Kitabı oku: «Юмор лечит. Новые смешные рассказы о жизни», sayfa 4
Милена Миллинткевич
Однажды поутру
Утро было безнадежно испорчено, и все потому, что сломалась служебная машина.
Такси вызвать – не реально. На троллейбусе – смерти подобно. Автобусы, трамваи – битком.
Торможу маршрутку. К счастью, в нашем городе их много. Сажусь на единственное свободное место, и поехали. На Мира добавляется семь стоячих. Тесно! Духота! Три остановки вжатый в двери парень висит на подножке. Но вот он выходит, и в маршрутку вносит грузное тело женщина лет семидесяти. Подталкивает стоящих впереди животом, так, что они чуть не падают нам на колени, и со всей дури закрывает дверь. Водитель с невозмутимым видом, посмотрев на нее в зеркало, изрекает:
– Дама! Конкурс «Кто громче хлопнет дверью» закончился. Призы розданы.
Хрюкнув, женщина так же невозмутимо отвечает:
– Вот гадство! Опять опоздала!
Дальше – больше:
– Выключите вы эту попсу, – возмущается седовласый мужчина, когда из динамиков Army of Lovers начинает петь бессмертный хит «Sexual Revolution».
– О нет, – возражает женщина в пестрой панаме, – только не Лазарева. Я его дома вынуждена слушать сутки напролет.
Это водитель переключил канал.
– Пойдет! – когда из динамика раздается песня Александра Розенбаума, подает голос с задних мест то ли девушка, то ли парень – по внешности не разобрать.
Слушаем молча, вроде всем нравится. И вдруг…
– Да сделайте уже с ним что-нибудь! Он же в меня упирается. Это неприлично, в конце концов! – согнувшись пополам, в середине салона возмущается длинноногая блондинка в коротеньких джинсовых шортах.
Не знаю, о чем вы подумали, но это – о сумке с ноутбуком.
– Молодой человек, может, вы ко мне на колени сядете? – недовольно бурчит женщина с ярко-красной помадой на губах.
– А можно? – улыбается парень в рыжей футболке, делая вид, что присаживается.
Сзади смеются в голос.
– Тетю, ви шо, с мозгами поссорились? Пукайте в форточку, – морща нос, произносит средних лет одессит, неизвестно каким ветром залетевший в наши края. – Поимейте совесть, я еще жить хочу. А ваша газовая атака портит мне все планы!
– Увидеть Париж и умереть? – язвит парень, сидящий через проход.
– Молодой человек! В мире есть вещи интереснее Парыжу! И заметьте, я вашу внешность не оскорбляю, хотя есть куда.
– Мужчина, да сделайте что-нибудь, я через остановку выхожу.
– Водитель! А сдача будет?
– А вы деньги передавали?
– А что, нет? Ой, простите. Но сдачу могли бы передать.
На миг в маршрутке воцарилась тишина, как вдруг с первых сидений раздалось:
– Плебеи!
Статная дама в очках, шляпе и перчатках, поверх которых красуется массивный перстень, кривит носик и прикрывается платком.
– Варвара Филипповна, голубушка, держите себя в руках.
Худощавый мужчина неопределенного возраста отчаянно пытается оградить свою даму от торчащих в проходе сумок и портфелей.
– Мадам! Таки что ви делаете в нашей повозке? Будьте любезны, извольте пересесть в карету типа такси, – расплывается в неотразимой улыбке сидящий напротив одессит.
Дальше – больше…
До моего офиса осталось четыре квартала, и, радуясь, что дорога позади, прошу водителя об остановке. За мое место разыгрывается целая битва.
– Молодой человек, пустите меня сесть, – расталкивает локтями пассажиров дама в сарафане.
– Сядете, когда вас посадят, – не пускает стоящий перед ней парень с аккуратной стрижкой.
– Я вам что, картошка, меня сажать?
– Парень, таки ответьте даме. Ви агроном или юрист?
– Я стюард.
– О! Эта маршрутка летит в Рим?
– Маршрутка не летит, она едет. А точнее, ползет, – вставляет свои пять копеек водитель.
– Стюард, таки куда летим? Ми готовы послушать за ваше предложение.
– Я на внутренних линиях, – смущается парень и пропускает даму вперед.
