Kitabı oku: «Воронеж 20.40. Красная книга Алёши», sayfa 3
Глава 4. Комната смеха
Где-то за вагоном послышались голоса – сначала осторожные и негромкие, затем они зазвучали ближе и увереннее, а через пару минут совсем рядом раздался задорный детский смех.
«Странно, – подумал Лучник. – В этом осатаневшем мире, которого я совсем не помню, есть еще место радости и веселью. Даже дети продолжают свои игры в двух шагах от смерти, а женщины…» Он вспомнил про Геру. Она в нелепой позе распласталась на полу вагона, но уже приходила в себя, пытаясь ослабевшей ладонью стереть вязкую коричневую кровь со своего испуганного, но бесконечно милого лица.
Герман отодвинул труп Сарацина в сторону и, протянув руку девушке, произнес:
– Вставай, все кончилось.
Гера благодарно взглянула на Лучника, ухватилась за его ладонь и попыталась подняться. Попытка оказалась не очень удачной – девушка, привстав, покачнулась и, не удержавшись, упала в объятия Лучника.
– Тихо, тихо, не спеши, – проговорил тот, ощутив, насколько она хороша и беззащитна. Ее левая щека была испачкана кровью, руки дрожали, а на глазах поблескивали слезы.
– Кто это был? – услышал Герман хриплый басок громилы.
– Кто-кто… Друг твой в пальто, – буркнул Герман и, наступив на шею лежащего Сарацина, извлек из него острую металлическую стрелу. – У вас есть, где помыться?
Подошедший громила, наблюдая, как Герман пытается стереть кровь с рук и стрелы, попросил Геру проводить его до бани.
– А мне надо Кагана поднять. Да трупами заняться. Жаль Бивня…
За спиной Германа громыхнула заклинившая недавно дверь купе, раскрылась, и перед ним возник перекошенный злобой Каган.
– Меня что ли поднимать собрались?
Он осыпал Геру, Лучника, мертвого Сарацина и не менее мертвого Бивня трехэтажным доисторическим матом, отхаркался кровью и обеими ручищами принялся трясти за грудки громилу.
Единственный глаз, который имел несчастье наблюдать Лучник напротив себя, дополнял картину происходящего, превращая Кагана в разъяренного циклопа. Невольно Лучник попятился, прикрывая собой Геру.
– Кота! И дозор от шлагбаума ко мне!!! – взревел Каган.
Громила пулей вылетел из вагона и тут же исчез в зарослях дикого винограда. Каган пнул Сарацина.
– Кто его? Ты?
Лучник кивнул в ответ. Гера отошла к окну и принялась приводить себя в порядок. Лучник взглянул на Сарацина: рост под два метра, крепкий, небритый, явно не славянин, да и одежда точно не местная – собачья шкура и широкие штаны из мешковины. Рядом с пробитой головой на полу вагона – зеленая повязка и короткий меч. Кочевник? Фанатик? Воин Аллаха?
– Хрен бы с ним, с Давлением. Но шпион… Впервые за год! Я выясню, кто его послал… Кстати, ты, похоже, вообще без проблем перенес скачок? – спросил Каган у Лучника.
– Скачок? Да вроде того, – ответил Лучник, размышляя, почему он не так сильно мучился, как остальные. – Я сам пока не понимаю…
– То, что ты не за мной пришел – ясно. Но слишком много вопросов остается, слишком много… Шар этот, звонарь, который тебя пожалел… Да и как ты выжил среди Октябрей, если ты сам не Октябрь? – размышлял вслух Каган. – Ладно, Лекарь разберется. И вот еще что… Спасибо тебе!
– Не за что, – просто ответил Лучник и протянул правую руку, сам удивляясь этому жесту.
Крепкое мужское рукопожатие на доли секунды отбросило Германа в какой-то необозримый мир, светлый и далекий. В город, где каждое утро Герман совершал десятки подобных рукопожатий. Видимо, эта привычка давным-давно была чем-то обыденным и означала пожелание доброго дня. Сейчас же рукопожатие Кагана означало для Лучника нечто большее – он принят «как свой», и в ближайшее время ему гарантированы хлеб и кров. А если повезет, он сможет восстановить память…
– Каган, мне нужно помыться.
