Kitabı oku: «Черный хлеб дорог. Русский хтонический рассказ», sayfa 3

– Нашел тему… Нужно вколоть ему декс и дать кислород, – сказал Клим, подходя к Деме. Тот лежал в забытьи, никак не реагируя на просьбы, язык его сильно распух, тело температурило. Клим сделал ему укол.

– Если это отек, то его спасет только спуск. Он обречен, а кислород завтра понадобится нам самим, – ворчал здоровяк.

– Перестань! Кислород остановит болезнь и поможет уснуть. Завтра ему станет лучше, вот увидишь, – говорил Клим, надевая на Дему кислородную маску. – А когда все это закончится, мы выберем время и вернемся сюда, чтобы дойти до вершины, до высочайшей точки Земли…

– На этой вершине легко сгинуть! И никому не будет дела. Ты думаешь, там внизу понимают, что это значит взобраться сюда? Да никто и представить себе не может, как сложно здесь выжить. Для многих восхождение – пустяк, дело ничего не значащее… – закончить здоровяк не успел, Дема пришел в себя и, сбросив кислородную маску, начал стонать. Клим подошел к нему.

– Как ты?

– Разбит, совершенно разбит… голову жмет, тянет, – тихо шептал Дема и, вцепившись в руку товарища, продолжил:

– Я до сих пор чувствую взгляд того мертвеца. Черная куртка…

– Ты бредишь, успокойся.

– Нет, слушай. Это было давно. На горе меня и напарника застал буран, снегу намело столько, что мы потеряли ориентиры. Идти больше не могли, и решили вырыть в склоне пещеру. У товарища случился отек, стало резко хуже. Нужно было срочно спускаться, но я не мог его тащить, совершенно выбился из сил. Я отправился за спасателями и обещал привести помощь. Прощаясь, он просил похоронить его в случае, если я не успею… Я пообещал. Долго плутая по склонам, я, в конце концов, вышел к лагерю. Лишенный возможности говорить, истощенный обморожением и усталостью, я проспал не менее двух дней и помощь отправить не сумел. После спасатели так и не нашли следов пещеры, а я никогда уже не возвращался в те места. С тех пор прошло десять лет, это случилось на других гималайских склонах… Но, ты знаешь, мой друг был одет в такую же черную куртку… – и Дема зашелся в кашле, так и не договорив.

– Это не может быть он, глупости. Ты лучше лежи, лекарство и кислород помогут, – проговорил Клим, надевая ему маску.

– Вадиму ничего не помогло… – прошептал Дема.

– Если он не отойдет до завтра, то придется его оставить, – вмешался Косматый. – Он бы больше помог нам, если бы умер и не тратил запасы кислорода. Я пойду спать в другую палатку, надо восстановить силы, – закончил он и, не дожидаясь ответа, вышел на улицу.

– Не слушай его, – пытался отвлечь Дему Клим, но тот опять впал в беспамятство.

Вскоре и Клим провалился в сон. Он утопал в глубинах спальника, засыпая под глухие стоны товарища. Потом его обдало холодом, и ему стало казаться, что на лицо падает снег. Затем перебивающие тишину стоны сменились звуками возни, но через мгновение все стихло. Вместо прохлады Клима заволокло тепло, и он поддался тихому и покойному сну.

4

Клим проснулся от удушья. В палатке нечем было дышать. Оглядевшись, он увидел, что Дема отсутствовал. Ночью снегопад усилился, и лагерь полностью замело. Клим понял опасность и, откопав себя, стал расчищать снег, чтобы освободить сначала здоровяка, а потом – шерпов. Косматый только проснулся, ночь далась ему нелегко: перекошенное лицо, впалые глаза, землистый цвет лица, пересохшие губы. Дему он не видел. Состояние шерпов ухудшилось. Клим развязал их, вколол лекарство и пошел дальше искать пропавшего товарища.

