Kitabı oku: «Ночи нет конца», sayfa 12

– Вы были начеку, – произнес я, пытаясь привести мысли в порядок. – И ждали, когда он начнет действовать. Но каким образом…

– Вам что, схему начертить, док? – скорее устало, чем дерзко ответил Зейгеро. – Я же знал, что я не преступник. Как и Солли. Оставался только Корадзини.

– Понимаю. Оставался только Корадзини, – повторил я машинально. Мысли в моей голове мешались. То же самое, видно, происходило и с Корадзини, пытавшимся сесть. И все же я слышал некий тревожный сигнал в глубине души. Он звучал настойчивее и громче, чем когда-либо. Повинуясь ему, я начал подниматься. – Но ведь их было двое, двое! У Корадзини есть сообщник…

Я не закончил фразу: каким-то металлическим предметом мне по руке был нанесен такой сильный удар, что «беретта» отлетела далеко в сторону, а в затылок мне уперлось что-то небольшое и твердое.

– Ни с места, доктор Мейсон. – В спокойном бесстрастном голосе звучали сила и уверенность. Кто бы мог подумать, что он принадлежит преподобному Смоллвуду! – Всем сидеть! Нильсен, бросьте винтовку. Сию же минуту! Одно неосторожное движение, и я размозжу доктору голову.

Я стоял ни жив ни мертв. Человек, у которого такой голос, не бросает слов на ветер. Сомневаться в этом я не стал. Холодная решимость, прозвучавшая в нем, укрепила во мне уверенность: священный дар человеческой жизни для этого типа лишь пустой звук.

– Все в порядке, Корадзини?

Смоллвуд не испытывал никакого сочувствия к своему сообщнику. Ему нужно было, чтобы тот продолжал общую с ним игру.

– В порядке, – пробурчал Корадзини, успевший подняться и прийти в себя, судя по той ловкости, с какой он поймал брошенный ему мнимым проповедником пистолет. – Вот уж не думал, что человек со связанными ногами может так быстро двигаться. Но во второй раз ему меня не подловить. Всех вон, да?

– Всех вон, – кивнул Смоллвуд.

Несомненно, главным был этот человек, еще минуту назад столь неприметный. Теперь это оказалось не только вероятным, но и само собой разумеющимся.

– Всем вниз! Я сказал: всем. – Держа в одной руке пистолет, другой Корадзини отодвинул брезентовый полог. – Живей.

– Малеру не выбраться, – запротестовал я. – Он не может двигаться: он в коматозном состоянии. Больной…

– Молчать! – оборвал меня Корадзини. – Зейгеро, полезайте в кузов, вынесите его.

– Его нельзя трогать! – закричал я вне себя от ярости. – Вы его убиваете…

Я охнул от боли: Смоллвуд ударил меня пистолетом по голове. Упав на четвереньки в снег, я помотал головой, пытаясь прийти в себя.

– Корадзини велел молчать. Пора научиться выполнять приказания, – ледяным, как у робота, голосом произнес Смоллвуд.

Спокойно подождав, пока пассажиры выберутся из кузова, он жестом приказал всем выстроиться в шеренгу. Оба злоумышленника стояли спиной к брезентовому укрытию. Глаза нам слепил усилившийся снегопад, зато преступники видели нас превосходно. Я начал догадываться об их намерениях. Скупость движений и уверенность действий выдавала в них профессионалов, умеющих найти выход из любого положения.

Смоллвуд жестом подозвал меня.

– Вы не закончили свой сеанс связи, доктор Мейсон. Заканчивайте. Ваш приятель Хиллкрест, должно быть, удивлен задержкой, – произнес он, на долю дюйма придвинув ко мне ствол пистолета. – В ваших интересах не вызывать никаких подозрений с его стороны. Не пытайтесь хитрить. И не тяните резину.

Я так и сделал. Извинился, объяснив паузу тем, что Малеру стало хуже (так оно, думаю, и было в самом деле), заявил, что разобьюсь в лепешку, а устройство найду. Сказал, что, к сожалению, сеанс придется прервать, чтобы поскорее привезти больного в Уплавник.

– Закругляйтесь, – шепотом потребовал Смоллвуд.

Я кивнул.

