Kitabı oku: «Лагерь», sayfa 5

«Надо будет рассказать об этом старике Антону, он должен знать», – в конце дня перед сном подумала я.

12

Этой ночью я учила стихотворение. Помня о позоре, что устроил мне в школе Даник, еще днем я хотела выбрать совсем далекое от романтики произведение. Однако к вечеру впечатления сгладились. Поступок Дани уже не казался таким страшным. Даже забавным и трогательным. А прекрасное окончание дня с Антоном вконец убедило, что стихи должны быть о чувствах. И я их нашла. Точнее, не так. Они сами меня нашли. Открыв в гостиной шкаф, переполненный книгами, с верхней полки на меня грохнулся небольшой том в мягком переплете. Это оказался сборник любовной лирики. Веря в предначертанное, я аккуратно, заложив страницу, на которой открылась книга, пошла к себе в комнату. Мне достался стих, от некоторых строк которого замирало сердце.

С первых слов я поняла, что это стихотворение для меня, хоть оно и от имени мужчины.

Я понимаю, что должна быть с Даней. И я буду с ним. Просто мне надо отправить моего друга к себе домой. Мне кажется, что я ему нужна. Я буду с ним до тех пор, пока он не уедет, а потом вернусь всей душой к Данику. Я полюблю его еще отчаяннее и безрассуднее, так как буду перед ним виновата. Но этот груз вины навеки должен остаться со мной.

Я приняла решение, что, когда буду рассказывать стихотворение в классе, ни в коем случае не посмотрю на Даню. Во-первых, это будет неправильно. Точнее, не совсем правильно. Сейчас я мыслями с Антоном. Во-вторых, это будет еще и такой элемент кокетства с Даней. Не стоит забывать, что я в первую очередь девушка и поиграть с чувствами мужчин у меня в крови. К тому же я сильно обидела вчера Даню своим безразличием к его поступку. Стоило бы изящно извиниться. Он обязательно поймет, что эти строки для него. Словом, со всех сторон я окажусь в выигрыше.

Через пару недель Даник будет отмечать свое шестнадцатилетие. Надо будет обязательно придумать для него нечто особенное. Заставить его расчувствоваться от моего сюрприза. Ха, представляю себе всегда сдержанного Даню с влажными от восторга глазами, когда я вручаю ему подарок. Последнее время он, наверное, ощущает, что я к нему охладела. Надо исправить это и показать, насколько он мне дорог. День рождения – прекрасный повод это сделать.

Я вдруг представила, что убегу вместе с Антоном. Мне кажется, его встретят на родине героем. Он ведь вырвался из плена! И меня начнут обхаживать в его стране. Я помогла ему! Меня обступят журналисты, покажут по телевизору. Мы станем с ним звездами!

13

Погода день за днем стремительно неслась к теплу. Апрель в этом плане особенно прекрасен. Кожа впервые за долгое время может понежиться на солнышке. Только голодному по-настоящему известен вкус хлеба. Только после лютой зимы и склизкого марта ощущаешь всю прелесть первых ласковых лучей солнца, нежность теплого ветерка, мягкость зеленого ворса под ногами.

Уже совсем скоро праздник пятилетия независимости и наше выступление. За эти пару недель в моей жизни произошло несколько занимательных событий, о которых сейчас расскажу.

В школе мы решили взять в хор десяток детей помладше. На совместном собрании (ух, как же я обожаю все эти совещания под руководством нашей Люды) мы пришли к мнению, что возраст нашего класса не играет нам на руку. Всех взрослые пятнадцатилетних подростков считают грубыми, непослушными, порой даже агрессивными. Как таким хором из подрастающих бунтарей и нигилистов вызвать умиление? Как бы мы ни старались, какую бы чувственную песню ни выбрали, едва ли у нас это выйдет. А вот шестилетние дети с их светлыми еще незамутненными глазками и оголенными чувствами – это беспроигрышный вариант. Уже после первой репетиции мы поняли, что все сердца на площади будут завоеваны. Дети были очаровательны. Но самое превосходное, что взяли даже моего Славика! Он еще только учится разговаривать, но его миловидность отметил каждый. Он так старательно подражал нашему пению и легко запоминал мелодию, что со стороны не замечалось, что он совсем не поет. Самого Славика переполняли эмоции от происходящего. После каждого окончания песни он начинал лучезарно улыбаться и хлопать в ладоши от радости. Мы все понимали, что во время выступления он будет самой главной звездой. Для пробуждения еще больших чувств у публики на последнем куплете я должна буду, взяв за руку Славика, выйти на передний план и пропеть одна последние две строчки. Все выступление, как выразилась Василина, выходило чрезвычайно душепронизывающим. Как нам объявили, вместе с последним куплетом начнется военный парад. В общем, мы уже предвосхищали грандиозное зрелище и триумф.

