Kitabı oku: «Найди меня в лесу», sayfa 18
17
После того, что произошло, Нора забрала телефон Марты, пароль к которому видела на пляже. 1985. Наверное, её год рождения. Какая банальщина. Отключила звук и вибрацию. Полистала сообщения и почту, но ничего интересного не нашла. Впрочем, и сама Марта уже не была интересной. Нора знала, что Олаф начнёт писать и звонить своей жёнушке, и ей нужно было поддержать иллюзию того, что она жива. Она достаточно долго слушала препирательства за стенкой, так что была уверена, что сможет изобразить Марту. Когда Олаф звонил, она не брала трубку, когда писал – не отвечала, но когда он упомянул убийство Камиллы, ей пришлось написать сообщение. Иначе это было бы совсем уж подозрительно.
Когда Нора увидела грустный смайлик от Олафа, она чуть не упала со стула. Интересно, подумала она, если бы Луукас был жив, посылал бы он такие смайлики? И ещё – разве ими не только подростки пользуются? А ещё – пользовалась ли ими Марта? Из тех сообщений и писем, что она просмотрела, было непонятно: игнорировала ли Марта эти долбанные смайлики или же просто то были неподходящие ситуации. Нора в этом совсем не разбиралась. И поэтому решила ничего не отвечать.
К тому же это вполне вписывалось в поведение холодной высокомерной жены, бросившей униженного мужа.
Но чем больше Нора думала о полиции, постоянно шныряющей по городу, тем больше задавалась вопросом: а что, если Олаф что-то заподозрит? Или упомянет об этом в разговоре с полицией? Марта не берёт трубку, но отвечает на сообщения, это очень подозрительно, не могли бы вы проверить, моя любимая жена просто меня игнорирует или всё-таки лежит в лесной земле?
Поэтому когда Олаф вызвался мыть посуду после их первого – и, как оказалось, последнего – обеда, Нора ушла в комнату, взяла телефон Марты, вернулась на кухню, чтобы уж точно не вызывать подозрений, и под столом сделала один короткий звонок на телефон Олафа. Его реакция расстроила её больше, чем она ожидала. Верный пёс, вечно на привязи, подумала тогда Нора. Пёс, потерявший хозяйку. Тогда Нора ещё собиралась взять пса на воспитание, поэтому простила ему невежливый уход.
Был в душе, написал своей мёртвой жене Петерсен, и Нора скривилась. И тогда, и сейчас, вспоминая это.
Лживый, лживый Олаф.
18
Когда сообщаешь, что звонишь по делу убитой дочери мэра, сразу становишься очень ценным собеседником. Нора рассказала, что слышала, как сосед куда-то ходил ночью, а когда она у него об этом спросила, тот сказал ей об этом забыть. Когда же обнаружилось убийство, сосед и вовсе стал угрожать, заставляя Нору врать, что она была с ним. Что-то в этом было. Едва заметный, но всё же отсвет правды. Словно на круглую белую луну, висевшую в небе в ту ночь, взглянули через чёрный песок, сыплющийся из ладоней. Олаф и правда заставил её соврать. Если бы он вёл себя иначе, с Мартой и со своей жизнью, Норе не пришло бы в голову вмешиваться. Но он просто не оставил ей выбора. А потом сделал это снова. Тогда Норе пришлось соврать, но и сейчас она не говорила всей правды. Правда вообще вещь весьма субъективная. И субъектом был не Олаф Петерсен. Субъектом была Нора Йордан. Поэтому трубку она повесила с чувством выполненного долга. Это было приятнее, чем осознание того, что тебя растоптали прямо на лестничной площадке.
Пока не приехала полиция, Нора достала мазь и задрала блузку. Поясницу она потянула, когда пыталась тащить Марту. Камилла лишь добавила и без того измученной работой за кассой спине неприятностей. Хотя, конечно, думала Нора, снова натирая поясницу согревающим средством, неприятностей она добавила не только спине.
Не зная, чем ещё занять себя, пока не начало происходить что-то интересное, Нора открыла шкаф и достала плетёную коробку. Крышка была потеряна много лет назад, так что теперь в коробке хранились разные мелочи. Но кое-что, бывшее мелочью для других, для Норы значило нечто большее. Например, тушь для ресниц, которую она купила, чтобы подкрасить от природы блёклые ресницы, или помада, которой она пыталась придать полупрозрачным губам немного соблазна. Соблазна, который сработал против неё. Нора взяла едва тронутые тюбики и отнесла их в мусорное ведро, чтобы они не напоминали о её позоре. Туда, где на дне уже лежали её самооценка и гордость. Здравый смысл всё ещё был при ней, именно поэтому она решила выбросить бесполезную теперь косметику. Дело было не в ресницах или губах, Нора ошиблась гораздо раньше, едва только вступив в эту нелепую игру в одни ворота.