Одноглазый взглянул на Геру, запачканную кровью Сарацина, подмигнул ей и сказал:
– Нужно значит нужно! Да и тебе умыться не мешало бы…
Гера тихонько подтолкнула Лучника в спину, и они вышли из вагона. На освещенной факелами и кострами площадке десятки разношерстных людей, словно в замедленном кино, приходили в себя после Давления. Кто-то потирал ладонями виски, кто-то жадно пил воду из металлической фляги, кому-то не удавалось подняться на ноги с мокрой от подтаявшего снега земли, и кто-то уже двигался к нему на помощь. А дети снова играли в свои веселые игры, будто ничего и не произошло.
– Да, и еще, – из окна вагона высунулась небритая одноглазая физиономия Кагана, – скажи Каптеру, что я приказал выдать ему «талый снег» или «камыш». И берцы. Пригодятся…
– Хорошо, передам, – ответила Гера и взяла Лучника за руку. – Идем!
Они подошли к высокому вагончику. Герман обернулся – двое крепких мужчин лет сорока укладывали на брезент отправившегося к праотцам Бивня.
– Что с ним сделают? – поинтересовался Герман.
– Похоронят с почестями, – ответила Гера и громко постучала в тяжелую металлическую дверь с небольшим окошком посередине.
Тук… Тук…
Окошко приоткрылось, из него показался бритый налысо мужик.
– Привет, Гера, чего тебе? – спросил он, недоверчиво косясь на ее спутника.
– Привет! – ответила Гера. – Это Лучник. Каган приказал помыть его и приодеть. Берцы, «камыш» или «снег», смотри сам. И побрить бы его… Мыло-то есть?
– Еще и мыло? – недовольно буркнула лысая голова и скрылась в окне. – Можь, ему еще и берцы с собственной ноги снять? А то что, я могу, если Каган сказал…
Герман хотел было обидеться на лысого ворчуна, но громкая возня за спиной помешала ему. Он обернулся и увидел картину, которая стремительно разворачивалась в полумраке возле вагона Кагана. Бывший хакер, сбросив военный бушлат и засучив выше локтя рукава тельняшки, жестоко избивал двух молодцев. В одном из них он узнал Кота, который встречал его вместе с Бивнем у шлагбаума. Кот защищался, как мог, и даже один раз неуверенно заехал Кагану в челюсть.
Лучник понял, что авторитет Кагана держался здесь не только на умении говорить и думать, но и на изрядной физической силе, несмотря на возраст. Он хорошо двигался, быстро переключаясь с одного динамовца на другого и нанося увесистые удары массивными кулаками. Глядя на него, никто бы не смог предположить, что в прошлом это какой-то неудачливый программист…
Через минуту соперники Кагана лежали в грязи.
– Просмотрели, суки, пришельца! В яму их, и не кормить два дня, – приказал Каган громиле и, глядя в сторону Лучника, победно поднял правую руку, потрясая кулаком.
Лучник в ответ протянул вперед кулак с оттопыренным вверх большим пальцем. Дверь, звякнув металлическим засовом, открылась. Лысый нетерпеливо проговорил:
– Быстрей сюда, а то тепло уходит!
Гера первой шагнула в дверной проем. Следом за ней зашел Лучник. Внутри уютно потрескивал камин.
– Так что ты там про берцы шутил? – спросила Гера у лысого.
– Про берцы не шутят.
– Ну, тогда тебе не повезло: подбери-ка ему берцы, и чтоб по ноге были! Приказ Кагана, – Гера развела руками.
– Важная, видно, птица, – лысый оценивающе посмотрел на Лучника. – Звать-то как?
– Германом.
– Фашист, что ль?
Герман непонимающе взглянул на Геру.
– Да не фашист он, просто имя такое. Так есть берцы?
– Раз Каган сказал, значит, есть, куды ж деваться! Надо так надо, найдем, не переживай, проблем нет, – сбивчиво затараторил лысый. – Слушай, только побрей его сама, а? А то руки меня подводят последнее время, нервы, все такое. А я за «камышом» к Каптеру схожу, берцы подберу.
– Хорошо, – без смущения ответила Гера, – мыло давай!
Лысый достал с правой антресоли маленькую упаковку, протянул ее Герману и удалился.
– Самау, – прочел Герман.
– Камэй, – поправила девушка, – это по-английски.