Я ожидаемо отдалилась от Даника. Но несильно, чтобы вскоре сблизиться с ним уже навсегда. Благо момент можно считать подходящим. Мой Даник особо не замечал охлаждения наших чувств, поскольку пребывал в невиданной эйфории. Людмила Петровна переехала к ним жить! У Дани появилась настоящая, искренне любящая его мама! Моя мама рассказала, что дядя Никита и наша Люда даже свадьбу собирались сыграть. Настоящую, пышную, с гостями, воздушными шарами и шампанским. Мне кажется, если бы я увидела на нашей Люде белоснежное воздушное платье и фату, то от восхищения сердце бы остановилось. Она и так у меня ничего, кроме восторга, не вызывает, особенно сейчас, когда так влюблена. А тут в платье невесты. Но планам не суждено, судя по всему, сбыться. Злость наших врагов последнее время обострилась. Держава с остервенением, которое наблюдалось у нее только в первый год войны, стала нападать на наши границы. Боевые действия разгорались в разных точках со всех сторон страны. Это сказывалось на благосостоянии и настроении всех. Поэтому дядя Никита решил скромно обручиться с Людмилой Петровной у главнокомандующего в Доме Правительства в присутствии только нашей семьи. По законам военного времени главнокомандующий имел право заключать браки. Обручение назначили на следующий день после майского праздника независимости и сопротивления. Я с нетерпением жду этого дня. Пример дяди Никиты и нашей Люды вселил в меня веру в неминуемое счастье для хороших и порядочных людей.

Антон за это время совсем поправился. Простые упражнения, поставившие его на ноги, мы выполняли с ним ежедневно. Иногда я приходила к нему в гости, а он уже лежал изнуренный оттого, что, не дождавшись меня, позанимался самостоятельно. Но, немного отдышавшись, он вновь начинал тренироваться вместе со мной. Словом, физкультура и мамины оладушки его полностью восстановили. Здоровый, сильный и жизнерадостный, он еще больше вселял чувство обожания. Выздоровев, Антон вычистил почти до блеска чердак. Теперь здесь вся пыль и мусор лежали в противоположном углу, паутина с крыши была убрана, строительный хлам выстроен таким образом, чтобы полностью закрывать от постороннего глаза тайное жилище. Я была даже против такой кристальной уборки – больно это подозрительно смотрелось, но потом поняла, как трудно ему который месяц чахнуть в этой сырости и грязи.

Сегодня я рассказала ему о моей встрече со странным стариком у подъезда. Антон внимательно выслушал меня, а затем спросил:

– Борода такая седая длинная, в шинели.

– Ты его знаешь?

– Да. Это Андреич. Он ходил ко мне до тебя.

Меня передернуло от последней фразы. Мне захотелось даже обидеться и уйти. Пусть бы подумал над поведением.

– Как он? – спросил Антон удивительно спокойно.

– Вроде ничего. Он живет в этом доме.

– Ясно.

– Почему он перестал помогать тебе?

– Андреич узнал, кому помогает. Сначала он принял меня за беглого зэка. Это в целом недалеко от истины. Он сам имел по молодости проблемы с законом, поэтому помогал. Но новость о том, что я враг, его сильно расстроила.

– Но тебя он не выдал.

– Да.

– Почему?

– Потому что он ненавидит вашу власть.

– Как? У него Держава казнила кого-то из родственников? – мне в голову не приходило, что может быть другая причина.