Погода становилась ясной, редкие облака накрывали долину, наступал рассвет, но следов Демы не было видно. Все запорошил снег, кричать было бессмысленно. Здоровяк готовился к выходу, а Клим, замерзая от холода, продолжал поиски. Исчезновение казалось странным – обувь и куртка Демы были на месте, накануне он был настолько плох, что не смог бы подняться по нужде без помощи, не говоря уже о том, чтобы отправиться на прогулку. Оставив в конце концов попытки найти его, Клим вернулся в палатку.

– Куда он мог подеваться?.. – спрашивал Клим скорее самого себя, чем Косматого, отогревая руки у горелки. – Мне снился странный сон, не знаю даже, что и думать…

– Похоже, мямля вышел ночью на улицу. Ты помнишь, в каком он был состоянии? А на краю скользко, очень скользко, особенно если ступаешь на лед без обуви, – отвечал Косматый.

– Ты будто рад?

– Да, пожалуй, я рад! Теперь не придется идти с обузой, и доля моя стала больше… – с вызовом ответил Косматый.

Клим посмотрел на здоровяка, вид у него был зловещий – губы скривились в ухмылке, сосуды в глазах полопались, отчего белки́ напитались кровью, брови торчали в разные стороны, лицо было сплошь покрыто черной щетиной. Черт, а не человек. Опасен и непредсказуем был товарищ Клима – человек, от которого зависит его жизнь и шансы на подъем. Спутник, которому он должен доверять, ожидая честного выполнения заключенной ранее сделки.

Проверив веревки, надев шипы и фонари, вооружившись ледорубами, альпинисты покинули лагерь. Теперь их осталось двое, горе удалось погубить остальных, а также зародить сомнения в душах живых – более в связке они не шли. Им предстояло восхождение на кислороде, шансов дойти без него на такой высоте практически не было. Каждый нес по три баллона: по одному – на подъем и спуск, и еще один – для ночевки в последнем лагере.

Маршрут предстоял непростой. Сначала нужно пройти по пологому ледяному склону, проваливаясь по пояс в свежий снег, сбивая дыхание на каждом шагу. Потом подняться вверх по отвесному морю льда, болтаясь на прошлогодних перилах на ветру и температуре минус сорок, с риском сорваться в любой момент. Далее предполагался привал, всего на несколько часов. А вечером группа должна была войти в зону смерти, пройдя путь вдоль совершенно голых скал и льда на ураганном ветру, чтобы остановиться на ночь на Южном седле, где сил совсем не будет, где сердце даже во время отдыха бьется, как сумасшедшее, где тело медленно умирает, где сознание тебе не принадлежит, а любые ошибки становятся роковыми.

За час до заката альпинисты достигли места отдыха. На отвесной скале прямо во льду, когда-то очень давно, была высечена небольшая площадка, и там, на ветру, изможденным путникам с трудом удалось установить палатку и укрыться от холода. Они забрались в спальники прямо в одежде. Восстанавливая дыхание и отогреваясь, сделали себе уколы, чтобы прекратить головокружение и избавиться от дурноты. Вскоре лекарство подействовало, и они почувствовали себя лучше.

До выхода оставалось чуть больше часа, солнце только-только зашло за горизонт, долины погрузились в тень, но отблески света еще сохранились на вершинах. Они стояли, словно раскаленные острия мечей, приковывали к себе взгляды, наполняли окружающий мир тревогой и таинством.

Клим вышел наружу. Погода здесь менялась непредсказуемо. Теперь воздух был недвижим, и Клим смог сесть, свесив ноги, на карнизе ледяного склона, на самом краю пропасти. Дух захватывало от высоты и вида на долину, которая утопала в облаках, похожих на взбитые сливки. Точно застывшее море, они сгущались далеко внизу, ниже второго высокогорного лагеря. Это были верхушки грозовых облаков. Там начиналась буря. До «седла» оставалось всего несколько часов. Сигнальное снежное облако еле развевалось, будто флаг, над пиком Эвереста. Значит, ветер наверху совсем небольшой. Клим хотел оказаться там, на вершине, объять весь мир взором, расправить руки и почувствовать потоки небес. Мысли уносили его вдаль, но тревоги всегда возвращаются, как только мы забываем о них.