– Ты знаешь языки? – удивился Герман, подумав при этом совсем о другом; он вспомнил, что кроме этого места есть другие города и страны, острова и континенты. Что теперь с ними?
– Гера, а что случилось с остальным миром? Что вообще вокруг творится?
– Мы не знаем, что с миром. Некоторые говорят о том, что у нас здесь просто рай по сравнению с другими местами, но верить ли им? Потом расскажу, всему свое время. А пока – добро пожаловать в нашу баню! Раздевайся.
Гера закрыла входную дверь на засов и быстро прошла в соседний закуток. Когда она появилась, Герман не узнал ее: кровь исчезла с ее хорошенького лица, а волосы, слегка распущенные, струились каштановыми прядями по голым плечам. На ней была какая-то полупрозрачная накидка с розовым отливом, подчеркивающая упругие формы. Гера соблазнительно улыбалась.
– Иди сюда, – проговорила она, тихонько открывая дверь в следующую комнату.
Они вошли в небольшое помещение с несколькими оцинкованными тазами, в которых маняще поблескивала вода. Попробовав ее рукой, Гера взяла тазик и засеменила в отдельную кабинку. Обернулась.
– Ладно, мойся, Лучник. Надеюсь, помнишь, как это делать?
– Разберусь.
Гера вышла, но дверь за собой затворять не стала. Герман чувствовал себя прекрасно, просто великолепно. Небольшой кусок мыла буквально творил чудеса. Волосы Германа распушились и уже торчали в разные стороны, а легкий аромат, пропитавший все дерево бани, пьянил его. Присев на край лавки, он постепенно впадал в состояние блаженства, и даже не заметил, как перед ним появилась полуголая Гера. Мягко, по-кошачьи ступая, она подошла к Лучнику вплотную, и, коснувшись грудью его плеча, нежно поцеловала в лоб. Он привлек ее к себе. Сон и нега улетучились вмиг, а сердце, колотясь в безумном ритме, наполнило Лучника силой. Они прижались друг к другу. Зеленые, какие-то животные глаза Геры наполнились огоньком вожделения, грудь неистово вздымалась. Вскоре она и Лучник стали одним целым, слившись в безумном экстазе. В это мгновение исчезло все – баня и лагерь, дрезина и колокол, вагоны и арбалет, вернулось, смешалось и снова исчезло. Они были вместе, забыв про опасность и жестокость этого мира. Навсегда. И как только Навсегда превратилось в Вечность, в металлическую дверь предательски постучали. Тук… Тук…
Гера громко застонала, быстро соскочила с Лучника, схватила накидку и скользнула к двери, открыв маленькое окошко. Впустила лысого.
– Ну что, не подстригла еще? – ехидно поинтересовался тот.
– Почти закончила, ты помешал, – засмеялась Гера. – Кстати, бритва где?
– Где-где, в Воркуте, – ответил лысый и достал из нагрудного кармана маленький футляр.
– Одна она на все поселение, потеряем, что тогда, топором бриться!?
– Ага, в каждом втором вагоне такая. И у всех – единственная и последняя!
…Гера брила Лучника осторожными плавными движениями. В это время лысый доставал из мешка новенький камуфляж для Лучника: плотные штаны, куртка с капюшоном, нательное черное белье и круглая кепка с козырьком. В левой руке он гордо держал штурмовые ботинки с высоким берцем.
– Лично от Кагана!
О такой обуви Лучник не мог и мечтать. Ботинки были действительно хороши – крепкие, на толстой подошве, язычок добротно прострочен, при плотной шнуровке не даст воде попасть внутрь. К тому же они удачно подошли ему по размеру. Герман с превеликим энтузиазмом надел все, что принес ему лысый.
– А что с моим шмотьем? – спросил Герман, примеряя военную кепку.
– Твое шмотье теперь «камыш», а за старье не переживай, разберемся, – щурясь от доброй зависти, произнес лысый.
– Все, Лучник, пора к Лекарю, – сказала Гера.
Они вышли наружу. Вокруг горели факелы. Легкий ветерок донес до Лучника чей-то шепот. Он поднял голову, но кроме заколоченного трехэтажного здания ничего не увидел.
– Что это? – спросил он, показывая на здание.
– Неважно.
