– Заходи! – Женщина за столом отложила в сторону сигарету, причём даже не в пепельницу, а куда-то мимо, не глядя. Она и на вошедшего не взглянула, продолжая строчить пером по бумаге, а посетитель, молодой человек в потёртом демисезонном пальто, как открыл дверь, так и остался стоять у порога, только шапку снял и встряхнул, стараясь не очень-то ею размахивать, но, по-видимому, одна из снежинок всё-таки залетела на стол. Женщина подняла голову и вопросительно посмотрела на посетителя поверх круглых, в металлической оправе очков.

– Заходи! – повторила она хриплым голосом и сверкнула золотой фиксой. Эта фикса почему-то успокоила незваного гостя, и он отрекомендовался, тоже хриплым срывающимся баском:

– Я Ветлицкий.

– А я Сунцова, и что с того? – Пищущая была снова готова заняться своим делом, хотя женщину вдруг осенило. – Автор?

– Да, я стихи свои отправлял сюда. Их печатали.

– А-аг-а, – делано удивилась Сунцова, изображая, что силится припомнить нечто, но потом решительно тряхнула «комсомольской» стрижкой. – Нет, не помню. Стихов этих, старче, знаешь сколько подгоняют в газету, и случается, что наш брат, корреспондент, не всегда успевает с материалом, вот и заполняем пробелы школьными виршами. Кстати, ты гонорар получил? Нет? Значит, с адресом напортачил или вообще псевдонимом подписался? Ветлицкий – это фамилия или так?

– Ветлицкие, – осмелел собеседник, слегка обидевшись на такое нелестное предположение, – польский старинный род.

Женщина покрутила головой:

– Тоже скажешь мне, польский. Фамилия, скорей всего, поповская или еврейская. Ты, случаем, не Моисеевич?

– Андреевич!

– Не серчай, – видя, что парень щурится, успокоила его «комсомолка». – Раз пришёл в газету, значит, немного чокнутый? Здесь все не того, – и покрутила ручкою у виска. Покрутила и зашарила сигарету, а найдя, затянулась со смаком, слегка прищурившись.

К удивлению стоящего у двери, курившая отчего-то стала стремительно терять свой таинственный ореол, бросилось в глаза её скромное платье, худые плечи, почти детская грудь. «На вид под сорок, а чёлка скрадывает», – подумал о журналистке Ветлицкий, хотя и его возраст не соответствовал первым впечатлениям. «Молодому человеку» недавно стукнуло двадцать девять, и начинал он свой литературный путь с прозы ещё, когда учился в пединституте, в краевом центре. Там ему несказанно повезло с первым же опусом, повестью, когда отнёс в один из имеющих неплохую репутацию альманахов – первую часть. Её без слов напечатали, а в развязке второй части редактор усмотрел крамолу.

– Героиня твоя на свободу выходит с ба-аль-шими планами, но кончает самоубийством! Поработать над финалом придётся.

Андрей отказался и был немедленно выброшен из набора. Помнится – сильно переживал, хотя преддипломная практика и защита отодвинули на второй план его литературные страдания. Потом несостоявшийся прозаик закончил пединститут и устроился школьным учителем в пригороде областного центра – месте тихом и живописном. Правда, область вскоре переименовали в республику, и вообще – уже шла перестройка, которая и подвигла несомненное дарование к написанию виршей. Их-то он и сподобился как-то отправить письмом в редакцию республиканской газеты.

Конечно, из пригорода в редакцию можно было наведаться самому, но Ветлицкий не мог сразу перешагнуть черту, которая незримо существовала между ним и подобного рода учреждением после того, давнего случая в Красногорске.

– Ты вот что, старик, – вывел Андрея из области воспоминаний голос покуривающей журналистки, – если ещё чего намарал, так это за две двери от моего кабинета. Обратись к Лине Фёдоровне, а ещё лучше к Герману Старцеву, отвечающему за всю культуру, только вряд ли его застанешь, так что жми в секретариат!

Выйдя от «комсомолки», Андрей поплотнее прикрыл дверь и сразу понял, что совершил ошибку: в коридоре не горело ни единой лампочки и указанный кабинет он искал едва ли не на ощупь. Нашёл и снова почувствовал себя неловко.