– Таки нам не по пути. В Анапе карапузы мешали мене впечатляться. Вообразите! Не море, а лягушатник, и покушать нечего – всюду меню для рыбенков.
– Так это детский курорт, – раздается с задних мест.
– Та ви шо? А вот Одесса – курорт на 18 плюс?
– Вам нужно не 18 плюс, а кому за 80, – язвит Варвара Филипповна.
– Шоб ви так жили, как я на вас смеялся! Мне 57, и я мужчина в полном расцвете сил.
– Мама! Там Карлсон.
Девочка, забирается матери на колени и перегибается через спинку.
– А где ваш пропеллер?
Любопытные детские глазенки смотрят на одессита.
– Шо ви меня спрашиваете за пропеллер, деточка?
– Вы же Карлсон. У вас должен быть пропеллер, а на животе кнопка.
– Деточка! Кнопка имеется. – Одессит тычет себя пальцем в живот, указывая на большую пуговицу льняного пиджака. – А остальное… Я еще в прошлой неделе вентилятор в ремонт сдал. Таки эти шельмы сказали, к осени починят. Ви представляете, они так и сказали! Зачем мне осенью вентилятор?
Выходила из маршрутки, вволю посмеявшись, с чувством легкой досады, что моя необычная поездка закончилась.
Возвращаясь с работы и тормозя «газель», я и представить не могла, кого встречу. В маршрутке сидели одессит и Варвара Филипповна с серым мышем. Ой, мужем. На следующей остановке, хлопая дверью, вошла грузная женщина лет семидесяти. Громко пукнув, она уселась на два передних места.
– Тетю! Это опять ви? Я имею вам сказать за мое здоровье. Не надо делать газовый терроризм! Я столько не жил, чтобы ви кушали пирожки на моих поминках.
Поездка обещала быть веселой.
Максим Лазарев
Красной нитью
Солнце просачивалось через завивающий беседку виноград, словно через дуршлаг, и рисовало на столе замысловатые пятна, сливающиеся в кляксы. Отсвечивала матовой киноварью внушительного размера горка вареных раков на бронзовом подносе, и призывно манила пушистой, белоснежной пеной пузатая, еще советская, пивная кружка. Максим пил пиво. Бормотал фоном телевизор. Рядом за столом ежеминутно что-то строчил в своем смартфоне составлявший компанию сын Сергей.
Вопреки всему лето наступило, а с ним и размеренная дачная жизнь, и впервые в этом году все потекло по укатанной годами колее мироздания. Жужжали трудолюбивые шмели, голосили наперебой в скворечнике над входом в беседку птенцы. Их папа с мамой – упитанный, с взлохмаченным затылком скворец и тоненькая, элегантная скворчиха – без устали носились туда-сюда, в явно бесполезной попытке накормить свою галдящую, вечно голодную свору отпрысков.
Прошла по дорожке походкой профессиональной манекенщицы любимая кошка Соня, в сотый раз наматывая круги по усадьбе в поисках попрятавшихся от жары мышей. Скосила глаз на пищащий скворечник, недовольно передернула хвостом и деловито пошагала дальше, в направлении огорода.
В огороде не покладая рук трудилась жена. Недалеко от нее, сидя на маленьком, почти игрушечном стульчике, копалась в земле теща. Ее синий шерстяной спортивный костюм, будто снятый с члена сборной команды СССР по биатлону, и ярко красная бейсболка вызвали у Максима улыбку. Он повернул голову и посмотрел на телевизор.
Коротко стриженный, с лошадиной челюстью, то ли депутат, то ли целый сенатор с неброской украинской фамилией гневно обличал зарвавшийся киевский режим. И указывал, махая в воздухе кулаком, черту, при которой, как он считает, наступит тяжелая расплата. Правда, сообщить, кто он вообще такой, откуда взялся и как он лично собирается наказывать негодяев, этот товарищ не удосужился. Он только пучил изо всех сил не испорченные интеллектом глаза и, словно зазубривший одну единственную фразу школьник, упрямо твердил про страшные и коварные «красные линии».
– Стоп, стоп, стоп… Где-то я уже это слышал… А! Точно! Крысин! – И Максим вдруг разразился громким, разрывающим в клочья тихую атмосферу, заливистым смехом.