В лагере, который они покинули утром, появились огни. Теперь их стало меньше, но и их группа давно была неполной. Преследователи располагались всего в одном дне пути. Опасность стала ближе, реальнее. «Будут ли они спускать травмированных вниз, или в этом уже нет необходимости? Почему никак не отстанут? Зачем хотят забрать то, что им не принадлежит?» – думал про себя Клим, направляясь в палатку.

– Как погода? – встретил его здоровяк.

– Густые облака в долине, но, думаю, сможем дойти до седловины без осложнений. Шлейф еле виднеется, ветра нет. При других обстоятельствах мы могли бы взойти на самый пик, испытать границы возможностей, найти неведомый ранее смысл, задышать полной грудью…

– Ну что за бред ты несешь! На вершине ты найдешь только лед и камни, а дышать там и вовсе невозможно. У тебя в рюкзаке «Огни Непала», и весь мир в твоих руках. Если уж ты так сильно хочешь покончить с собой, то сможешь дорого это сделать позже, взойдя налегке с командой помощников. Ведь твоя мечта уже давно продается за деньги! Наших друзей не видно?

– Они во втором лагере.

– Чтоб их! Допивай чай, и будем выдвигаться, оборудование я проверил.

Через полчаса альпинисты вышли на склон, огни были на прежнем месте, даже казалось, что некоторые из них стали спускаться. Ветер усиливался, снизу росли грозовые облака, теперь они озаряли небеса всполохами оранжевых молний. На вершине ледяной стены гора обрушила на путников всю свою ненависть, всю злобу. До места последнего лагеря оставалось не более ста пятидесяти метров, но пройти их означало совершить невозможное.

Начался ураган, и альпинисты оказались в самом его центре. Распластавшись на широком, исхлестанном ветрами плато, они пытались найти убежище, хоть какое укрытие. Молнии сверкали то тут, то там, по склонам сходили лавины, грохоча словно, сотни орудий. Одежда уже давно не спасала от холода. Вихри снежной пыли сбивали с ног, залепляли маски, разглядеть что-то можно было только на расстоянии вытянутой руки. Дикий вой стоял повсюду. Пепельно-серое небо стало ослепительно-белым, теперь оно слилось с горой, и различить их границы было невозможно.

Путники связались веревкой и, прижавшись друг к другу, пытались подставить спины ветру, но тщетно, ураган налетал со всех сторон, бросал в лицо снег и ледовое крошево. Рев заглушал звуки, докричаться можно было только по ветру, иначе не слышно. Альпинисты уже ничего не различали, видели только неясные очертания и исчезающие тени. Они пытались согреться, хлопая друг друга по спине, старались споро двигать руками и ногами.

Клим подключил перед подъемом второй баллон и теперь боялся, что ему не хватит кислорода, поэтому попросил здоровяка уменьшить расход. Косматый повернул вентиль и, сказав, что пойдет к скалам ставить лагерь, неуверенным шагом направился в белую мглу.

Клим последовал за ним, он видел только свет налобного фонаря, который то появлялся, то пропадал впереди. Голова его странно прояснилась, появились силы, и он начал двигаться быстрее. Потом эйфория сменилась проблемами с дыханьем, возникла одышка, он сел на снег, чтобы восстановиться, но почувствовал, что ему становится только хуже. Появилось ощущение удушья, накатил страх, в глазах темнело, голова кружилась и казалось, что силы совсем покинули его. Клим проверил уровень газа в баллоне и увидел, что он был на нуле.

«Как же так?.. Косматый, наверное, случайно открыл вентиль на полную… И весь запас вышел… Но есть еще один в рюкзаке… Только бы не потерять здоровяка из виду…» – сокрушался Клим, доставая баллон и разыскивая свет фонаря Косматого в темноте.