– Тогда все, капитан Хиллкрест. Следующий сеанс в полдень. Даю отбой: Мейдей, Мейдей, Мейдей.

Выключив рацию, с делано-равнодушным видом я отвернулся. Но не успел сделать и шага в сторону, как Смоллвуд схватил меня за плечо. Несмотря на тщедушную фигуру, мнимый проповедник оказался поразительно силен. Он так ткнул меня в бок дулом пистолета, что я невольно охнул.

– «Мейдей», доктор Мейсон? – вкрадчиво спросил он. – Что еще за «Мейдей»?

– Сигнал окончания передачи, что же еще? – раздраженно отозвался я.

– Ваши позывные GFK.

– Наши позывные GFK. А сигнал отбоя – «Мейдей».

– Вы лжете.

Как мог я находить его лицо кротким и бесцветным? Рот лжепастора превратился в прямую жесткую линию, верхние веки едва прикрывали немигающие глаза – бесцветные твердые глаза, похожие на шары из бледно-голубого мрамора. Глаза убийцы.

– Лжете, – повторил Смоллвуд.

– Не лгу, – сердито отрезал я.

– Считаю до пяти. Потом стреляю, – проговорил преступник, не спуская с меня глаз. Ствол его пистолета еще сильнее упирался в мой живот. – Раз… Два… Три…

– Я скажу, что это значит! – воскликнула Маргарита Росс. – «Мейдей» – это международный сигнал бедствия. То же, что и SOS… Я вынуждена была сказать ему об этом, доктор Мейсон, вынуждена! – сквозь рыдания проговорила девушка. – Иначе он бы вас убил.

– Непременно, – подтвердил ее слова Смоллвуд. В голосе его не было ни гнева, ни сочувствия. – Надо бы сделать это сейчас – вы лишили нас четырехчасовой форы. Но дело в том, что мужество – это одно из немногих достоинств, которыми я восхищаюсь… Вы весьма мужественный человек, доктор Мейсон. Ваше мужество под стать вашей… э… близорукости, скажем так.

– Вам не удастся покинуть плоскогорье, Смоллвуд, – заявил я твердо в ответ. – Десятки судов и самолетов, тысячи людей разыскивают вас. Они вас найдут и повесят за смерть пяти человек.

– Это мы еще посмотрим, – холодно усмехнулся лжепастор, снимая очки без оправы. Но улыбка не коснулась его глаз, холодных и безжизненных, как кусочки витража, не освещенные солнцем. – Итак, Корадзини, доставай ящик. Доктор Мейсон, принесите какую-нибудь карту из тех, что лежат на сиденье водителя.

– Минутку. Может, потрудитесь объяснить…

– Тут не детский сад, и мне не до объяснений. – Голос Смоллвуда звучал ровно, в нем не было и следа эмоций. – Я тороплюсь, доктор Мейсон. Несите карту.

Когда я вернулся с картой, Корадзини сидел в передней части прицепа, держа в руках чемодан. Но это был не приемник в кожаном футляре, а саквояж, в котором хранилась одежда лжепастора.

Щелкнув замками, Корадзини достал Библию, сутану и головной убор священника, небрежно отшвырнул их в сторону. Затем осторожно извлек металлический ящик, как две капли воды похожий на магнитофон. И действительно, когда он осветил его, я прочитал надпись «Грюндиг». Но вскоре убедился, что такого прибора мне еще не доводилось видеть.

Сорвав обе катушки, он тоже бросил их в снег. Они исчезли во мраке, оставляя за собой кольца пленки. Наверняка в соответствии с недавними вкусами мнимого священнослужителя на ней была записана музыка Баха.

Ни слова не произнося, мы наблюдали за действиями Корадзини. Сняв верхнюю панель магнитофона, он отшвырнул и ее. Я успел заметить на нижней ее стороне подпружиненные гнезда – чем не тайники для двух пистолетов! Мы увидели ручки управления и градуированные шкалы. Такими деталями магнитофоны не оснащаются. Выпрямившись, Корадзини выдвинул шарнирную телескопическую антенну и надел головные телефоны. Щелкнув двумя тумблерами, начал крутить ручку, одновременно наблюдая за оптическим индикатором, какие устанавливаются на магнитофонах и радиоприемниках. Послышался негромкий, но отчетливый воющий звук, менявшийся по тональности и силе при вращении маховичка. Добившись максимального уровня звукового сигнала, Корадзини занялся встроенным спиртовым компасом диаметром около трех дюймов. Несколько секунд спустя, сняв наушники, он с довольным видом повернулся к Смоллвуду.