Ответсекретарь тоже шуршала бумагами, но стихи взяла без претензий. Ветлицкий откланялся и по сумрачному коридору направился к выходу. На улице снег валил белыми хлопьями, а вокруг было тихо-тихо. Движение на оживлённом перекрёстке почти прекратилось, хотя казалось, что светофор горел на обе стороны зелёным светом. Редкие пешеходы стали очень маленькими и передвигались по улице боком. «Теперь я буду работать для вечности, – слегка иронизируя, подумал молодой литератор. – Всё-таки хорошо, что стихи приняли». И он тоже нырнул в снега.

2

– Сунцова, кто это у тебя был? – Вертлявая экзальтированная девица вопросительно уставилась на фиксатую даму.

– Уже усекла?

– Проплыл мимо меня коридором и потом ловил на крыльце снежинки. Такой смешной мальчик.

– Мальчик? Они, понимаете ли, по-эт!

– Вот везёт же тебе, Сунцова, начальство в кулаке держишь, и поэты к тебе прут.

– Начинается беспредметный трёп. Уходи, мне работать надо.

– Ты сухарь, Сунцова. Такой только кожанки с портупеей не хватает.

– Всё, гуд-бай!

– До свиданьица. – А уже через неделю Светлана Куксова улыбалась демисезонному мальчику своей лукавой и как бы обезоруживающей улыбкой: – Ваши стихи, Андрюша, такие искренние особенно про снега и девчонку, помните?

Андрей сознавал, что его писанина не настоль хороша, как бы хотелось, но внимание хрупкой женщины покоряло, и Ветлицкий охотно процитировал часть той строфы из подборки, которой Светлана «затыкала дыру» на полотне газетой страницы:

«Ты живёшь, календарик листаешь, дней, тебе лишь понятных одной, осторожно углы загибаешь…»

– Вот именно, как это здорово – загибать уголки пролетающих дней, когда снега за окном, – щебетала Куксова, мечтательно помешивая чай в не совсем чистой чашечке. – Я заметила, Андрюша, ты имеешь отличное зрение, верно?

– Почти. – Ветлицкому нравилась журналистка, чем-то напоминающая жену Людмилу, ту самую, с которой он ухитрился прожить три года и только недавно развёлся, верней они просто расстались на время, но жену-то Андрей любил, хотя и Светлана вдруг стала нужной, прямо как записная книжка или носовой платок. Быстрота, с которой они сдружились, была поразительной: даже первый поцелуй и всё, что случилось после, произошло почти сиюминутно, здесь же, в редакции, во время обеденного перерыва, когда большинство сотрудников заспешило прочь из крохотных, пропахших кофе и табаком кабинетов. Куксова просто сказала:

– Перекусим на месте, а чтоб не мешали… – повернула защёлку дверного замка изнутри и сама потянулась к пуговицам его рубашки.

Потом, когда Андрей бестолково приводил в порядок одежду, Светлана только слегка одёрнула свой пушистый свитер, оставаясь полулежать в неудобном кресле.

– Ух, как я испугалась, – не то серьёзно, не то в шутку проворковала она. – С вами, поэтами, нужно ухо держать востро. Ты всегда так напористо действуешь?

Озадаченный такой ложью Ветлицкий не знал, что и сказать, столь неожиданно было их грехопадение, а Куксова продолжала:

– Я прямо вся замерла, и вахтёрша по коридору ходила…

Раздосадованный любовник никаких шагов вахтёрши не слышал, но уже представил востроглазую старушенцию и поёжился, однако Светлана, по-быстрому причепурившись, осторожно выглянула за дверь, подманывая поэта пальчиком:

– Беги, пока в коридоре никого нет, а то скоро обед заканчивается. Да смотри не забегайся, а то знаем мы вас, стихоплётов, – и ещё что-то добавила вслед, но Андрей развил такую скорость, что не слышал последних куксовских наставлений. У выхода он неожиданно встретился с Германом, тот шёл от своего пикапчика и, увидев нашкодившего поэта, бесцеремонно протянул руку:

– A-а, Светкин хахаль, будем знакомы, я Старцев, «потомок недобитого колчаковского начштаба», как выразился один мой рассерженный оппонент. Следишь за газетной дискуссией о нашем прошлом?