На мгновение огонек возник где-то на востоке, а потом исчез. Тогда Клим захотел предупредить товарища, сообщить ему, что остановился. Он стал подтягивать связывающую их веревку, но натяжения не происходило. Через какое-то время в руках у него оказался ее конец, карабин был отстегнут.

«Зачем отстегнулся? Палатка, разрешения, все у него… Сперва восстановиться, потом до лагеря», – успокаивал себя Клим.

Но кислородный баллон оказался пустым, Косматый подменил его во время стоянки. «Огней Непала» в рюкзаке также не было, вместо них в коробке лежали булыжники и записка, которую ему не скоро, но удалось прочитать, освещая налобным фонарем: «Такие же камни ты найдешь на вершине!».

Клим уже не понимал, что произошло. В голове саднило: «Как мог он дать так себя провести?». Без кислорода движение казалось невозможным, он чувствовал только одну нескончаемую боль, по телу распространялись странные волны тепла, хотелось скинуть одежду, но Клим знал, что это просто симптомы чрезвычайного переохлаждения. Он лег на рюкзак, тело тут же разомлело, стало ватным, никогда раньше он так не уставал…

5

Клим очнулся от раскатов грома, он не знал, как долго пролежал на месте, но казалось, прошло не меньше часа. Вокруг все было абсолютно белым, молнии сверкали над головой. Он снял маску, чтобы очистить ее, но дело было не в ней. Правый глаз полностью закрыла пелена, а другой – почти не видел. Силы покинули его, он словно умер. Каждый вдох обжигал гортань. Он попробовал поесть снег, но это не помогало.

Клим понимал, что в движении – жизнь, если он останется здесь, то заснет и погибнет, не сможет вернуться… Нужно было найти укрытие, добраться до скал. Но как пошевелиться, когда тело словно не твое, когда ты просто сознание, оказавшееся в чужой оболочке? Идти он не мог, поэтому просто пополз, без ориентиров, наугад. Он будто оказался под водой, на самом дне, утопал в вязком иле, любое движение казалось бесконечным, встречало неодолимое сопротивление, воздуха не хватало, легкие разрывали его изнутри. Превозмогая себя, через какое-то время он встал на колени и стал перемещаться немного быстрее. Помогали собраться разговоры с самим собой и воспоминания о прошлом.

Внезапно он увидел силуэт впереди. Фигура светилась, пылала, лицо глядело сплошной черной бездной, всклокоченные волосы, точно змеи, развевались на ветру. Он хотел подползти ближе, но наткнулся на что-то и упал сверху на препятствие. Сперва он подумал, что это камень, но это оказался рюкзак, рюкзак болотного цвета, рюкзак здоровяка. Подняв голову, Клим увидел, что он вновь на склоне один. Там, где раньше было видение, теперь остался лишь небольшой пригорок. Нужно ли ползти туда дальше?.. Интуиция подсказывала, что там нет ничего, кроме опасности. Непонятный страх сковывал его, замерзшими руками он стал доставать баллон из рюкзака Косматого…

Кислород прибавил сил, голова прояснилась. С большим трудом ему удалось установить палатку прямо там, около небольшого пригорка. То, что обычно занимало не более двадцати минут, на ужасном холоде и ледяном ветру отняло не меньше часа. Укрывшись внутри, он упал на пол без сил. Руки были обморожены и сильно опухли, ремень от часов тисками сжимал запястье, но пальцы не слушались, и он не мог снять часы. Ног он тоже не чувствовал. Мозг изменил кровоток, спасая жизнь, жертвуя теплом конечностей. Он понимал, что без потерь не обойдется, может, понадобится ампутация, но был рад, что жив, что не сгинул на горе. Сознание постепенно покидало его…

Он стоял на вершине Эвереста над просторами мира. Видел его край, чувствовал ветер небес. Руки ловили теплые и ласковые потоки воздуха. Невероятная высота не вызывала страха, ее глубина дарила только восхищение, только спокойствие. Как часто он грезил об этом миге, как сильно желал оказаться тут. Он оглянулся по сторонам. Слева распластались необъятные дали Тибета, справа утопало в облаках плато королевства Непал. Священные буддийские флажки и ленточки, привязанные к небольшому треножнику высшей точки планеты, яростно хлопали на ветру.