– Нет. Он просто считает ваших правителей фальшивыми, необразованными и глупыми вояками, которые могут привести свой народ только к нищете и гибели.

– Этого не может быть! – вскрикнула я.

– Но самое ужасное, считал он, что люди будут гордиться собственной народностью и умирать от пули или голода с улыбкой на устах, потому что им прополоскали мозг выдуманной идеологией. Он считал, что граждане умирают уже к шестнадцати годам, когда их мозг превращается в примитивный пылесборник, в который государство запихивает все, что захочет.

– Это все неправда! А даже если так?! Что нам делать?! А как же полувековое угнетение Державой нашего народа? А эти казни?! Что на это он говорил?

Антон рассматривал мое обезумевшее лицо. Его рот растянулся в едва заметную улыбку. Я же вскочила с пола и носилась взад-вперед, не веря тому, что кто-то может такое подумать о наших руководителях, которые не видят собственные семьи ради благополучия страны. У меня внутри все кипело от возмущения, злобы и несправедливости. Мой папа пропадает на работе, чтобы кто-то его так ненавидел?

– Так что он на это говорил? – грозно повторила я.

– Я не знаю. Но он уверен, что еще ни у кого не выходило управлять народом, опираясь только на его чувство единения и братства.

– Хорошо! Если он так ненавидит Республику, чего же тогда не уедет в Державу? Путь ведь открыт!

– Державу он ненавидит еще больше.

– Ха! Как такое может быть? Либо одну страну надо любить, либо другую.

– В нашей стране тоже не все хорошо, – спокойно произнес Антон.

– Еще бы! Мне папа рассказывал, кто вы такие, – усмехнулась я.

– Уверен, что твой отец очень мудрый человек, раз так воспитал тебя, – Антон продолжал говорить мягко и рассудительно.

– Это сарказм?

– Моя страна доверху напичкана ложью, двуличностью и алчностью. Твой отец отчасти прав.

После этих слов я немного успокоилась, села рядом с Антоном, положила ему руку на плечо и спросила:

– И ты все равно туда хочешь?

– Да. Там стоит мой первый велосипед, ржавый, с двумя маленькими пластмассовыми колесами по бокам. У тебя есть такой? Наверное, таких уже не делают. Там над рекой растет огромная ива, – он руками изобразил все величие дерева, – к суку ивы привязана тарзанка. С нее я прыгал в воду. Еще там доживает свой век моя первая учительница, там хоронят моих сослуживцев. Там в старой «однушке» ждут меня мама и папа.

– Давай перевезем твоих родителей к нам. А ты пойдешь на фронт наемником. Там всех берут, не спрашивая, кто ты такой.

– Предлагаешь мне убивать своих собратьев?

– Моих же ты как-то убивал! – снова повысила голос я, но затем, смягчившись, добавила: – Останься здесь.

Я обхватила его руку и уткнулась головой в плечо. В горле першило от горечи того, что я знала, что он не останется. Я желала, чтобы он воссоединился со всем, что ему так дорого, но одновременно хотела всегда видеть его рядом.

– Возьми тогда меня с собой, – произнесла я, хотя сама не верила, что готова уехать.

– Нет, Юля. Ты должна оставаться здесь. В этих краях растет твоя ива над рекой.

Дальше мне трудно вспомнить последовательность того, что происходило. Я начала громко реветь, обвивая двумя руками Антона, после судорожно целовала его лицо, роняя свои слезы ему на щеки. Обессилев, вскоре я просто упала ему в ноги и беззвучно зарыдала, захлебываясь от обиды на судьбу.

Перед уходом, стоя в дверях с распухшими от слез глазами, я твердо произнесла:

– Начинай прощаться с чердаком. Завтра твой последний день здесь.

