Kitabı oku: «Тэмуджин. Книга 2», sayfa 4
IX
В середине месяца суни5 Унэгэн с двумя молодыми нукерами объезжал курени и айлы по правому берегу Хурха. В последнее время Таргудай стал особенно подозрителен к людям и с каждым разом требовал от него все больше сведений и подробностей о том, что делается в куренях, наказывая не упускать ничего важного. Унэгэну иногда нечего было и докладывать – нечасто в унылых буднях соплеменников, заполненных ежедневной нудной работой вперемешку с мелкими сварами между родами и айлами, находилось что-то годное для ушей нойона. Да и люди в последнее время стали скрытны. Опасаясь Таргудая, нетерпимого ко всему, что не по его нутру, при появлении его нукеров они замолкали, хмурили лица и норовили отойти в сторону. Приходилось выдумывать разные уловки, чтобы выудить что-нибудь путное из мутного людского омута.
Унэгэн тяготился своей службой у Таргудая и уже давно подумывал о том, как бы потихоньку отойти в сторону, отговорившись нездоровьем или старостью. Но для этого сначала надо было задобрить хозяина, чтобы уйти по-хорошему, да и на будущее заручиться его расположением.
И на этот раз у него не было заготовлено для нойона сколько-нибудь стоящей вести. Чтобы хоть что-то ему сообщить, он отобрал из всего услышанного по куреням два не очень-то важных, но и не совсем уж пустых дела: оронарские нойоны съездили к кереитам с торговлей и пригнали оттуда с сотню лошадей с найманскими тамгами, скорее всего, ворованных, да бэлгуноды опять захватили часть пастбищ у хатагинов, оставленных ими на осень, и те будто даже собирались с оружием идти на обидчиков, да потом утихомирились. Унэгэн чувствовал, что этого будет мало для прожорливого на людские тайны Таргудая и не хватит ему надолго, и с беспокойным чувством возвращался в главную ставку.
Оставалось еще заехать в стойбище бывших подданных Есугея, пасших по речке Баяну табуны дойных кобылиц. В помощь к ним Таргудаем были приставлены пастухи из породных его рабов, которые должны были присматривать за матерыми киятскими нукерами и в случае какой-либо смуты от них немедленно доносить в главную ставку. На них и теплилась у Унэгэна искорка надежды: хоть ничем и не выказывали враждебности новые подданные, он знал, что те всегда готовы к какому-нибудь подвоху.
Солнце подбиралось к закату, когда они подъехали к десятку серых, много раз латаных юрт. Выбрав жилище более приличное на вид, они зашли выпить кумыса, поговорили с хозяином, суровым, неулыбчивым мужчиной о погоде и травах на пастбище, и, не задерживаясь, выехали из стойбища.
Отъехав вверх по речке два перестрела, в начинающихся сумерках они остановились у прибрежных тальников. Коней привязали в чаще, а сами присели у кромки кустарника, вглядываясь в темнеющую степь. Не разжигая огня, поели из переметных сум.
Уже совсем стемнело, когда со стороны стойбища послышался тихий, вкрадчивый топот копыт. В сотне шагов к ним по берегу ехал одинокий всадник. Он то и дело останавливался, будто высматривал в кустах затерявшихся овец. Вглядевшись в него, Унэгэн подал одинокий голос кряквы. Тот направил коня к ним, за несколько шагов спешился и почтительно поклонился.
– Ну, что у тебя? – спросил его Унэгэн. – Есть что-нибудь?
– У меня есть для вас новости, Унэгэн-нойон, – подобострастной скороговоркой придушенно-тихо заговорил тот. – Хорошие новости…
– Говори.
– Четыре дня назад приезжали гонцы от киятского Хутугты-нойона и гостили у есугеевых нукеров целый вечер. Прислуживала им молодая рабыня из наших, она и выведала из разговоров, что киятские нойоны ищут своих племянников, детей Есугея. Даже коня с седлом обещают тому, кто укажет место, где они скрываются…
Наутро Унэгэн был в юрте у Таргудая. Рассказав ему об оронарах, пригнавших найманских лошадей и о бэлгунодах, захвативших чужие пастбища, он выжидательно посматривал на него. Тот недовольно хмыкнул, зло опустив веки и сжимая губы, видно, готовясь попрекнуть его, обвинить в безделии. Тогда Унэгэн выложил последнее – о поисках киятских нойонов.