– Сигнал очень мощный, очень отчетливый, – сообщил он. – Но благодаря воздействию на компас большой массы металла налицо значительная девиация. Через минуту вернусь. Ваш фонарь, доктор Мейсон.

Захватив с собой прибор, он отошел от трактора на полсотни ярдов. А я с мучительным стыдом сознавал, что все то, что мне когда-либо станет известно о навигации, для Корадзини было давно пройденным этапом. Мнимый делец вскоре вернулся и, взглянув на небольшую карту явно для того, чтобы определить величину магнитного склонения, с улыбкой посмотрел на своего шефа.

– Определенно, это они. Сигнал отчетливый. Пеленг двести шестьдесят восемь.

– Отлично.

По худому неподвижному лицу Смоллвуда нельзя было сказать, насколько он удовлетворен этим известием. Спокойная уверенность, предусмотрительность и четкое распределение обязанностей между преступниками производили гнетущее, прямо-таки устрашающее впечатление. Теперь я убедился вполне, что это за порода людей. Очутившись среди этих просторов, в лишенной характерных черт местности, такие, как они, наверняка пользовались каким-то способом ориентировки. Прибор, который мы только что видели, скорее всего представлял собой батарейный радиопеленгатор. Даже мне, не особо искушенному в технике, было понятно: Корадзини, вероятно, взял пеленг на какой-то радиомаяк направленного действия. Маяк этот мог находиться на одном или нескольких кораблях – траулерах или каких-то иных малотоннажных рыболовных судах… Я готов был разбиться в лепешку, лишь бы посеять в них чувство неуверенности.

– Вы даже не догадываетесь, какое осиное гнездо потревожили. Девисов пролив, прибрежные воды Гренландии кишмя кишат надводными и воздушными кораблями. Разведывательные самолеты, базирующиеся на авианосце «Трайтон», обнаружат любое суденышко размером больше шлюпки. Траулерам не удастся скрыться. Не пройдут они и пяти миль, как их засекут.

– А зачем им скрываться? – Судя по реплике Корадзини, я оказался прав, предполагая участие траулеров в их операции. – Существуют и подводные лодки. Вернее, одна, которая находится поблизости.

– И все равно вы не сможете…

– А ну, тихо! – оборвал меня Смоллвуд. Повернувшись к Корадзини, он заговорил по-прежнему спокойно и уверенно: – Пеленг двести шестьдесят восемь градусов, то есть почти чистый вест. Дистанция?

Корадзини лишь пожал плечами. Тогда Смоллвуд подозвал меня к себе.

– Сейчас выясним, – сказал он. – Покажите на карте, где наше точное место, доктор Мейсон.

– Идите к черту, – отозвался я.

– Ничего другого я от вас и не ожидал. Но я не слеп, и ваши неуклюжие попытки скрыть одно обстоятельство бросаются в глаза. Взаимная симпатия, возникшая между вами и юной дамой, ни для кого не секрет.

Я поднял глаза на Маргариту. Бледные щеки ее порозовели, она поспешно отвернулась в сторону.

– Я выстрелю в мисс Росс.

Ни секунды не сомневаясь, что он так и сделает, я сообщил ему наши координаты. Он потребовал еще одну карту, приказал Джекстроу нанести на нее место, где мы находимся, и сличил обе карты.

– Совпадают, на ваше счастье, – кивнул он и после непродолжительного изучения карты взглянул на сообщника. – Несомненно, это Кангалак-фьорд. Находится у подошвы глетчера Кангалак. Приблизительно…

– Кангалак-фьорд, – оборвал я его сердито. – Почему же вы, черт бы вас побрал, не сели там и не избавили нас от лишних забот?

– Командир самолета получил свое, – ушел от прямого ответа Смоллвуд. И с ледяной усмешкой продолжал: – Я велел ему приземлиться чуть севернее фьорда. Там, где наши… э… друзья успели обследовать участок плоскогорья длиной в три мили. Ровный как стол, не хуже любой посадочной полосы где-нибудь в Европе или Америке. Лишь заметив показания высотомера, я понял, что он обманул меня. – Сделав нетерпеливый жест, Смоллвуд повернулся к сообщнику: – Мы напрасно тратим время. Расстояние миль шестьдесят, как полагаешь?