Ветлицкий пожал руку культурника и сознался:

– Не всегда.

– Ну зря. Некоторые думают, что сейчас не гражданская война и можно запросто отсидеться, а мы, старик, идём от зачатия мира. Впрочем, я тороплюсь, ты забегай, когда время будет, а стихи Лине Фёдоровне не отдавай, они через мой отдел идут, да и на Куксову очень-то не распыляйся.

– Хорошо, понято! – безвольно согласился Андрей, глядя в спину удаляющемуся Старцеву и поражаясь тому, как быстро его здесь раскусили. «Словно в большой деревне», – уныло соображал «стихоплёт», решив, что неплохо бы заглянуть в Союз писателей.

3

В Союзе все куда-то спешили. В воздухе витали слова: «Выборы, штаб, программы…»

– Ты кого думаешь поддержать? – спросил Ветлицкого шустрый старичок, известный своей приверженностью к демократии, хотя, судя по его одежде, ничего хорошего ни от старых, ни от новых властей Василий Степанович не имел.

– Ещё не решил, – постарался уйти от прямого ответа Андрей. Из всех кандидатов на пост местного главы правительства ему нравился отставной полковник Орлов, и Василий Степанович, кажется, понял это.

– Зря на Орла ставку делаешь, мы за Пулькина. Он стройтрест с двумястами рабочими под своё начало принял, а довёл до полутора тысяч. Кормит всех, да и нам кое в чём не отказывает.

Андрей удивлённо посмотрел на агента по пропаганде каких-то знаний, прилепившегося к писательской организации. Ветлицкий знал, что Василий Степанович – человек безобидный и поэтому его милостиво терпели.

– Ах, Андрюша, оставьте политику. – Завидев новое лицо, секретарша Союза Фаечка потянула Ветлицкого в сторону. – Я читала ваши стихи в субботнем номере «Енисея». Впечатление неизгладимое: всё снега, снега… Где вы их столько берёте – снегов и женщин?

– Фаечка, я побегу, а вы, молодой вьюноша, подумайте насчёт нашего разговора о Пулькине, – заматывая шарф на шее, просипел старикашка. – Он ещё даст о себе знать, вот тогда воспрянем!

– Нашёл за кого страдать, – фыркнула секретарша, – вы должны работать для вечности.

– Для вечности… – эхом откликнулся Ветлицкий, поражаясь, что его собственные недавние мысли удивительно перекликались с мыслями этой девочки.

– Пойдёмте покурим, чтобы не на глазах, – предложила Фаинка, и Андрей покорно пошёл за ней. В дальней комнатушке Союза, возле окна стояло два кресла и смазливая секретарша, раскуривая сигарету, попросила Ветлицкого открыть фортку, дескать, Мирра ругается, когда курят.

– Мирра, – удивился Андрей, – а чего ей ругаться, ты не маленькая.

– Да она и сама подымить не прочь, только вчера начальство было, так один мужик, ты его не знаешь – клерк, а гонору, – говорит нашей Мирре: «Накурено», мол, в культурном учреждении – и такой беспорядок. Той и крыть нечем. Даже обидно стало, здесь каждый писатель гения из себя корчит, а Мирра – одна.

Тут на пороге комнаты появилась женщина лет тридцати двух, хозяйка Союза писателей – Мирра Нестеровна. Секретарша панически замахала руками, разгоняя дым, но тот упорно не хотел отправляться в форточку.

– Курите? – спросила громко вошедшая. – Ладно, чего уж там, дайте-ка сигаретку. Совсем забегалась.

– Ну, мне ещё печатать надо, – заторопилась Фаинка, – тут насчёт выступления из тридцать первой школы звонили.

– Подкинем мы им поэтов, – пообещала начальница и безо всякого стеснения, хотя знакомы они были весьма поверхностно, сразу взялась за Андрея. – Стихи я твои просмотрела. Нормальные, только, сам понимаешь, сейчас не прежние времена, когда рукопись в план вгоняешь – и пошло-поехало. Типографии деньги нужны, а деньги где, – если слегка подкорректировать Грибоедова.

– Где? – пожал плечами Андрей, словно давая понять, что материальная сторона его мало заботит.