Набиравший на клавиатуре телефона очередное сообщение сын чуть не подпрыгнул от неожиданности.
– Пап, ты чего? Чего ты хохочешь?
Унимая с трудом приступ смеха, Максим отхлебнул пива, вытащил из кучи на подносе большого, мясистого рака и, улыбаясь, произнес:
– Да вон пассажир! – Он махнул раком в направлении телевизора. – Талдычит, как попугай, про красные линии уже десять минут. И я вдруг вспомнил одного старого школьного приятеля. Твой тезка, кстати! – Задумался и, еле сдерживая вновь накатывающий смех, добавил: – Иногда получалось очень забавно!
Предвкушая сочную историю и ловя веселую папину волну, Сергей тоже заулыбался и весело попросил:
– Пап, ну расскажи! Ты же знаешь, как я люблю твои истории! Тем более смешные! Давай! Ну пожалуйста.
– Да легко! Мы же пиво пьем, а пиво всегда требует интересного разговора. Так… с чего начать… Да так прямо с сути и начну!
Сережа Крысин был занятным человечком. Ему просто не посчастливилось родиться вот в это, ваше время. Он был предпринимателем и бизнесменом еще, наверно, в детском саду. Торговал одноклассникам конфеты, впаривал втридорога грампластинки, жвачку, да, в общем, все, что было модно и в ходу. Но сейчас не об этом. Это тема для другого разговора, а может, и романа.
Дело в том, что Сережа не читал книг. Ну то есть абсолютно! Он считал, что тратить время нужно только на те занятия, которые приносят пользу сугубо материальную. А все эти книжки… Какой с них прок? Вот купить у кого-нибудь редкую книжку, а потом впарить ее за две, а лучше три цены другому – вот это дело! Только такую пользу и может принести вся эта макулатура. Но дело в том, что не читать совсем было нельзя.
Мы ведь не зубрили, как вы, убогие, это дебильное ЕГЭ, а все десять лет писали сочинения. Да, да! По каждому пройденному в школе произведению мы писали сочинения. Плюс на свободные, ну «типа свободные», конечно, темы. Плюс еще четвертные, полугодовые, годовые и выпускные. То есть много писали, тут ничего не скажешь. И разница между любым советским поколением и вашим поколением «пепси» просто огромная.
У нас любой, самый тупой троечник разговаривает до сих пор в сотни раз лучше, чем любой ваш егэшник со ста процентами показателей этих тестов для идиотов. Вы скоро русский язык вообще забудете. А писать грамотно из вас вообще никто сейчас не умеет. А зачем вам? Компьютер-то сам исправит ошибки! Да ладно грамматика! Вы просто писать уже разучились. Ручкой, карандашом, да чем угодно! У вас почерк такой, что наша кошка красивее напишет. Вы же только по клавишам пальцами стучать умеете.
Максим сделал несколько крупных глотков, отломал клешни следующему раку, смачно высосал из них сок, еще отхлебнул пива и, закурив сигарету, продолжил:
– Но я отвлекся. Итак, Сережа Крысин. Я тебе уже рассказал, что он не читал. А читать, хочешь ты или нет, было нужно, чтобы писать сочинения. Сережа подошел к вопросу другим путем. Рациональным. Он тупо зазубрил несколько речевых оборотов и словосочетаний. И главное – он то ли вычитал в газете, то ли услышал по телевизору два предложения. Которые, по его мнению, были универсальны и подходили к любому произведению. Сережа выучил их как отче наш и вставлял в свои сочинения. Не важно, был ли это Пушкин, Толстой или Шолохов.
– Как это? Что же это за предложения такие? Что за штампы?
– А вот тут и начинается самое интересное! Фразы, которые Крысин превратил в свои «универсальные шаблоны», звучали так: «Красной нитью через все повествование проходит…», а дальше следовало дописывать смотря по обстоятельствам. Это может быть «судьба героя», «героическая борьба», «тяжелая (счастливая) жизнь», ну и так далее.
Вторым «крылатым крысинским выражением» было вот такое непростое предложение: «В своем произведении автор мощно и ярко описывает, показывая в мельчайших деталях, профессиональную деятельность…». Дальше тебе уже понятно – дописывается, кого именно.
