Kitabı oku: «Банда беспалых», sayfa 6

Глава 6

Во дворе забрехали собаки. Не здесь, не близко. Не так, чтобы обеспокоить молодого человека в черной спортивной кофте с капюшоном. Он стоял у окна уже больше двух часов. Босые ноги успели заледенеть, несмотря на то что на улице температура стояла плюсовая. Почему он разулся? Обстановка в доме к этому не располагала: старый, давно заброшенный обветшавший домишко, где на полу доски-то через одну сохранились, не то чтобы какое-то напольное покрытие. И все же обувь, дорогие фирменные кроссовки, он предпочел снять.

Дом выбрали из соображений безопасности. С первого взгляда было видно, что его давным-давно не посещают даже бездомные собаки. Тропинка к дому полностью отсутствовала. Впрочем, как и часть крыши вместе с оконными рамами. Зато стоит на отшибе и на возвышении. Если кто вздумает в гости заглянуть – увидеть легко и к встрече приготовиться. Стой себе у окна и на дорогу смотри.

Но он стоял здесь не за этим. Ночь подходила к концу, и нужно было принимать решение. Откладывать дольше нельзя. Еще чуть-чуть, и будет поздно, он это чувствовал. Он всегда чувствовал, когда дело принимало паршивый оборот. Для него паршивый. На этот раз все зашло слишком далеко, и ему придется пойти на крайние меры. Иначе останется один, а этого он допустить никак не мог. Просто не мог, и всё!

Низкорослый, жилистый, но магически обаятельный для всех без исключения, будь то двенадцатилетний подросток, престарелая бабушка или солидный муж семейства, он с самого рождения собирал вокруг себя толпы почитателей. Чем так привлекал людей, пожалуй, он и сам бы не смог ответить на этот вопрос. Он не был политическим лидером, не выступал в рок-группе, не поражал окружающих выдающимися математическими или гуманитарными познаниями, не был гениален ни в одном направлении человеческой деятельности. Он даже животных никогда не любил!

И все же люди липли к нему, как мухи. Они восхищались им тайно, выражали свое восхищение явно, готовы были защищать его от любых бед и невзгод. Да вот только бед и невзгод с ним не происходило, обходили они его стороной. К восемнадцати годам общий накал обожания дошел до того, что выносить его уже сил не было. От этого хотелось кричать, хотелось все крушить, ломать и уничтожать. От этого физически хотелось блевать!

Вот тогда, чтобы не свихнуться, он и придумал этот клуб. Шикарная была идея: собрать вокруг себя тех, кто, зная, насколько ты гадок, мерзок и отвратителен, продолжали бы тебя обожать. Это ли не триумф? Это ли не расплата за восемнадцать лет, на протяжении которых приходилось быть милым, вежливым, заботливым, внимательным до одурения. Потому что от тебя ждут только этого. Потому что ты их кумир, ты их пример, и иначе и быть не может.

Сначала он действовал осторожно, изредка прощупывая почву в социальных сетях, присоединяясь то к одной, то к другой социальной группе и между делом насаждая свои идеи, отправляя случайных собеседников на «один весьма любопытный сайт». Тот, кто заходил на сайт больше трех раз, попадал под категорию будущих членов клуба. Их он начинал обрабатывать индивидуально. Четко и методично.

Идея клуба родилась легко. В мире слишком много никчемных людей. Жалких, опустившихся, даром прожигающих жизнь, загрязняющих социум. О ком это? О бездомных бомжах, пропойцах, тунеядцах и наркоманах. Разве неясно? Чем таким ужасным насолили ему бомжи и наркоманы? Да самим своим существованием! Он ненавидел бомжей больше всех на свете. Ненавидел их безразличие к отсутствию удобств, к общественному мнению, к условностям, отсутствию еды и мерзким запахам. Почему? Ну, почему им можно жить так, как заблагорассудится, а ему приходится соблюдать все эти ненавистные правила этикета и взаимной вежливости? Почему жалкий бомж, нигде не работая, каждый день находит себе кусок на пропитание? Не каждый день? Да нет, каждый. Будь иначе, они давно бы вымерли естественным образом. А ведь живут же, значит, и со жрачкой все в порядке.