– Брось юродствовать! Все мы писатели, только от замысла до книги ох сколько нервов нужно поистрепать. Ищи спонсора, а я со своей колокольни посматривать буду. Вернётся Василий Степанович, мы его к Левашову зашлём, хотя я этого жлоба знаю. – И, видя, что Ветлицкий и впрямь слабо ориентируется в такого рода премудростях, пояснила: – Леваш – бизнесмен. Выдвигается в кандидаты, как и Пулькин, к примеру.

– Меня Василий Степанович уже агитировал в этом плане.

– Вот проныра, хотя его кандидат – дохлый номер, а проходняк здесь полковник, но мне прямо к нему нельзя.

– Почему?

– Я с другими повязана, у которых деньги брала. Так вот, ты про Орла запомни. Левашов же – запасной аэродром, но вряд ли он раскошелится, а стихи ты пишешь нормальные, – ещё раз подчеркнула Мирра, – красногорская школа. Чего там делал?

– В Красногорске? Учился в пединституте и печататься начинал у Лунина. – Андрей незаметно для себя самого перешёл с Миррой Нестеровной на демократический способ общения, но та уже забыла и о Красногорске, и о стихах, а, подбежав к тумбочке, стала названивать по телефону, обещающе помахав собеседнику рукой, и тому ничего не оставалось делать, как ретироваться.

В приёмной, за пишущей машинкой, сидела Фаинка, а возле неё, опираясь на спинку кресла, стоял мужчина, одетый в туго облегающую мощный торс дублёнку, и, посверкивая лысой головой, о чём-то рассказывал прыскающей в кулачок девчонке. Увидев новенького, рассказчик смолк, и Фаинка, всё-таки достучав одним пальцем что-то в своих писаниях, сказала незнакомцу:

– Андрей Сергеевич, а это ваш тёзка, тоже поэт. Он на днях в «Енисее» печатался – Ветлицкий!

Лысоватый поэт улыбнулся:

– Будем знакомы. Значит стихи в «Енисее» печатаешь, а меня, представь, тамошний редактор на дух не переносит. Говорит: «Фомичёва лишь через мой труп на газетную полосу», – только я полагаю, что переживу и его, и газету. Вот Орлов придёт к власти, он это осиное гнездо порушит! Ты, конечно, за Лёшку голосовать будешь, а то наши Пулькина двигать намерены, тоже мне – фигурант. Я сейчас пародию на него почитаю.

Андрей с грустью слушал фомичёвскую хохму о похождениях гендиректора строительного треста и соображал, что на дневной автобус к себе в Отрадное он опоздал, а значит, вечером, когда люди будут возвращаться с работы, не избежать давки. Потом пародист предложил обмыть «встречу двух поколений», и Фаинка вытащила за стол Мирру Нестеровну, которая, посмеиваясь, продолжала внимать поэтическим изыскам тёзки Ветлицкого. Подвыпившая секретарша повизгивала в особо хлёстких местах, и казалось, конца-краю не будет импровизированным посиделкам. Действительно, расходились едва ли не в сумерках, причём Фомичёв предложил Андрею доехать с ним до автовокзала, но потом раздобрился, и двенадцать вёрст до пригорода, где жил Ветлицкий, были покрыты в считаные минуты.

Поэт вёл машину слегка рисуясь и всю дорогу хвастался, что у него все гаишники «знакомо», во что Ветлицкий почему-то сразу поверил. Он вообще был в раздвоенных чувствах: с одной стороны, жаль времени, угробленного впустую, а с другой стороны – лишнее знакомство не помешает, да и не киснуть же в одиночестве?

Высадив Андрея у дома, где в одной половине жили какие-то пенсионеры, а во второй он, Ветлицкий, друг всех ментов развернулся и, посигналив, уехал. Наш герой же махнул рукой и пошёл к себе, радуясь хотя бы тому, что добрался сюда бесплатно.

4

Предвыборная кампания набирала темпы: зарябило в глазах от пестроты плакатов, которые вроде бы сами собой проявлялись на самых неподходящих местах, начиная от дверей магазинов и кончая бетонными стенами общественных туалетов.