Но что-то было не так. Вокруг никого. Никто не поздравлял его с победой. Все, кто был рядом, погибли или покинули его, а та, которой он обещал вершину, все еще ждет его возвращения… А что будет, если он не вернется? Как он вообще оказался тут? Острая необходимость быть здесь теперь исчезала. Меркли чувства особой значимости, жизненной полноты, причастности к числу избранных. Решения его теперь представали в ином свете. И он просто стоял на пике мира с нарастающим чувством опустошения внутри, совсем один, ничего не чувствуя.

Эпилог

«Согласно полицейским отчетам, в конце марта группа преступников из четырех человек совершила ограбление известной кинокомпании, представители которой прибыли в базовый лагерь у подножия Эвереста до начала сезона восхождения для проведения рекламной съемки «Огней Непала» – известных во всем мире алмазов. Завладев камнями, бандиты попытались достичь Южного седла, расположенного на высоте 7900 метров. Оттуда они хотели спуститься в Китай, чтобы скрыться от правосудия.

Отряд местной полиции, отправленный в погоню, не имел бы шансов поймать грабителей, если бы не разразившийся на склонах высокогорья ураган, который, по словам старожилов, был самым сильным за всю историю Сагарматхи.

О судьбе похитителей на текущий момент известно следующее.

Один преступник в ярко-красной куртке был найден недалеко от тропы, идущей по ледопаду. Он умер естественной смертью в результате серьезного пищевого отравления и воздействия горной болезни. Бандиты избавились от него, скинув со склонов вместе с ненужными вещами, среди которых было также обнаружено три разрешения на спуск в Китае.

Другой похититель лежал на животе без обуви и верхней одежды недалеко от второго лагеря. Вся спина у него была ободрана, точно его тащили по камням. Предположительно, возникшие между бандитами разногласия спровоцировали ссору, в результате которой его избили и выставили из лагеря в непогоду без одежды. Под телом преступника нашли еще одного альпиниста в черной куртке, который пролежал под снегом не менее десяти лет. Он обнимал замерзшего бандита, словно старый товарищ.

Еще одно тело обнаружили у подножия ледяной стены, недалеко от третьего лагеря. Вид найденного громилы был ужасающим: одежда расплавилась, плоть обожжена, кожа полопалась, волосы на голове выгорели, вместо глаз зияли обугленные дыры. Преступник умер от удара молнии, а затем упал со скалы.

Последний член банды находился на Южном седле, на краю обрыва. Он сидел в положении полупоклона, обнимая полный кислородный баллон, вентиль которого замерз. Снег забился в его капюшон, маска на лице отсутствовала, глаза были разодраны, левая рука у него была без перчатки, опухшая и почерневшая, она сжимала фотокарточку, на обороте которой кто-то мелким почерком написал: «Ты вернешься, обещай, мне играть Шопена. Твоя Н.».

В заключении сообщаем, что «Огни Непала» так и не были найдены! Поиски продолжаются».

«Эхо гор», спецвыпуск, апрель 20**, Намче-Базар, Непал

Апостасия от Любви

Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве… Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром…

«Преступление и наказание», Федор Достоевский

Анастасия

Черное небо, белый снег. Ветер, хлесткий ветер, как сумасшедший мельник, сбивал Настю с ног в этот утренний час, налетал со спины, рвал подол пальто, крутил выбивающиеся из-под шапки миндальные волосы, подгоняя на важную встречу, результатов которой теперь ждали на всем Белом свете. Всего через несколько часов Совет по науке и безопасности должен утвердить положение стрелок на часах Рокового дня, установив время до наступления необратимой катастрофы.

