Kitabı oku: «Школьная бойня», sayfa 3

Yazı tipi:

Гуров снова нашел взглядом учителя истории. Он как раз подходил к двери, засовывая руку в задний карман своих потрясающих джинсов. Походка его была ровной, со спины на подвыпившего человека совершенно не походил.

Вспомнив, что давно не курил, Гуров шепнул Маше, что отлучится, и направился к выходу, намереваясь догнать Шлицмана и составить ему компанию. Отчего-то очень хотелось продолжить разговор с этим человеком. Он притягивал. Он был странным, но интересным.

Коридор оказался внезапно и абсолютно пустым в обе стороны. Гуров осмотрелся. Прислушался. Кроме звуков, доносившихся из актового зала, не было слышно ничего.

Краем глаза Лев Иванович заметил слева какое-то движение и успел заметить, как шевельнулась дверь одного из кабинетов. Это был женский туалет, о чем сообщала желтая табличка с нарисованным на нем бантиком.

«И зачем ему туда? – напрягся Гуров, не двигаясь с места. – Или просто до мужского идти далеко? Все равно не дело. А вдруг ему плохо, и он пошел туда, куда было ближе?»

Неуверенным шагом сыщик приблизился к двери и, помедлив, постучал. За ней раздался шорох, а затем прозвучал довольно отчетливый шепот. Голос принадлежал не Шлицману, а кому-то другому.

– У вас все в порядке? – не решаясь зайти внутрь, спросил Гуров.

– Да, – тут же ответил девичий голосок.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась дочь Главы Управы. Она с вызовом посмотрела на Гурова и прошла мимо, задев его плечом. Следом за ней показалась еще одна девушка, пониже ростом.

– Это женский туалет, – заявила она. – Картинку на двери не увидели, да?

– Увидел, – спокойно ответил Гуров. – Показалось, что…

Из туалета показался еще кто-то. На этот раз парень. Высокий, со смазливым лицом и кудрявыми волосами, закрывавшими половину лица.

– Мужчинам в противоположный конец коридора, – пояснил он.

– А что ты в таком случае здесь делаешь? – поинтересовался Лев Иванович.

– Ну это как бы мой второй дом, – улыбнулся парень. – Мне здесь все можно.

От него пахло спиртным, но внешне он выглядел совершенно трезвым. «Только начали, – понял Гуров. – Нормальное место выбрали. Хотя ребят могла бы спалить любая учительница. Но спалил именно я».

– Вино или водка? – спросил Гуров.

– В каком смысле? – прозвучал низкий голос дочери Серова.

Она не хотела уходить без друзей. Ждала их и внимательно слушала.

Гуров полез в карман и достал жевательную резинку. Сунул в карман, выходя из дома, на всякий случай.

– Вы что-то попутали, – продолжал улыбаться парень.

– Это ты будешь говорить директору или кому-то из родительского комитета, когда они подойдут совсем близко, – проговорил Гуров. – Хочешь устроить напоследок скандал?

– Бери, – скомандовала Серова. – Бери, Кольцов. Ты запарил уже, нас же искать будут.

– А мне можно? – пискнула вторая девушка.

Гуров протянул пачку и ей. Потом посмотрел на ту, которая была главной в их маленькой стайке.

– Как вас зовут? – спросил он, так и держа руку, вытянутой в направлении девушки.

– Олеся, – ответила та. – Фамилию назвать?

– Не надо. Я знаю.

Она вернулась, взяла пачку с ладони Гурова, выдавила из нее подушечку жвачки и забросила в рот.

– Вино, – ответила она. – Хорошее итальянское вино. Папа в курсе.

– Ну хоть не водка, – с облегчением вздохнул Гуров. – Оставьте жвачку себе и с другими поделитесь. Наверняка они только и ждут вашего возвращения, чтобы тут же посетить именно этот женский туалет.

Кольцов обхватил за плечи вторую девушку и подтолкнул ее вперед. Она сразу же обвила его рукой за талию, демонстрируя незнакомцу близкие отношения с парнем. Олеся, пропустив друзей, пошла следом.

– Минутку! – окликнул их Гуров. – Я ищу вашего учителя истории. Вы его, случайно, не видели? Только что вышел из зала.