Первая попытка такого «автоматизированного» способа литературного сочинения прошла просто на ура. Тема подходила как нельзя лучше: сочинение по произведению Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева «Малая Земля». Это личные воспоминания Брежнева о войне. Точнее, об эпизоде войны.
«Малая Земля» – это плацдарм, захваченный нашими при высадке десанта под Новороссийском. Без всяких дураков героическая операция. Брежнев там провоевал все время этого десанта. Написал под старость лет воспоминания об этом. Ну а наши дебилы из пропаганды, не зная никаких рамок, решили превратить это творение в шедевр. Ну и, естественно, ее в школе изучали.
И вот пишем сочинение. «Красной нитью через все произведение проходит руководящая роль Коммунистической партии и лично товарища Генерального секретаря Леонида Ильича Брежнева». Звучит? А то! Попробуй не поставь пятерку. Да и второе легло, что называется, строка в лыко: «В своем произведении автор мощно и ярко описывает, показывая в мельчайших деталях, профессиональную деятельность политрука полка Леонида Ильича Брежнева». И тут какие могут быть вопросы? Словно диктор из телевизора или с передовицы газеты «Правда». «Ура! Система работает», – прокричал Сергей и полностью уверовал в свою гениальность. Дальше было, правда, не так гладко…
Представь. Класс пишет сочинение по роману Достоевского «Преступление и наказание». Сергей слагает строку, выводя в тетрадке: «Красной нитью через все произведение проходит убийство…».
– Блин! Кого он там убил-то? – Крысин повернулся к соседке по парте: – Слышь, кого там этот Раскольников грохнул?
– Старуху-процентщицу.
– А… ну да, ну да… А чем убил?
– Топором.
– Ни фига себе. Как Мосгаз прямо.
Он продолжил: «Красной нитью через все произведение проходит кровавое и жестокое убийство старушки». Слово «процентщица» было сложным – сплошные то ли «е», то ли «э», и оно, естественно, исключилось. Дальше – больше. Следовало написать про профессионализм. Сережа опять к соседке по парте:
– Слышь, а кто там еще-то был в книжке?
– Соня Мармеладова и Порфирий.
– Они кто? Кем работали?
Девушка слегка покраснела, замялась и ответила:
– Порфирий был следователем. И вообще, отстань! Дай писать спокойно.
– А… понятно. Спасибо, – ответил Сергей и стал рассуждать: – Ментом, значит, был. Он-то, наверное, этого Мосгаза и поймал. Ну тут все ясно. А то великий Достоевский у них… Писал чувак детективы про маньяков и ментов, так бы и говорили, а то «классика, классика». Про маньяка и я, может, прочитал бы.
И он начал выводить любимое предложение:
«В своем произведении автор мощно и ярко описывает, показывая в мельчайших деталях, профессиональную деятельность Сони Мармеладовой и следователя МУРа товарища Порфирьева».
Сережа стал вспоминать детективные фильмы и фразы из них. Всплыло в памяти немногое, но одно все-таки отыскалось и было однозначно в тему: «леденящее кровь убийство». А еще он вспомнил надпись на доске почета, рядом с отделением милиции: «Они стоят на страже закона и порядка».
Сережа добавил эти высокохудожественные слова в свой нетленный текст, прочитал и удовлетворенно улыбнулся – высокий слог поражал.
«Красной нитью через все произведение проходит кровавое и жестокое, просто леденящее кровь, убийство старушки-пенсионерки, ветерана труда».
«В своем произведении автор мощно и ярко описывает, показывая в мельчайших деталях, профессиональную деятельность Сони Мармеладовой и следователя МУРа товарища Порфирьева. Эти люди стоят на страже закона и порядка».
В этот момент Федор Михайлович Достоевский наверняка перевернулся в гробу. Он даже и не предполагал, что написал кровавый триллер с элементами порнографии. Ну а как еще можно понять «показанную в мельчайших деталях профессиональную деятельность Сони Мармеладовой»? Ведь Соня вообще-то работала проституткой.
На разборе итогов учитель не стал ругать Крысина, а, задумавшись, просто спросил:
– Сергей, ты правда читал роман?
– Конечно! Даже два раза!