Взглянув на карту, Корадзини согласился:

– Да, около того.

– Ну, тогда в путь.

– Оставите нас умирать от голода и холода, насколько я понимаю, – с горечью произнес я.

– Что с вами произойдет, меня не заботит, – равнодушно ответил Смоллвуд. Куда подевался тот кроткий, незаметный проповедник, каким мы его знали еще несколько минут назад! – Однако вполне вероятно, что, воспользовавшись снегопадом и темнотой, вы вздумаете броситься за нами вдогонку. Возможно, вам удастся даже догнать и задержать нас, хотя вы и не вооружены. Поэтому мы вынуждены лишить вас возможности двигаться. На какое-то время.

– А лучше навсегда, – проронил Зейгеро.

– Одни глупцы убивают кого попало и безо всякой надобности. Ваше счастье, что в мои планы не входит ваша смерть. Корадзини, принеси веревки. На санях их достаточно. Свяжи им ноги. Руки у них окоченели, освободятся от пут не раньше чем через час. К тому времени мы окажемся среди своих. – Поигрывая пистолетом, преступник приказал: – Всем сесть на снег.

Нам не оставалось ничего иного, как повиноваться. Корадзини принес веревку. Они переглянулись со Смоллвудом, и тот, кивнув в мою сторону, произнес:

– Начинай с доктора Мейсона.

Корадзини передал ему свой пистолет. Поистине они ничего не упускали из виду. Исключалась малейшая возможность того, что кто-то из нас попытается завладеть оружием. Едва Корадзини успел дважды обмотать веревку вокруг моих ног, как я понял истинные их намерения. Меня словно ударило током. Отшвырнув от себя «управляющего», я вскочил.

– Ну уж нет! – завопил я диким голосом. – Черта с два ты меня свяжешь, Смоллвуд!

– Сядьте, Мейсон!

Приказ прозвучал как удар бича. Света, выбивавшегося из кузова, было достаточно, чтобы видеть, что дуло пистолета нацелено мне прямо между глаз. Но, не обращая на это внимания, я кричал свое:

– Джекстроу! Зейгеро, Левин, Брустер! Мигом на ноги, если жизнь дорога! У него всего один пистолет! Как только он выстрелит в кого-то из нас, пусть остальные сразу бросаются на него! Со всеми ему не справиться! Маргарита, Елена, миссис Дансби-Грегг, едва начнется пальба, разбегайтесь по сторонам, туда, где темно!

– У вас что, крыша поехала, док? – произнес изумленно Зейгеро. Однако в моем голосе звучала такая настойчивость, что он и сам вскочил на ноги, словно большая кошка, готовая наброситься на Смоллвуда. – Хотите, чтобы нас всех перебили?

– Этого-то я и не хочу. – По спине у меня пробежал холодок, ноги дрожали. – Думаете, он и вправду свяжет нас и оставит здесь? Черта с два! Как вы полагаете, почему он рассказал нам о траулере, его местонахождении, о субмарине и всем остальном? Я вам отвечу. Да потому, что он решил покончить с нами. Тогда ни одна живая душа об этом не узнает.

Слова вылетали из меня со скоростью пулеметной очереди. Спеша убедить своих товарищей действовать, пока не поздно, я не сводил глаз с направленного на меня пистолета.

– Но ведь…

– Никаких «но», – грубо оборвал я возражавшего. – Смоллвуд знает, что к вечеру здесь будет Хиллкрест. Если тот застанет нас живыми, мы первым делом сообщим ему курс, скорость, приблизительное местонахождение и пункт назначения Смоллвуда. Не пройдет и часа, как глетчер Кангалак будет блокирован и бомбардировщики, базирующиеся на «Трайтоне», сотрут преступников в порошок. Они нас свяжут? Разумеется! А потом вдвоем с Корадзини перестреляют, как раненых куропаток.

Ни у кого больше не оставалось сомнения в моей правоте. Я не видел лиц всех моих спутников, но по тому, как в руке Смоллвуда дрогнул пистолет, понял, что выиграл.