Она притворялась той, кем не была, для того, кому была не нужна.
19
Следующие дни были просто ужасными. Нора работала на автомате, но сама была словно испорченная пластинка, не издающая ни единого звука, при этом всё время дёргающаяся то туда, то сюда. Она словно увязла в бесконечной фотоплёнке, проявляющейся по кругу, и не могла выбраться. На этой плёнке было всё. Кроме мёртвых лиц Марты и Камиллы, там проявлялся Олаф вперемешку с покупателями, сетующими на то, как тюфяк может оказаться убийцей, хотя это и не доказано, но кого-то ведь надо обвинить? И Сфинкс, в ужасе отползающий от неё и Камиллы. Нора вспоминала несостоявшееся изнасилование, запутавшее её и всех, из-за которого Олаф сказал лишнего в разговоре с полицией, и то, как он в итоге её оттолкнул. Вспоминала мать, стоящую на пороге смерти и ту гордость, которую Нора чувствовала, приходя к ней с маникюром и новой стрижкой, словно у неё действительно была личная жизнь. Вспоминала, как существовала последние пятнадцать лет, и свою забрезжившую надежду. Луукаса и непристёгнутый ремень. Разбитую фарфоровую куклу. Мэрскую проститутку, чьи банки с вареньем не изменили бы ничего, даже если бы не разбились. Доверчивость и преданность Сфинкса, не подозревающего, какое она чудовище. Нора и сама об этом не подозревала. Но всё-таки чаще всего она вспоминала Олафа и его предательство.
Его и своё.
У Норы не было лучших дней в жизни, но все последние определённо были худшими.
20
Однажды у Сфинкса случился микроинсульт. Об этом не знал никто, кроме него, а диагноз поставил ему интернет. Но сомнений не было. Он был дома, только пришёл после работы и попытался налить себе чаю. Чайник был словно пустым, прозрачным, неосязаемым, и Сфинкс насторожился, но когда он взял в руку чашку, сомнений не осталось. По полу разлетелись фарфоровые осколки, горячий чай брызнул на ноги. Просто чудо, что Сфинкс не уронил на себя целый чайник. Он был левшой, но совершенно не чувствовал левую руку. И его левая рука тоже совершенно ничего не чувствовала. Она была неживой и какой-то холодной. Просто висела, как плеть, он даже не мог толком ею управлять. Сфинкс испугался и лёг в кровать, надеясь, что всё скоро пройдёт, и вскоре так и произошло. Но когда он встал, по привычке включил старый компьютер и щёлкнул на иконку браузера, когда автоматически загрузилась страница новостей с фотографиями, Сфинксу стало по-настоящему страшно. В тот день умер Кристофер Ли, актёр, которого Сфинкс знал по фильмам «Властелин колец». Ему очень нравились эти фильмы, и ему было очень жаль Сарумана. Но страшно Сфинксу стало не из-за смерти актёра. А из-за текста новостей.
Это явно был не египетский. Не иероглифы. Не транскрипции. Это был его родной язык.
Но Сфинкс не понимал ни слова.
Он склонился над клавиатурой компьютера, чтобы напечатать какой-то запрос, но вместо этого увяз в липком ужасе. Он не различал букв. Совсем. Не понимал, на какую клавишу нужно нажимать. Что это вообще за значки? Что из этого какую букву означает? Что вообще такое буквы? Белые палочки и закорючки, бессмысленно рассыпанные на чёрных квадратиках.
Сфинкс понял, что и сам рассыпается клеточка за клеточкой. Его мозг и его организм. Он подумал, что умирает. Снова лёг в кровать и закрылся одеялом с головой. Даже зажмурился, чтобы избавиться от подступающей паники. Он не знал, сколько так пролежал. Ему хотелось встать и снова подойти к монитору. Снова посмотреть на клавиатуру. Убедиться, что это закончилось. Но он боялся.
Только на следующий день Сфинкс взял в руки первую попавшуюся газету из стопки в углу. «Жизнь Локса» за позапрошлый месяц. Он прочитал первую страницу от корки до корки. На эстонском и на русском. Всё было в порядке.
Слава Тоту, всё было в порядке.
Слава Исиде, это больше не повторялось. Но то чувство ужаса и беспомощности Сфинкс запомнил навсегда.
И вот оно-то как раз и вернулось.
Когда Нора Йордан душила Камиллу Йенсен голыми руками.
У него на глазах.
Когда Расмус Магнуссен убил ни в чём не повинного Олафа Петерсена.
У него на глазах.
Когда Нора Йордан улыбнулась, решив, что правда о содеянном навсегда останется сокрытой.
От всех глаз.
И когда Сфинкс понял, что он для неё теперь единственная угроза.
Уж лучше бы он пережил ещё парочку микроинсультов.