– Шлицман-то? – усмехнулась Олеся. – Наверное, в библиотеке. Ну или… вернее, там, где она была раньше. Просто в ней теперь пусто, а я видела, как туда грузчики курить бегали.

– А где у вас библиотека?

Олеся указала рукой вправо. Коридор, как оказалось, сворачивал еще раз, и там, посреди широкой грязной стены, располагалась двухстворчатая дверь.

– Спасибо.

Гуров подошел к двери и открыл ее, не постучав. Он оказался в довольно просторном, но весьма грязном помещении. Здесь было полно пустых книжных стеллажей, на полу валялись газеты и была рассыпана то ли сухая штукатурка, то ли меловая крошка, разнесенная по полу ботинками. Выключатель Гуров искать не стал – в помещении было довольно светло, так как прямо перед окном горел уличный фонарь.

Шлицман стоял на фоне открытого окна и пил, запрокинув голову, из уже знакомой Гурову бутылочки. На появление чужого человека он никак не отреагировал. Просто отнял бутылку ото рта и чиркнул спичкой, прикуривая.

– Разве здесь можно курить? – спросил Лев Иванович, тем не менее доставая сигареты. – Опасно же.

– Опасность поджидает нас на каждом шагу, – ответил Шлицман. – А я аккуратен. Вместо пепельницы использую банку с водой. Присоединяйтесь.

Гуров подошел, заметив, что в комнате уже накурено. Историк протянул ему пачку сигарет. Гуров отказался, продемонстрировав свои. С зажигалкой вышла та же история. В конце концов, обменявшись любезностями, оба молча погрузились в процесс поглощения табачного дыма и созерцания школьного двора. Окна как раз выходили на припаркованные машины. Справа желтел дверной проем главного входа.

– Здесь и раньше не курили, – вдруг заговорил историк. – Строго запрещено, сами понимаете. Но в учительской было можно. А здесь даже чай нельзя было пить, иначе библиотекарша наша могла скандал устроить. А вот в учительской дымили. И пять лет назад, и десять, и двадцать. Некоторые запреты постоянно нарушаются.

– Понятно, – бросил Гуров. – А вы здесь, получается, тоже давно работаете?

– Давненько.

– Теперь будете преподавать в новой гимназии?

– Нет. Устал. Хватит.

Из школы вышла группа людей. Их было человек десять. Гуров рассмотрел нескольких выпускников. Люди расселись по трем машинам, которые тут же покинули двор.

– Почему они так рано уехали? – спросил Лев Иванович.

– А чего им тут делать? – ответил Шлицман. – Получили аттестат, отметились, и все.

– Понятно.

«Грусть-тоска, – подумал Гуров. – Что же за проблемы у этого человека, если он даже во время праздника не может расслабиться?»

– Вы сказали, что работаете в полиции, – вспомнил Шлицман. – Ничего не путаю?

– Все верно, – подтвердил Лев Иванович.

– И что же на выпускном вечере понадобилось полицейскому?

– Моя профессия здесь ни при чем. Я муж бывшей выпускницы этой школы, я вам говорил уже, – напомнил Гуров. – Не знаю, вспомнили ли вы ее. Она еще на сцену выходила.

– А, точно. Актриса. Мне понравился ход ее мыслей. Никакой классики сегодня – и точка.

– А вы сами-то планируете что-нибудь сказать выпускникам на прощание?

Историк оглянулся на дверь и достал бутылку. Коньяка в ней оставалось совсем чуть-чуть. Отхлебнув, он протянул ее Гурову, но тот отрицательно покачал головой.

– Как знаете, – бутылка исчезла в кармане учителя. – Что бы я сказал им в качестве напутственного слова? Я бы посоветовал не лгать. Ни себе, ни кому-либо. Жить после этого непросто. Это только кажется, что все будет по-старому. Нет, не будет.

– Хорошее напутствие, – поддержал Гуров.

– Да не пойду я ни на какую сцену, – сморщился Шлицман. – И без меня есть кому толкнуть речь.