– Недооценил я вас, доктор Мейсон, – проговорил он вполголоса. На лице его не было и тени гнева. – Но вы были на волосок от смерти.

– Какая разница, когда умереть – пятью минутами раньше или позже? – произнес я, и Смоллвуд рассеянно кивнул, обдумывая что-то свое.

– Вы чудовище, а не человек! – воскликнул сенатор Брустер голосом, дрожавшим не то от страха, не то от гнева. – Хотели связать нас и перебить как… как… – Не в силах подыскать нужные слова, он прошептал: – Вы, наверное, сошли с ума, Смоллвуд. Совсем спятили.

– Ничуть, – спокойно возразил Зейгеро. – Он не чокнутый, он просто мерзавец. Бывает, одного от другого и не отличишь. Ну что, Смоллвуд, придумал очередную пакость?

– Да. Доктор Мейсон прав. В считаные секунды нам с вами не справиться. За это время кто-нибудь из вас успеет скрыться в темноте. – Кивнув в сторону саней и подняв воротник, пряча лицо от снега и пронзительного ветра, лжепроповедник продолжил: – Думаю, есть смысл подвезти вас еще немного.

Это была поездка, продолжавшаяся девять бесконечных часов, в течение которой мы преодолели тридцать самых долгих в моей жизни миль. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем мы проехали это сравнительно небольшое расстояние. Отчасти из-за заструг, отчасти из-за значительных участков, покрытых свежевыпавшим снегом. Главной же причиной столь медленного продвижения была погода. Она ухудшалась час от часу. Скорость ветра превысила тридцать миль в час. Поземка несла целые тучи колючего снега. Хотя ветер был попутный, водителю приходилось туго. Всем нам, за исключением Смоллвуда, ехать было сущей мукой. Если бы температура оставалась такой, какой была сутки назад, то ни один из нас, я уверен, не уцелел бы.

Я было решил, что, поскольку один из преступников сидит за рулем, а второй, устроившись на нартах, будет выполнять обязанности штурмана, у нас есть надежда, хотя и слабая, обезвредить их или хотя бы попытаться бежать. Но Смоллвуд начисто лишил нас этой надежды. За рулем, не снимая наушников, бессменно находился Корадзини. Смоллвуд сидел в задней части кузова, не сводя с нас пистолета. Мы же сгрудились на тракторных санях, футах в десяти от него. Когда снегопад усилился, он остановил трактор. Сняв фару-искатель, лжепастор укрепил ее в задней части кузова. Тем самым негодяй убил двух зайцев. Во-первых, он мог наблюдать за нами, несмотря на пургу. Во-вторых, ослепленные ярким светом фары, мы не видели того, что делает он. Это бесило. Чтобы окончательно исключить попытку бегства, он усадил Маргариту и Елену в кузов и связал им руки. Обе женщины были залогом нашего послушания.

На санях нас оставалось восемь человек. Теодор Малер и Мария Легард лежали посередине, по три человека сидели с боков. Едва мы тронулись в путь и натянули на себя два куска брезента, чтобы хоть немного защититься от ветра, Джекстроу похлопал меня по плечу и протянул какой-то предмет.

– Бумажник Корадзини, – негромко произнес эскимос, хотя мог бы кричать во все горло: из-за рева мотора и воя пурги ни Корадзини, ни Смоллвуд его бы не услышали. – Выпал из кармана, когда Зейгеро сбил его с ног. Сам он этого не заметил, а я сразу приземлился на бумажник, когда Смоллвуд велел нам сесть на снег.

Сняв рукавицы, при свете фонарика, который дал мне Джекстроу, я принялся изучать содержимое бумажника, постаравшись укрыть луч фонаря от взгляда Смоллвуда, еще не успевшего направить на нас фару-искатель.

Теперь мы смогли убедиться, насколько тщательно готовились преступники к операции. Мне было известно, что имя Корадзини вымышленное. Но если бы я этого не знал, то инициалы «Н. К.» на сафьяне бумажника, надпись «Никлз Корадзини» на визитных карточках, на которых были указаны название и адрес центральной конторы фирмы в штате Индиана, чековая книжка в кожаном футляре с факсимиле подписи «Н. Р. Корадзини» послужили бы убедительным подтверждением личности самозванца.