14

Мое желание придумать для Дани на день рождения самый чудесный и запоминающийся подарок куда-то исчезло, и я приняла предложение мамы подарить Данику торт, лично мной приготовленный. Это на самом деле драгоценный подарок. Просто, когда я готовлю, у меня выходит чуть вкуснее, чем слепленные Славиком куличи из грязи. Я не знаю, что это за проклятье, но дома мне официально запрещено подходить к плите. И вот целую неделю мы едим торты. Я приняла предложение мамы с таким расчетом, что она сама его приготовит. Но мама оказалась коварной женщиной. Первый торт мы готовили за неделю до назначенной даты. Точнее, мама выпекала, а я изучала кулинарные методики. Торт вышел божественный. Всей семьей мы его умололи за полтора дня. Следующий торт я испекла сама под чутким руководством и с точечными корректировками мамы. Он тоже получился неплох. Увесистый кусок я отнесла Антону. Он был в восторге. Хотя его мнение весьма субъективное, учитывая, что он у меня всегда голодный. Третий торт я приготовила полностью сама. Мама лишь молча наблюдала и помечала в блокноте ошибки. Это было фиаско. Деревянные коржи, залитые приторной клейкой жижей, выбросились в урну. После проведенной работы над ошибками последний четвертый торт готовился уже непосредственно к столу именинника. Я незаметно отломила краешек коржа, чтобы не быть причиной праздничного отравления, и попробовала. Вышло довольно сносно.

К празднику я подготовила самое красивое вечернее платье. Бирюзовое с черными широким поясом и черными камушками около шеи. Мне оно очень шло. Раз я считаюсь возлюбленной Даника, то на его празднике я должна выглядеть сногсшибательно.

Папочке в связи с тем, что на границе стало жарко, вырваться на ужин не получилось. В гости я пошла с мамой и Славиком. На вытянутых руках два квартала, что отделяли нас, охваченная гордостью за себя, я несла приготовленный мной торт. Вкусность мы накрыли прозрачной крышкой, так что все прохожие могли видеть мое произведение кулинарного искусства.

В дверях нас встретил нарядный Даник в классическом черном костюме, белой рубашке и бабочке. Увидев мое роскошное платье, он расправил плечи, а лицо его засияло. Мама с порога принялась обнимать именинника и одаривать комплиментами. Славик протянул ему свою самодельную открытку почему-то с изображениями танков и вертолетов.

В прихожую вбежала Людмила Петровна в заляпанном переднике. Волосы ее были небрежно убраны назад.

– Вы уже пришли. А я не успеваю. Ну, что ты стоишь, – обратилась она к Дане, – помоги Юленьке.

Я протянула ему поднос с тортом и произнесла какую-то поздравительную ерунду. От непонятно откуда возникшего волнения поздравительная речь вышла сбивчивой, скомканной, и вообще репетировала я совсем другие, куда более красивые слова. Даник любезно поблагодарил, подхватил торт и поцеловал меня в щеку. Это был первый наш публичный с Даней поцелуй. Пока я разувалась, Даня отнес торт на кухню и вернулся к нам. Мое испортившееся настроение из-за своего поздравления вмиг улучшилось, когда Даня, провожая меня в зал, чувственно шепнул:

– Очаровательно выглядишь.

Зал по углам был украшен воздушными шарами, с люстры свисали цветные ленточки и новогодняя мишура, на стене висел огромный плакат с надписью «С днем рождения!» и приклеенными к нему забавными детскими фотографиями. Стол в зале ломился от всевозможных блюд: филе рыбы в кляре, бараньи ребрышки, различные салаты и даже бутерброды с икрой. Первый семейный праздник дядя Никита и Людмила Петровна решили отметить с размахом. Скорее всего, продукты являлись конфискатом. Такие люди, как мой папа или дядя Никита, имели доступ к подобным товарам, и порой нас с Даней баловали редкими вкусностями.

– Присаживайтесь. Никиты до сих пор нет, – зайдя в зал, произнесла Людмила Петровна.

– А его отпустили? Наш папа третий день пропадает на работе, – спросила мама.

– Да. Он отпросился. Но ближе к полудню срочно поехал на какую-то заставу на севере. Сказал, часа три там проведет, да все никак нет.

