Kitabı oku: «Кто убил скорпиона? Два детектива под одной обложкой», sayfa 6

Глава 9. А любовь, как сон
Из жизни курсанта военного училища Леонида Сперанского

Леонид Сперанский не пошёл к месту захоронения Егора Елистратова, он остался в машине, которую взял у отца. Из приёмника негромко лилась песня:

 
Там, где клён шумит,
Над речной волной,
Говорили мы,
О любви с тобой…
 

Сперанский внимательно следил за людьми на кладбищенской аллее. Отдельные группки медленно шли на выход, но это были не те люди, которые провожали Егора.

 
А любовь, как сон,
А любовь, как сон,
А любовь, как сон
Стороной прошла…
 

Тело Егора Елистратова отдали родственникам только на пятый день после гибели. Всё это время проводились следственные мероприятия, устанавливающие отчего погиб курсант. Следователи единодушно решили, что причина смерти несчастный случай – неожиданная остановка дыхания во время физических упражнений в бассейне. Проще говоря, Егор утонул, захлебнулся.

Организацию похорон взяло на себя училище. Всё было сделано с уважением к погибшему, с тёплыми словами, оружейным залпом и поминками в курсантской столовой.

Стефа на поминки в училище не поехала. Она присела на одинокую лавочку на кладбищенской аллее. Сперанский подошёл к девушке тогда, когда его сокурсники и руководство училища погрузились в автобусы, личные машины и разъехались. У могилы остались только родственники. Леонид сел рядом со Стефой на краешке скамейки. Он взял кисти рук девушки в свои ладони и принялся растирать замершие белые пальцы. Люди проходили мимо, улыбались виноватой улыбкой и кивали, одобряя желание Леонида не оставлять в одиночестве невесту погибшего друга. Стефа не обращала внимания ни на кого, она сидела застывшая, как ледяной столб, и глядела пустыми глазами прямо перед собой. Сперанский не сразу узнал её: серое лицо, немытые сосульки тусклых волос, остекленевший взгляд, мелькающий в подолах чёрного пальто халат весёленькой расцветки с жёлтыми гусятками. Она была похожа на многодневно пьющую бомжиху. Леонид осторожно взял девушку за локоть, попытался приподнять. Но Стефа не помогла ему, а совсем наоборот расслабилась, осела, согнула спину, безвольно опустила руки. Её лицо осунулось, уголки губ поникли, щёки стали походить на брыли, глаза потухли.

– Горушка, Горушка… На голове два ушка, – шептала она без пауз.

– Льдинка, горе большое, – тихо произнёс Леонид, не надеясь, что девушка услышит, – надо жить дальше… Льдинка, посмотри на меня…

– Не смей звать меня Льдинкой, – неожиданно вскипела девушка и так же быстро остыла, увяла. – Льдинкой зовёт только Горушка. Для остальных я Стефания.

– Пойдём, Стефа. Надо ехать…

– Куда? – Стефа посмотрела на Леонида нежно, улыбнулась, – а Горушка. Он, наверное, как всегда, проспал… Мы его подождём, да, Лёня?

– Он не придёт, Стефа…

– Почему? – девушка засмеялась переливчатым смехом, и вдруг напружинилась и зло плюнула Сперанскому в лицо. – Ты всё врёшь… Что задумал увести меня от Горушки… – она погрозила Леониду пальцем с обломанным ногтем. – Не выйдет, дружок… Ты меня не получишь… Ой, вон идёт Горушка! Горушка, я здесь… Куда ты уходишь…

Девушка вскочила, побежала, лихорадочно размахивая руками, споткнулась, упала и застыла. Она так и не поднялась, пока не подбежал Леонид, взял её на руки и понёс к машине.

