Kitabı oku: «Ничто и глупости», sayfa 2

Клуб безумия

В домике напротив вечного магазина жил парень шестнадцати лет. Его интересовали оккультные обряды, клубничный морс и вырезки из редкого журнала «Пергамент». В другие дела лезть ему совсем не хотелось, а без своих дел жить даже не мог. Но, правда, был этот паренёк с именем Саша немножко умственно отстранённый, олигофрен. Эта его особенность чаще всего проявлялась в неправильном понимании того, что он узнавал. И делал он далеко идущие выводы, совершенно не задумываясь о том, насколько это вообще возможно и логично.

Однажды Саша прочёл кое-какой рассказ, где подчеркнул для себя некоторые рассуждения об Абсолюте. Загорелся, в общем, Сашка… Он захотел превзойти Творца: вместо того, чтобы пытаться превратиться в Него и, уже будучи Им, попробовать низвергнуться до самого примитивного существа, дабы приблизиться к Ничто, Саша решил, что лучшим решением будет иное – полное безумие. То есть некий выход из рассудка, но без выхода в Ничто, что не под силу примитивному Абсолюту.

… Но как ни старался Саша, всё равно – ничего не выходило. Пил краску, бегал по коридору и по полю, снимал, бывало, тело, скушывал его в ванне, но по итогу – тщетно. Решил тогда Александер записаться в клуб безумия, который он нашёл в редком журнале «Пергамент». Позвонил:

– Здравствуйте, я бы хотел записаться в клуб… да.

– Здравствуйте, приходите пожалуйста по адресу…

И пришёл.

– Здравствуйте, я бы хотел вступить в ваш клуб… да.

– Прошу, потеряйте сознание и проходите, мистер длинный ус, – сказала морщинистая женщина двадцати одного года.

– Извините, я не совсем понял…

– Это неважно, я пошутила, – снова гаркнула женщина.

– Так, а что…

– Вы, это самое, – опять перебила Сашу эта эфемерная в плане соотношения сущности и тела дама, – снимайте обувь – у нас прибрано.

– Да, конечно, а что, собственно, нужно для безумия сделать?

– Возьмите эту плоть Настеньки и скушайте пожалуйста. Это мы на её шестнадцатилетие сжарили. Эх! Видели бы вы какой праздник закатили!..

Саша опешил и мгновенно побледнел душой; теперь уже хотел парень поскорее убежать и навсегда – до самой смерти (желательно, спокойной) быть в уме и здравии. Но тело не давалось.

– Снимите обувь – говорю же вам, ведь прибрались сегодня только – и тело сбросьте, а то что нам? – снова убираться? – прогорланила женщина и подняла волоса к потолку, где приколочен был скелет.

Сашка уж совсем тут потерял рассудок и действовал дальше неизвестно самому себе.

– Извините, я передумал. Мне матушка груш сказала купить, а я тут у вас…

– Груши – это хорошо, но вам придётся скушать ножку.

Александр противился ещё, конечно, но когда вошёл мужчина лет сорока пяти, огромного телосложения, с выпуклым садистским намерением, то тут парень принялся забивать свою внутренность острыми камнями, чтобы не получилось противоречия, ведь некуда было теперь… теперь – надо есть.

Удивило до мурашек парня то, что ему показалось мясцо сжаренной девочки самым вкусным в его жизни. Очень испугался удовольствия Сашка, так испугался, как никогда прежде. И заплакал от эмоциональной необычности.

… После съеденного Саша получил предложение полизать асфальта. Он согласился. И вот они втроём тёрли язычками, увлажняющимися об мокроту каменных пор (недавно дождило), твёрдость, причмокивая. Прохожие шарахались в стороны.

Дальше ребята полоскали глупости в лесной яме, прихихикивая, сося чупа-чупсы.

– Друзья, а моя майка, я так полагаю, сжалась из-за ледяной водицы. Теперь мне нечего… – сказал мужик, почёсывая внутренность роговицы.

– Ну вот ещё… Майки нам и не нужны… Они сильно смрадны! – ответила ужасно раздражённая женщина.

– А почему же?

– Они сделаны из моей мамы, а она была неотёсанной женщиной…

– Верно говорите, – подхватил поголубевший Саша, – я вот раньше только и делал, что в ванне просиживал дни и вечера. А мои соседи меня полоумным считали за то. Что сказать… глупые люди, ходили, знаете ли, воняли… Жаль, что тогда тело не удалось сбросить или докушать, ведь теперь приходится исхитряться более необычно, чтобы обезуметь.

… Так и было. Они кучерявились, сновали по ложбинкам собственных сознаний, чтобы предотвратить рассудок, ложились в тихую похотливую мысль.

Но постепенность их сгубила и все они просто-напросто переменились в существе, но никак не обезумели.

… Решили принять радикальные меры… Сейчас их можно увидеть в кошкиных ушках, заботливых мамочкиных улыбках, трупиках бабочек. Они так и продолжают насмехаться над бытием, но страдают от отсутствия обособленности. Теперь они все лишь Абсолют.