Таргудай заметно встревожился, выслушав его, и долго молчал, хмуря свои широкие брови.
– Зачем-то они им понадобились… – наконец, тяжелым голосом он нарушил молчание и длинным коричневым ногтем почесал свой седеющий висок, задумчиво глядя в очаг. – А зачем?.. Что они замышляют делать, найдя их?
– Чего им теперь замышлять, – пожал плечами Унэгэн. – Может ведь быть, что просто жалко их стало. Все-таки, одна кость…
– Жалко?.. – недоверчиво усмехнулся Таргудай. – А раньше им почему не было жалко?
– Тогда они о себе думали.
Таргудай помолчал.
– Значит, эти кияты уверены, что племянники их живы?
– Не думаю, что сейчас они в чем-то могут быть уверены, – пренебрежительно сказал Унэгэн, пробуя успокоить его. – Наверно, просто хотят совесть очистить, ради приличия стараются.
Но тот был уже не на шутку встревожен. Недовольно молчал, раздумывая. Бегая глазами, настороженно оглядывался по сторонам. По-медвежьи шевелил толстыми ноздрями, будто пытался нюхать воздух.
– А ты помнишь про тех трех убитых разбойников, – вдруг встрепенулся Таргудай. – на которых напали киятские подростки? А это не дети Есугея были, а?.. Ведь по возрасту они как раз подходят…
Унэгэн сделал удивленное лицо, соображая про себя.
– Что мы с тобой об этом говорили?
– Будто ничего особенного…
– А что ты сейчас скажешь?
– Все может быть… возможно, вы верно говорите…
– А ну, разведай мне по куреням, а еще лучше, по дальним табунным айлам, не встречались ли такие подростки еще где-нибудь.
Отпустив Унэгэна, Таргудай в одиночку обдумывал услышанное. Новость расшевелила в нем старую, казалось бы, уже перегоревшую тревогу, которая раньше много досаждала ему, точила сердце всякий раз, когда был жив Есугей.
«Сам ушел на небеса, а теперь щенки его не дают покоя…» – озлобленно подумал он и привычно ощутил жажду выпить архи, погасить беспокойство на душе.
Подумав, он велел вызвать к нему Алтана и накрыть в малой юрте стол.
Когда он, не спеша одевшись и свершив возлияние онгонам, пришел в малую юрту, Алтан уже сидел там, поджидая его. Окончательно прирученный, лишенный остатков молодого норова, которые то и дело прорывались в нем в первые месяцы после присоединения к нему, теперь он подобострастно улыбался, с поклоном приветствуя его. Таргудай тоже приветливо покивал ему, проходя на хоймор. Усевшись, он еще раз улыбнулся, одобрительно оглядев его, как старший младшего.
– Ну, как выспался, мой племянник? – стал расспрашивать, напустив на себя беззаботный вид. – Жена еще ничего, горячит кровь? А то я тебе могу подарить молодых рабынь, ты говори, если что, не стесняйся.
– Да нет, дядя Таргудай, в этом нет нужды, – счастливо улыбался Алтан. – Пока хватает своих.
– Ну-ну, сам знаешь… – Таргудай прищурился, еще раз оглядел его. – А я вот что хотел у тебя спросить: вы давно ищете своих племянников, детей Есугея?
На лице Алтана застыла улыбка, глаза расширились, непонимающе глядя на него, и Таргудай сразу понял, что он не замешан в поисках братьев.
– Детей Есугея? – переспросил Алтан и еще раз улыбнулся, растерянно заморгав. – А кто их ищет?.. Я никого не ищу и братья мои тоже…
– Ладно-ладно, я пошутил, – остановил его Таргудай. – Я знаю, что ты и твои родные братья не ищете, а вот ваши двоюродные и троюродные, те ищут.
– Кого? – еще раз переспросил Алтан. – Детей Есугея? Да они еще живы, что ли?.. И кому они нужны, если и живы?
– Братьям твоим зачем-то понадобились. Они о чем-то сговорились между собой и ищут их по всей степи, а вот вам, детям Хутулы-хана, ничего не сказали, значит, не доверяют. Что это за тайна у них, что даже вас, своих сородичей, не известили они, а? Что же они, чужими вас уже считают?
Таргудай, склонившись вперед, глядел прямо в лицо Алтану, дыша на него застарелым перегаром, умело подзуживал:
– Что это за сородичи такие, что даже вас, ханских детей, за равных не принимают? И что за дело такое важное, что никого об этом не извещают? Не лучше ли разведать самим, чтобы заранее знать, если они снова какую-нибудь смуту готовят?