* * *

Из клиники Стефанию Кукушкину выписали через два месяца, она была, как и прежде красивая, только чуточку бледная. Стефа Кукушкина лучшая студентка последнего курса факультета иностранных языков Педагогического института за два месяца отсутствия отстала от сокурсников в учёбе, но быстро нагнала и закрыла все «хвосты». Чтобы подработать, Кукушкина брала в редакции местного издательства стихи иностранных поэтов. Переводила изящно, легко, хорошим стилем и слогом. Гонорары получала достойные. На них покупала модную одежду и не отказывала себе в развлечениях: ходила в театры, на новые выставки и даже иногда в ночные клубы. Знакомые дивились: «Недолго ты горевала, девонька!».

Никто не догадывался, желание жить появилось у Стефы, как только она поняла, что внутри у неё забилось сердечко её с Егором сына.

Леонид Сперанский каждый день звонил Стефе в клинику. Когда уходил в увольнение, то целый день просиживал в палате или выводил гулять по больничному скверу, иногда подъезжал на машине отца и увозил девушку в Парк Победы к знаменитому памятнику «Журавли» – сорокаметровой стеле с двенадцатью журавлями. Они летели на запад – туда, откуда не вернулись солдаты с войны. Стефа любила сидеть на лавочке у подножия памятника, там пятым журавлём в клине был её Егор. Так решила она. Это была только её тайна, о которой Леонид даже не подозревал.

Сперанский знал о ребёнке и всё же, как только Стефа выписалась из больницы, сделал предложение стать его женой. Она согласилась. Но выставила одно условие – не трогать её до рождения ребёнка. Через три месяца они поженились, а ещё через два лейтенант Леонид Михайлович Сперанский вместе с молодой супругой отправился служить в полк расквартированный на территории дружественной страны – Германской Демократической Республики. Стефанию Петровну Сперанскую уже никто не звал Льдинкой, с лёгкой руки своего мужа она стала Шахерезадой.

Поперву Стефа ходила по военному городку, стараясь не попадаться на глаза жёнам офицеров – больших любительниц перемыть друг другу кости. Позже привыкла. Перестала их замечать. А совсем позже, они стали обходить Стефу лишь потому, что любое упоминание имени Шахерезада только усиливало интерес к ней их собственных мужей. Мужья и без того были внимательны к жене офицера Сперанского. При встречах отдавали ей честь, выгибали грудь и раздували ноздри. Шахерезада благосклонно принимала знаки восхищения, одаривала почитателей холодной улыбкой, а совсем, совсем позже – презрительным взглядом пантеры, если поклонники мешкали или забывали приложить ладонь к козырьку фуражки. Однажды одна из жён, увидев подобное салютование, язвительно бросила вслед Шахерезаде:

– Обычно честь отдают офицеру, а не его лошади…

Стефания Петровна не стала шуметь, она с достоинством и очаровательной улыбкой пояснила:

– Подобным жестом рыцарь прикрывает глаза от ослепительной красоты дамы сердца. Приходите, милочка, ко мне в гости, я вас чаем напою…

Подруг у Сперанской почти не было, а те немногие, что были, остались от прошлой жизни. Они изредка писали, звонили, но и в них Стефания потихоньку перестала нуждаться. Пока её муж успешно продвигался по карьерной лестнице, Стефа занималась рукоделием – плела из бисера изящные, удивительные по красоте украшения. Каждое новое ажурное изделие выгуливалось ею с особым шиком и вызывало зависть и огорчение женщин гарнизона. Новое имя «Шахерезада» накрепко приросло к Стефе Кукушкиной. И она старалась этому имени соответствовать.

Глава 10. Кафе«Горячий шоколад»

Нажимая кнопку звонка на на въездных воротах дома Лениных, Михаил в ожидании нетерпеливо топтался на месте. Хотелось быстрее попасть в тепло, выпить горячего чая и расслабиться. Расслабиться и согреться было необходимо. Предыдущие пять часов Михаил провёл на улице, контролируя работу опергруппы, выехавшей на ограбление с убийством охранника магазина «Золото» в центре города. Торговое заведение не вмещало всех задействованных в расследовании и оперативники долго топтались на улице, ожидая, когда эксперты закончат свою работу и позволят следователям войти

Железный коробок домофона, наконец, отозвался голосом хозяйки:

– Мцыри, привет! Проходи.

