‒ непонятно. До ее нижних ступенек не доносилось ни слова.

Когда служба заканчивалась и люди выходили из церкви, Шурка становилась очень внимательной, оставляла свои копеечные «башенки» и присматривалась к выходящим. По кому-то скользила равнодушным взглядом, не удостаивая своим вниманием. На некоторых смотрела внимательнее, но оставалась на своей ступеньке и молчала. А иногда вдруг встряхивалась, поправляла сползающие с носа очки, натягивала шапку… И начиналось самое интересное.

‒ Валерия, поди-ка сюда! ‒ вдруг звала она.

Девушка Лера вздрагивала, оглядывалась по сторонам, не понимая, кто ее зовет. Да и ее ли? Заметив Шурку, вопросительно смотрела на нее.

‒ Иди, ‒ повторяла Шурка. ‒ Тебя зову!

Девушка медленно, неохотно, шла на зов. Одета она была не «по церковному». В джинсах, на голову кое-как накинут легкий шарфик. Она боялась, что ее сейчас будут ругать, кричать, а может, и вовсе прогонят и велят больше сюда не приходить. Но Шурка словно и не замечала ни смущения девушки, ни ее одежду.

‒ Здравствуйте, ‒ робко здоровалась Лера. ‒ Откуда Вы меня знаете?

‒ Здравствуй, милая. Я тебя не знаю.

‒ Но… Но вы позвали меня по имени! ‒ удивлялась девушка. ‒ Может быть, Вы меня с кем-то перепутали?

‒ По имени? Ну и что? Тоже мне, тайна, ‒ фыркала Шурка. ‒ Разве тебя не Валерия зовут? Ну вот. А путать… Чего уж тут путать-то… Ты ведь ребеночка приходила у Бога просить?

Валерия молчала, теребила шарфик…

‒ Ты правильно пришла. Пять лет уже ждете, да? Ничего, сразу двое будет! Ты проси только. И Бога, и Царицу Небесную. И людям помогай…

Лера торопливо скинула с плеч рюкзачок и стала в нем рыться в поисках кошелька. Шурка с интересом наблюдала. Когда Лера протянула ей денежку, она неодобрительно покачала головой:

‒ Мне твои деньги не нужны. Ты по-другому помогай. Люби. И верь. Поняла? Ну все. Иди теперь, иди с Богом.

Валерия прошептала «спасибо» и стала медленно спускаться по ступенькам, стараясь понять и запомнить слова странной нищенки.

‒ С мамой помирись, ‒ тихо, так, чтобы слышала только Лера, добавила Шурка. ‒ А без этого никак. Да. Без этого никак…

Девушка резко остановилась, словно в спину ей воткнули нож. Медленно развернулась.

‒ Откуда… ‒ начала было она, но замолчала. Из ее глаз вдруг ручьем покатились слезы. ‒ Я и сама уже измучилась, ‒ прошептала она.

Достала из тесного кармашка джинсов телефон, набрала номер и сказала:

‒ Мам, это я. Здравствуй, мам. Ты… Я хотела… Мам, ты плачешь? Мамочка, прости меня! ‒ взглянула на Шурку и неожиданно для себя, совсем тихо, почти шепотом, добавила, ‒ Прости, Христа ради… Не плачь, мамочка, я сейчас приеду!

Шурка смотрела ей вслед и улыбалась. Во рту у нее не было, как минимум, половины зубов.

А девушка Лера, плача и всхлипывая, уже бежала на остановку.

«Хорошая девочка, послушная… Слава Тебе, Господи!» ‒ перекрестилась Шурка. Впрочем, когда она с кем-то говорила, непослушных не находилось…

***

Следующей «жертвой» Шурки оказалась женщина средних лет, вся в черном, с постным лицом и опущенными глазами.

‒ О, Наталья! ‒ радостно закричала Шурка.

Женщина вздрогнула, но не остановилась.

‒ Наташ, тебя зову!

‒ Меня зовут матушка Параскева, ‒ громко, чтоб слышали окружающие, заявила женщина в черном.

‒ Да какая там Параскева, тьфу! Прости, Господи… Наталья! – Шурка поманила Наталью-Параскеву пальцем и что-то ей прошептала. Лицо у женщины покрылось малиновыми пятнами. Она со страхом посмотрела на Шурку.