Таргудай резко повернулся к столу, схватил домбо и налил в две серебряные чаши арзу, выплескивая через край, кивком указал ему. Алтан послушно взял чашу, все еще морща смуглый лоб, переваривая в себе новость.
Выпив, Таргудай уже строго внушал ему:
– Ты должен войти к ним в доверие и все разузнать… Скажи, что случайно услышал разговор среди бывших подданных Есугея и приехал чтобы помочь… припугни, если что… Если сделаешь все как надо, то я тебе верну всех твоих людей, что осенью пришли ко мне, понял? Верну всех до одного!
– Вернете подданных? – недоверчиво переспросил Алтан. – А моим братьям?..
– Они пусть пока подождут. Верну и им, когда заслужат и докажут, что так же преданны мне, как и ты. А ты уже немало сделал для меня… помнишь сватовство Есугея?
Алтан густо покраснел, опустив глаза. Таргудай похлопал его по плечу.
– Ты заслужил свое. Только на этот раз сделай все правильно, без ошибки…
– Я все сделаю, дядя Таргудай! – твердо сказал Алтан, преданно поднимая на него глаза. – Сделаю все как надо, и не промахнусь…
– Вот-вот, съезди и поговори с ними по-свойски. На меня пожалуйся, мол, не дает воли, поругай хорошенько, да слов не жалей, чтобы поверили, а затем и впрягись вместе с ними в поиски племянников.
Проводив его, когда за пологом скрылось льстиво улыбающееся, безмерно радостное лицо Алтана, Таргудай, подумав, усомнился в правильности того, что в запале щедрости пообещал своему племяннику: «Видно, что-то я поторопился с возвращением ему людей… ну, да ладно, пусть пока делает дело, а там будет видно…»
* * *
Алтан, выбирая, к кому из братьев-киятов направиться ему со своим делом, остановился на Даритае. Бури Бухэ и Ехэ Цэрэна он отверг сразу: с этими быками с толком не поговоришь, глупые и бодливые, только и смотрят, как бы поддеть человека своими рогами. И припугнуть их нечем: живут сами по себе; если раньше хоть побаивались Тодоена и Есугея, теперь уже никакой узды не знают. Некоторое время он выбирал между Хутугтой и Даритаем и, наконец, остановился на последнем: Хутугта слишком недоверчив, скрытен и, скорее всего, он первый и задумал так, чтобы не говорить ничего им, детям Хутулы.
Подумав и взвесив все еще раз, Алтан решил, что самому ему не нужно впутываться в поиски племянников: ведь потом, когда Таргудай, узнав о детях Есугея, начнет свои поиски, само собой откроется то, что донес ему он, Алтан, и тогда жди мести от братьев-киятов, особенно от Бури Бухэ и Ехэ Цэрэна – они только и ждут повода, чтобы расправиться с ним.
Приехав к Даритаю глубокой ночью и сидя в его юрте за наспех накрытым столом, он с ходу набросился на него, беря его врасплох:
– Как же так, брат Даритай, ты ведь неглупый человек, неужели ты не подумал о том, что ты делаешь? Ты же сам себя в пропасть толкнул!
– Как? – спросонья не уразумев, о чем он, испуганно всматривался в него сквозь щелочки глаз Даритай. – Куда это я себя толкнул?
– Ты почему хоть мне не сообщил о том, что вы ищете детей Есугея?
Тот, побледнев, не находя слов в ответ, жалобно моргал глазами.
– Ты хоть думаешь вот этой своей головой, в чем ты через день будешь нуждаться? Хутугта твой болен, завтра-послезавтра уйдет от нас, а ты тогда куда пойдешь? К этим глупцам Бури Бухэ и Ехэ Цэрэну? Да ты с ними дня одного спокойно не проживешь, каждый день у них на уме какие-нибудь смуты, то воровство, то драка. Тебе придется идти к Таргудаю, а кому другому ты будешь нужен, подумай-ка. Но примет ли он тебя в свой курень, если ты за его спиной с темными делами связываешься? И мы, если ты от нас, кровных сородичей все время что-то скрываешь, как можем мы перед ним за тебя поручиться? Ты понимаешь это или нет?..
Алтан еще долго упрекал, увещевал Даритая и, наконец, тот окончательно сломился.