У Андрея в пятницу было два урока, а физрук собирался в спорткомитет, вот и предложил подбросить коллегу в город. При въезде, на заборе солдатских казарм, аршинными буквами красовалась надпись: «Банду Комова под суд!» Комов, нынешний председатель правительства, по слухам, был человеком слабохарактерным, и его друзья за спиной шефа проворачивали весьма рисковые делишки. Почти рядом с первым красовался второй призыв: «Орлята учатся летать!»

– Тоже мне летуны! – усмехнулся физрук, кивнув на агитку. – Никому не верю! Все они хороши, пока портфели не похватают, а там – полнейшая амнезия.

Ветлицкий думал совсем о другом и невпопад ответил:

– Знамо дело, Орлов – военный, он не станет терпеть такого, что творилось при Комове.

– Да брось, не станет. Возьми хоть его девиз – эти три «ЗА» – зарплата, занятость и защита.

Андрею было неловко спорить с хозяином потрёпанного «москвича» который имел в своём активе троих несовершеннолетних детей, но всё-таки он не выдержал:

– Хороший лозунг, как раз для нашей неразберихи.

– Так я Орлову твоему и поверил. Думаешь, на меня их демагогия действует? И не таких ловкачей видали. А, чёрт, на красный свет проскочили! Ну, теперь дёргаться поздно! Тебе куда в городе надо?

– Ближе к центру.

– Тогда на Садовой свернём. Удивляюсь твоей наивности. – Многодетный физрук покрутил головой, подгоняя машину к бордюрчику. – Скажешь тоже – три «ЗА». – Он, кажется, забыл, что сам рассказал Ветлицкому про орловское изобретение. – Об заклад бьюсь: дай полковнику власть – и все «за» обернутся «против»!

Смутившийся пассажир уклончиво пробовал возражать и твёрдость проявил только тогда, когда физрук предложил забрать Андрея назад, из города.

– Да нет, чего ты будешь меня выглядывать? На автобусе доберусь.

– Ну смотри, а то подскочу куда надо.

– Куда – ещё сам не знаю, ребята просили в радиокомитет заглянуть и так далее, – отнекался Ветлицкий и выскочил из машины услужливого физрука.

В Доме радио, на втором этаже, пока пригласивший его репортёр перематывал в подсобке плёнку и готовил аппаратуру, Андрей болтал с прехорошенькой журналисткой Мариной. В это время в студию вошёл мужчина в тяжёлой кожаной куртке, высокий, без шапки, в руке папка, тоже из чёрной кожи. Та напористость, с которой неожиданный посетитель предстал перед сидящими, выдавала в нём человека действия. Открытое лицо вошедшего показалось Андрею знакомым, и он поспешил подняться навстречу, протягивая руку:

– Добрый день, Ветлицкий, пишу стихи. Мы знакомы, кажется?

– Орлов Алексей Иванович.

Удивлённая Маринка, пискнув, скрылась за дверью, а школьный учитель с трудом постигал, что это и есть тот самый Орлов, за которого Андрей так ратовал сегодня перед физруком. Кандидат же в председатели республиканского правительства усмехнулся:

– Знакомы, говоришь? Ну, я-то твои стихи припоминаю в газете, где ты за своих коллег заступался, что им зарплату третий месяц не платят, или ошибаюсь?

– Да нет – всё точно, это же Комов виноват.

– Вот видишь, он слюни распустил и даже учительство обирает, но, думаю, с такой постановкой вопроса ему в кресле не усидеть.

Тут снова открылась дверь, и в комнату втиснулось человек пять. Все стали здороваться, похлопывать Орлова по крутым плечам.

– Пойдёмте в главную студию, Алексей Иванович, а Пулькин-то не явился, как договаривались.

– Да этот гусь никогда не согласится на дебаты лоб в лоб, вот и Комов – тоже. Нечего им возразить против того, что уже имеем!

Когда дамочки увели Орлова, парень, тот самый, что пригласил Ветлицкого на радио, Влад Булгабин, крикнул ему из соседней комнаты: «Заходи!» – и Андрей, не успев попрощаться с полковником, раздосадованно махнул рукой. Потом они скоренько записали на диктофон несколько стихотворений, причём Влад не скупился на комплименты, комментируя запись. Впрочем, это не очень понравилось «нашему поэту», но в целом на душе у Ветлицкого полегчало, и от Булгабина он вышел с тайной надеждой ещё раз увидеть Орлова. «Пожалуй, физрук не прав, – соображал Андрей, – нельзя жить так, чтобы никому не верить, а то, что судьбы других взаправду волнуют кандидата, совсем не плохо». Доморощенный пиарщик так распалился в своих политических измышлениях, что совсем забыл зайти к Светлане Куксовой, которой обещал подарить сборник Бродского, а вспомнив, повернул к центру города.