Герман не стал больше расспрашивать. Он попытался взять ее за руку, но она быстро высвободилась:
– Люди здесь, нельзя на людях, ты уйдешь, а мне жить здесь. Хоть и темно, но нельзя.
– А лысый? Он же все понял.
– Лысый – мой брат, ему можно.
Герман понимающе кивнул и пошел за ней вглубь парка, наслаждаясь весенними запахами и легким шелестом своего камуфляжа. Рюкзак все также позвякивал замочками, а Никон, покоящийся внутри рюкзака, позволял чувствовать себя увереннее.
Вскоре они очутились у небольшого строения, над входом которого красовалась большая вывеска – «Комната смеха». Дверь в помещение была приоткрыта…
Неподалеку три женщины у костра, одетые в бушлаты и синие брюки, что-то варили в большом чане. Все вокруг было буквально пропитано запахом, напоминающим аромат мясной солянки, приправленной специями и чесноком. Герман жадно вдохнул воздух и, проглотив слюну, спросил:
– Что они варят?
– Суп с курятиной, – Гера улыбнулась, – но тебе не достанется, не рассчитывали мы на тебя, хотя… Может, вместо Бивня поешь. Я, кстати, не шучу. У нас с этим строго.
Она отошла от Германа, подняла палку и сильно стукнула ею о вывеску. «Комната смеха» протяжно и звонко ухнула. Дверь открылась
– Эльза, к тебе можно? – громко спросила Гера и шепнула Герману: «Эльза и есть Лекарь, она немного странная».
В дверях показалась седая старуха с фонарем в костлявых руках. Она пристально посмотрела в глаза Германа, лицо ее исказила гримаса удивления и страха.
– Тебе можно. А он усть пуходит, – пропищал старческий голос.
– Эльза, Каган просил, это тот самый… Ну, который на шаре… Ему нужна твоя помощь, память у него отшибло.
Герману старуха показалась знакомой.
– Память у твоего упу, запу, тьфу ты, спутника почище нашей с тобой будет, – зашипела старуха. – А то, что он во снах своих видит, обернется кошмаром для всех нас! Обернулось уже.
Гера оторопела, с опаской посмотрев в сторону Лучника.
– Гер с тобой, Херман! – махнула рукой старуха. – Входите уже.
– Она иногда слова путает, – пояснила девушка.
Герман сделал несколько шагов в комнату и остановился напротив огромного зеркала. Он увидел худощавого мужчину в камуфляже, ростом выше среднего, гладко выбритого и аккуратно подстриженного. Из-за кривизны зеркала лицо сильно искажалось, но Герман и без того понял, что совершенно себя не помнит. И еще: ему совсем не хотелось смеяться в этой Комнате смеха. Герман наклонился, и его физиономия растянулась вширь, увеличив уставшие голубые глаза вдвое.
– Не узнаешь? – спросила старуха. – Далешь ходи.
Лучник, сделав усилие над собой, прошел дальше. В комнате горела свеча. Всклокоченная старуха проворно обогнала Германа и уселась в подранном кресле. Лучник вгляделся в ее лицо и оторопел – он точно был с ней знаком когда-то…
Вспышка! И вот он уже на улице Волгоградской, в старой хрущевке. Рядом Эд… Точно, его звали Эд, Эдуард, Эдик, Эдька… Добрый друг-коллега… Двое часов на руках!.. Эта женщина, только лет на двадцать моложе. Она приглашает его пройти курс лечения. Лечения от чего? Гипноз. Конечно же, гипноз! Ловушка для снов, которую придумал Эд… «Сны кончились, милый, пора домой»… Она. Давление. Дети индиго. Губы… Гера, не стреляй! Гера, не надо! Он приходит в себя и нажимает на спусковой крючок арбалета.
Голос Эльзы привел Германа в чувство:
– Пора домой.
– Эльза, здравствуй, – прошептал ошеломленный Герман, – я узнал тебя.
– Проходи, располагайся. Что на этот таз? – спросила старуха и поправилась. – Раз…
– Я же говорю, – вмешалась Гера, – память у него отшибло. А Каган хочет знать, зачем он здесь.
– Оставь нас, – зашипела на нее Эльза-лекарь и проводила выходящую из комнаты Геру презрительным взглядом. – Нельзя рожать в наше бремя… Время.
– Дура старая, – прошептала Гера и вышла.