Щелчок – и механизм распахнул кованую калитку.

С той первой встречи с Ольгой в кафе «Горячий шоколад» прошло больше шести недель. Михаила тянуло к Ольге и она отвечала ему взаимностью. Здесь, в доме Лениных, ему было хорошо, спокойно и уютно. Хозяйка оказалась радушной, в ожидании Михаила жарила его любимую картошку и пекла яблочные оладушки с джемом.

– Мцыри! – негодовала Ольга. – Нельзя каждый раз есть картошку. Ты что, «картофельный барон»? Я хорошо готовлю и многое умею. Давай завтра голубцов наверчу, пальчики оближешь…

– Нет! – упирался Михаил. – Если хоть раз в день картошки не поем – голодный! Тебе что, жалко? Русскому человеку картошка с селёдкой – первая еда! А на десерт – яблочные оладьи с джемом! Ничего вы женщины не понимаете во вкусной еде. Нам, «гончим», картофан – самое то!

Селёдку Михаил загодя покупал в ближайшем универсаме. Сам разделывал. Ольга наотрез отказалась не только готовить её, но и есть.

– Как селёдку без лука? Без лука это – не селёдка! – восклицала хозяйка, – а какой может быть лук при моей профессии? Все клиенты разбегутся. Нет уж, дорогой Мцыри, селёдка только в отпуск. Уж в отпуск отъемся, – блаженно улыбалась она.

– Ну и ладно! – соглашался Михаил. – Нам с Зоськой и Кешкой больше достанется.

Дочка Ольги Зося тоже уважала жареную картошку. Мама разрешала есть её только с Михаилом, в остальное время утверждала, что это вредно. Оказалось, и домашний попугай Кешка не прочь полакомиться жареным ломтиком. После ужина Михаил как обычно располагался в уютном кресле, рядом с камином – проводил время в разговорах с Зосей и обучал человеческой речи смышлёного попугая. Ольга ещё некоторое время работала с документами, а потом, когда Зося укладывалась спать, они шли побродить по аллеям парка у дома Лениных. Время, которое Михаил проводил в семье Ольги, было для него счастьем долгожданным и нечаянно обретённым.

Он хорошо помнит их первую встречу у кафе «Горячий шоколад».

Михаил на место приехал загодя. Припарковал машину, взял в руки припасённый букет роз, просмотрел каждый цветок. Один не понравился, был вяловат, и Михаил осторожно вытянул его из букета. Оставшиеся четыре розы были хороши.

– Интересно, – думал Исайчев, – как она воспримет букет? Черт подери, не умею дарить цветы! Эх, Мишаня, страшно подумать, первый раз несёшь женщине букет. Кто увидит, вспомнит картину Репина «Приплыли»: я с бровями домиком, с ручками трясущимися от страха и букет… Смешно! – такие мысли водили хороводы в голове Исайчева. – Нет! – решил он. – Пойду без цветов, а там, как кривая выведет…

Ольга вышла из-за угла и лёгким шагом двинулась навстречу. Длинное шифоновое сиренево-жёлтое платье, короткая кожаная вишнёвого цвета курточка и искрящиеся на щеках ямочки делали её похожей на бабочку. Михаил залюбовался, ему стало хорошо и немного жутко от той мысли, что она идёт именно к нему. Сейчас Исайчеву показалось, что он ждал её всю жизнь. Именно её. Михаил не мог объяснить себе те тихие радостные чувства, которые бродили в нём сейчас, но был твёрдо уверен – он нашёл давным-давно ожидаемое, без чего жизнь кособочилась и её надо было удерживать, как оползень.