А эти уродливые, обдолбанные наркоши? Откуда у них деньги на дозу? Почему ему, для того чтобы в кармане появился лишний «штукарь», нужно батрачить, а долбаному наркоше на «чек» этот «штукарь» и без работы прилетит? Где справедливость? Где логика вообще?

С его высказываниями на форумах соглашались многие. Не то чтобы большое количество людей волновала социальная несправедливость. Просто работать не желал никто. И он в том числе, разумеется, но в его случае главной движущей силой было не это. Непередаваемая жажда изваляться в дерьме буквально жгла изнутри. Совершать поступки, оправдания которым нет. Такие поступки, о которых не расскажешь родной бабушке, не похвастаешься перед подругой, не поделишься с ребенком. Чем гаже, тем лучше. Замараться так, чтобы уже не отмыться. Вот о чем мечтал он, назначая встречу с первой группой адептов для своего клуба.

Природное обаяние, сродни гипнотическому, сработало и на этот раз. Из шести пришедших в клуб вступили пятеро. Шестого отбраковал он сам. По какому критерию не подошел шестой, было непонятно. Просто чувствовал, что тот не подходит для тех дел, которые он планирует совершать не один год.

С первой группой он не миндальничал, вел себя жестко, набивал руку и учился. Учился быть лидером отморозков, потому и распалась она так быстро. Можно сказать, исчерпала свой ресурс, не успев его накопить. Жалел ли он об этом? Нисколько. Группа была так себе, жалкие ублюдки, способные только на мелкие пакости. Справедливости ради надо сказать, что не все были так безнадежны. Вот Умет, например, по нему сразу было видно, что пойдет он далеко. Остальные – расходный материал, а Умет – тот крепкий орешек. До него Умету, конечно, далеко, но так и должно быть. В группе может быть только один лидер, и этот лидер – он.

Дальше было еще пять или шесть групп. Все рано или поздно рассыпались. До тех пор, пока он не понял, чем можно удержать тех, кто ему интересен. Одного обаяния оказалось мало, нужно было придумать что-то посущественнее. И он придумал. Страх – вот главный козырь. Все боятся разоблачения, все боятся тюрьмы и общественного порицания. Даже самые отъявленные отморозки. Значит, на этом и нужно играть.

А игру он придумал отпадную. Первый раз, когда вышли на дело, никто из группы не знал, что их ждет в конце. Так было задумано, чтобы никто раньше времени не соскочил. До того, пока кровью не замажутся. Шестьдесят четыре удара: глобально, символично и ужасающе. После такой процедуры мало кто с катушек не слетал. Щенков он выгонял, зная, что, замазавшись в крови жертвы, болтать об этом они не станут. Тех, кто выдержал испытание, оставлял при себе. За три года сколотил группу из шести человек, тогда дело и пошло.

На дело ходил всегда сам. Двоих с собой – и вперед. Больше трех – палевно, а так – символично. Почему-то это слово успокаивало. Символично… красиво звучит. Красиво и жутко. То, чем они занимались, выглядело тоже жутко. Поначалу. Нет! Первый раз адреналин так зашкаливал, что, казалось, череп лопнет и сердце из груди выскочит. Такого кайфа не испытывают даже наркоманы. Чистый кайф, без примесей. Полное подчинение внешнего внутреннему.

Сейчас чувства притупились, хотелось чего-то большего. Больше драйва, больше риска, больше адреналина. Он начал рисковать, устраивать казни в таких местах, где запросто можно вломиться на «мусоров» или засветиться перед свидетелями. Боже! Как он хотел засветиться перед случайным прохожим! Чтобы появился повод разобраться и с ним. Избавиться не от бомжа, не от пропойцы, а от добропорядочного гражданина или гражданки. Без разницы. Лишь бы почувствовать что-то новое, ранее не испытанное.