Эльза, кряхтя, повернулась к Герману.
– Мир это твой, и только твой. Ты живешь здесь раньше нас и знаешь его лучше нас, ты видел это еще тогда, помнишь? – внятно спросила старуха.
– Тебя – да, гипноз, квартиру на Волгоградской… Остальное фрагментами.
– Это пройдет, само пройдет, не буду я в хипноз тебя взводить, потом очень сложно понять – ты нас во сне видишь или мы в твоих снах существуем?..
– Я не понимаю, Эльза. О чем ты?
– Со временем вспомнишь. А Кагану скажи, что летел на зонде ты на звонаря охотиться. Убить ты его хотел и мир спасти! От Давления. Октябри тебя надоумили, бедолагу, – снова внятно произнесла Эльза. – Кагану бы лучше о Семилуках позаботиться, а он… И еще. Сарацин, что за ним приходил, не один был. Впрочем, я это все сама ему передам. Уходи.
Герман собрался было открыть рот, но старуха вскочила с кресла и стала выталкивать его прочь. У самого входа она остановилась.
– Совсем забыла. Друг тебе нужен!
– Какой друг? – удивился Герман.
– С хвостом… С хвостом – они порой надежнее, чем с пуком… Луком.
Герман совсем запутался. К тому же очень хотелось есть – чем ближе к выходу, тем все отчетливее доносился запах мяса и чеснока.
– Сеня его зовут, – Эльза скинула тряпку с какого-то предмета. Это была клетка.
– Будить тебя будет, что б сны поганые да черные в голову не лезли. Ну а надоест, съешь его. Ну, или жапку себе сошьешь! Шапку.
В клетке кто-то беспокойно заерзал. Подойдя ближе, Герман рассмотрел странного зверька.
– Хорек?
– Сам ты хорек! Еноооот, – хрипло пропела старуха. – Забирай уже полоскуна. Да не забудь – Семёном звать.
Герман, не раздумывая, взял клетку за выступающее сверху кольцо и шагнул к выходу. Вдруг обернулся и неожиданно для самого себя спросил:
– Эльза, а что все-таки с миром?
– Да, точно, иди с миром, – не расслышала старуха.
Герман повторил вопрос громче.
– А… С миром все нормально, это тебе и Мухомор подтвердит. С тобой не нормально, и с нами. А с миром нормально. С Мухомором-то обязательно повидайся, да с пауками на чолесо, тьфу, колесо чертово поднимись. Потом сравни, все на свои места и встанет.
«А вдруг нет?» – подумал Герман.
– А не встанет, Гамлета ищи. Он в Юго-запад подался. Правда, поговаривают, что че неловек он теперь. Не человек… Да и никогда им не был! Но все одно, поможет тебе шибко. Найти поможет того, кого ищешь.
«Какой Мухомор, какой Гамлет?», – снова подумал Герман и вышел к Гере, поняв, что от старухи больше ничего не добиться.
– Кто это? – сверкнула улыбкой Гера, указывая на енота.
– Семён это, друг. Или Сеня. Не знаю пока, как лучше. Эльза подарила.
– Странно, что не съела, – пробурчала Гера. – Давно я у нее не бывала.
Зверек выглядел необычно и был размером чуть больше крупной кошки. Тело енота покрывал серо-коричневый мех, а глаза обрамляла черная окантовка, словно кто-то надел на зверька бандитскую маску. Этот комичный вид дополняли длинные, почти белые усы и полосатый хвост. Зверек постоянно пытался открыть клетку. Вытягивая длинные черные пальцы, он старался сдвинуть защелку, но ничего не выходило, однако енот не оставлял попыток.
– Гера, как мне попасть на колесо?
– Завтра попадешь, если все будет нормально. Пауки доставят.
– А кто такой Мухомор? – не успокаивался Герман.
– Да дед тут у нас странный живет… Зачем он тебе?
– Эльза потолковать с ним просила.
– Не связывался бы ты… Хотя, почему нет? Лишь бы не запутал тебя окончательно этот философ недоделанный. Ладно, давай завтра, сегодня уже поздно. Да и есть скоро будем, после скачков долго без еды нельзя.
Лучник втянул ноздрями вечерний дымок, что шел от полевой кухни динамовцев, и направился вслед за Герой туда, где женщины-поварихи складно пели задушевную песню:
Белеет ли в поле пороша иль гулкие ливни шумят!