– Интересно, – подумал Михаил, – как это лежать на диване с газетой и чтобы вот такая «щёчки-ямочки» угощала тебя оладьями с джемом… Размечтался…

И всё равно мысль грела, и от этого тепла на лице Исайчева расцветала глуповатая счастливая улыбка.

– Ещё раз здравствуйте, Мцыри! – Ольга протянула руку для пожатия и так же тепло и глуповато улыбнулась:

– Чего стоим? Ещё кого-то ждём?

Михаил изобразил на лице мыслительный процесс:

– Да вроде все пришли…

– Ну, тогда идём… Страшно хочется выпить чего-нибудь горяченького…

Они вошли в кафе и среди свободных столиков выбрали самый уединённый. Ольга повесила сумочку на спинку стула, присела, взяла в руки меню.

– Итак? С чего начнём? С недоговорённых вопросов о подполковнике Сперанском?

– Давайте о нём сегодня не будем… – умоляюще попросил Исайчев.

– Как? – Ольга изобразила на лице удивление. – Разве мы пришли не продолжать беседу?

– Нет! – решительно отрубил Михаил. – Мы пришли пить горячий, чёрный, сладкий, манящий запахами шо-ко-лад!

– Так, значит у нас свидание? – передразнивая Михаила, Ольга состроила брови домиком.

– Да! – решительно рубанул Михаил.

– Тогда, где цветы, Мцыри? На первое свидание и без цветов?

Михаил рванулся с места, едва не перевернув стул. Ольга отчаянно замахала руками:

– Я шучу, шучу…

Было поздно – Исайчев скрылся за входной дверью. Через минуту он уже стоял у столика и протягивал Ольге букет роз.

– Четыре розы?

– Да! – победно воскликнул Михаил.

– Что «да»? Четыре розы приносят только на похороны? Вы что, никогда не дарили девушке букетов, Мцыри?

– Ешь твою медь! – прокричал Михаил, и опять бросился на выход.

Пятая роза прибыла в кафе также быстро, как и предыдущие четыре.

– Вот теперь свидание… – удовлетворённо отметила Ольга и жестом пригласила, вытянувшегося по «стойке смирно»Михаила, сесть.

В тот вечер шоколад оказался слишком горьким и отдавал костром, но это было неважно. Главное, Ольга рядом. Покинув кафе, они пошли гулять. Ходили по старинным ещё купеческим улицам Сартова, пока не спустилась ночь. Говорили о чем-то хорошем и нужном и, наверное, интересном, потому что любопытное солнце не выдержало и стало вылезать из-за горизонта. Утро погожее и тихое застало их на набережной, а гудок теплохода напомнил о начале нового дня.

– До работы осталось три часа, – заметила Ольга, подглядывая за чайкой, беззастенчиво ворующей рыбу из ведра задремавшего на стульчике рыболова.

– Ты устала? Хочешь спать?

– Я замёрзла, Мцыри, пойдём к машинам. Пора разъезжаться…

Михаил мигом снял пиджак, накинул его Ольге на плечи, притянув за лацканы к себе, поцеловал в губы:

– Они у тебя пахнут вишней, – прошептал Исайчев на ухо девушке.

– Это помада, Мцыри…

– Вку-у-у-сная, – блаженно улыбнулся Михаил. – Можно ещё?

Ольга, ожидая поцелуя, зажмурилась.

* * *

– Боже мой, – со страхом подумал Исайчев. – Не случись беды с подполковником Сперанским, я бы никогда её не встретил… – он услышал, как шелестит бумагами в своём кабинете Ольга и улыбнулся. – какой же я эгоист! Эгоист! Ну и что? Жизнь продолжается. И пусть она такая, как есть, я не ропщу…

Ольга закончила работу с документами, переместилась в кухню готовить ужин. Уже оттуда крикнула:

– Мцыри, что там с «делом» дяди? Продвигается?