Почему он этого до сих пор не сделал? Наверное, боялся. Боялся, что потеряет остатки последней группы. Их и так осталось всего ничего. Он, Умет и Циля. Остальные мало-помалу рассосались. Не выдержали переездов, ночевок без удобств и вечного страха быть пойманными. Он помнил, когда его бойцы начали разбегаться. После орловского дела. В Орле он палку перегнул, это факт. Отрезать палец одному из своих было слишком. Но иначе он не мог. Есть устав, есть правила и есть свод наказаний за нарушение правил. Облом правило нарушил. Мало того что наблевал прямо на ритуальную жертву, так еще и с количеством ударов напутал. Пришлось ему добивать, хорошо, что он не только свои удары считает. Нет, иначе поступить было нельзя. И наказание нужно было совершить на глазах у всех. Иначе какой же он лидер?

После инцидента в Орле группа за полгода сдулась. Последнее время вербовкой новых бойцов он не занимался, опасался, что менты вычислят. Работать продолжали втроем. Теперь и Циля начал сдуваться, следовательно, с ним что-то нужно решать. Решение напрашивалось само собой: от Цили придется избавиться. Сегодня. Сейчас. Было ли ему жалко Цилю? Нисколько. Предвкушение чего-то нового жгло нутро, выдавливая и страх, и жалость. Каково это будет, вонзить нож в тело бывшего соратника, с которым делил кров и стол на протяжении многих лет? Думать об этом и то сладко, каким же окажется само действие?

Тормозило только одно: как воспримет новость Умет. Сначала он хотел привлечь его к расправе над Цилей, но так ли это разумно, как кажется на первый взгляд? Обмозговав проблему, решил действовать в одиночку. Теперь, когда до решающего шага оставались считаные минуты, сомнения снова закрались в голову. Что, если Умет взбунтуется? Убрать и его? Но с кем он тогда останется? Нет, одному ему никак нельзя. Только не сейчас. Не тогда, когда все висит на волоске. Надо придумать для Умета жесткий аргумент. Убедить, что иначе поступить нельзя.

В дальнем углу заворочался Циля. «Хоть часы по нему сверяй. Ровно в пять тридцать мочевой пузырь гонит во двор», – скривила губы презрительная усмешка. Он быстро, но бесшумно скользнул к входному проему и скрылся во дворе. Циля потянулся на жестком топчане, зевнул и поднялся. Не открывая глаз, поплелся к выходу. Его умение не глядя ориентироваться в незнакомых местах всегда поражало товарищей. Вот и сейчас он добрался до выхода, ни разу не налетев на скудные остатки меблировки. С крыльца спустился все так же, не открывая глаз. Сделал шаг в сторону, чтобы не мочиться на порог. Рука потянулась к ширинке. Послышался звук открывающейся молнии, через пару секунд зажурчала пущенная струя.

Мысли привычно потекли по накатанному. В последнее время сожаление стало постоянным спутником всех мыслей Цили. Он пытался понять, в какой момент в его голове случился катаклизм, который привел его сюда, в заброшенный дом на окраине захудалой деревушки. Мысль сверлила, долбила мозг, отступая только тогда, когда удавалось уснуть. Как мог он, Натан Ройтман, сын известного банкира, Изи Ройтмана, попасться на удочку дешевого шарлатана? Как мог променять теплую постель, горячие оладьи под кисельным соусом на завтрак и воздушную рыбную запеканку своей дражайшей матери Циры по праздникам на этот жалкий акт протеста? Зачем он сделал это? Почему?

Сперва было весело. Бросить в лицо отцу фразу, что Натану Ройтману не нужны грязные деньги его вороватых предков, – это было круто. Гоняться из города в город, менять место жительства, не задумываться о том, чем все в итоге обернется, и плевать на то, найдется ли кусок хлеба, чтобы утолить голод. Романтика. Приправленная горечью осознания, что перспективный сын уважаемых родителей покатился по наклонной, но романтика. Адреналин зашкаливал, кровь бурлила, а не текла вялым самотеком. Он, Циля, взявший производное от имени матери в качестве клубной клички, чувствовал себя всемогущим.