– Два раза?! Н-да… Я впервые сталкиваюсь с такой интерпретацией Достоевского. Конечно, Федор Михайлович по-разному воспринимается многими людьми. Но так?! Н-да… Ну ладно, садись. В этот раз тройка.
Сергей был счастлив и горд. Ну а как еще?! Он, в отличие от всех, не прочитал ни строчки про этого маньяка и, не напрягаясь, написал на тройку. Ничего! Тройка – это нормально. Главное, не двойка, и не надо переписывать. А тройка… Ну что «тройка»? Вон отличники и те в этот раз только по четверке получили. И учитель сам сказал, что Достоевский – это трудно. Так что ничего! Система работает!
Дальше было сочинение по «Войне и миру» Льва Николаевича Толстого. Первое из трех. Да, да, сынуля, по «Войне и миру» писали аж три сочинения. Первое было про князя Андрея Болконского и Пьера Безухова…
– Слышь! Подскажи, а что написать-то про Болконского? Я читал, конечно, но там много всего. Вот ты про что пишешь?
– Я про дуб.
– В смысле про дуб?
– Ну там есть, когда… ну типа Болконский разговаривает с дубом… Ну там много всего… сложно.
– А… понял. Спасибо. – Для Сережи все стало ясно и прозрачно. – И чего там сложного? Ну разговаривает чувак с дубом. У меня вон батя, как нажрется, тоже с телевизором разговаривает. – И Сережа уверенно вывел фразу. Подумал минуту, расцветил ее красками и опять спросил соседку:
– Слышь? Не хочу про дуб. Посоветуй, про что написать.
– Ну напиши про измену жены Пьера Безухова Элен. Про Наташу Ростову. Или про высший свет.
– А… понял. Спасибо. – И Сережа с упоением вывел спасительную фразу.
Прочитал, проверил ошибки и стал все аккуратно переписывать в чистовик красивым почерком. Закончив переписывать, он откинулся спиной на спинку стула, гордо оглядел согнувшихся над тетрадками одноклассников и, очень довольный сам собой, еще раз прочитал, смакуя каждое слово:
«Красной нитью через все произведение проходят постоянные разговоры Андрея Болконского с дубом и другими деревьями, что и является главным смыслом романа Л. Н. Толстого “Война и Мир”».
Ну и, конечно, коронка: «В своем произведении автор мощно и ярко описывает, показывая в мельчайших деталях, профессиональную деятельность высшего света в составе Пьера Безухова, Наташи Ростовой и других. А также тайную половую связь и другие любовные похождения жены Пьера, Безуховой Елены, и ее любовника».
Учитель, почесывая в затылке и еле подбирая слова, вкрадчиво вещал:
– Сергей, у меня второй раз такое чувство, что мы читали с тобой разные книги. Нет, я… конечно, приветствую личное восприятие! Но не настолько же, ей-богу! У меня такое чувство, что та книга, которую ты читал, это даже не одна, а две книжки. Одна из них была про жизнь древних друидов, а вторая, наверное, отчетом начальника милиции города о задержании преступников-гастролеров в свете решений Пленума нашей Партии. Я не буду ставить тебе двойку. Пока не буду. Но через неделю ты должен исправиться. Будем писать сочинение, еще одно по «Войне и Миру», но тема легкая – Бородино. Я даю тебе шанс исправиться. Подготовься, пожалуйста. И я тебя прошу, давай как-то… Нет, я понимаю, что у вас такой возраст… Тестостерон, и все такое… Но давай без этой порнографии, пожалуйста.
Крысин сделал серьезные выводы и действительно подготовился. Тема и в правду была выигрышная. Бородинская битва. В этот раз он даже не дергал соседку по парте, а все написал сам. Да, он подготовил шпаргалку, но даже если бы ее отняли, то не поняли, зачем ему такой длинный список чьих-то фамилий. Но в итоге все сложилось очень даже хорошо.
Система в этот раз не подвела, и шаблоны звучали так: «Красной нитью через все произведение проходит героическая борьба русского народа с французско-фашистскими захватчиками»; и «В своем произведении автор мощно и ярко описывает, показывая в мельчайших деталях, профессиональную деятельность великого полководца фельдмаршала Кутузова и всех генералов, офицеров и солдат русской армии».