– Трудно… почти никак… насолил он многим, но за это не убивают – пробубнил Исайчев в расчёте на то, что Ольга не услышит. Но она услышала и появилась в проёме открытой кухонной двери.

– Мцыри, ты у Сибукова был?

Михаил отрицательно покачал головой.

– Завтра собираюсь… У меня помимо «Дела Сперанского» в портфеле больше двадцати «жутей» разного калибра. Не успеваю, хоть ночуй в конторе…

– Это ты брось, – отозвалась Ольга. – Ночевать нужно под боком у любимой женщины. У тебя, Мцыри, есть любимая женщина?

– Есть, ещё какая любимая…

– Ну? – Ольга вышла в гостиную, где на диване, вытянувшись, возлегал Исайчев:

– Что, ну? Отстаньте, любимая женщина, я отдыхаю…

– Возьми с собой к Сибукову, а? У меня завтра окно с утра… – умоляюще попросила Ольга.

– Я ещё не созванивался…

– Так, давай сейчас договоримся. Хочешь, позвоню?

– Давай! Мне неудобно – поздно уже. А вы, сударыня, на правах старой знакомой можете…

– Ну, ты и лодырь, Мцыри! Я твою работу последний раз делаю, понял?

– Да понял я, понял… – прикрывая глаза, лениво ответил Михаил.

Ольга ушла в кабинет и вновь появилась через несколько минут.

– Не спать! – гаркнула она Исайчеву в ухо. – Завтра в двенадцать он нас ждёт.

– Что ж ты так кричишь? – Михаил, не открывая глаз, отвернулся от Ольги, уткнулся носом в спинку дивана и засопел. – Можно я чуть-чуть дреману, совсем чуть-чуть, всю ночь на происшествии торчал…

Ольга взяла с кресла плед, укрыла им гостя и едва слышно прошептала:

– Спи, дорогой, пока спится. Я давно уже не могу…

Глава11. Бой

Кабинет полковника Сибукова в военном училище выглядел аскетично: шкаф, стол, стул, сейф и два кресла, на стене гравюра «Воздушный бой». Картину нарисовал друг в память своего отца – лётчика, погибшего в небе над Киевом в первые дни Отечественной войны. Чеченская унесла друга-художника и оставила Владимиру Григорьевичу глухоту на одно ухо. Они воевали вместе.

Сибуков принял гостей радушно. Ольгу обнял и расцеловал, усадил в кресло. Кресло Михаила пододвинул поближе к себе, объяснив это без слов – просто постучал указательным пальцем по больному уху.

– Воевали? – спросил Михаил.

Сибуков кивнул и добавил:

– Контузия, но вспоминать не хочу. Давайте-ка лучше чайку организую, – и тут же вынул из сейфа электрический чайник, включил его в сеть.

– Я приготовил то, что ты просила, Олюшка. Вот альбом нашего выпуска… здесь все курсанты и вместе, и отдельно, и в групповых фотографиях.

Сибуков протянул Исайчеву альбом.

– Смотрите. Мы там молодые… Ты знаешь, Олюшка, я не очень дружил с твоим дядей. Больше с твоей мамой. Мила была старше нас, молодых салаг, на шесть лет. Мы всё, кто был вхож в ваш дом, относились к ней с трепетом. Я в то время иногда подумывал: будь хоть на годок старше её – женился бы, точно женился. Но Мила относилась к нам, как к братьям, причём младшим… – Сибуков отключил вскипевший чайник, вынул из ящика письменного стола одноразовые стаканчики и, сунув в них чайные пакетики, начал разливать кипяток. – Пусть немного остынет, а то пальцы обожжёте…

Исайчев в это время изучал фотоальбом. На одной из страниц Михаил увидел молодого Леонида Сперанского: чистое, открытое лицо с чуть тронувшей губы иронической улыбкой, копна русых вьющихся волос. Глаза? Глаза выразительные, примечательные, с едва заметным надменным выражением.