И тут что-то произошло, что-то ужасное. То, чего он ожидал, но надеялся избежать. Твердая рука обхватила шею, жесткая перчатка заткнула рот, готовый вытолкнуть наружу крик. Глаза открылись, и он увидел то, о чем догадался, едва почувствовав ткань перчатки на своем языке. Он увидел взгляд того, кто много лет распоряжался его жизнью, его телом и его мыслями. Теперь всему этому пришел конец. «Меня приговорили, – заполнила сознание страшная мысль. – Он меня приговорил. Как всех тех, кого мы считали мусором. Я мусор, и мне конец».

Рука, сжимающая горло, давила все сильнее. В легких почти не осталось воздуха. «Кричать! Нужно закричать! Нужно бороться! – застучало в висках. – Борись, или же будет поздно». Умирать Циля не хотел. Совсем не хотел. Несмотря на то что давно перестал себя уважать, перестал радоваться жизни и ждать от нее чего-то приятного. Оказалось, жизнь, пусть даже паршивая, очень ценна для того, у кого ее отбирают.

Из последних сил Циля сперва напряг мышцы шеи, затем резко обмяк. Весом он намного превосходил своего противника, поэтому легко увлек его вниз. Рука, сжимающая шею, ослабла. Совсем ненадолго, на долю секунды, но Циле этого хватило. Сгруппировавшись, он сделал пол-оборота и локтем въехал в гениталии бывшего лидера. Услышав крик боли, Циля рванулся вперед и вбок, полностью высвобождая тело. Почувствовав свободу, сорвался с места и побежал по двору.

Впереди пустотой зияли проемы двух сараев, чуть левее от сараев кустарник зарос так густо, что продраться сквозь него Циле не светило. Оставались либо сараи, либо правая межа, где густым частоколом светился забор. «Только бы в сарай не загнал, – боковым зрением наблюдая за передвижением преследователя, испуганно подумал Циля. – Из сарая мне живым не выбраться. Черт, и зачем я только с ним связался!»

Ноги несли к частоколу, руки изо всех сил загребали воздух, помогая телу двигаться быстрее. Дыхание то и дело срывалось, жутко хотелось кашлять. Видимо, горло все же повредил удушающий захват. Но кашлять было нельзя. Стоит начать, и уже не остановишься, Циля это слишком хорошо понимал. Остановка – это смерть, а смерть в планы Цили не входила. Когда до частокола оставалось каких-то паршивых пять метров, он споткнулся и почти мгновенно ощутил на лодыжках холодные пальцы. Они впились в кожу и начали тянуть его назад.

– Отцепись, ублюдок! – От страха Циля вдруг зарычал басом, хотя по жизни обладал всего лишь дребезжащим тенорком. – Пошел к черту! Я не шучу, отпусти меня, иначе будет хуже!

– Да ты, я вижу, осмелел, дружок, – резанул уши Цили гадкий смешок. – Видно, я в тебе не ошибся.

Изловчившись, Циля высвободил одну ногу и лягнул захватчика в лицо. Каблук попал точно в переносицу. Сзади послышался жалкий стон, хватка ослабела. Циля подтянул ноги к животу, вскочил и снова помчался к частоколу. Оказавшись перед забором, он с досадой понял, что перебраться через него не сможет. Слишком высок оказался забор. «Нужна какая-то опора», – пронеслось в голове Цили, глаза зашарили по сторонам, а ноги понесли дальше от места падения.

Опору, старый деревянный ящик из-под бутылок советского образца, Циля увидел в тот момент, когда преследователь пришел в себя после удара. Из его носа текла кровь, пачкая подбородок, но он уже поднялся и готов был возобновить преследование. Циля не стал дожидаться, когда погоня возобновится, бросился к ящику, ухватил его одной рукой, дернул на себя. Ящик сдвинулся на пару сантиметров и застыл. Циля дернул еще раз, ящик не поддался. «Что за черт?» – ругнулся он и тут увидел причину задержки. Куст крыжовника пророс через решетки ящика и теперь цеплялся сучковатой веткой за дно.

«Вот ведь засада, холера ее забери! – снова выругался Циля излюбленным ругательством своей бабки. – Ну, ничего, Цилю так просто не уничтожить». Он снова опустил ящик на землю, всунул внутрь ногу и резко ударил по ветке каблуком. Ветка хрустнула, Циля дернул ящик, и тот, чуть поскрипев, поддался.