В этом году международная комиссия ученых и нобелевских лауреатов собралась в России. Такая честь была оказана стране за успехи в борьбе с бушевавшим по миру вирусом. Именно русские сумели создать безопасную вакцину и безвозмездно поделились результатами работы с народами мира, не думая о расчете, прибыли и собственных интересах. И как русский танец, широкий и открытый, достижения лучших в России умов хлынули в люди – безбрежно и бескорыстно.

Настя работала микробиологом в ИЦ имени Гамалеи в Москве, именно в ее лаборатории была разработана применявшаяся повсеместно вакцина «Спутник победы». Она знала все о пандемии и вирусах и была приглашена экспертом на итоговое совещание, чтобы огласить перед миллиардами людей решение Совета.

Москва в эти дни была закрыта на карантин, и потому участников Совета разместили в одной известной писательской резиденции недалеко от Рязани, чтобы там огласить вещи всемирной знаковости.

И на такую важную встречу опаздывала теперь Настя. Причины задержки были очень для нее важны, но, пожалуй, в масштабах решающихся сегодня вопросов могли показаться любому незначительными и слишком частными. Ее Петр заболел. Первые симптомы недуга были такими же скверными, как и те, что были у него когда-то давно, в пору первых случаев вирусных заболеваний.

В ту нервную ночь Петр все никак не мог уснуть. Пил много воды, пошатываясь, ходил по комнатам, пугливо озирался, косился все на что-то в темных углах квартиры, прерывисто, с посвистом дышал, а после полуночи слег в лихорадке.

Насти не было рядом. Исследования, важный научный проект, ее группа как раз работала над вакциной. Но она бесконечно звонила, советовалась и даже ругалась с коллегами, обсуждая назначения и принимаемые меры, – до тех самых минут, пока врачи не приехали и не забрали Петра в реанимацию. А дальше был какой-то дурной сон. Петр долгое время боролся за жизнь, и многие месяцы прошли, пока они снова встретились.

В те далекие дни их разлуки Настя сожалела, что не успела сказать Петру в последнем разговоре всего несколько слов на прощание, а потому сегодня утром она, опасливо оставляя дом, написала записку, где рассказала ему о своей привязанности и о том, чтобы он не боялся, так как теперь все привиты, и течение недуга быстро пойдет на спад…

Резиденция писателей, отданная на время совещания Совету, располагалась на дне оврага вдоль реки, называемой местными «Медвенка». Раньше там стояло всего несколько изб, а крутые склоны оврага были усеяны частыми деревьями и кустарниками. Теперь же склоны превратились в почти отвесные стены, растительность выкорчевали, а дома разрослись по обоим берегам реки. И только Медвенка, по-прежнему замерзая в ноябре и вскрываясь в апреле, вытекала на север у какого-то давно позабытого села, чтобы пересечь несколько шоссе и соединиться со своей старшей, стремительной сестрой-рекой.

Спускаясь в низину по крепкой металлической лестнице, словно в снеговую купель погрузилась Настя. Запылила вьюга своим веретеном откуда-то со дна оврага. Настя закашлялась, закрыла глаза, а когда снова попыталась разглядеть окрестности, увидела внизу ухоженные, припорошенные снегом деревянные дорожки, редкие деревья, укутанные оставшимися с новогодних дней гирляндами, навесные, обледеневшие мостики над рекой и спрятавшиеся в тумане дома с белыми крышами, которые, казалось, будто парили в облаках. Каждый год в Рождество здесь случалась книжная ярмарка, собирались писатели из всех городов России и устраивали встречи и презентации, чтения и мастер-классы, играли в снежный бой, топили дровами баню, покупали в лавках жареные каштаны, сладкую вату, елочные игрушки и другие сувениры, а еще пили водку и совершали такие поступки, о которых не принято писать в прозе.