Гуров понял, что дело не только в этом. Он вспомнил, как изменилось поведение заместителя директора при виде историка, и она быстро увела посторонних, словно они увидели что-то неудобное. Место за столом Шлицман занял не среди педагогов, и Гуров не помнил, чтобы кто-то его позвал сесть рядом. Учитель казался изгоем среди своих, даже ни одного ученика рядом с ним не оказалось.

Шлицман бросил окурок в высокую консервную банку из-под оливок, наполненную водой. Окурок мягко прошипел на прощание и погас.

– Я отдал школе всю свою никчемную жизнь, – устало произнес Шлицман. – Возился с детьми, пытался разбудить в них интерес не только к прошлому, но и к настоящему. Возил на экскурсии, ночевал с ними возле костра, путешествовал по зимнему лесу. Мы исследовали озера, бродили со старинными картами по городам, варили кашу в котелке. Мне было с ними интересно, я старался сделать так, чтобы и они почувствовали то же самое. Банальная история: своих детей нет, поэтому носишься с чужими. Я потерял жену в прошлом году, как раз на исходе лета. Только-только вернулся из поездки с учениками. Она так хотела, чтобы я отдохнул. Обещала дождаться и сдержала слово.

Гуров тактично промолчал.

– Онкология, – ответил на его немой вопрос Шлицман. – Догадываетесь, что меня спасало от вечного запоя? Не отвечайте. Знаю, что догадались. Работа меня вытащила. Правда, не до конца. Но я хотя бы не утонул в своем личном черном омуте. А сейчас я дико устал.

– Вас увольняют, что ли? – спросил Гуров и вдруг закашлялся.

Шлицман подождал, пока приступ кашля прекратится.

– Меня не увольняют. Сам ухожу. Сам принял такое решение. Хотел раньше, но не отпускали. Теперь никто не задержит. Хватит с меня.

Телефон в кармане пиджака Гурова издал короткий звук. Он открыл папку с сообщениями. Последнее было от Маши, она искала его.

– Мне нужно идти, – Лев Иванович убрал телефон в карман.

– В следующий раз, когда соберетесь покурить, то я с удовольствием составлю компанию. Позовите, – попросил Шлицман. – У меня есть пара вопросов юридического характера. А сейчас идите, а я пока останусь. Вас хватятся, а про меня уже, наверное, забыли. То, о чем я говорил, не сочтите за исповедь. Я не настолько пьян, знаете ли, чтобы плакаться в жилетку тому, кого вижу впервые.

– Мы уже до этого виделись, – попытался сгладить ситуацию Гуров. – И не беспокойтесь, пожалуйста. Всем нам иногда нужно облегчить душу. Позже обязательно поговорим.

Гуров поспешил к двери, оставив историка стоять возле окна. Выходя из библиотеки, он обернулся, ожидая, что ему смотрят вслед, но учитель так и стоял к нему спиной. Разговаривать о чем-то серьезном ему совершенно не хотелось. Шлицмана он совершенно не знал.

Глава 3

Пока мужа не было, Маша приобрела новых знакомых. Место Гурова теперь занимала полная женщина с темными короткими волосами. Так обычно выглядят нянечки в детских садах. Маша виновато посмотрела на мужа. Мол, спасай. Но он даже бровью не повел. Хотела легкой жизни? Теперь мучайся.

Он присел на свободное место неподалеку. До него здесь сидел физрук. Куда-то пропала также и «Снегурочка».

– Да-да, с самого начала. Прямо с первого класса, – тараторила полная женщина, отвечая на какой-то вопрос Маши. – Как только привела его сюда за руку. С этого самого момента я здесь и помогаю. Он же у меня болезненным был, хоть и не самый маленький в классе. Вы знаете, я немного успокоилась сейчас, но сегодня с утра, не переставая, плакала. С самого утра! Кофе наливаю и плачу, зубы чищу и плачу, а как его костюм с вечера наглаженный увидела, то уже натурально начала рыдать. Он мне: «Мать, ты обалдела?» А я и ответить толком не могу. Я храню его первые тетрадки. Принесла сегодня, показала ему. Он говорит: «Выброси, зачем они?» А я не могу. Он у меня один, больше никого нет. Все, что когда-либо рисовал, храню. И дневники его, и поделки кривые – для меня они самые прекрасные. Если не поступит, то заберут в армию. Не знаю, как переживу. Ему уже восемнадцать. Вот все эти ребята – они ведь уже совсем взрослые. Восемнадцать лет почти каждому. Такой вот «поздний» класс получился. А вообще-то за последние годы у нас не только занятия были. Очень много экскурсий, вылазок на природу. Это на постоянной основе. Учитель истории все это устраивал, а организовывал папа Олеси Серовой. Он глава Управы. Взялся за нас, будто мы ему родные. Рейсовые автобусы заказывал, номера в гостиницах оплачивал. А мы только за дорогу платили. Ой, да где мы только не были! Румыния, Эстония, а из Эстонии на пароме плавали на целый день в Финляндию. Дети такие были довольные! Но вот прошлым летом…