А за спиной уже сопел бывший лидер с окровавленным носом. Циля отпрыгнул на пару шагов в сторону, пытаясь увернуться от цепких рук. Куст крыжовника, который секунду назад был Циле врагом, стал вдруг лучшим другом, перегородив дорогу преследователю. Пока лидер искал, как обойти куст, Циля успел подставить ящик к частоколу и уже подтянулся на руках, готовый перевалиться через забор.

И тут удача отвернулась от него. Одна нога еще оставалась на ящике, когда жирный слизень выполз из надежного укрытия в виде отверстия от сучка, взобрался на ботинок и пополз по ноге брезгливого Цили. Почувствовав прикосновения холодной субстанции, он машинально поднял ногу, пытаясь сбросить с себя мерзкую тварь. Нога соскользнула, руки дрогнули, и тело Цили мягко опустилось на зубья частокола. Когда два острия вошли в плоть, он услышал чавкающий звук, затем бульканье и только потом ощутил боль.

– Что это? – вслух произнес Циля. – Что за ерунда?

Он опустил вниз глаза и увидел собственный живот, плотно насаженный сразу на два кола. Диаметр кольев разнился между собой, но и меньший из них достигал размера упитанного огурца. Зрелище, открывшееся взгляду Цили, вызвало у того омерзение. Он с трудом подавил тошноту, понимая, что, стоит начаться рвоте, ему конец. Всему конец. Чтобы сохранить остатки самообладания, Циля перевел взгляд на соседние кусты и тут услышал за спиной грубую брань:

– Дерьмо! Чертово дьявольское дерьмо! Какого хрена ты натворил, паршивый ублюдок?!

Циля совсем забыл про преследователя. Как ни странно, голос живого человека, пусть и такого омерзительного, как бывший лидер, пробудило в нем надежду на спасение.

– Эй, ты здесь? Слушай, помоги мне, Христом Богом молю! Вызволи меня отсюда, – приниженно запричитал он. – Самому мне не справиться, ты же видишь.

– Как я тебе помогу, урод? – Голос звучал озлобленно. – Какого рожна ты полез на этот долбаный ящик?

– Так это, перепрыгнуть хотел… – Объяснение звучало глупо. – Без подставки высоко.

– Вот и виси теперь здесь, придурок.

– Не уходи, Аластар! – испуганно взвизгнул Циля. Живот от крика напрягся, и по кольям заструилась кровь. – Только не бросай меня здесь одного!

Кличку, придуманную для себя лидером, члены банды употребляли только в крайних случаях. Ирландское имя Аластар было выбрано не случайно, в переводе оно означало «защитник человечества», но звучало слишком пафосно и длинно, поэтому чаще лидера называли Стар, убирая первую часть. Получалось звучно и тоже символично. Звезда, то, что светит в темноте. Холодная и недосягаемая. Циля намеренно употребил полную форму клички, пытаясь подмаслить лидера.

– На хрен ты мне сдался. Все равно сдохнешь, не через минуту, так через час. Истечешь кровью и подохнешь. – Уловка Цили не сработала, не вызвав никакой реакции со стороны лидера.

– Я не хочу умирать! Не хочу умирать. – В голосе Цили зазвенела паника. – Послушай, помоги мне. Не за так, я тебе заплачу. Тебе ведь известно: у моего отца денег – что грязи, позвони ему, он заплатит столько, сколько скажешь. Только помоги!

– Твой отец скупердяй, и ты это знаешь не хуже меня. Он за твою продажную душонку копейки не выложит. – Аластар сплюнул на траву, вид крови Цили почему-то вызывал дурноту. То, как он висел с пропоротым животом и при этом вел чуть ли не светскую беседу, казалось чем-то нереальным.

– Нет, нет, он отдаст. Как услышит, что речь идет о жизни и смерти, так сразу раскошелится. Я ведь его единственный наследник, – настаивал Циля.

– Не нужен ему наследник, тем более такой, как ты. И вообще, чего ради я тут с тобой болтаю. Ты все испортил, паршивый говнюк! Все испортил! Это я должен был тебя убить. Я! Теперь ты мне не интересен, это ты понимаешь?