Людмила Петровна заметно нервничала. Ее голос лился быстро и неразборчиво. Для нее первый семейный праздник являлся своеобразным тестом. Она предложила всем нам усаживаться, а сама спешно покинула комнату, чтобы привести себя в порядок. Рассаживаясь, Даник галантно отодвинул мне стул. Мы вместе с Даней сели рядом у основания стола. Воодушевленный праздничным настроем, Даня под столом взял меня за руку и переполненный радостью стал разглядывать меня, мою маму и Славика. В зал зашла Людмила Петровна. В длинном до пят темно-синем платье и сверкающей диадеме на голове. Ее распущенные светлые подкрученные волосы спускались к оголенным плечам. Даник подскочил с места и едва слышно произнес:

– Вы, то есть ты, очень красивая.

Если бы я не была так же, как Даник, очарована нашей Людой, то я бы обязательно приревновала к ней.

– Прекрасно смотришься, – тепло произнесла мама, у которой отношения с Людмилой Петровной становились все лучше и лучше.

– Спасибо, – наша Люда улыбнулась, – сегодняшний праздник будет, я так понимаю, без наших мальчиков.

– Ну, главный мальчик у нас есть, – мама показала на Даника.

– И еще Славик, – добавила я, наблюдая, как брат ковыряется ложкой в салатнице.

Вечер проходил тепло и весело. Мы с Даником радовались, что наши мамы на глазах становились лучшими подругами. Они легко понимали друг друга. Любая тема, поднятая одной, оказывалась очень любопытной для другой. Блюда Людмилы Петровны были восхитительны, и тема готовки стала чуть ли не главной в этот вечер. Периодически увлеченную беседу мамы и нашей Люды разрушал Славик, выворачивающий на себя тарелку или роняющий на пол бутерброды. К середине вечера Людмила Петровна постучала ножом по бокалу, требуя тишины, и поднялась со стола.

– Можно я скажу тост? – она подняла бокал. – Данила, ты прекрасный, умный, честный.

– И красивый, – вставила мама.

– И красивый парень. Я рада, что мы теперь живем вместе.

– Ты теперь моя мама, – очень уверенно произнес Даник.

– Да? Спасибо большое, – Людмила Петровна проглотила образовавшийся от напряжения ком. – Плохо, что с нами нет твоего отца. Но мы потом ему скажем, – она на мгновение замолчала, – у тебя будет брат или сестра.

– Людочка! – воскликнула мама, и, поднявшись с места, бросилась обнимать Людмилу Петровну.

Я захлопала в ладоши, а потом тоже подскочила со стула и, подбежав к маме и нашей Люде, стала вокруг них прыгать и обнимать. Людмила Петровна смущенно вжала голову в плечи и принимала наши объятия и поцелуи. Славик заликовал вместе со всеми, забарабанив вилкой по столу. Немного успокоившись, я, мама и Людмила Петровна посмотрели на Даника, неподвижно сидевшего на стуле. Я вопросительно кивнула в его сторону, намекая, что он должен что-то сказать. Его голубые глаза переливались на свету от слез счастья. На растерявшемся лице промелькнула робкая улыбка, и он выговорил:

– Хочу, чтобы у меня был брат.

– Будет, обязательно будет! – радостно крикнула я и хлопнула его по плечу.

Продолжение вечера вышло еще веселее. Мы все дружно улетели фантазиями в недалекое будущее, где Даня будет нянчиться со своим братишкой, а я обязательно буду ему помогать.

– А как же учеба? Я лишь бы к кому в школу не пойду. Кто будет нам преподавать? – спросила вдруг я.

– Обещаю, что найду себе достойную замену, – расхохотавшись, ответила Людмила Петровна, – ну, может, отведаем твой торт?

Когда Славик увидел в своей тарелке кусок торта, он недовольно фыркнул и отставил его в сторону. Мы с мамой тоже без особого желания ели третий раз за неделю один и тот же торт. Зато Даник, расхваливая меня, проглотил почти целиком три куска. Людмила Петровна тоже по достоинству оценила мои старания.

К концу вечера, когда наши мамы на кухне мыли и убирали, мы с Даней пошли в беседку, что стояла у него во дворе. Вечер выдался удивительно теплым и богатым на огромные ослепительные звезды. Даник сел на лавку, а я легла на нее, вытянув ноги и положив голову ему на колени.