– Ладно, брат Алтан, ты не обижайся, – вздохнул он тяжело. – Отныне я буду тебе сообщать обо всем.
– Вот это другое дело, – сразу изменил повадку Алтан. – Это слова разумного человека… Знаешь, что я привез тебе в подарок, а?
– Что?
– Китайский архи!.. Скажи, чтобы принесли мою переметную суму.
В доверху набитой суме, и в самом деле, оказались немалые подарки: три разноцветных куска шелковой ткани для жены Даритая, хамниганские зимние гутулы для него самого, бронзовая чаша, украшенная кораллами и нож, остро отточенный, из зеленого камня, какие были теперь большой редкостью в здешних степях.
«К чему вдруг так расщедрился брат Алтан? – удивленно рассматривал Даритай выложенные перед ним дорогие изделия. – Что это такое важное у него случилось?»
До утра они пили привезенное Алтаном в белом глиняном кувшине прозрачное вино, крепкое как хорзо, а перед рассветом Алтан засобирался домой.
– Я не буду показываться брату Хутугте, – охрипшим, заплетающимся голосом говорил на прощание Алтан. – Он болен, а я пьян… о чем же мы с ним будем разговаривать, правильно?.. А ты, если он потом спросит, зачем я к тебе заезжал, скажи, что я просто заглянул по дороге, повидаться, и все. Степные просторы широки, а у человека много дорог, мало ли, кто как может ездить… И дай-ка мне в дорогу какого-нибудь человека. Пусть проводит меня до дома, а то это китайское вино такое, что по солнцу где-нибудь может оглушить, не хуже чем окованной палицей по лбу… или по темени…
Даритай, сидя на месте, в ответ пьяно кивал головой, из последних сил взирая на него левым глазом и уже сонно прикрыв правый.
X
Хмурым дождливым утром Бэктэр заседлал коня и, не сказав никому ни слова, поехал вниз по Онону. За последнее время делал он так уже третий раз: не спрашиваясь у Тэмуджина, отлучался от стойбища и подолгу пропадал в безвестности.
«Пусть над другими показывает свое старшинство, – решил он после их ссоры. – А я не маленький, чтобы только по его слову передвигаться по земле».
После второй его поездки Тэмуджин подошел к нему и, хмуря брови, сказал:
– Смотри, чтобы люди не увидели тебя.
Бэктэр в ответ сплюнул в сторону и усмехнулся:
– Я что, глупее тебя, чтобы этого не понимать? Указывай младшим, а меня не трогай.
Тот не стал продолжать разговор и молча прошел дальше.
На этот раз Бэктэр взял с собой еду: налил в туесок арсы и положил в суму два вареных изюбриных ребра. В двух прошлых поездках он добирался лишь до опушки тайги и там, взобравшись на возвышенность, до заката солнца смотрел в степь. Теперь же он решился выбраться вглубь степи и съездить до места прошлогоднего их куреня, где сейчас стояли айлы генигесов. Неподалеку оттуда, вдоль излучины реки тянулась длинная полоса густого тальника. По нему он рассчитывал добраться поближе к юртам и из-за кустов посмотреть на людей.
«Наверно и девушки у них есть, – теплил он в груди сокровенную надежду. – Может и в тальники какая-нибудь пойдет…»
Внутренне, про себя, Бэктэр немного побаивался, выходя на эту опасную вылазку. Если в пути ему встретятся подростки сонидов, с кем они враждовали прошлым летом или какие-нибудь разбойники, как в прошлый раз у Хоолоя, то уйти от них будет трудно. Но ему давно хотелось сделать что-нибудь такое, что вышло бы не хуже, чем у Тэмуджина, когда он первым бросился в схватку со взрослыми разбойниками. Ему самому не пришло бы в голову меряться с ними силой, он это знал и про себя часто на это злился. Знал он, что хотя телом он сильнее Тэмуджина, и в борьбе без труда одолеет его, но духом и решительностью уступает ему. А то, что в спорах всегда побеждал Тэмуджин, принижая его вес среди братьев, раздражало Бэктэра еще больше. И на этот раз, выезжая в степь, он тайно надеялся, что ему удастся сделать что-нибудь такое, что достойно взрослого мужчины: угнать коней или коров, на худой конец, и овец, и показать всем, кто на самом деле приносит настоящую добычу.