– Так спаси меня, а потом убьешь, – совсем уж нелогично предложил Циля.

– Как ты вообще все еще жив? Ты похож на гуся, наколотого на вертел. Сдыхай скорее, мне с тобой вошкаться некогда.

Циля не ответил. Аластар насторожился – булькающий звук, выходящий из легких Цили, стал глуше. «Сдыхает», – пронеслось в голове Аластара. Он обошел куст, выломал соседние колья, пролез в образовавшийся зазор и остановился прямо напротив лица Цили. Взор Цили затуманился, лицо приобрело сероватый оттенок, губы начали синеть. «Все, отходит, – понял Аластар. – Интересно, он понимает, что умирает? Каково это – ощущать приближение смерти?»

– Циля, ты как? – неожиданно для самого себя спросил он.

Говорить Циля уже не мог. Отчаянная попытка договориться с Аластаром отняла последние силы. Дышал он теперь через раз, руки словно плети повисли к земле, глаза заволокло предсмертной пеленой, но мозг отчаянно цеплялся за жизнь. Аластар стоял и смотрел, как медленно она утекает из тела бывшего товарища. Мышцы расслабились, и по ногам Цили потекла жидкость. «Обмочился, – как-то отстраненно подумал Аластар. – Теперь уже скоро». Он не ошибся. Спустя пару минут Циля вдруг охнул, закрыл глаза и испустил последний вздох.

– Отмучился, – вслух произнес Аластар. – Все, нет больше Цили.

– Что ты с ним сделал?

Вопрос прозвучал как выстрел. Вздрогнув всем телом, Аластар отвел взгляд от тела. Метрах в десяти стоял Умет. Его фигура грозной махиной выделялась на фоне восходящего солнца. Внушительные бицепсы, обтянутые несвежей водолазкой черного цвета, вызывали опасение даже у Аластара, физические способности которого оставляли желать лучшего. Лицо Умета почернело от гнева, желваки на скулах ходили ходуном. «Не вздумай молчать, – сам себе приказал Аластар. – Почувствует слабину, и делу конец».

– За базаром следи. – Голос его приобрел стальные нотки. – И взгляд утихомирь, пока есть возможность.

Слова Аластара подействовали на Умета как ушат холодной воды: взгляд присмирел, подбородок опустился, бицепсы расслабились.

– Так-то лучше. А теперь сопли подобрал – и в дом. Живо!

– А он?

– Не твоя забота. Я сказал – в дом! – Аластар понял, что больше Умет ему не угроза, и осмелел окончательно. – Завтрак приготовь, жрать охота.

Думать о еде было противно, но это давало возможность показать Умету свое безразличие к судьбе Цили. Умет повернулся и поплелся в дом. Аластар проводил его взглядом, затем снова взглянул на обвисшее тело Цили. «Что с ним делать? Оставлять здесь нельзя. Зеваки заметят, а нам это совсем не на руку». Но и снимать тело с кольев он не собирался. Купаться в крови бывшего товарища совсем не хотелось. Подумав пару минут, он принял единственно возможное решение: Цилю придется перенести в сарай, не снимая с кольев. Подрубить колья легко, протащить мертвое тело двадцать метров тоже труда не составит, а там завалить хламом, и дело с концом. «Паршивой собаке и могила паршивая», – губы растянулись в злорадной ухмылке. Аластар сплюнул на землю и пошел в дом.

Умет сидел на топчане, уперев локти в колени и обхватив голову ладонями. Аластар остановился на пороге, некоторое время стоял там, оглядывая скорбящую фигуру, затем осуждающе покачал головой и прошел в угол, где совсем недавно спал Циля. Лежанка покойника интересовала его с практической точки зрения. Запасливый Циля держал там свой рюкзак, в котором всегда можно было найти съестное. Аластар поднял рюкзак, расстегнул молнию, пошарил внутри рукой, изучая содержимое. Ухватил банку консервов, вытащил наружу и вслух прочитал надпись на этикетке:

– Шпроты в масле. Неплохо.

Он выложил банку на пыльный стол, чудом уцелевший в заброшенном доме. Вслед за шпротами на стол легли пачка печенья, пакет с сухарями и початая упаковка сосисок. Из напитков нашлась бутылка минеральной воды.