– Вот скажи мне, – начала я, – а ты будешь ревнивым мужем?

– Очень.

– Это прекрасно. Потому что я считаю это самым ярким проявлением любви, – я отвечала тихо и монотонно, закрыв глаза и представляя наше с Даней прекрасное семейное будущее.

– Тогда скажи теперь ты, – подхватил Даня, – ты будешь хорошей хозяйкой?

– Ну, как тебе сказать. Пару раз в квартире обещаю прибраться. Чего тебе не сидится?

Даник потянулся куда-то в угол беседки, так, что моя голова на его коленях стала скатываться.

– Вот, смотри, – произнес он, и раздался хлопок, от которого я взвизгнула. В руках Даня держал бутылку шампанского.

– Ого! Откуда это у тебя?

– Папа дал для меня и тебя.

– А чего за столом мы компот пили?

– Мама против этого.

– Эти учителя такие ужасные зануды.

– И не говори. Так будешь?

Целый час мы просидели с Даником в беседке, пили шампанское и целовались. В звонкой тишине ночи наши кроткие шептания становились особенно проникновенными. Внезапно в прихожей зажегся свет и раздались голоса. Мама со Славиком собрались домой. Меня тоже ждали очень важные дела, поэтому я попрощалась с Даней страстным поцелуем и побежала к вышедшей на улицу маме.

Взявшись за руки, мама, Слава и я побрели домой по пустым темным улицам города. Я пребывала в прекрасном настроении. Праздник получился очень душевным. Глаза Дани, сияющие от счастья, трудно было не заметить. Даже отсутствие на дне рождения его отца не смогло омрачить день именинника. По дороге домой мы с мамой разговорились:

– Мама, мне нужно немного денег.

– Сколько?

– А сколько стоит билет до Державы?

Я не боялась намекать маме, в чем состоит мой секрет. Мама у меня слишком умная, чтобы не понять, кому предназначались деньги. Мне порой казалось, что она даже знает, кого именно я скрываю.

– Сто тридцать.

– Вот столько и надо, – сказала я.

– И тогда у нас не будет нашей тайны? – мама наклонила ко мне голову и подмигнула.

– Да. Завтра мы освободимся от нее.

Зайдя домой, я осталась на пороге, а мама сразу двинулась в спальню.

– На улице Бакунина, напротив аптеки, – слышался мамин голос, пока она искала деньги, – всегда стоит две машины. Там водители – два брата-близнеца. Первый их выезд в восемь утра, – она зашла в прихожую и протянула мне три бумажки, – они ездят через каждые три часа, но при наполненности машины пассажирами хотя бы наполовину. На первый рейс люди есть всегда.

Взяв от мамы деньги, я крепко обняла ее и помчалась из дома. Словно марафонец с вестью о победе нашей армии, я неслась по бесшумным улицам, небрежно сжимая в руке купюры. Свернув с площади Свободы на улицу Революционеров, я ощутила покалывание в левом боку и сменила бег на быстрый шаг. За весь путь мне встретились лишь два человека: патрульный полицейский, крикнувший мне вслед, что слишком позднее время я выбрала для гуляния, и бродяга, специальным крюком на палке достающий из мусорного бака пластиковую тару. Горечь от скорого расставания с Антоном сейчас почему-то не удручала. Теперь меня переполняла радость от того, как сейчас я вбегу на чердак и протяну ему билет в его привычную жизнь. Он будет вспоминать меня всегда. Расскажет обо мне своим родителям, друзьям. Спустя много лет эта история приобретет статус некой легенды, которую услышат его дети и внуки.

Я вбежала в знакомый безлюдный двор. Единственная лампочка над подъездом покрывала блеклым желтоватым светом скамейку, разрушенные детские качели и колонку. Возможно, мне не суждено будет больше увидеть этот одинокий двор. Я осторожно, создавая как можно меньше шума, поднялась по ступенькам. Когда я покидала дом, часы показывали полночь. Так поздно мне еще не приходилось навещать Антона. Дверь чердака протяжно заскрипела, и я очутилась внутри. Под окном, подсвеченный луной, стоял Антон с букетом в руках. Он сделал несколько шагов навстречу и вручил цветы. Эта были пышные и невероятно ароматные ветки сирени.