Глядя, как низкие серые тучи, плывя над тайгой, свисающими клочьями цепляются за верхушки сосен и пихт, моросят белесым туманом, он успокаивал себя: «В такую сырость мало кому захочется разъезжать по степи, а уж в лес-то никто не сунется…»
Бэктэр выехал на опушку и, не останавливаясь, порысил на восток. Раньше с братьями, выезжая из этой пади в степь, они сначала направлялись к маленькому леску в полутора перестрелах справа, оттуда оглядывали холмы на южной стороне и лишь тогда выходили в открытую степь. Придумал эту хитрость Тэмуджин, а Бэктэр усмехался над ним:
– Если в степи оглядывать каждый угол, то и до места никогда не доедешь…
Проехав по низине мимо нескольких длинных увалов, он выехал на гребень и тут, взглянув направо, в одном перестреле от себя увидел троих всадников. Те, неспешной рысью спускаясь по склону холма, заметили его и сразу повернули к нему. С остановившимся сердцем Бэктэр натянул поводья. Бежать было бессмысленно: до леса уже далеко, а убегающему пускают стрелу в спину.
С пересохшим горлом, с трудом проглатывая загустевшие, вязкие слюни, он смотрел, как те направляются к нему наискосок, забирая правее, отрезая путь к лесу. В ста алданах они перевели коней на шаг, пристально вглядываясь в него и негромко переговариваясь между собой. Вольно откинувшись в седле, теперь уже уверенные, что он не уйдет от них, они приближались к нему…
Вдруг передний всадник Бэктэру показался знакомым. Всмотревшись, он с радостью узнал его: это был один из нукеров дяди Хутугты. Потом он разглядел и других. Облегченно переведя дух, Бэктэр выпрямился в седле.
– Э-э, да ведь это сам Бэктэр, второй сын Есугея-нойона! – с обрадованной улыбкой, будто встречая близкого родственника, протянул старший нукер, пожилой воин Хэсэгчи-мэргэн, про которого говорили, что он из своего рогового лука убил больше ста татар в войнах с ними. – А мы думаем, куда это они исчезли…
– Хорошо ли живете, нукеры дяди Хутугты, – сказал Бэктэр, разглядывая давно не виданные лица знакомых мужчин.
– Мы-то хорошо, что с нами сделается, – с любопытством оглядывая его вместе с конем, сказал мужчина помоложе. – А вы как, все живы и здоровы?
– Все здоровы, никто не болеет, – вымолвил Бэктэр, раздумывая теперь уже о том, что говорить и как потом отвязаться от них.
– А мы вас ищем, – напрямик сказал ему старший нукер. – Дядя ваш Хутугта-нойон послал нас на поиски.
– А зачем? – Бэктэр недоверчиво посмотрел на него.
– Ваши дядья хотят забрать вас к себе. Теперь вам не нужно будет прятаться от людей.
– А как же Таргудай?
– Таргудай вас не тронет, вы поедете на север, на реку Агу, где сейчас живут Бури Бухэ и Ехэ Цэрэн. Они отделились от племени и живут сами по себе, к ним вас и решили отправить. И Таргудай не посмеет у родных дядей отбирать племянников, закон не позволит ему.
Оглушенный радостью, Бэктэр несколько мгновений молчал, широко раскрыв глаза, невидяще оглядываясь вокруг. Потом повеселел, беспечно улыбаясь, разговорился с ними. Жадно расспрашивал их о новостях в роду, о дядьях, рассказывал о себе, выложив им все о том, где они зимовали и где находятся сейчас.
Вскоре он попрощался с ними и поспешил в стойбище. Круто развернув коня, он, не оглядываясь, стремительной рысью удалялся от них к лесу.
Когда он, нетерпеливо нахлестывая коня, скрылся в зарослях предгорной тайги, нукеры Хутугты-нойона подождали еще немного и двинулись по его следу.
– Посмотрим, вправду ли они там живут, – сказал Хэсэгчи. – А то эти дети Есугея, видно, уже сейчас будут не хуже самых хитрых лисиц на свете…
– Правильно говоришь, – согласились другие. – Сначала проверим, а тогда уж и доложим нойону.
* * *
В это время Тэмуджин сидел на хойморе и разговаривал с матерью Оэлун. Та только что пришла из молочной юрты, где отпаивала горячим молоком заболевшую от простуды и второй день не встающую с постели Хоахчин. Улучив время, когда Сочигэл занялась перегонкой архи из накопленного за несколько дней хурунги, Оэлун пришла в большую юрту и, выпроводив младших, завела с ним разговор.