– Что ж, завтрак готов. Умет, подгребай к столу, помянем друга.

Умет не шелохнулся. Аластар шумно вздохнул, бросил рюкзак Цили в угол и подошел к нему. Пару минут стоял, засунув руки в карманы и перекатываясь с носка на пятку, затем резко выдернул правую руку из кармана, сжал ладонь в кулак и с размаху опустил его на голову Умета. Локти Умета слетели с колен, в шее что-то звонко хрустнуло, голова дернулась вниз. Он вскочил, сжал кулаки, Аластар не шелохнулся. Злым взглядом смотрел прямо в глаза Умета и не двигался. Тот стушевался, разжал кулаки, снова опустился на топчан.

– Пришел в себя? – спокойно спросил Аластар.

– Да, – коротко бросил Умет.

– Тогда пошли жрать.

Аластар развернулся на сто восемьдесят градусов, намеренно подставляя Умету спину. Он знал, что тот не посмеет его ударить, не посмеет напасть. В этой схватке Аластар одержал верх. Впрочем, как всегда. Они молча сели за стол, Аластар вытащил перочинный нож, вскрыл банку шпрот, толкнул ее в сторону Умета. Тот поймал, выловил шпротину, отправил в рот, начал медленно пережевывать. Завтрак длился минут десять. После того как еда закончилась, Аластар сгреб мусор в сторону и заставил Умета поднять на него глаза.

– Слушай сюда, – начал он. – Циля погиб по собственной глупости и трусости. Как думаешь, по какой причине он оказался ранним утром на заднем дворе? Зачем влез на долбаный ящик?

Умет не ответил, но и взгляд не отвел. Аластар с минуту ждал, затем продолжил:

– Наш приятель сдулся, и ты это знаешь. Последнее дело он запорол, подставил нас по полной программе, а после решил сбежать. Вот зачем он пошел на задний двор, вот почему оказался наколотым на колья забора. – Он говорил так убедительно, что сам почти верил своим словам. – В какой-то степени это даже лучше, нам меньше проблем. Но оставлять его там, на кольях, нельзя. Придется перетащить его в сарай.

– Похоронить бы надо, – неуверенно предложил Умет.

– Хоронить? Его? Ты в своем уме? – Голос Аластара взвился вверх. – Он нас подставил, хотел бросить, а может, и сдать, а ты его за это похоронить хочешь? Забудь!

– Все-таки столько лет он с нами…

– Я сказал, забудь! Поднимайся, время поджимает.

Умет послушно встал, заковылял вслед за Аластаром. Во дворе нашли проржавевший колун, Аластар жестом велел Умету взять его с собой. Молча прошли к забору. Под телом Цили успела натечь лужа крови.

– Черт, огромная какая, – чертыхнулся Аластар. – Попробуй теперь подобраться, чтобы не вывозиться.

– Отойди, я сам, – глухо произнес Умет.

Он отстранил Аластара в сторону, зашел с левого края, примерился и, стараясь не смотреть на тело, ударил колуном по ближайшему колу. Тот завибрировал, но удару не поддался.

– Бей по второму, – посоветовал Аластар. – Сперва ослабь оба, потом руби одним махом, иначе его перекосит.

Умет ударил по второму колу. Тот оказался не таким крепким и надломился после первого же удара. Тело Цили повело в сторону. Умет быстро сориентировался и нанес еще один удар. Второй кол треснул и начал заваливаться в сторону Умета.

– Отойди, дурень, сейчас он тебя накроет! – успел крикнуть Аластар, прежде чем Циля всем весом рухнул на Умета.

Умет качнулся в сторону, выставил руки вперед и принял тело Цили. Осторожно опустил его на землю, перекрестился. Аластар удивленно округлил глаза, но от комментариев отказался.

– Взяли, что ли? – ухватил Цилю за плечи Умет.