Михаил перевернул ещё несколько страниц, и вздрогнул, на него смотрел сын Леонида Сперанского – Олег Леонидович Сперанский—младший.

– А это у вас отку… – осёкся на полуслове Исайчев, посмотрев подпись под фотографией «Курсант Егор Елистратов». – Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

Ольга тоже глянула на фотографию, но её лицо не выказало удивления.

– Судя по всему, ты знала? – Михаил вновь выстроил домик из бровей. – Почему молчала?

– Мцыри, не хочу навязывать тебе своё видение, смотри собственными глазами, я могу только указать путь. Выводы делай сам…

И вдруг неожиданно с горькой ноткой в голосе повторила:

– … указать путь. Выводы делай сам. Сам!

– Владимир Григорьевич, – спросил Исайчев, рассматривая фотографию курса, – а где сейчас служит бывший курсант Егор Елистратов?

Сибуков, наконец, решился взять в руки горячий стаканчик с чаем и жестом пригласил гостей последовать за ним. Затем поставил оба локтя на стол и, обхватив стаканчик ладонями, сказал:

– Егор нигде не успел послужить. Он погиб ещё в училище…

– Как? – поспешно спросил Исайчев и вдруг вспомнил, – это о нём говорила дочь Стефании Петровны Вера. Большая любовь её матери…

– Официальная версия была такова: несчастный случай – неожиданная остановка дыхания во время физических упражнений в бассейне. Но…

Сибуков умолк, разглядывая Михаила.

– Говорите, Владимир Георгиевич, ему можно, – подстегнула Сибукова Ольга – Сейчас даже нужно…

– В бассейне тогда плавали два человека – Егор и Леонид Сперанский. Накануне занятий Егор объявил группе, что сразу после выпуска женится. Стефа дала согласие. Многие тогда пригорюнились. Стефа Кукушкина нравилась ребятам. Первым его поздравил Леонид. Пожал руку. Только всем бросилось в глаза то, что Сперанский слишком бледен, видочек у парня был – краше в гроб кладут. На обеде в столовой Лёнька, как всегда, балагурил. Отдал Егору свою порцию каши и даже какао взамен не потребовал. Егор отнекивался, говорил, что после обеда сдаёт норматив по плаванию, тяжеловато с кашей, но всё-таки съел. После сдачи нормативов все ушли в раздевалку, а Егор с Леонидом остались, они всегда уходили последними – любили поплескаться… У нас в группе учился паренёк с Украины, по национальности поляк – Ян Качмарек, он тогда что-то у бассейна забыл, подошёл к стеклянной двери и увидел, как Сперанский во время ныряния резко схватил Егора за ноги и неожиданно дёрнул. Вот тогда Егор и захлебнулся. При вскрытии у него все дыхательные пути были забиты кашей. Вероятно, от неожиданности у Егора случился выброс пищи из желудка, а он ещё и вздохнул под водой ну и… Вытащили его из бассейна уже мёртвым… Тогда Лёнька говорил, что ничем не мог помочь. Егор был в два раза тяжелее Сперанского.

– Так, почему же следствие не обратило внимания на рассказ Качмарека? – удивился Исайчев.

– Никакого рассказа не было. Этого никто тогда не знал. Ян ничего не сказал.

– Почему он молчал? – возмутился Михаил.

– Почему? – Сибуков на мгновение задумался, подыскивая наиболее правильный ответ…

Из жизни курсанта военного училища Леонида Сперанского

На ковёр вышли давние соперники – Ян Качмарек и Леонид Сперанский. Судил схватку лучший единоборец курса сержант Сибуков. Заложив руки за спину, он ходил около мат-ковра. Вот он поднял руку и щёлкнул пальцами.

Борцы сошлись на середине ковра и пожали друг другу руки.

– Начали! – Сибуков поправил на шее шнурок со свистком.