Но теперь здесь было тихо, приехали гости, важный Совет. Воздух в низине был глухим и холодным. У Насти закоченели пальцы, и ей хотелось скорее дойти до людей, до тепла. Сойдя с лестницы на берег, она вышла на неширокий деревянный настил. Ступая по его устланной снегом поверхности, Настя обнаружила под ногами лед: было очень скользко, и каждый шаг давался с трудом.

«Хоть бы песком посыпали или золой», – думала про себя Настя, разглядывая впереди самый крупный в окрестностях трехэтажный сруб, расположенный на склоне выше домов, тумана и замерзшей реки.

В этом первом доме писательской резиденции, приютном месте встреч молодых талантов с легендарными кураторами известной на всю страну литературной школы, теперь располагался главный обучающий центр. Сюда-то и заехали еще неделю назад ученые, эксперты, знатоки, нобелиаты и лауреаты премий мира. Посмотрев до того достопримечательные места, проведя первые совещания, члены Совета должны были проговорить сегодня главные, всеобщие угрозы, составить список предупреждений и определить положение стрелок на часах, наблюдая которые, каждый из нас должен был приосаниться и вспомнить о возможном близком финале и находящейся всегда рядом погибели.

Подбегая к резиденции, Настя заметила мелькнувшую тень на другом берегу. Тень скоро выскочила из тумана и остановилась у одинокого ссохшегося дерева, недалеко от перекидного моста, соединяющего берега реки. Крупный черный пес приветливо разглядывал Настю. Его мощная смоляная голова задорно выписывала круги в воздухе, а лапы пружинили от нетерпения, и казалось, что он вот-вот встанет на дыбы. Настя испугалась и стала быстро подниматься к месту совещания по скрипучим деревянным ступеням.

На небольшом плато, у верхнего края оврага, стоял трехэтажный сруб. Настя иначе представляла его себе. В уведомительных листках, разосланных накануне, был изображен гигантский деревянный дом, справленный под старину из светлой необработанной ели, с массивными дверями, нарезными ставнями и широким крыльцом. Теперь же дом больше походил на гибрид современного и исполненного в старом стиле сруба. Широкое крыльцо превратили в стеклянный тамбур с автоматическими распашными дверями, деревянные ставни заменили на оконные жалюзи, всю крышу центра искололи антеннами и облепили солнечными батареями, а вдоль обрыва помещался парад флагов различных стран, да и само дерево дома теперь выглядело тусклым и помутневшим.

Часы

Забежав внутрь, Настя оказалась в душно натопленной, просторной зале, никакой старины, кругом современное, деловое пространство, серые стены, много искусственного света, повсюду аппаратура и провода. В центре зала стоял модный камин из стекла, поднимающийся под самый потолок. Его пламя то и дело взмывало под потолочные балки, освещая невысокие столы с напитками и закуской, вокруг которых крутились нарядно одетые люди. В такие минуты жар разносился по комнате, а лица незнакомцев в отсветах огня казались красными, будто вылитыми из багряной меди, разговаривающими масками.

Привратник помог Насте раздеться, и она, озябшая, подошла к огню. У камина было знойно, манко, так и хотелось подставить закоченевшие ладони пылким языкам пламени за стеклом.

Заседание еще не началось, значит, не опоздала, и хорошо, что решила задержаться дома…

– Anastasia, over here, – позвала Настю Брон Рэйчелсон, председатель и CEO Совета, невысокая женщина, с неизящными, крупными, но приятными чертами лица, с впечатлительными, печальными глазами, укрытыми за крупной черной оправой. Одета она была броско. Высокие каблуки, черные брюки, пиджак цвета шардоне и широкий синий шейный платок.

Настя вставила в ухо голосовой переводчик и теперь могла свободно общаться с участниками из любых стран.

– Наконец-то ты подошла, – перевел слова Брон Рэйчелсон переводчик. – Как у тебя дела?.. А мы скоро начинаем. Случились неполадки с часами, теперь их устранили, и мы можем приступать… Но сначала я должна тебя со всеми познакомить, а еще показать, как устроены часы, – и председатель пригласила Настю пройти к окружавшим камин людям.