Кроме того, в бумажнике мы обнаружили нечто такое, что, хотя и поздно, открывало нам глаза на многое. Стали понятными как цель аварийной посадки, так и причина нападения на меня минувшей ночью. В одном из отделений бумажника лежала газетная вырезка, которую я нашел в кармане убитого полковника Гаррисона. Я читал ее громко и медленно, испытывая нестерпимую досаду.

Еще в самолете, взглянув на вырезку, я узнал, что в ней речь идет о кошмарной железнодорожной катастрофе в Элизабет, штат Нью-Джерси, в результате которой погибли десятки людей. Не вдаваясь в жуткие подробности аварии, автор репортажа сосредоточил внимание совсем на другом. По его словам, «из надежных источников» стало известно, что в числе сорока погибших пассажиров поезда, сорвавшегося с моста в реку, был армейский курьер, который вез с собой «сверхсекретный прибор, предназначенный для работы с управляемыми ракетами».

Кратких этих сведений было достаточно, даже более чем достаточно. В заметке не сообщалось, что произошло с прибором, и даже не усматривалось связи между гибелью курьера и крушением поезда. Этого и незачем было делать, поскольку читатель и сам неизбежно приходил к такому выводу. Судя по молчанию, воцарившемуся после того, как я прочел заметку, мои спутники были потрясены не меньше моего. Молчание нарушил Джекстроу.

– Теперь понятно, почему вас оглушили, – произнес он деловитым тоном.

– Как оглушили? – поразился Зейгеро. – Что ты мелешь?

– Это произошло позавчера вечером, – вмешался я. – Я тогда сказал вам, что наткнулся на фонарный столб.

И я поведал своим спутникам, при каких обстоятельствах нашел вырезку и как ее у меня похитили.

– Какая разница, прочитали бы вы статью раньше или нет, – заметил боксер. – Хочу сказать…

– Огромная разница! – резким, чуть ли не сердитым голосом перебил я его. Но гнев этот был направлен против меня самого, против собственной моей глупости. – Статья об аварии, которая произошла при загадочных обстоятельствах, найденная в кармане человека, погибшего при не менее загадочных обстоятельствах, конечно, насторожила бы даже меня. Узнав от Хиллкреста о том, что на борту авиалайнера находится какое-то сверхсекретное устройство, я сумел бы провести параллель между двумя этими событиями. Тем более что человек, у которого я нашел заметку, был военным. Почти наверняка он-то и был курьером, перевозившим прибор. Осмотрев багаж пассажиров, я без труда отыскал бы предмет, похожий на магнитофон или радиоприемник. Смоллвуд это понимал. Он не знал, что именно написано в статье, однако ему – или Корадзини – было известно, что статья у меня. И они не стали рисковать.

– Откуда вам было знать, – попытался успокоить меня Солли. – Вы же не виноваты…

– Ну конечно виноват, – неохотно проговорил я. – Виноват во всем. Даже не знаю, сумеете ли вы меня простить. Прежде всего вы, Зейгеро, и вы, Солли Левин. За то, что связал вас.

– Забудем об этом, – лаконично, но дружелюбно произнес Зейгеро. – Мы тоже хороши. Я имею в виду каждого из нас. Все значащие факты были известны и нам, но мы распорядились ими не лучше, чем вы. Если не хуже. – Он сокрушенно покачал головой. – Господи, что мы за народ. Умны задним числом. А ведь было нетрудно понять, почему мы оказались у черта на куличках. Должно быть, командир самолета был в курсе. Видно, знал, что прибор на борту самолета. Оттого-то, не считаясь с тем, что пассажиры могут погибнуть, совершил аварийную посадку в глубине ледового плоскогорья. Он был уверен, что оттуда Смоллвуду до побережья не добраться.

– Откуда ему было знать, что я готов услужить преступнику, – с горечью произнес я. И тоже покачал головой. – Теперь все понятно. Понятно, каким образом он повредил себе руку у нас в бараке. Он вовсе не пытался подхватить рацию. Травму он получил, когда подвернул шарнирные кронштейны. Понятно, почему по жребию преступнику выпало спать на полу. Тем самым у него появилась возможность задушить раненого.