5

В коридоре редакции, к удивлению Андрея, ввернули лампочки и двери многих кабинетов были распахнуты настежь. По пути заглянув к Лине Фёдоровне, он с интересом выслушал её рассказ о том, что Орлов с Левашовым сегодня у них встречались, к несказанной радости журналистской братии, причём Алексей Иванович остался недоволен однобокостью освещения его программы на страницах газеты. Проходившая мимо Сунцова, заслышав о том, что обсуждается реакция на её публикацию, стала оправдываться:

– Я отсебятины не порола. Полковник сам статью перед этим вычитывал.

– Будет вам статья, пятьдесят восьмая, – пошутил Андрей.

– Сейчас не то время, – огрызнулась Магда, – а вот с денежного довольствия могут снять. Это мы сегодня правительственная газета, а завтра – чем чёрт не шутит, может и городская дорогу перебежать.

– Городская? Ни в коем разе! – заверила заглянувшая в дверь Светлана. – У Орлова с ней нелады. – И пошла дальше, бросив через плечо: – Андрюша, зайди ко мне!

Ветлицкий сделал вид, что ему не очень-то понравилась такое запанибратство, но Магда усмехнулась:

– Не фордыбачься, девчонка твоими виршами интересуется.

И всё-таки Андрей, сохраняя хотя бы внешнее приличие, сначала заглянул к Старцеву. Завотделом культуры опять стал рассказывать о борьбе красных с белыми, но, видя, что это вовсе не волнует Ветлицкого, решил подсластить пилюлю:

– Ты об издании книги думаешь?

– Думай не думай, а денег нет, – вздохнул начинающий литератор.

– Будут, – разулыбался Герман. – Гришу Сапрыкина полнишь, он у вас комсомолом командовал?

– Не того ли, что в партию меня вербовал?

– Точно, теперь он птица большого полёта. На днях встретил и говорит: «Дам вам с Ветлицким по энной сумме, в виде спонсорской помощи. На книгу хватит». Так что готовь рукопись, а там видно будет.

Это сообщение заметно повлияло на рефлексирующего поэта, и к Светлане Андрей зашёл в приподнятом настроении. Света была не одна. За столом, напротив, сидела красивая женщина в белом пиджаке, каштановые волосы стекали на плечи шикарной такой волной. Куксова, заметив интерес молодого мужчины, недовольно дёрнулась:

– Вы знакомы? Это Кира Левашова.

– Левашова? – Ветлицкий постарался скрыть чувство растерянности, пока соображал, не родня ли она тому самому Левашову, который…

– Можешь не гадать, – не стерпела Светлана, – Левашова она по мужу – фирма «Лотос», и Альберт её ангел-хранитель.

– Кончай, Куксова, – улыбнулась Кира и тут же обратилась к Андрею: – А вы чем занимаетесь?

– Учительствую в сельской школе, верней в посёлке, и…

– Он у нас, Левашова, поэт. Ты не скромничай, расскажи тёте!

– Мне тоже фамилия ваша знакома – Ветлицкий… и тоже писал стихи? Нет – прозу, – раздумчиво произнесла женщина в белом пиджаке. – В Красногорске учились?

Андрей вспомнил, где он мог видеть эту дамочку. Как-то на литобъединении у Романа Лунина он заступился за неё перед очень уж строгими литераторами. Вспомнил и сказал об этом своей новой знакомой.

– Точно! – обрадовалась Кира. – Вот где встретились, а я сначала подумала: парень сюда объявление пришёл дать, у двери зажался. – И видя, что Куксова потянулась к своим замызганным чашкам, отстранилась. – Я спешу.

– Кирке лафа, она вольный стрелок: хочет – пишет, а хочет – нет, – заметила Светлана. – Недавно с мужем в Сингапур ездила. Нормально там, в Сингапуре?

– Брось хохмить, Светлана.