– Ты с ума сошел! – вскрикнула я. – Ты выходил на улицу?

– Я ночью, когда никто не видел, – оправдывался он.

– Это ничего не меняет, – заявила я серьезно, но, вспомнив пустой двор, немного успокоилась, – ладно, я куплю у вас этот букет. Скажем, за сто пятьдесят.

В качестве благодарности за букет я потянулась на цыпочках и обвила его шею. Его руки легли мне на талию.

– Я достала деньги. Завтра в восемь выезжаешь, – негромко проговорила я ему на ухо.

Послышался нарастающий гул. Сперва показалось, что это над нами на большой высоте пролетает самолет. Но вдруг совсем рядом раздался страшный и громкий визг тормозов. Автомобили остановились у подъезда. Перепугавшись, я оттолкнула Антона в сторону и выбежала в подъезд к окну. Во дворе с включенными фарами стояло два военных черных автомобиля. Двери открылись. Из первого показалось три темных силуэта. Из второго выскочили пять человек с автоматами наперевес. Тут же в подъезде хлопнула дверь и оглушительно затопали сапоги. Военные решительно поднимались вверх. Я вернулась на чердак, отшвырнула в сторону букет сирени, который все это время держала в руках.

– За тобой! – крикнула я.

Антон в несколько прыжков преодолел расстояние до окна и посмотрел вниз. Прыгать с пятого этажа было сродни самоубийству. Он взглянул на меня. В его взгляде читалась обреченность. Шаги становились все громче. Военные стремительно поднимались к нам. Я подбежала к груде стройматериалов и, схватив доску, подперла ей дверь. Только установив доску, ручка двери опустилась вниз, и кто-то попытался открыть дверь. Подпорка надежно заблокировала вход. Взвизгнув, я отбежала от нее и прижалась к Антону, который стоял под окном чердака как вкопанный. Он обнял меня двумя руками и с глазами, полными ужаса, продолжал смотреть на дверь, которая ходила ходуном от ломящихся внутрь военных. Доска, ее подпирающая, казалось, вот-вот треснет. Внезапно все затихло. Ручка приняла исходное положение. В эти пару мгновений тишины я стала нашептывать мольбы о помощи. Чтобы пришел мой папа и освободил меня. Чтобы мне дали сказать хотя бы слово до того, как выстрелят.

Раздалась громогласная автоматная очередь. Дверь на глазах разлеталась в щепки. В ужасе я согнулась до самого пола, закрыла обеими руками уши и зажмурилась. Антон, наоборот, высвободившись от меня, сделал шаг вперед. Дальше были слышны последние удары военных по разваленной двери, и та с грохотом упала на пол. Подняв голову, я увидела, как Антон сделал еще пару твердых шагов ближе к двери. Как только первый военный, высокий и широкоплечий, сделал шаг через порог, Антон с нечеловеческим криком бросился на него. Широко размахнувшись, военный зарядил прикладом в голову Антону, и тот навзничь повалился на пол. С его лба тонкой струйкой стала литься темная кровь. Антон, бывший еще в сознании, но неспособный двигаться, смотрел на меня мутными глазами. На чердак сразу вбежали еще четверо военных в форме со взведенными автоматами. Трое уткнули оружия в затылок Антону. Последний забежавший солдат направил автомат точно в меня. Я продолжала сидеть на полу, закрыв голову руками, и с диким испугом смотреть на уставленное в мою сторону оружие.

На чердак зашли еще трое. Первым широким решительным шагом в длинном плаще, с фонариком в левой руке и пистолетом в правой вошел мой папа. Он взглянул на неподвижно лежавшего на полу Антона. На его озлобленном лице промелькнула ехидная ухмылка. Затем мощный свет фонарика ударил мне в глаза, так что я закрыла лицо рукой.

– Товарищ подполковник, это ваша, – начал говорить ему автоматчик, у которого я была на прицеле.