– Тот самый случай, когда проигравший выигрывает, – мрачно заметил Зейгеро и, хохотнув некстати, продолжил: – Помните, как мы хоронили летчика? Интересно, что бы за чушь мы услышали вместо заупокойной молитвы, если бы стояли рядом с мнимым проповедником?

– Я упустил это из виду, – отозвался я. – Не обратил внимания на то, что вы предложили похоронить убитых. Будь вы преступником, вы бы даже не заикнулись об этом. Ведь тогда почти наверняка стала бы известна причина их смерти.

– Да что вы, – с досадой проговорил Зейгеро. – Мне такая мысль даже в голову не пришла. На себя смотреть противно, – фыркнул он. – Единственное, что я понял, в отличие от вас, так это следующее. Там, на перевале, Корадзини врезал нашему приятелю Смоллвуду для того, чтобы подозрение пало на меня. Он понимал, что разубедить вас в этом мне не удастся.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь рокотом мотора да воем пурги. Потом заговорил Солли Левин:

– А как случилось, что самолет загорелся?

– В баках авиалайнера оставалось еще столько бензина, что вездеходу Хиллкреста хватило бы на тысячу миль, – объяснил я. – Если бы, вернувшись с пустыми баками на базу, Хиллкрест тотчас обнаружил, что в горючее, оставшееся в туннеле, подмешана какая-то дрянь, он смог бы взять горючее из баков самолета. Поэтому-то машину и сожгли.

Наступила еще более продолжительная пауза. Зейгеро прокашлялся, видимо не зная, с чего начать.

– Сделано столько открытий. Пора открыться и нам. – К моему удивлению, Зейгеро несколько смутился. – Я имею в виду странное поведение того самого странного типа, который сидит слева от вас, док. Я имею в виду некоего Солли Левина. Прошлой ночью у нас было много времени, чтобы пораскинуть мозгами.

– Давайте ближе к делу, – оборвал я боксера.

– Прошу прощения. – Нагнувшись к Солли, он произнес: – Не возражаешь, если я представлю тебя официально, папа?

– Я не ослышался? – вытаращил я глаза.

– Конечно нет, док, – с довольным смешком сказал Зейгеро. – Папа. Старик. Отец. Так указано в моем метрическом свидетельстве и прочих документах, – искренне радовался он. – Подтверждение справа от меня.

– Это сущая правда, доктор Мейсон, – улыбнулся Солли Левин. Куда подевался вульгарный акцент обитателя нью-йоркских трущоб? Теперь речь его представляла собой более четкий вариант грамотной речи Зейгеро, чуть растягивавшего слоги. – Буду краток. Я владелец и управляющий фабрики по производству пластмассовых изделий. Вернее, был таковым. Год назад ушел в отставку. Фабрика находится в Трентоне, штат Нью-Джерси. Это недалеко от Принстона, где Джонни сумел выработать отличное произношение, но и только. Должен заметить, отнюдь не по вине профессоров университета. Дело в том, что почти все свое время Джонни отдавал спорту, снедаемый честолюбивым желанием стать знаменитым боксером. Это меня весьма огорчало, поскольку я надеялся, что сын станет моим преемником.

– Увы, – вмешался Джонни, – я был почти так же упрям, как и мой родитель.

– Ты меня перещеголял, – заметил ему отец. – И мы остановились вот на чем. Я даю ему два года. Этого, по моему мнению, достаточно, чтобы показать, на что каждый способен. Ведь Джонни уже был чемпионом в тяжелом весе среди любителей. Если же за этот срок он не добьется признания среди профессионалов, то устроится на фабрику. Первый его импресарио был, как часто случается, продажным типом. Через год он с треском вылетел на улицу. Обязанности импресарио я взял на себя. Я только что вышел в отставку, имел уйму свободного времени. Я был заинтересован в успехах Джонни, ведь он, ко всему прочему, еще и мой сын. Кроме того, признаюсь откровенно, я понял, что перед ним действительно блестящее будущее.

Воспользовавшись возникшей паузой, я спросил:

– Какая фамилия настоящая? Зейгеро или Левин?

– Зейгеро, – ответил бывший фабрикант.

– А почему вы назвались Левином?