– Я бы с радостью бросила, да поднимать некому. О коммерсанте и не мечтаю, хотя бы сторожа. Вот Андрей куражится, а чем я хуже тебя?

– Ну-у, когда я с Аликом познакомилась, он дежурствами в общежитии подрабатывал, мы и встретились сначала на вахте.

– Где бы себе такого охранника подыскать?

– Я тоже пойду, пожалуй, – видя, что Левашова поднялась из-за стола, сказал Ветлицкий. Хозяйка кабинета, кажется, рассердилась, что её протеже собирается уходить с женой известного бизнесмена. И хотя они выплыли из редакции вместе, Кира села в машину и укатила, а Андрей потопал на троллейбусную остановку. Шёл, в душе сожалея, что выскочил за Левашовой. Зачем, он и сам не знал, полагая – вдруг ностальгия у той проснулась. Да плевать бывшей участнице литературных капустников Кире Стручковой (вот как её девичья фамилия) на таких полунищих поэтов, когда она запросто по дальним странам раскатывает, а чем ей ещё заниматься? Стихи Кира писала слабые. Правильно их тогда ребята раскритиковали. Зато теперь она на коне, а он, Ветлицкий? Впрочем, если бы Андрей знал, что вскоре он снова встретится с Левашовой, то не был бы столь категоричен.

Дня через три после разговора в редакции новая литературная звезда республиканского центра снова выбралась в город. В Союзе писателей, кроме Фаинки, никого не было, да и та уже собиралась уходить. Завидев Андрея, она обрадовалась:

– Я сейчас на митинг бегу – пойдёмте!

– На какой ещё митинг?

– Да вы как будто с луны свалились, сегодня пикетирование Дома правительства, чтоб зарплату людям давали вовремя, и выступления кандидатов.

Ветлицкий вспомнил, что недавно в школе на профсоюзном собрании тоже выбирали представителей ехать в город. Посмотреть на подобное представление Андрею показалось забавным, и он согласился.

6

На площади возле Дома правительства митинг уже шёл вовсю. Судя по плакатам, которыми помахивали на лёгком морозце манифестанты, здесь были в основном интеллигенты и пенсионеры. Здоровенный мужик растягивал руками бумажную ленту, на которой алела надпись: «Комов, гони деньгу!» Две вполне прилично одетые женщины время от времени поднимали над головами собравшихся лозунг с призывом к правительственным чиновникам: «Вам бы наши ставки, не нужно и отставки!» Посредине площади стоял грузовик, и на его платформе, у микрофона, сгрудилось человек пять.

– И Комов здесь, – подтолкнула соседа Фаинка. Предсовмина Андрей не заметил, зато Орлова увидел сразу. Тот, несмотря на хиус, стоял без шапки, в своей неизменной кожанке. Только белый шарф несколько смягчал черты его грубоватого, обветренного лица, и вообще во всём облике бывшего командира парашютно-десантного полка просматривалась готовность к решительным действиям.

Пока Ветлицкий разглядывал ораторов, Фаинка куда-то исчезла, но неожиданно Андрей почти вплотную столкнулся с Левашовой Кирой. Он её сначала не узнал, но та сама кивнула учителю:

– Для истории запоминаете? – и неожиданно добавила: – А у меня муж здесь. Слева от Орлова стоит.

– Так я и думал! – вырвалось у Андрея.

– Что?

– Ну, если ваш муж здесь, то кто же ещё, кроме этого молодца, может составить конкуренцию Алексею Ивановичу?

Хотя рядом с готовым всё сокрушить Орловым Кирин муж смотрелся не столь эффектно, да и стандартная униформа нового русского не располагала к тому, чтобы вызвать симпатии толпы, тем не менее Левашов поэту понравился, впрочем, и нынешний депутат Госдумы был в завидной спортивной форме. Когда один из ораторов перед Орловым сунулся к микрофону, на площади зашумели:

– Долой! Не хотим демагогов слушать!

Замурзаная бабёнка, стоявшая неподалёку, дико взвизгнула:

– Личный быт обустроил, теперь власти попробовать захотел?!

