Не в силах найти ответы, я стал смотреть в окно, словно пытаясь отыскать их там.
Вечер всё более входил в силу, в вагоне стало темнее, чем за окном, где неторопливо проплывали оголённые деревья и по-осеннему рыжий кустарник.
Ход поезда замедлился.
Я почувствовал лёгкое волнение и мельком взглянул на Кэлинеску, сидевшего со слегка опущенной головой и шляпой, сдвинутой низко на лоб, так что ею была скрыта половина лица.
В вагоне зажглись лампы; мы молча поднялись и двинулись к выходу. Те трое – тоже, но через другой тамбур, к которому они находились ближе.
Вышли мы на крошечном полустанке, даже без вокзального помещения, а лишь с одинокой будкой.
Было по-вечернему прохладно; оглядевшись, я заметил, что троица преодолевает пути. Наш же путь лежал в противоположную сторону.
Вслед за Кэлинеску я сбежал с насыпи, и мы двинулись по утоптанной тропинке через лесок. Павшие сырые листья скользили под ботинками. Намеренно идя позади Кэлинеску, я оглядывался.
В тишине раздавался только шорох наших шагов; между редких полуголых стволов деревьев начинал клубиться туман, предвестник приближающейся ночи.
Уже совсем стемнело, и мне стало немного не по себе – я чувствовал, что, если что, обратной дороги самостоятельно не найду.
– Устали? Мы почти пришли, – негромко произнёс Кэлинеску, плащ которого смутно маячил передо мной. – Во-он, видите? Это моя, можно сказать, «дача», но о ней никто не знает, так что это ещё и моё секретное пристанище, – показывая, доктор на секунду остановился и вытянул руку вперёд.
Я вгляделся, но ничего не увидел между деревьями. Однако, когда мы прошли ещё несколько десятков шагов, в сумерках вплотную перед нами, неожиданно для меня зачернел прямоугольный силуэт дома.
Зашебуршал плащ доктора; мелодично квакнул сигнал электронного замка. Раздался шорох раздвигающихся металлических ворот.
– Проходите. Я сейчас… – Кэлинеску почти бегом устремился вперёд, и через пару секунд вспыхнувший фонарь над крыльцом осветил цементированный дворик с клумбой, высокий кирпичный забор, часть стены, сплошь затянутую декоративной ползущей зеленью.
Поднявшись на крыльцо по изящно закруглённой лестничке с виньетками перил, я вслед за доктором проник в дом.
Несколько раз щёлкнули замки.
Шершавые, как окна в мороз, настенные светильники на блестящих латунных ветках заполнили нежным рассыпчатым светом прихожую, широко разветвлявшуюся в комнаты.
– Вот сюда, прошу вас, – указал Кэлинеску. Я вошёл и осмотрелся: стерильная чистота и отменный вкус. Обои, мебель, ковры – цвета обстановки гармонично колебались в коричневой гамме, от какао светлея до кремовой смородины.
– Уютно у вас, – произнёс я, опускаясь в кресло – такое мягкое и удобное, словно специально созданное для моего зада.
Он сел рядом на диван, устало потёр лицо ладонями:
– Ну вот, здесь нас не найдут… по крайней мере, какое-то время.
– Что ж, доктор, я жду подробных разъяснений. Я согласился не выдавать вас Родионову и нашим безопасникам – пока… но могу и передумать! Родионов сказал – что-то связанное с новыми разработками для военных? Я должен знать, что вы скрываете. Ваши доводы там, где я вас поймал, заинтриговали меня и были эмоциональны, но малопонятны…
– Да-да, конечно! – закивал головой доктор. – Я расскажу, как договорились, хотя мне будет непросто растолковать вам, неспециалисту… вы ведь, кажется, один из наших системных администраторов? Я видел вас в коридорах…
– Я слушаю вас, доктор. Только просьба: без этих ваших формул, насколько это возможно.
Кэлинеску улыбнулся:
– Хорошо, я постараюсь.
Выдержав паузу, Кэлинеску выпрямился, откинувшись на спинку дивана и, коротко, но пристально взглянув на меня, спросил:
– Вы, Илья, хоть в общих чертах представляете, над чем работала наша с Родионовым научная группа?
– Не особо. Это никак не затрагивает мою работу. Но раз мы с вами оба трудимся на предприятии ZA-SLON, то примерно могу догадываться…
– Понятно. А вам что-нибудь известно о проекте Протокол Z?
– Первый раз слышу.
– В общем, так я и думал, – доктор закинул ногу на ногу.
– Так что же это такое, чёрт возьми?! – нетерпеливо воскликнул я.
– Это проект особого значения. Чтобы объяснить, над чем я работал, мне нужно начать издалека. Что такое НКИ, вам, должно быть, известно… – заговорил доктор.
– Эн-ка-и? Вы имеете в виду сокращение по первым буквам слов «нейро-компьютерный интерфейс»? Приблизительно…
– И что же это?
– Ну-у, это приспособление для передачи мыслей… в компьютер… то есть, через компьютер… или… – я замялся, затрудняясь точнее сформулировать и помог себе руками – жестикулируя, докончил:
– Такая штучка, наподобие датчиков для снятия энцефалограмм. Её надо надевать на голову… я видел в одном медицинском центре.
– Да, в общих чертах, – кивнул мой собеседник, – только «для передачи мыслей» – это не очень удачное выражение… Точнее, это не настолько уж простой и прямой процесс, как вы описали. Дело в том, что, как вы помните из курса физики, мозг человека имеет электрический потенциал. Или, иначе говоря, в процессе мышления мозг человека вырабатывает слабые электрические импульсы. А электричество – это, так сказать, «язык», на котором «разговаривает» компьютер. Но электричество человеческого мозга имеет свои особенности. А НКИ как бы «переводит» электрические импульсы мозга в систему сигналов, распознаваемых компьютером как конкретные команды. Эту технологию начали разрабатывать ещё во второй половине двадцатого века. Так вот, – вы упомянули про НКИ, который видели в медицинском центре, и действительно, первоначально НКИ задумывался как средство общения с больными, лишенными возможности передвигаться и говорить, а также для глухонемых. Но, развиваясь, НКИ открывал все новые свои грани… И когда стало возможно электроимпульсами мозга управлять выполнением действий на компьютере, некоторым инженерам пришла в голову такая мысль: а что, если объединить действия одновременно нескольких пользователей НКИ?