21
Большой удачей было, что Марту пока не стали разыскивать. Не было особенных причин, и показаниям Норы поверили, но главное – внимание ЦеКриПо сосредоточилось на других, действительно подозрительных людях. Это было просто замечательно, потому что Нора в их список не входила, а про Марту больше не вспоминали. Если бы Нора не догадалась сказать, что видела, как она садится в автобус, за эту ниточку могли бы уцепиться. Когда не вышедшую из отпуска Марту хватятся на работе, когда узнают, что её муж убит, а то и вовсе причастен к убийству, будут ли её разыскивать, или решат, что она не выдержала и бросила всё? Если и будут, то в любом случае не в лесу вдоль запятнанного смертью пляжа.
Не в лесу.
Они не заслуживали смерти, но и Нора не заслуживала из-за них хоронить себя заживо. Петерсены были той ещё парочкой – лживый Олаф, воспользовавшийся Нориной добротой, вечно под каблуком у Марты, холодной, высокомерной и ни во что его не ставящей. Магнуссен – преступник, которому здесь не рады и который рано или поздно всё равно кого-нибудь убил бы. А глупая девчонка должна была спать дома, а не шляться по вечеринкам с бутылкой вина; такое поведение никогда не доводит до добра, рано или поздно с ней всё равно что-нибудь случилось бы.
Нора никогда не узнает, что они с Мартой были не такими уж разными, что Олаф вовсе не был с ней несчастен, что Расмус в жизни не совершил бы нового преступления, если бы кто-то не убил его дочь, которая была вовсе не такой, как решила Нора. Так же, как Олаф уже не узнает, что Марта любила его больше, чем он думал. Так же, как Расмус не узнает, смог ли бы он всё-таки начать новую жизнь.
И как Камилла не узнает, каким было бы её плавание в море взрослой жизни и сколь многого она могла бы достичь.
22
Во времена фараонов его уже бросили бы крокодилам. Сокрытие информации об убийстве приравнивалось к убийству, соучастники наказывались так же, как сами убийцы. Сфинкс сам загнал себя в ловушку, много лет назад поклявшись выполнить долг, каким бы он ни был. Но имелась существенная разница: Локса была так же далека от крокодилов, как сам Сфинкс от спасшего его Осириса, да и трактовки преступлений слегка изменились. В конце концов, он ничего не сделал Камилле. Сфинкс повторял это себе снова и снова, пытаясь в сауне отскрести с кожи сажу, продукт сгорания его души. Но в том-то и было дело. Он ничего не сделал. Хотя мог. Должен был.
Всё ещё может.
23
Нора снова держала в руках карты. После того, что они сказали ей о Марте, она поклялась их выбросить, но сейчас достала не за этим. Они не соврали про Луукаса, ведь Нора действительно вышла за него замуж. Не соврали и про то, что между Олафом и ней стоит Марта. Пасьянс нужно было разложить в третий раз. Самое главное – верно сформулировать вопрос в своей голове. Самое трудное, ведь там столько всяких вопросов, перемешанных с ответами, которые Норе совсем не нравились. Но этот вопрос волновал весь город, так задать его точно стоило. Найдут ли убийцу Камиллы Йенсен?
Что-то пошло не так. У Норы в руках остались карты, толкование которых не внушало оптимизма. Тройка червей – постижение истины. Особенно ей не понравилась шестёрка пик – зависимость, неопределённое положение, одиночество, ошибка. Сфинкс, подумала Нора. Сфинкс и её ошибки, которых она могла и не заметить. А может, и что-нибудь ещё.
Это никогда не закончится.
24
Блэр помог сестре прибрать в коттедже, временно ставшем обычным домом, и теперь направлялся домой. Он миновал пожарную часть и пошёл по дороге вдоль завода, одним своим видом навевавшего мысли о разрухе. На скамейке сидела парочка его одноклассников, парень с девчонкой, выглядящие явно довольными жизнью, и Блэр ожидал увидеть у них в руках пиво, сигареты или и то и другое, но они сумели его удивить. Между ними стоял прозрачный пластиковый контейнер, наполненный маленькими горячими картофелинами, и они по очереди тыкали в румяные шарики зубочистками и отправляли их в рот. Какая романтика! Аромат жареной картошки вмешивался в морозный осенний воздух, делая его уютным, каким-то домашним. Блэр с Яаном всегда посмеивались над этой воркующей парочкой, поэтому здороваться они не стали, но теперь Блэру было не смешно. Ему и тогда не было, но и выбора не было тоже. Теперь же он был в восхищении. Это ведь надо уметь: создать свой маленький мирок, в котором ты счастлив, всего лишь сидя на промёрзшей скамейке напротив заброшенного завода с контейнером картохи в руках.
Это ведь надо уметь: быть довольным своей жизнью.