Стоит над горою Алеша, Болгарии русский солдат.
А сердцу по-прежнему горько, что после свинцовой пурги
Из камня его гимнастерка, из камня его сапоги.
Глава 5. Собачьи джунгли
– А хотите анекдот про Октябрей?
– Валяй, Сова, – заинтересованно буркнула Рыжь.
– Ага… Так вот. Пришли Красные Октябри к Кочегару и спрашивают: «Кочегар, ты умный, как слово „грудь“ пишется – через Д или Т?» Кочегар им отвечает: «Да пишите по-простому – сиськи». Октябри чешут репу: «Нет, Кочегар, так не пойдет. Что ж мы, по-твоему, Воронеж сиськами защищали?»
В холодном воздухе раздался негромкий женский смех. Скоро Сова и Рыжь слаженными усилиями разогнали «четырехколеску», которой поделились с ними пауки с Динамо. Впереди маячил кордон динамовцев и железнодорожный мост, ведущий в Отрожку. Мужчины, вооруженные луками, помахали девушкам и невеселыми взглядами проводили дрезину в сторону первого моста. Благодаря стечениям обстоятельств, торнадо обходили его стороной, дорожное полотно сохранилось почти в первозданном виде, а земляная насыпь также уцелела, несмотря на водовороты. Лишь многочисленные деревья обугленными кольями, устремленными в небо, напоминали о конце света… Наконец, первый мост был пройден.
– Может, разгонимся и перелетим второй? – предложила Сова. – Я слыхала, у динамовцев получалось.
– Риск слишком большой, можем не долететь! – Алина принялась толкать дрезину с дорожного полотна. – Помогите лучше.
Столкнув дрезину и укрыв ее куском брезента, девушки бережно, со знанием дела засыпали тайник прошлогодней травой и сырыми палками. Сгодится еще дрезина! Рыжь и Сова по просьбе Алины без особого энтузиазма приволокли полуразложившийся труп, обнаруженный на мосту, и «усадили» его посередине тропы.
– Сама в следующий раз потащишь, – буркнула Рыжь.
Алина молча пошла вперед по насыпи. Второй мост сохранился плохо. Немудрено – в здешних местах времена ремонта и покраски канули в лету! На пути девушек то и дело возникали провалы, через которые виднелась зеленая бурлящая жижа. Вонь стояла неимоверная. И было неясно, что же здесь больше таило угрозу – то ли этот отвратительный запах Воронежского моря, от которого можно было сойти с ума, то ли жижа под мостом. Оттуда временами вырывался наружу газ, и с высоты его пузырьки казались множеством мелких извивающихся змеек. Эта чудовищная картина заставила девушек ускориться. А может, и пожалеть, что они никогда не слушали дозорных с Динамо, принимая решение двигаться вперед, а не возвращаться к Кагану или звонарям. Впереди у них был выбор – Бункер или Дамба! И не привыкшие отступать валькирии продолжили путь навстречу неминуемой, казалось бы, гибели. В Собачьи джунгли.
Они крепко цеплялись за металлические балки, переступая провалы в плитах. Они вглядывались вперед, очень надеясь увидеть пустую дорогу после моста, дорогу, которая позволила бы им вернуться на Дамбу. Они прокляли этот путь, но это был их осознанный выбор! Этакая русская рулетка: можно было со звонарями пройти под водой на другой берег, но риск звал их в самое сердце Собачьих джунглей, где они уже бывали. И выжили, к превеликому удивлению подруг! Да и Лучник, спасший Алине жизнь, совсем перепутал их планы – они доставили его в лагерь Кагана, названный им же смерти.net, и выбрали самый трудный и опасный путь.
Немногочисленные смельчаки в попытке перебраться на Левый берег в мертвую Отрожку пешим ходом, вернувшись потом в лагерь Динамо, с ужасом в глазах и с содроганием в членах рассказывали страшные вещи. Одни говорили про стаи одичавших собак-людоедов. Другие – про странные звуки, доносившиеся из-под земли и похожие на дьявольское металлическое пение. Третьи – про собачьи головы, лежащие на рельсах десятками, а то и сотнями. Причем тел их никто не видел. Что из этих рассказов было правдой, а что нет – было неясно, но страх, который исходил от этих людей, заставлял дрожать всякого, кто задумал попытаться перейти в Левобережье. Поговаривали, что даже «отмороженный северянин», лидер банды висельников Завал, бывший врач скорой помощи, помешанный на химусе, не рискнул однажды пойти этим путем. Будто якобы, миновав первый мост, Завал встретил здесь половину человека. Так и говорили – половину человека, ни больше, ни меньше!