Напряжённые руки Качмарека и Сперанского сплелись…

В самый разгар борьбы в зал вошли начальник училища генерал-лейтенант Ерошихин и начальник курса подполковник Кобзарь. Они уселись на скамейку под шведской стенкой и тихо продолжали какой-то, ранее начатый, разговор.

– Раз! – выкрикнул Сибуков, показывая на Качмарека.

Ян удачно выполнил бросок через бедро – получил очко. Возглас Сибукова вызвал на его лице торжествующую улыбку. Он не успел прижать к ковру вскочившего Сперанского. Ян шёл на спарринг-партнёра, согнув спину, растопырив длинные руки, старался захватить противника в замок. Спокойные до равнодушия глаза Сперанского не нравились ему.

Сегодня Леонид проигрывал. Приход командиров обострил схватку. Хотя объятия Леонида и причиняли Качмареку боль, он упорно шёл на захваты, стараясь навязать силовую борьбу. В тренировочных схватках разрешалось всё, кроме приёмов джиу-джитсу и каратэ, наносящих мгновенно травмы.

Сейчас Качмарек поймал мелькнувший зайчик в серых глазах противника и опередил его. Левую руку Сперанского, скользнувшую к предплечью, перехватили крючковатые пальцы Качмарека, удачно вывернули, и с криком «хуп!» он всем корпусом рванул её вниз. Леонид грудью ударился о ковёр, судорожно разбросал в стороны ноги.

Курсанты, наблюдающие бой, затихли. Сибуков склонился над борцами, следя за проводкой болевого приёма, он ждал, когда побеждённый постучит рукой по ковру, признавая своё поражение.

Качмарек крутил руку противника. На её вздутых мышцах проступили узлы сухожилий, вспухли тёмные вены. Как стрелка секундомера, подрагивали напряжённо раскинутые ноги.

– Пся крев!⁷ – выкрикнул Качмарек и тихо добавил, – я всё видел там в бассейне… Ты пойдёшь и признаешься!

Леонид повернул к нему лицо, и столько злости выразил его взгляд, что Качмарек промычал от досады и сильнее нажал на руку соперника.

Вывернутая рука Сперанского, сбалансированная отчаянным противодействием мышц, замерла в одном положении. Казалось, ещё немного – и Качмарек выломает кисть из локтевого сустава.

Сибуков не торопился останавливать схватку, но как борец он представлял адскую боль Сперанского.

Леонид молчал. Время шло. Качмарек видел, как липкие потеки пота ползли у противника по бурым щекам. Ян всегда побеждал играючи. В училище ему не было равных. Даже Владимир Сибуков боялся встречи с ним. Качмарек взглянул на Сибукова. Тот молчал, и Ян ослабил нажим. Сперанский быстро выгнул спину, подобрал под себя колени, спружинил правую ногу. Качмарек вновь напряг мышцы. Но было поздно: Леонид оттолкнулся. Босые ступни взвились в воздух. Крутанувшись на голове, Леонид перевернулся и встал на колени, рука соперника оказалась у него на груди. Ребром правой ладони Сперанский сильно ударил по напряжённому плечевому бугру Качмарека, и тот на миг расслабился. Леонид вскочил, вскинул руку Яна на своё плечо, и грузное тело Качмарека поднялось в воздух. Бросок через плечо – классический бросок, если бы… если бы Сперанский не сделал намеренный шаг в сторону. Совсем маленький шажок почти незаметный, всего на несколько сантиметров сошёл с ковра. Бросок! Качмарек упал не на мягкий мат, а ударился о деревянный пол, крякнул. Сперанский подскочил к нему, нагнулся и прошептал:

– Скажешь кому, убью! Ты меня знаешь… Пойдёшь за ним. Не стой на моём пути…

В этот раз всё обошлось. Ян неделю провалялся в госпитале – лечил ушибленную спину. По окончании училища, получил назначение в полк расквартированный в Сибири.