Аластар пристроился возле ног, поднял тело за лодыжки, и процессия медленно двинулась к сараям. Колья цеплялись за кусты, препятствуя продвижению, приходилось то и дело останавливаться, чтобы перебросить концы через кустарник. И все же спустя двадцать минут они занесли тело в сарай. Как и предполагал Аластар, хлама там было достаточно, чтобы замаскировать труп, хотя бы на первое время. Уложив Цилю в дальнем углу, принялись за работу. Сгнившие доски, диванные подушки, какие-то этажерки – все пошло в ход. Вскоре о том, что под кучей хлама покоится человеческое тело, уже ничто не напоминало.

Аластар отряхнул руки, бросил последний взгляд в угол сарая, оценивая качество проделанной работы, и молча вышел на воздух. Умет какое-то время оставался в сарае. «Молится он там, что ли? – неприятно царапнула мозг Аластара мысль. Думать о том, что в Умете вдруг проснулись добрые чувства, не хотелось. Он рассчитывал еще какое-то время попользоваться Уметом, а всплеск эмоций, человеческих эмоций, мог все усложнить. – Не хватало еще с угрызениями совести разбираться. Мало мне забот. Мерзавец Циля и так нам проблем прибавил, если еще и Умет в монахи заделается, вообще кранты группе».

Наконец тот вышел из сарая. Аластару показалось, что глаза Умета подозрительно покраснели, но сказать об этом он не решился. «Не сейчас. Сперва нужно убраться подальше от этого проклятого места, потом можно будет подумать, что со всем этим дерьмом делать». Денег у них осталось совсем мало, на билеты даже до ближайшего населенного пункта не хватит, а Умет умел водить машину. Аластар планировал найти какую-то машинешку в деревне и на ней добраться до города. Проселочными дорогами можно рискнуть, расстояние невелико, каких-то сорок-пятьдесят километров. Бросить машину на въезде, а там на перекладных.

Свой план он выдал Умету, как только они вернулись в дом. Тот возражать не стал. Надо угнать машину – значит, угоним. Пожитки собрали, рюкзак Цили обшманали, вытащили из потайного кармашка когда-то заначенный «косарь», остальное оставили. Прихватили свои рюкзаки и ушли из дома, не оглядываясь.

Деревня, в которой они остановились, насчитывала десятка два домов. Все они располагались на одной улице и отстояли друг от друга на довольно приличном расстоянии. По самой деревне не пошли, свернули на зады, пошли вдоль лесополосы, приглядываясь к строениям, прикидывая, в каком из домов может оказаться транспорт, пригодный для перемещения.

Повезло им тогда, когда надежда разжиться автомобилем почти растаяла. Предпоследний дом стоял чуть в стороне, не на центральной улице, но выглядел добротно. Через решетчатый забор проглядывал корпус легковушки. Издалека понять, что за автомобиль и на ходу ли он, было невозможно. Пришлось подобраться поближе. И тут новая удача: собаки во дворе не оказалось. Впрочем, как и хозяев.

Умет не спеша перелез через забор, дошел до машины. Стальной корпус, окрашенный грязно-горчичной краской, принадлежал подержанному «москвичонку». Не нового поколения, но и не совсем древний, выпущенный на заре восьмидесятых. Умет вдавил кнопку багажника, тот с легкостью открылся. В багажнике стояла бензиновая канистра.

– Судя по весу, полная, – приподняв ее, сообщил он. – В деревнях люди запасливые.

Открутив крышку бензобака, вставил найденную там же, в багажнике, воронку, начал осторожно переливать жидкость из одной емкости в другую. Воронка почти тут же заполнилась бензином.

– Ого, бак почти полный, да еще канистра. Километров на семьсот хватит. – Умет убрал канистру, вернул крышку бензобака на место и переместился к водительской дверце. Пока он проделывал все эти манипуляции, из дома во двор так никто и не вышел. Аластар не сводил глаз с двери и окон дома, и все же какого бы то ни было движения не заметил.

– Не гони, – будто прочитал его мысли Умет. – В доме никого нет. Видно, хозяин совсем тупой, раз оставляет машину без присмотра с полным баком и открытой дверью.

– Завести сможешь? – спросил Аластар.

– Обижаешь, – фыркнул Умет. – Я любой движок за полторы минуты разбужу. Но здесь моих талантов не потребуется. У такого лоха и ключи найдутся.