– С Бэктэром вы опять не ладите? – спросила она, тая в голосе тревогу.
– Разве можно с этим глупым бычком как-нибудь поладить? – воскликнул в сердцах Тэмуджин. – Он же наполовину сумасшедший!
– Тише, братья услышат, – Оэлун с жалостью посмотрела на него. – Ты должен быть терпеливым, ведь вам не вечно жить вместе… Тебе нужно найти, как с ним поладить, договориться, как взрослые люди…
– Как с восточным духом нельзя ни о чем договориться, так и с этим, – подавляя в себе вдруг вспыхнувшее раздражение, Тэмуджин перевел взгляд на потухающий в очаге огонь, стал подлаживать сухие березовые сучья.
Оэлун помешала в парившем котле деревянным ковшиком, налила в чашку жидковатой арсы.
– На, выпей горячего… Ты ведь наш нойон, ты должен суметь, – мягко и убеждающе говорила она, взглядывая на него сквозь сизый дым разгорающегося огня. – Впереди долгая зима. Если вы не поладите, трудно нам будет… Так ему и скажи. Год назад вы поклялись в дружбе, а нарушившего клятву накажут боги. Напомни ему и это.
– Я уж напоминал ему, – горько усмехнулся Тэмуджин.
– Любого человека можно убедить, – будто не слыша его, наговаривала свое Оэлун. – Только надо суметь подобрать нужные слова, чтобы они дошли до его разума. Ведь не совсем уж он глуп. Ему ведь тоже надо выживать и вставать на ноги, а кто же ему поможет, если не брат…
Тэмуджин допил чашку арсы и вышел, собираясь съездить за конями и коровами, ушедшими на соседнюю поляну, подогнать их поближе к стойбищу. Он сел на молодого мерина, стоявшего у коновязи без седла, выехал за юрты и тут, в низине под бугром, увидел дерущихся Хасара и Бэлгутэя. Взяв в руки толстые прутья, они ожесточенно осыпали друг друга крепкими ударами. Оскаленные в злобе их лица не обещали ничего доброго.
– Эй, остановитесь! – окликнул их Тэмуджин. – Что-то вы слишком уж распалились…
Те неохотно стали, тяжело дыша, не отводя друг от друга злых взглядов.
– Что у вас случилось? – Тэмуджин спустился с коня и посмотрел на Хасара. – Это ты тут опять смуту разводишь?
– Пусть он тут не воняет, будто после тебя Бэктэр будет старший, а не я.
Тэмуджин, не ожидавший такого спора между братьями, с трудом осмысливая услышанное, пристально оглядел их.
– Что это вы тут еще придумали, – он долго не мог найти слов, чтобы рассудить их. – Для меня вы с Бэктэром равны.
– Для тебя пусть равны, а между нами я старший, – не уступал Хасар. – Старшими считаются дети от старшей матери, и только потом идет младший род.
– Бэктэр старше по возрасту, – примирительно сказал Тэмуджин. – Его тоже надо уважать.
– Я старший после тебя, а не он, – упрямо дернул головой тот. – Вот вырасту и, если он не будет это признавать, я ему еще покажу…
– Ладно, хватит! – оборвал его Тэмуджин и, вдруг наполняясь гневом, разразился руганью: – Тебе надо еще дожить до той поры, когда вырастешь. Если вы уже сейчас делитесь да считаетесь, вырасти вам, может, и не придется, враги вас как тетеревов на свадьбе переловят. Ума у вас обоих как у тарбаганов, а носы-то задирать уже хорошо научились. Вы вдвоем хорошенько запомните: если я еще раз услышу от вас такие разговоры, оба от меня этими же прутьями по голым спинам получите. А сейчас закройте свои рты и шагайте за коровами!