Может, это был труп с оторванными ногами, а может, что-то и похлеще. В кармане куртки этой «половины» Завал нашел старый револьвер в рабочем состоянии с тремя патронами в барабане. То, что револьвер действительно цел и невредим, в отличие от его хозяина, Слава Завалищев догадался, выстрелив в труп. Еще он понял, что половина человека не успела воспользоваться своим оружием, а потому «отмороженный северянин» незамедлительно повернул обратно…
Впрочем, что бы ни рассказывали добрые языки, Алине и ее подругам от этого легче не становилось. Они, наконец, благополучно спустились на набережную. Двигаясь бесшумно и прижимаясь к земле, они мечтали только об одном – поскорее миновать это место, пока своры диких псов не учуяли их. Таков закон Собачьих джунглей!
Сова увидела их первой. Алина и Рыжь поняли это по выражению ее лица. И действительно, неподалеку от спуска к набережной расположилась огромная стая, издали казавшаяся достаточно мирной. Не менее трех десятков взъерошенных тварей окружали вожака, представлявшего собой, видимо, помесь алабая и мастиффа. Здоровенный пес с оторванным ухом нервно принюхивался…
Рыжь, Сова и Алина интуитивно схватились за ножи, но надежда на спасение была в другом – как можно быстрее и тише пробраться к ядовитой серо-зеленой жиже, где их собственные запахи растворятся в зловонии Воронежского моря. Девушкам удалось спуститься вниз – туда, где зловоние замещало разум. Алина задержалась на холме, знаком приказав своим спутницам перейти на шепот.
– Там что-то не так…
– Нас учуяли? – теребя нож, спросила Сова. – Ремингтон бы сейчас!
– Там кто-то есть, ну, кроме собак…
В этот момент Рыжь, опиравшаяся о ствол старого сухого дерева, поскользнулась и, упав, негромко выругалась. Сова кинулась ей помогать. Собаки навострили уши, все как одна вскочили с земли и, будто следуя беззвучной команде вожака, ринулись в сторону девушек, но вожак остался на месте. Алина, не в силах пошевелиться, рассмотрела то, что заставило вожака не броситься во главе стаи. Она вгляделась вдаль: так и есть, метрах в ста от стаи замерли три гигантских силуэта. Это были не люди. Или – не совсем люди.
– Что там? – шепнула Сова, снизу вверх глядя на Алину.
Та приставила палец к губам и снова высунулась из-за холма, крепко сжимая нож. Псы еще мчались на девушек, но смерть уже сделала свой выбор. Вожак дико завыл – свора остановилась, развернулась и помчалась обратно. Сова и Рыжь даже не успели понять, что происходит, а Алина с ужасом в глазах наблюдала, как три громадины, каждый под три метра ростом, показались из-за деревьев и шагнули навстречу озверевшей своре. Рыжь и Сова, выставив вперед ножи, попятились к серо-зеленой жиже. Они поняла, что сейчас им предстоит короткий и, возможно, последний бой в жизни. Бой с порождением этого страшного мира – стаей диких псов, на счету которых была не одна человеческая жизнь.
Алина не могла думать – кровь стучала в ее висках неистовыми ударами, пот, мелкими капельками выступивший на лице, испаряясь, приносил прохладу с каждым дуновеньем ветерка, и только лай стаи смог пробиться к ее сознанию через оцепенение и страх. Когда собаки остановились, до валькирий было не больше двадцати метров. Алина это видела. Прошла секунда, вторая, третья… Испуганные Рыжь и Сова, слыша рычание и вой, не могли взять в толк, почему псы все еще не появились перед ними.
– Что там? – спросила Рыжь, пытаясь утихомирить взбесившееся сердцебиение. Голос ее дрожал.