– Да что вы говорите! – с восторгом произнесла Маша. – И в Финляндии были?

Женщина запнулась, когда ее перебили.

– А что, Мань, может, и мы к финнам смотаемся? – спросил Гуров.

– Ой! – вздрогнула женщина и обернулась. – Не заметила вас. Ой! Я же ваше место заняла!

Лев Иванович не успел ничего ответить – мамаша тут же поднялась и обратно садиться уже отказывалась. Впрочем, совсем скоро ее отвлекла другая родительница, и Гуров с чистой совестью пересел к жене.

– Ну очень разговорчивая, – пожаловалась она. – Но я ее понимаю. Тут у всех эмоций выше крыши. А ты где был?

– Курил.

– Ну ладно.

Между тем, пока Гурова не было, участники застолья уже перемешались между собой. Они сновали от стола к столу, то подходя к ребятам, то замирая в углу актового зала с прижатым к уху телефоном, то резко вспоминая, что пора бы выпить еще, приближались к столу. Бутылки стремительно пустели, и, наверное, злоупотреблять на глазах вчерашних школьников спиртным было неправильным, но Гуров видел иную картину. Вся эта непонятная суета не напоминала вакханалию, а, скорее, сбор членов одной огромной семьи, где все живут на разных концах света, сто лет не виделись и просто рады тому, что родные люди оказались рядом. Пацаны и девчонки в сторону взрослых даже не смотрели, ибо у них были свои дела. Кто-то снимал на память видео, кто-то выкладывал фотографии в соцсети, кто-то радостно орал, глядя на экран, на котором плясало чье-то лицо. В какой-то момент широко отворилась дверь, и на пороге появился человек с широкой плоской сумкой в руках.

– Пицца! – закричал кто-то из детей. – Е-е-е-е! Живем!

Несчастный курьер еле стоял на ногах. Он привез много коробок с пиццей, потом долго о чем-то разговаривал с одной из родительниц, после чего ушел налегке. Треугольники пиццы тут же были разобраны. Гурову и Маше пицца тоже досталась.

Незаметно вернулся и учитель истории. Он снова сидел на своем месте, но теперь уже был не один. Стул рядом с ним заняла жена главы Управы и мама Олеси – Ирина. И между ними происходил очень непростой разговор. Женщина придвинулась к Шлицману очень близко – гораздо ближе, чем это обычно бывает между теми, кто держит дистанцию. Касаясь кончиками пальцев его руки, она пыталась то и дело заглянуть в его лицо, но Шлицман упрямо отворачивался, и Ирина каждый раз по-своему переживала неудачу – она поднимала лицо к потолку и закрывала глаза. На эти мучения Гуров смотрел недолго, уж слишком интимным был момент. К тому же за стол вернулись физрук и учительница начальных классов Ольга Игоревна. Физрук подлил ей вина, после чего поухаживал за Машей. Ольга Игоревна равнодушно следила за его движениями.

– Ну чего ты? – не выдержал физрук. – Устала? Или все еще переживаешь за этих? – Он указал на танцующих ребят. – Успокойся, они о тебе тоже всю жизнь помнить не будут.

Но Ольга Игоревна переживала совсем о другом. Она то и дело бросала обеспокоенные взгляды в сторону Шлицмана и Ирины.

– Ах, вот оно что, – насмешливо протянул физрук. – Понятно.

– И что же тебе понятно? – резко повернулась к нему Арефьева.

Физрук не ответил, но вопрос услышал. Маша попыталась сгладить неловкость.