Тэмуджин посмотрел как они, по-бычьи угнув головы, не расставаясь со своими прутьями, побрели в сторону леса. Помедлив, он решил, что нельзя оставлять их одних, пока не остыли. Он снова запрыгнул на мерина и шагом тронул за ними. «Еще покалечат друг друга, щенята неразумные – досадливо думал он. – Теперь мне еще их сторожить осталось…»
Проезжая по подножию горы и глядя на Бэлгутэя, Тэмуджин с горьковатым чувством удивления размышлял про себя: «А он, оказывается, в мыслях за своего брата держится, раз из-за него в драку бросился. Если между нами с Бэктэром что-то начнется, он встанет за него… Что ж, одна мать их родила, так и должно быть, не будет же он идти против единоутробного брата. Ну, ничего, Хасар его возьмет на себя…»
Бэлгутэй шел, упрямо пригнув голову, как молодой бычок перед тем, как боднуть врага и Тэмуджин впервые удивленно подумал про него: «А ведь вышел на поединок против Хасара, не побоялся, видно, тоже не слабый будет человек…»
Коней и коров они нашли на дальнем краю соседней поляны. Обученные пастушьи собаки, чутко насторожив уши, посиживали в траве у опушки. Хасар и Бэлгутэй за гривы поймали своих коней, сели на них без узд. Неторопливым шагом погнали стадо назад, к стойбищу. С неба стало накрапывать редкими каплями. Темноватые тучи, закрыв пространство между горами, все наплывали с северной стороны.
Когда они, оставив стадо на виду, вернулись в стойбище, в долине снова заморосил мелкий, затяжной дождь. Тэмуджин стреножил мерина и, сняв с него узду, зашел в юрту.
На женской половине хлопотала Сочигэл, переливала только что снятый с котла еще горячий архи в медный кувшин. По юрте разносился острый винный запах.
Мать Оэлун, усадив рядом с собой у очага двухгодовалую Тэмулун, кормила ее вареной рыбой. Она тщательно извлекала из мягких кусочков хариуса мелкие, едва видимые косточки и подавала ей. Та запихивала их в свой маленький пухлый рот и, вкусно причмокивая, жевала.
Тэмуджин присел рядом, подмигнул ей.
– Вкусно?
Не избалованная вниманием старшего брата, Тэмулун радостно заулыбалась.
– Вкусно, – она вывалила изо рта часть на ладошку, подала ему. – На!
Тэмуджин взял наполовину изжеванный, замусоленный детской слюной кусок, положил себе в рот, зажмурился.
– О-оо, как вкусно! – в нарочитом восторге он долго качал головой. – Какая щедрая у меня сестра! Как вкусно она меня угостила!
Та громко смеялась, глядя на него с счастливым лицом, показывая ровный ряд отросших передних зубов.
– Ну, если уже угощать начала, значит, насытилась, – Оэлун положила чашку с рыбой на столик, вытерла ей рот. – Иди, поиграй.
Та встала на нетвердые ноги, спотыкаясь, подошла к Сочигэл, по-детски шепелявя, обратилась к ней:
– Сочигэл-эхэ, налей мне архи.
– Чего тебе налить? – весело захохотала та, заставив улыбнуться Тэмуджина и Оэлун. – Тебе еще рановато пробовать крепкую пищу, а то пьяницей будешь, когда вырастешь. Иди, лучше я тебе молока с пенкой налью.
Снаружи послышался торопливый стук копыт по сырой земле и смолк у коновязи. У всех с лиц исчезли улыбки. Посуровев взглядами, они молча ждали.
В застывшей тишине приподнялся полог и в дверях показался Бэктэр. Он молча прошел к очагу, сел на мужской стороне. Быстро оглядев встревоженные лица матерей, он посмотрел на Тэмуджина.
– Я встретил нукеров дяди Хутугты.
– Что? – удивленно протянула Сочигэл, отставляя в сторону котелок с молоком, она переглянулась с Оэлун. – Где ты их встретил?
– За опушкой, – Бэктэр мельком взглянул на нее и снова уставился на Тэмуджина. – Они, оказывается, по всей степи разыскивают нас.
Тэмуджин молчал, сжав зубы и остро прищурив на него глаза. Бэктэр, не дождавшись от него слов, возбужденно продолжал:
– Они сказали, что дядья решили отправить нас на Агу. Там живут Бури Бухэ и Ехэ Цэрэн. Они хотят взять нас к себе. Вот что там делается, а мы тут сидим и с какими-то хамниганами дружбу заводим.
Тэмуджин, отведя взгляд от Бэктэра, тяжело вздохнул и хмуро уставился куда-то вдаль. Сочигэл налила Бэктэру арсы, положила перед ним вареной рыбы. Тот с жадностью принялся за еду.
В юрту заглянули Хасар и Бэлгутэй, но, увидев строгий взгляд матери Оэлун, исчезли. В дверь было видно, как гуще посыпал дождь.
– Тут не надо долго думать, – с набитым ртом, тяжело ворочая языком, говорил Бэктэр. – Надо сегодня же сниматься отсюда и ехать к дядьям.