– Я вижу, – грозно перебил его отец.

– Папа, не убивай его! – закричала я, поднимаясь с колен.

Лежащий без движения Антон перевел взгляд на меня. Он хотел что-то сказать, но тут же получил второй удар прикладом в области шеи. Антон издал истошный вопль и замолчал. Обезумевшая, я побежала в объятия отца.

– Не убивай его, – вновь произнесла я, рыдая.

Папа едва ощутимо обнял меня и затем скомандовал:

– Забирайте его и уезжайте! Я останусь здесь.

Военные подхватили потерявшего сознание Антона и выволокли из чердака. Папа провел меня к окну и усадил на балку. Затем он сел рядом, спрятал пистолет за пазуху, выключил фонарик и тихим голосом проговорил:

– Я хочу от тебя услышать все. От вашей встречи до этой минуты.

Раздался рев автомобилей. Через мгновение машины увезли Антона. Я рассказала папе, как нашла умирающего человека здесь, на чердаке, когда пришла сюда смотреть казнь, как выхаживала его, поила и кормила, как готовила к побегу. Я решила не упоминать о маминой тихой помощи, взяв весь удар на себя.

– Откуда деньги? – проницательно спросил он.

– Накопила на обедах, – растирая раскрасневшиеся глаза, соврала я.

Мне было стыдно смотреть папе в глаза. Папа повернул мою голову к себе и спросил:

– Ты знала, кто он?

– Летчик Державы, – ответила я.

– Он вылетал на казни. Ты знала об этом?

– Да. Он говорил. Он два раза вынужденно выполнял вылеты. Но он никого не сбрасывал и не взрывал! – стала я его оправдывать.

– Это он тебе сказал? – спросил папа и, не дождавшись ответа, продолжил: – В узких кругах он национальный герой. Его восхваляют там. Твой Антон выполнял все рейсы к нам на площадь за исключением последнего. Он – главный палач нашей страны. Отчасти с его пленом связано то, что последний год не происходило ни одной казни. Никто не соглашался на такое, – видя, как по моим алым щекам заструились слезы, папа взял меня за руку, – все первые три года войны у штурвала самолета сидел только он. Когда он осуществил свою первую казнь, ему не было еще и двадцати.

– Этого не может быть, – захлебываясь, произнесла я.

– Твой Антон пролетал над нашей площадью и нажимал всего две кнопки. Одна включала таймер бомбы, вторая сбрасывала пленников. Никого в самолете с ним больше не было. Только он и пленники. Помнишь соседа нашего, Бориса Глебовича? Это он убил его два года назад. Как и еще несколько десятков людей за все время.

– Как вы меня нашли? Меня сдала, – я хотела сказать про маму, но вовремя остановилась.

– Про Антона и помогающую ему девочку рассказал дед с этого подъезда.

– Он ведь тоже помогал ему.

– Да, помогал. До того самого момента, пока не узнал, кого в действительности он прячет. Антон, находясь в бреду, проговорился о своей настоящей профессии. Приведя в чувства, дед разузнал у него, кто же он на самом деле. Узнав правду, он решил больше не подниматься к нему, надеясь, что он сам умрет от изнеможения. Но тут появилась ты и спутала все карты.

Я сидела окончательно обессиленная. Мой друг оказался ужасным человеком. Мой друг оказался убийцей. Настоящим злодеем. Но самое жуткое, что он был счастлив от того, чем занимался. Как же он искусно маскировался! Папа двумя поцелуями выпил мои слезы на щеках. Беззвучно рыдая, я упала в его большие руки. Папа подхватил меня, словно маленького ребенка.

– Почему раньше никто не говорил, кого взяли в плен и кто сбежал?

– Мы точно не знали, кто он на самом деле. Держава всячески скрывала, что их главный палач взят в плен. Сейчас нам точно это известно.

– Он сейчас же этим не занимается, – негромко выговорила я.

– Да. Теперь занимается кто-то другой, – папа глубоко выдохнул и добавил: – Завтра казнят отца Даника. Юля, дяди Никиты скоро не станет. Его сегодня взяли в плен и завтра уже казнят.