– А вы, Ольга Игоревна, тоже переходите в новую гимназию? – спросила она. – Я успела узнать, что все, кто работал в этой школе, остаются.

– Может быть, – ответила учительница. – Наверное. Но туда далеко не всех возьмут.

Она снова посмотрела на Шлицмана. Ирины рядом с ним уже не было. Она переместилась к мужу и что-то пыталась ему объяснить. Но Серов недолго слушал ее. Он вскоре вышел из-за стола и куда-то пошел.

На танцпол вышли директор и его заместитель. Он обнял Тамару Георгиевну за талию, она положила руку ему на плечо. Зазвучала медленная красивая музыка. Школота выстроилась полукругом таким образом, чтобы не закрывать обзор. Немирович и Тамара Георгиевна заскользили по полу, исполняя вальс. Оба при этом старались не смотреть друг на друга.

Зрелище было умилительным. Кто-то из присутствующих попробовал поаплодировать, но его никто не поддержал. На середину зала выскочил Веснин. Держа камеру на вытянутой руке, он, согнув колени, стал снимать, двигаясь в такт с танцорами. Стараясь выбрать удачный ракурс, он описывал один и тот же круг, то приседая еще ниже, то выпрямляясь во весь рост.

– Представляю, каким будет это видео, – пробормотала Арефьева. – Все через задницу.

– Да здесь у всех мобильники, – ответил ей физрук. – Видео на память? Да кому оно будет нужно?

– Мне, – резко сказала Арефьева. – А мобильники бесполезны. Все селфи делают, а все происходящее целиком никто не фиксирует. Очень жалко. Была бы такая память, но не случится.

И снова на глаза Гурову попался Шлицман. Он двигался вдоль стены к выходу. Арефьева встала и тоже пошла к выходу. Физрук посмотрел ей вслед, затем решительно схватил ее бокал, к которому учительница так и не прикоснулась. Выпив все до капли, он нарочито весело подмигнул Гурову и стал смотреть на вальсирующих педагогов.

Меньше всего сейчас Гурову хотелось вникать в чье-то положение. Достаточно того, что он согласился составить компанию Маше, которая очень просила пойти вместе с ней на выпускной. Но свои навыки и умения Гуров не смог бы отключить, даже если бы очень постарался. Поэтому автоматически и высматривал вокруг себя что-то, что выбивалось из общего целого. Подумав, он решил, что во всем виноват именно Шлицман. С него все и началось. Не встреть его Гуров, все было бы спокойно, но именно с той самой первой встречи на втором этаже, казалось, все и началось. На глаза то и дело попадалось то, что не должно было попадаться: то как супруга Серова нервно общалась с учителем истории, тайком распивающие спиртное дети, а теперь еще и Арефьева со своим физруком, который не сводил с нее глаз. Вокруг кипели какие-то страсти, выплескивались наружу, заставляли других отводить взгляды и умолкать, потому что тебя как будто бы силком втягивают в некую интригу, о которой ты ни сном ни духом.

Гуров тронул Машу за колено.

– Который час?

– Почти два часа ночи. Без десяти.

– И как долго ты планируешь здесь оставаться?

Директор и Тамара Георгиевна уже перестали вальсировать. Теперь они исполняли что-то другое. Немирович и Тамара Георгиевна то сходились, то расходились в разные стороны, не размыкая рук. При этом оператор Веснин все еще умудрялся не отставать, наматывая круги вокруг них. Выглядело это до сих пор все еще очень забавно.

– Я бы посидела еще часок, – взмолилась Маша. – Не потому, что мне тут сильно нравится, но я действительно окунулась в детство.

– Думал, что ты устала от внимания, – сказал Гуров.

– А на меня тут никто и не смотрит. Обрати внимание, Лев, я же здесь никому не нужна.

Так и было. На Машу насмотрелись, когда она только появилась, а теперь будто бы забыли о том, что она известная личность. Кстати, и на Серова, занимающего высокий пост, тоже никто не глазел. К нему не обращались с вопросами, не обсуждали проблемы, не смотрели в рот, когда он говорит. Он был просто отцом девочки, которая получила аттестат о среднем образовании.

Гуров вздохнул. Потерпеть еще час? Это вряд ли. Так просто Маша не уйдет.