Андрей догадался, что это Пулькин, но Кира, придерживая соседа за локоть, зашептала, стараясь показать, насколько она информирована:

– Ты смотри-ка, Пулькина по кочкам несут! – и едва не захлопала от восторга в ладоши, совсем по-девчоночьи. При этом от Левашовой повеяло чем-то юным и свежим, а у микрофона уже стоял её муж.

К чему тот призывал собравшихся, смущённый молодой человек так и не понял. Ему казалось, что он ощущает только биение сердца своей соседки, когда та, при особенно громких возгласах с трибуны, всё плотнее прижималась к нему. Так они и стояли. Уже Орлов произнёс свою краткую речь, потом Комов не то оправдывался, не то обещал, переминаясь у микрофона… Наконец Левашова очнулась:

– Алик сегодня говорил сумбурно – тушевался, что ли?

«А ты разве не пропускаешь ни одного его выступления?» – хотел съязвить Ветлицкий, но сдержался и только заметил:

– Нормально. Сразу видно – деловой человек.

Такой отзыв, видать, понравился жене «делового человека», и она предложила:

– Я тебя с ним познакомлю?

– Сделай милость, – пожал плечами Ветлицкий, не до конца понимая, для чего это нужно, – если он не сбежит раньше времени.

Выступавшие уже спускались с грузовика, впрочем, Левашов уезжать не торопился: у самого трапа его перехватили два ветерана и основательно стали наседать на кандидата, но Кире надоело ждать.

– Извините, – тоже решительно оттёрла она надоедливых спорщиков, – Альберт, можно тебя?

Мужчины поумерили свой пыл, а Левашов протянул руку Андрею:

– Понимаю, очередной представитель медийных органов?

– Ты ещё не глава правительства, а уже такой проницательный, – пошутила новая знакомая, – это Андрей Ветлицкий, мой универовский товарищ.

И хотя Андрей никогда не учился с Кирой в университете, а тем более не числился в её прежних друзьях, он не стал объяснять, кем приходится жене бизнесмена, а просто пожал протянутую руку.

– Альберт, поехали! – замахали ему от автомобильной стоянки.

– Вот всегда так, – сказал он, – а ты, – обратился уже к Андрею, – забегай, когда время будет. Визитку Кира даст. – Но, видя недоумение на лице Ветлицкого, добавил, слегка помедлив: – Раз товарищ университетский.

Невнимание со стороны мужа слегка озадачило мадам Левашову, и она раздосадовано попеняла Ветлицкому:

– Вы, мужчины, всегда из себя занятых корчите, хотя мы тоже немало вкалываем. Лично я сама себя обеспечиваю, а то, что приносит Альберт – излишества, без которых вполне можно и обойтись.

– Насколько я понимаю – ты привыкла к таким излишествам, да и к вниманию, которое оказывается жене Левашова? – не удержался Андрей.

– Привыкла, и всё-таки иногда такое нахлынет. Вот закрою глаза и думаю: всё отдала бы за недельку-другую, чтобы вернуться, ну если не в детство, то хотя бы в студенчество – полуголодное, общежитское. Небось решил, что у меня дети роскошно устроены, прислуга и прочее.

– Угадала.

– Сыну шесть лет и живёт у мамы, а прислуга? Управляюсь самостоятельно.

Так, за разговором, незаметно подошли к автостоянке, откуда недавно увезли Левашова, и Кира спросила Андрея запросто:

– У тебя на сегодня какие планы?

– В Союз пойду, – ответил он, помешкав, – а то домой не хочется, да на вечернем автобусе бока мять.

– Разве ты не в городе живёшь?

– Нет, рядышком. В Отрадном.

– Господи, отчего мы раньше не встретились? У нас там дача. Ты, случайно, не ближе к бору живёшь?

Ветлицкому не хотелось распространяться о своём житье-бытье, и Кира, словно поняв это, предложила:

– Давай проветримся, мне тоже неохота домой, тем более Левашов вернётся не раньше двенадцати. Обратил внимание на ребят, что пошли за ним? – Андрей припомнил каких-то типов в кургузых чёрных куртяшках, которые повсюду таскались за Киркиным мужем. – Телохранители, а их Алик берёт с собой только на ответственные мероприятия. Я ему говорила: «Зачем тебе эти выборы?» Нет, упёрся, хотя понимает, что Орлова ему не обойти, но заело упрямство. Ладно, поехали!