– Видите ли, некоторые национальные и государственные комиссии запрещают близким родственникам спортсменов выступать в качестве их импресарио или секундантов. Особенно в качестве секундантов. Потому-то я и взял себе псевдоним. Практика распространенная. Официальные органы смотрят сквозь пальцы на этот безобидный обман.

– Не такой уж он безобидный, – мрачно заметил я. – Вы так отвратительно сыграли свою роль, что я начал подозревать вашего сына. В результате Корадзини и Смоллвуд обвели нас вокруг пальца. Открой вы свои карты раньше, я бы понял, даже при отсутствии прямых улик, что преступники они. Но чувствуя, что Солли Левин совсем не тот, за кого он выдает себя, я никак не мог исключить вас из числа подозреваемых.

– Очевидно, я взял не тот образец для подражания, какой бы следовало, – грустно усмехнулся Солли. – Джонни все время твердил мне об этом. Искренне сожалею, что мы доставили вам столько хлопот, доктор Мейсон. Честное слово, я даже не задумывался над тем, как вы нас воспринимаете. И уж конечно, не сознавал, какую опасность может таить в себе мое, так сказать, скоморошество.

– Незачем вам извиняться, – с горечью отозвался я. – Ставлю сто против одного, что я все равно попал бы впросак.

В начале шестого вечера Корадзини остановил трактор. Но двигатель выключать не стал. Спрыгнув на снег, он подошел к задней части кузова, повернув при этом фару-искатель. Чтобы заглушить рев мотора и вой пурги, ему пришлось кричать.

– Мы на полпути, шеф. Прошли тридцать две мили, судя по счетчику.

– Спасибо. – Лица Смоллвуда было не разглядеть. При свете фары видно было лишь зловещее дуло пистолета. – Приехали, доктор Мейсон. Попрошу вас и ваших друзей слезть с саней.

Ничего другого нам не оставалось. С трудом шевеля затекшими ногами, я слез и сделал пару шагов по направлению к главарю. Увидев, что пистолет направлен мне в грудь, остановился.

– Через несколько часов вы окажетесь среди своих друзей, – проговорил я. – Могли бы оставить нам немного продовольствия, камелек и тент. Неужели это так уж много?

– Много.

– Ничего не дадите? Совсем ничего?

– Напрасно теряете время, доктор Мейсон. Не ожидал, что вы станете клянчить.

– Тогда хоть нарты оставьте. Нам даже собаки не нужны. Ни Малер, ни мисс Легард не в состоянии идти пешком.

– Зря теряете время. – И, не обращая больше на меня внимания, Смоллвуд крикнул тем, кто находился в санях: – Слезайте, кому говорят! Вы слышали меня, Левин? А ну, живо!

– У меня что-то с ногами. – При ярком свете фары мы увидели гримасу боли на его лице. Надо же, и столько времени молчал. – Наверно, обморожены. А может, затекли…

– Вниз, живо! – резким голосом скомандовал Смоллвуд.

– Сию минуту. – Перекинув ногу через край саней, Левин оскалил зубы от боли. – Похоже, не смогу…

– Может, пулю влепить? Сразу зашевелишься, – бесстрастно выговорил мнимый проповедник.

Выполнил бы он свою угрозу или нет, не могу сказать. Скорее всего, нет. Безотчетная жестокость, как я успел заметить, была несвойственна этому человеку. Не думаю, чтобы он был способен убить или ранить кого-то без повода.

Но Джонни был иного мнения. Подойдя к злоумышленнику на несколько шагов, он угрожающим голосом произнес:

– Не смей трогать его, Смоллвуд.

– Да неужели? – принимая вызов, отозвался тот. – Я могу прихлопнуть вас обоих как мух.

– Как бы не так! – зловещим шепотом проговорил боксер. Во внезапно возникшей тишине слова его прозвучали отчетливо. – Только тронь моего старика, и я тебе шею сверну, как гнилую морковку. Можешь хоть всю обойму в меня всадить.

Он присел, похожий на большую кошку, изготовившуюся к прыжку. Носки ботинок уперлись в наст, сжатые кулаки выставлены чуть вперед. Я был уверен, что юноша выполнит свою угрозу, в долю секунды преодолев ничтожное расстояние, отделявшее его от лжепроповедника. Очевидно, понял это и Смоллвуд.