– Потанцуешь со мной?

Лев Иванович поднял голову. Перед ним стоял улыбающийся мужик в мятой белой рубашке. Маша вопросительно посмотрела на Гурова.

– Нет, не могу. Я с женой пришел, – ответил Лев Иванович.

Улыбка на лице мужика поехала в сторону. Маша рассмеялась.

– Прекрати, не все здесь понимают твой юмор, – попросила она супруга. – Ну что, отпустишь меня потанцевать? Это Рыжов, постоянно отдувался за школу на олимпиадах по химии. Рыжов, ты теперь химик, да?

– Заведую складом, – ответил Рыжов.

– Тоже дело, – согласился Гуров. – Ну что ж, жена. Иди, танцуй. Сегодня тебе все можно.

Маша сунула в руку Гурову свой телефон, схватила Рыжова за руку и потащила на танцпол, где кроме директора и его заместителя уже танцевали чьи-то родители.

– Что, и вы осиротели? – весело спросил физрук, посмотрев Маше вслед. – Вина? Есть белое, есть красное.

– Можно. Любое.

Сам физрук до сих пор шарил глазами по залу.

– Предлагаю выпить за будущее, – провозгласил он тост, покачав бокал в руке. – Не за то, которое ждет этих ребятишек, а за наше с вами.

– О как! – удивился Гуров.

– А все почему? А все потому, что у них его больше, а у нас гораздо, гораздо меньше.

– Витиевато, но поспорить трудно, – согласился Лев Иванович.

Они чокнулись. Физрук снова огляделся.

– Странный какой-то праздник, не находите? – спросил он.

– Да я как-то нечасто бываю на подобных мероприятиях, – признался Гуров. – Все больше по другой части. А почему странный?

– Потому что весь год был странным, – чтобы его было лучше слышно, физрук старался произносить слова собеседнику прямо в ухо. – Только и мусолили тему насчет переезда, будто ничего другого и не существовало.

– Но событие-то неординарное, согласитесь?

– Ерунда. Новое здание на соседней улице. Автоматом туда перейдут все учителя.

– А вот я слышал о том, что кто-то хочет уволиться, – вспомнил Гуров слова Шлицмана.

– Ну разве что наш историк, – догадался, о ком идет речь, физрук. – Так невелика потеря.

– Я никого из учителей не знаю, – прервал его Гуров. – Это внутренние ваши дела, я не имею никакого отношения…

– А я и не сплетничаю, – перебил собеседника физрук. – Вы меня не так поняли. Я про то, что свято место пусто не бывает.

– Я так и понял, – отстранился Гуров.

Мелодии сменяли одна другую, в центр зала вышли еще несколько танцоров, среди которых были не только взрослые, но и дети. Веснин, утомившись скакать от стола к столу, снимал происходящее, уже сидя на краю сцены. Рядом с ним стояла тарелка с остатками салата и бутылка газировки.

Маша и Рыжов о чем-то оживленно беседовали. Никакой ревности Гуров не испытывал – опять же, он четко чувствовал настроение жены и ее знакомого. Романтикой в отношениях и не пахло.

– Отлучусь-ка я, – подмигнул физрук и, ловко лавируя между людьми, вышел из зала.

Гуров совершенно не знал, чем ему заняться. Такие моменты он очень не любил, да и кому такое положение дел вообще может нравиться? Все, кто находился в зале, так или иначе давно были знакомы между собой и чувствовали себя здесь как дома. Во всяком случае, таких было большинство. Свое общество кому бы то ни было Гуров навязывать не любил и не считал нужным, предпочитая, если уж того требовали обстоятельства, тихонько отсидеться где-то в стороне. За столом, куда его определили, было пусто – гости разбрелись по своим делам, а будь они здесь, то общение вряд ли сложилось.

Гуров хотел было отправиться покурить, но внезапно появилась заместитель директора и практически упала на соседний стул. После знойных танцев с Немировичем ее волосы растрепались еще сильнее, но выражение лица было довольнее некуда.

– Воды, – она посмотрела на стол, и Гуров преподнес ей стакан с соком, который сам же налил чуть ранее для Маши, но она предпочла вино.