– Сейчас участникам предлагают закуски, а после совещания состоится банкет, где мы откроем несколько восхитительных бутылок калифорнийского вина. Хотя доктор Энви Жалуз, профессор Парижского университета, жаловался, что мы не привезли в этот раз его любимое бордо. Дорогой Энви, как вам эти раски закуски? Идите к нам, я познакомлю вас с главным доктором по вакцине в России, – обратилась Брон к интеллигентному худощавому мужчине в темно-синем костюме, аккуратно выбритому, с идеально уложенными волосами, в непримечательных очках без оправы.

– О, ви, ви, я читал о вас подробную статью в журнале «Лансет», Анастазья. Милая Брон, а вы не думали, что слово «раски» – это файтинг-слово, и вы можете ненароком обидеть нашу подругу, – и Энви, снимая с груди салфетку, с нежностью посмотрел на Настю.

– Простите мне мою бестактность, но я не хотела…

– Ничего, ничего. Ми лайк Америка, – прервала Брон Настя и засмеялась. – Я рада знакомству, доктор Энви. Что вы особенно рекомендуете из угощений?

– О, у меня вчера случилась индижестия, и это просто трагедия, я не могу позволить себе теперь в питании развязность, но пирожки-расстегаи из кролика и осетрины – объедение. А еще эти блины поджаристые, пухлые с икрой и паштетами. Я проглатываю их, не прожевывая, и чувствую в животе искры от удовольствия.

– Пироги и выпечка действительно загляденье. Все эти сочники, манники, ватрушки, и как это у них называется? Каша, ммм, обязательно попробуйте, – подошла к беседующим круглолицая индианка с черными волосами в строгом костюме оливкового цвета, разламывающая что-то из выпечки прямо руками.

– Это доктор Ардже Джоша, исполнительный директор Комиссии по биозащите. Поклонница хатха-йоги, пьет исключительно воду, а хлеба касается только руками, чтобы не портить карму, – прошептала Насте Брон. – Доктор Ардже, познакомьтесь с Анастасией, именно ей предстоит огласить наши решения всему миру.

Вскоре Настю представили и другим участникам совещания: Сирлин Джэн Солит, руководителю Всемирной организации помощи, нобелевскому лауреату Премии мира, действующему президенту одной из африканских стран; Джеку Драуну, члену Совета, губернатору Калифорнии; и Алексею Юшкину, профессору факультета глобальных процессов Ленинградского университета.

Соотечественник вызвал у Насти особый интерес, и они тепло побеседовали некоторое время. Алексей был русым мужчиной средних лет, с аккуратной бородой с проседью, широкоплечий, коренастый, с большими голубыми глазами. Он добродушно рассказал Насте, что уже успел распробовать местный, изумительно сваренный мед, который официанты неустанно приносят в сосудах, и собирается непременно после бани с маху проломить лед Медвенки. Какая-то особая, кипучая радость жизни чувствовалась в Алексее, что-то незаемное, понятное о жизни лишь ему и Насте проявлялось в его повадках и речи.

Разговор с профессором Юшкиным прервала Брон: она позвала Настю в часовой зал.

«Часы…» – спохватилась Настя, отпросилась у председателя и набрала номер Петра, потом позвонила на домашний телефон. Длинные гудки, затем обрыв связи, длинные гудки и снова обрыв. Дозвониться она не сумела, и вернулась к Брон.

Часовой зал располагался в боковой от камина комнате. Теперь он был пустым, его освободили перед совещанием. На стенах и на полу остались следы от стоявшей недавно внутри мебели, от висевших здесь еще вчера картин и навесных полок. Сейчас на высоких кронштейнах под потолком размещались хищные, крупные камеры, лампы холодного света упирались повсюду в пол своими черными треугольными спицами-ногами. Трибуну для выступления установили в самом центре комнаты, и какие-то люди прикручивали к ней микрофоны.