– А ты откуда знаешь, что эти нукеры не служат теперь Таргудаю и не по его велению разыскивают нас? – Тэмуджин неприязненно покосился на него. – Какие духи, восточные или западные тебе сказали, что это не так?
Бэктэр поперхнулся глотком арсы, закашлялся; обе матери с неприкрытым испугом смотрели на Тэмуджина. Опешивший Бэктэр изумленно взглянул на него и тут же опустил глаза.
– Говорил я тебе не показываться людям, – Тэмуджин презрительно смотрел на него. – Теперь нам осталось только гадать, чьи на самом деле эти нукеры…
Надолго зависла тишина.
Тэмуджин на самом деле про себя сразу же решил, что это не Таргудая происки: тот не доверил бы такое дело чужим людям – только своих, коренных он направил бы на их поиски. А раз все три нукера были люди Хутугты, значит, он сам и ищет их. Но Тэмуджина больше всего удручало то, что была раскрыта их тайна – место, где они, живя под боком у племени, сами были невидимы для людей. Ту тайну, что спасала их весь последний год, теперь сдуло как ветром и было неизвестно, что вздумается Таргудаю, когда и до него дойдет известие о них.
Тэмуджин посмотрел на притихшего, хмуро набычившегося Бэктэра, сказал:
– Вы с Хасаром поедете на опушку, будете сторожить дорогу из степи.
Тот поднял на него виноватый взгляд, послушно качнул головой.
– Кто бы ни показался, Хутугта или Таргудай, вы должны опередить их и сообщить сюда, – Тэмуджин, помедлив, добавил: – Ты, Бэктэр, старше, поэтому не обращай внимания на выходки Хасара. Сам знаешь, он у нас строптив без меры. А я ему скажу, чтобы слушался тебя.
Бэктэр, видя, что брат больше не указывает на его оплошку, по которой теперь над всей семьей нависла опасность, стал покладист.
– Да ладно, что нам с ним делить, – он беспечно махнул рукой. – Как-нибудь мы с ним поладим.
– Побольше возьмите еды, – вступилась в разговор Сочигэл. – И оденьтесь потеплее, ночью будет холодно.
– Да, ночами здесь уже настоящая осень, – поддержала ее Оэлун. – Оденьте зимние рубахи и штаны.
Отправив Бэктэра с Хасаром в дозор, Тэмуджин крепко призадумался. Неподвижно сгорбившись на хойморе, он не отвечал на вопросы матерей, на назойливые приставания сестренки, и те, забрав с собой Тэмулун, ушли в молочную юрту. По слову Оэлун, Бэлгутэй сходил в лес и привел Хачиуна с Тэмугэ из их травяного балагана.
Оставшись один, Тэмуджин, придавив нежданную тревогу на сердце, безответно изнывал над одним и тем же вопросом: зачем они вдруг понадобились дядьям.
«Улуса нет, для них мы лишняя обуза, – перебирал он в уме. – Или Даритай снова захотел забрать к себе знамя?.. Тогда почему не его, а Хутугты нукеры ищут нас?.. А может быть, нойоны решили передать знамя Унгуру, а нас для приличия хотят пристегнуть к Бури Бухэ и Ехэ Цэрэну? Если это так, то они придут сюда вместе с нукерами, чтобы силой отобрать знамя и угнать нас на Агу, подальше от глаз соплеменников. Сделать это постараются без шума, значит, нукеров будет не слишком много, едва ли больше десятка…»
Обдумав все и взвесив, Тэмуджин позвал Бэлгутэя.
– Сейчас поедешь в стойбище хамниганов и обратишься к старейшине. Поклонишься от меня, спросишь о его здоровье и благополучии в его доме. Потом передашь ему мои слова, запоминай: «Мои сородичи идут ко мне в гости, но я не знаю, хотят они со мной говорить или собираются меня пленить. Их будет немного, и если они позарятся на мой очаг, можно легко перебить их стрелами из-за лесных зарослей. Я хочу спросить вас: не могли ли бы вы прислать в помощь ко мне пятерых ваших сыновей, которые знают тайгу как свою переметную суму, а зверей умеют бить и в кромешной темноте. И если такое случится, не поможете ли вы мне потом выбраться из этих гор на юго-западную сторону, в кереитскую степь? В таком случае я мог бы вам оставить в подарок четыре добротные юрты, двух молочных коров с годовалыми телятами, два больших чугунных котла и много других вещей».