– Сойдет, – обрадовалась Тамара Георгиевна и сделала большой глоток. – Ох, как хорошо. Видели нас? Видели?

– Впечатлен, – улыбнулся Гуров. – Занимались когда-то танцами?

– Я занималась балетом и подавала надежды, а потом стала лениться и в конце концов бросила, – заместитель директора качнулась в его сторону, будто хотела положить голову ему на плечо. – Конечно, то, что вы сейчас видели, не сравнить с классикой! Но, знаете, наш директор очень хорошо ведет. Очень! А вы? Не хотите ли выступить?

– Сегодня я не в форме, – ответил Гуров.

– А зря. Очень зря. Потом чувствуешь себя другим человеком, – переводя дыхание, возразила Тамара Георгиевна. – Маша-то, а? Красавица!

– Согласен.

Заместитель директора вдруг резко стала серьезной.

– Вам все нравится? – строгим голосом спросила она. – Всего хватает?

– О да, – кивнул Гуров. – Можете не волноваться.

– Мы старались, – расплылась в широкой улыбке Тамара Георгиевна.

Гуров понял, что помаленьку сходит с ума. Еще одна такая слащавая мордаха напротив – и его стошнит. Он сделал вид, что ему срочно нужно ответить на телефонный вызов, и сунул руку в карман.

– О, конечно, конечно… – взмахнула рукой Тамара Георгиевна. – Не отвлекаю, не отвлекаю…

Гуров пошел к выходу. По пути поймал взгляд Маши и подал знак глазами. Все хорошо, мол, отдыхай.

Он вышел в коридор и вдохнул полной грудью. Время приближалось к половине третьего ночи. Значит, скоро можно будет с чистой совестью свалить с этого утомительного мероприятия. Если, конечно, благоверная не захочет встретить рассвет.

Телефон и впрямь завибрировал в его руке. Высветившееся на нем имя не сулило ничего хорошего.

– Слушаю, Петр Николаевич, – осторожно проговорил Гуров.

– Не разбудил?

– Я же с женой на выпускном, – напомнил Лев Иванович. – Или не говорил?

– Да знаю я, – перебил подчиненного Орлов. – Стас сказал. Как там у вас дела?

– А что такое?

– Ясно. Значит, не в курсе. Труп у вас там. Крячко с опергруппой скоро будут.

Гуров обескураженно уставился на собственное отражение в оконном стекле.

– Шутишь, что ли, Петр Николаевич?

– А ты как думаешь?

– Да я сейчас стою в коридоре этой самой школы, – произнес Гуров и посмотрел сначала вправо, а потом влево. – Тут веселье рекой. Какое убийство? Кто вызвал полицию?

– Вызвала Арефьева Ольга Игоревна. Сказала, что обнаружила в библиотеке тело учителя истории. Пощупала пульс, но не нашла. Решила, что человека убили. Проверь, что там.

Не отнимая трубку от уха, Гуров быстрым шагом пошел влево, повернул за угол и тут же сбавил скорость, увидев «Снегурочку», стоящую возле стены. Внезапное появление Льва Ивановича испугало ее настолько, что она тихо вскрикнула и изо всех сил вжалась в стену.

– Никуда не уходите, – приказал Гуров.

Двери, ведущие в библиотеку, были открыты. Сышик подошел к ним вплотную и остановился. Помещение все так же заливал свет от фонаря, стоявшего прямо перед окном. В метре от окна на полу вверх лицом лежал учитель истории. С его лицом было что-то не то. Гуров подошел ближе, наклонился и чиркнул зажигалкой. Возле рта Шлицмана виднелись остатки рвотной массы. Лицо покрывали кровавые мазки, словно кто-то, уходя, решил напоследок раскрасить его кожу, но источника кровотечения при беглом осмотре видно не было.

Пульс отсутствовал.

– Да, Петр Николаевич, есть труп. Но его стошнило, и он, если бы в этот момент был без сознания, мог умереть сам. Как вариант – несчастный случай.

– Понял. Ну все, жди наших.

– Подожди минуту.

Гуров вернулся в коридор, взглянул на Арефьеву. Она силилась что-то сказать, но вместо этого из ее горла доносилось бульканье, будто бы она пыталась что-то проглотить.