Особенно в их городе.
Блэр пошёл дальше, мимо «Мейе» с вечно ошивающимися около него пьяницами, мимо мусорных контейнеров, как всегда переполненных и воняющих, мимо сохнущего на верёвках нищебродского белья. Он пнул валяющуюся на асфальте банку из-под консервов, и драные кошки прямо по курсу разбежались в стороны. Конечно, их город красив, с двумя-то береговыми линиями, с прекрасными пляжами и бесконечной голубизной моря. Такие, как Аксель Рауманн, и должны воспевать эту красоту. Но такие, как Аксель, приезжают и уезжают, а такие, как Блэр, остаются и выживают. Такие, как Камилла, здесь умирают. Такие, как Яан, всё портят.
Яан, отношения с которым после убийства натянулись почти у всех, конечно, не стал аутсайдером, но как-то подрастерял свой заносчивый блеск, свой похабный запал. Он стал злее и, кажется, ещё тупее, потому что оценки у него теперь были даже хуже, чем у Блэра. Это тоже не добавляло ему плюсиков к репутации. Поговаривали, что Яан стал налегать не только на выпивку. Блэр думал, что рано или поздно его найдут где-нибудь в заброшке с иглой в руке. По крайней мере, Блэру очень бы этого хотелось.
А ещё ему очень хотелось оставить позади и Яана, и всё это болото, в которое его засасывало последние несколько лет. Блэр всерьёз решил заняться учёбой, планируя в будущем получить хорошее образование и найти достойную работу. Он верил, что если очень постараться, то у него всё получится. Потому что он не такой, как Яан. Просто раньше у него не было возможности себе в этом признаться. Теперь же Блэру наплевать и на Яана, и на его постыдные развлечения, которые когда-то казались ему крутыми – потому что всё, что делал Яан, автоматически считалось крутым. После того, что случилось, Блэру наплевать на всё, что может задержать его здесь.
Он был твёрдо намерен выбраться из этого города.
25
Египтяне верили, что душа в загробном мире может умереть во второй раз, и с этим Сфинкс уже ничего не мог сделать. Он мог сделать что-то раньше, что-то, отсрочившее бы переход Камиллы в Дуат. Но эту возможность он упустил. Даже то, что он придумал положить её в ладью, не меняло дела. Имя было крайне важно для древних египтян. Если живёт имя, жив и человек. Для успешного путешествия через Дуат нужно было как минимум знать имя лодки, вёсел, руля, петель. Сфинкс их не знал, как и Камилла. Он даже не мог оставить дары, чтобы хотя бы первое время Камилла могла избежать нечистой пищи и грязной воды. Он был безобразен в своей беспомощности.
Сфинкс не знал имён частей ладьи, но он знал имя Камиллы. Несколько часов он старательно выводил чёрной гуашью на дощечке, найденной у порта, сложные для него символы. Не раз приходилось смывать краску и начинать заново; он никогда не был силён в изображении иероглифов. Сфинкс чувствовал, что обязан добиться совершенства хотя бы в этом, и в итоге у него почти получилось. Пусть все думают, что Камилла мертва, но на самом деле её имя будут произносить, и она будет жить.
Сфинкс сходил в сарай, взял молоток и пару гвоздей, прибил дощечку на притолоку. Даже если кто-то её увидит, ничего не поймёт, не сможет опознать Камиллу в символах корзины, коршуна, совы, тростника и львов. Но Сфинкс будет видеть это имя каждый день и будет произносить его.
Теперь это его новый долг.
26
Что угодно может стать триггером. Сфинкс теперь – бомба замедленного действия. Нора знала это, потому что сама оказалась такой. Время взрыва для Норы пришло на границе пляжа и леса рядом с хнычущей Мартой. Время Сфинкса может прийти когда угодно. Или не прийти вовсе. Сфинкс признается, если не сейчас, то когда-нибудь. Захочет облегчить душу, сбросить груз со своих слабых плеч. Такая вероятность определённо была. Нора уже не знала, так ли это плохо. Может, она даже этого хотела.
Может, единственное, чего она заслуживает, это просыпаться каждое утро в ожидании полицейского стука в дверь.
А может, она недооценивает Сфинкса, как Марта недооценивала её.
Как все недооценивают тех, кого считают слабее себя.
27
Олаф Петерсен не ошибался. В каждой истории есть что-то нерассказанное. Иногда оно заявляет о себе. По весне, когда накопившийся за суровую зиму метровый снег начнёт таять, увлажняя почву, и слегка сползать вместе с уставшей землёй, обнажая то, что было скрыто долгими холодными месяцами, это произойдёт. Кто-нибудь обязательно увидит в лесу, в одном из маленьких оврагов, яркое пятно.
Краешек жизнерадостного жёлтого чемодана.