Алина не ответила, продолжая наблюдать, потом махнула рукой и бросилась бежать вдоль берега, бежать что есть сил, бежать несмотря ни на что. Девушки бросились за ней. Позади раздался дикий нечеловеческий вой. Секунды показались Алине вечностью – она упала на песок рядом с вонючей жижей. Рыжь и Сова рухнули рядом. Пять-шесть минут они лежали, не говоря ни слова. Подруги вопросительно смотрели на Алину.
– Что?
– Что там было?
Алина привстала, огляделась – погони нет. Страшные звуки стихли, лишь хлюпающая жижа и ревущая река. И дикий лай вдали.
– Юми! – выдохнула Алина.
– Юми?
Мысленно она снова оказалась на земляном валу рядом с собаками, ржавый исковерканный силуэт железнодорожного моста все так же возвышался за ее спиной, вот только добычей были не они, валькирии – Рыжь, Сова и Алина, а голодные псы. Три силуэта, которые Алина толком не смогла рассмотреть, спускаясь на набережную, предстали перед ней в полной красе. Огромные человекообразные существа с неистовой силой истребляли диких собак. Одним ударом они ломали им кости, рвали когтями шкуры, сносили головы. Их серая кожа была залита кровью. Некоторым собакам удалось сбежать, оставшиеся приняли мучительную смерть.
На бедре одного из чудовищ, сомкнув зубы мертвой хваткой, свисала, капая маслянистой черной кровью, голова собаки с оторванным ухом. Однако существо продолжало быстро передвигаться, будто бы не чувствуя боли от сомкнутых клыков вожака-алабая, да еще старалось схватить прыгающего пса.
Мощный торс юми, рельеф их мышц, испещренных шрамами, размах плеч и скорость передвижения – все говорило о том, что эти люди-нелюди обладают немыслимой силой. Увечья и раны, которые нанесли им собаки, остановили бы слона, но этих существ остановить не могли. Они продолжали истреблять стаю, двигаясь скачками. Каждое движение было стремительно, шаги точны, удары смертоносны, и только лица гигантов с губами цвета индиго сохраняли пугающую безучастность к происходящему.
– Что там было? – привел Алину в чувство голос Совы.
– Дайте воды, – ответила та.
Ей протянули фляжку. Девушка жадно сделала несколько глотков и повторила уже спокойнее:
– Юми.
– А собаки?
– Собаки… Нет больше собак.
Алина сбивчиво рассказала, что ей пришлось наблюдать. Но спасаясь бегством, она уже не видела, как трое юми, свалив в кучу кровавое мясо, залезли на гору собачьих трупов, стали на колени и, обнявшись, дико завыли. Будто вымаливая прощение у мертвой своры…
Девушки часто слышали страшные, почти фантастические байки об этих существах, многие рассказы сильно расходились с реальностью. Да особо этим сказкам никто и не верил, так как очевидцев встречи с юми ждала неминуемая смерть. Удивительным было то, что юми никогда не подходили близко к сумасшедшей реке, их никто не наблюдал в былых местах обитания человека – они прятались в лесной глуши Левобережья, в зарослях Усманки, где-то еще, и считались чудовищными порождениями нового мира. Они появились до Давления, и что их сделало такими, не смог прояснить никто. Экология – говорили одни. Медицинские эксперименты по выведению идеальных солдат – шептали другие. Порождение ада – твердили третьи. Но никто из них так и не мог ответить на один вопрос: что связывало юми со звонарями, ведь и у тех, и у других были синие губы? Никто.
Поговаривали, что ходоки из Семилук как-то придумали приманку для юми. Затаившись на холме, у его подножия выставили несколько фляг со спиртом, купленных у торгашей с Ликерки. Увы, установив поразительный факт безудержной тяги юми к алкоголю, ходоки едва унесли ноги, ибо после выпитого спирта лесные существа так и не опьянели… Правда это или выдумка, не ведали, но историю повторяли из уст в уста, вгоняя в ужас детишек и в ступор взрослых.
Рыжь, заметно успокоившись и отряхнув песок, посмотрела вперед.
– Ну что, идем или будем про собак беседовать?
Алина тоже отряхнулась и кивнула подругам, мол, пошли. Она не рассказала им только о том, что видела кого-то еще: из дома за «полем боя» следили чьи-то глаза, десятки испуганных глаз, и это были люди. «Вечером обсудим», – решила она.