– Ладно, Петр Николаевич, – тихо сказал Гуров в трубку. – Сделаю все, что смогу.

А смочь надо было многое. Никто из присутствующих еще не знал о случившемся, если только учительница не успела оповестить кого-то по телефону.

Гуров с тоской посмотрел в потолок. Он вышел из актового зала минут пять назад, там и сейчас вовсю провожали школьные годы чудесные. Вспоминали, выпивали, клялись собраться снова.

Сама Ольга Игоревна находилась в таком состоянии, что краше в гроб кладут. На Гурова она смотрела, как на чудище рогатое, и при его попытке приблизиться, так и прижимаясь к стене, поползла в сторону.

– Стоять, – приказал ей Гуров, и она послушно остановилась. – Что вы здесь делаете?

– В каком смысле? – прошептала она.

– В каком поняли, в таком и ответьте.

Ольга Игоревна несколько раз приоткрыла рот, но так ничего и не сказала. Гуров повторил вопрос.

– Я-а… зашла, – выдавила она.

– Куда?

– Сюда, – покосилась учительница в сторону открытой двери.

– И?

– И там его увидела. Он уже не дышал. Я пульс проверила.

Все это Гуров уже слышал от Орлова.

– И вы решили, что это убийство?

Ольга Игоревна кивнула.

– Почему вы так подумали?

На этот раз никакой реакции от нее не последовало.

– Как вы вообще оказались возле библиотеки? – спросил Гуров.

– Я искала Шлицмана.

– Зачем?

– Хотела поговорить.

– Понятно, – резюмировал Гуров. – Он вас ждал?

– Нет. Но он же ушел от всех. Был в плохом настроении. Хотела его найти, побыть с ним.

– И вы точно знали, где его можно найти?

– Не знала, но предполагала. Хотела с ним побыть, привести в чувство, – повторила Арефьева. – Мы… дружили. Думайте что хотите.

– Значит, дружили…

– Просто ему нужно было говорить с кем-то. Ему же было плохо. Никто этого не видел, а ему было плохо.

– Вы вышли из зала следом за ним, а дальше что?

– Я не решилась догнать его. Поняла, что это не нужно, и решила сходить в туалет.

– В который? В этот? – Гуров указал на дверь женского туалета.

– Нет.

– А в какой же?

– Спустилась на второй этаж. Здесь всегда кто-то есть, а там, я подумала, вряд ли. Не хотелось никого видеть.

– А потом все-таки решили вернуться и заглянуть в библиотеку? Почему изменили свое решение?

– Не знаю. Само собой получилось.

Девушка прерывисто вздохнула, словно сдерживая плач, но кожа на лице была сухой. Слез на нем Гуров не заметил.

– Как долго вы пробыли на втором этаже?

– Да не смотрела я на часы. Прошлась по кабинетам. Вспоминала разное. Заглянула в учительскую, а там мебель до сих пор не вынесли… Только пустые полки и напоминают про то, что скоро школы не будет. Даже шторы еще не сняли. А потом я вернулась сюда.

– Сколько времени вы отсутствовали?

– Ну… минут десять или пятнадцать. Не больше. Не могу сказать точно. Не знаю.

– Вас хоть кто-то видел в этот отрезок времени?

– В какой отрезок? – нахмурилась Ольга Игоревна.

– С момента, когда вы покинули актовый зал и до момента, когда зашли в библиотеку.

– Не знаю.

Стократное «не знаю». Не многовато ли даже для того, кто находится в стрессе? На другие вопросы она ведь ответила внятно.

За спиной громко раздались звуки музыки и тут же стихли – кто-то вышел из зала. И кого сюда еще принесет? Стоп. Вышел или вошел?

Гуров быстрым шагом достиг поворота и выглянул в коридор. Он был пуст. Значит, кто-то не вышел из актового зала, а все-таки вошел.

Он приблизился к двери, распахнул ее. Слишком много людей. Слишком много движения. Слишком.

Лев Иванович вернулся к учительнице. Она потихоньку приходила в себя. Во всяком случае, от стены уже отлепилась.

Вспомнив, что официально не представился, Гуров достал из кармана удостоверение и показал его Арефьевой.