А дальше шел пофамильный список русских генералов на двух тетрадных листах в столбик. С указанием полного имени, отчества, фамилии и звания. Спорить с характеристикой, данной Крысиным Кутузову, учитель не решился, а двухстраничный список впечатлял любого. Он только слегка пожурил за фашистских захватчиков, но списал это на возбуждение. И присовокупил минус к четверке за «сухость изложения», но отметил при этом глубокое погружение в материал самой Бородинской битвы.
Сергей Крысин ликовал! Девятый класс закончен на позитивной ноте, система его не подвела.
За лето Сережа хорошо отдохнул на ниве стяжательства и фарцовки и новый, выпускной год встретил полный сил и с набитыми жвачкой карманами.
Первый гром грянул уже скоро. Грянул так громко, что едва не прибил самого Сережу Крысина, и, в общем-то, поставил жирный крест на литературном творчестве технологически продвинутого писателя.
– Так, попрошу внимая всех! Урок не окончен. Еще пять минут. Лазарев! Тебя тоже касается! Я понимаю, что ты уже все прочитал, но послушай и ты меня! Батраков! И ты послушай! Списать у Лазарева в этот раз не получится. Итак, внимание! Я вижу, что вы хорошо отдохнули за лето, загорели, набрались здоровья и сил. И поэтому у меня для вас хорошая новость. На следующем уроке пишем сочинение по произведению Леонида Ильича Брежнева «Возрождение». Это городское сочинение, и от его оценок многое может зависеть в полугодовой, а значит, и в годовой оценке. Пишем два урока подряд, без перемены. Никаких выходов в туалет, чтобы прочитать шпаргалки, не будет – на уроке будет сидеть комиссия гороно́. Тогда почему я сказал, что новость хорошая? Подумайте сами. Мы начинаем изучать советских писателей. А это и «Мать» Горького, и «Поднятая целина» Шолохова, и «Молодая Гвардия» Фадеева, и Твардовский, и современные писатели. Книги большие по объему, сложные. Городская работа по ним далась бы многим гораздо труднее. А воспоминания Леонида Ильича не такие большие по объему. И проработать их вы сможете более подробно.
Было видно, что учитель тщательно подбирает слова, стараясь не допустить двузначных толкований. Он снял очки, устало протер глаза. И, скосив взгляд на Крысина, добавил:
– Особо обращаюсь к тем, кто любит выставлять свое мнение о прочитанном на первый план и не обращать внимания на мнение других… скажем так, критиков. Этим нашим товарищам я говорю, что данное произведение – не место для выставления своего личного «я», наплевав на сам смысл книги. В данном случае стоит прислушаться к мнению ВСЕГО нашего советского народа и не противопоставлять себя ему своим вариантом прочтения. Ну а главное – нужно просто ПРОЧИТАТЬ произведение! Надеюсь, это всем понятно. У вас пять вечеров и воскресенье. Более чем достаточно, чтобы прочитать, подготовиться и в итоге написать на пятерку. Готовьтесь! Урок окончен.
Проникновенная речь учителя произвела на Сережу Крысина должное впечатление. Только впечатление это было несколько другим, нежели то, на которое рассчитывал учитель…
Сережа прекрасно помнил, что в прошлый раз Брежнев принес ему хорошую оценку, так почему бы не повторить успех? Учитель же на это и намекнул лично ему. Это его тема! Красная строка ляжет на дорогого и любимого как нельзя лучше!
Ежедневный бизнес не оставлял ему времени на бестолковое чтение бесполезной литературы. Но сама жизнь помогала Сереже, даря неожиданные подарки. Как-то, возвращаясь домой, он увидел идущего и погруженного в себя Леху Прозорова. Тот возвращался из вечерней художественной школы и нес под мышкой увесистый и объемный том. Даже издалека было видно, что книга серьезная.
– Лех, привет!
– Привет.
– Че это у тебя за талмуд? Телефонный справочник?
– Нет. Это про эпоху Возрождения. – Леха показал обложку фолианта с золотым тиснением: «Возрождение».
– Да ладно! Такая огромная? Я и не думал, что она такая большая… А скажи, Лех, ты в этом возрождении нормально шаришь?
– Ну так… Вот взял почитать, чтобы лучше понять…
– Ага. А скажи тогда, кто там был? Ну какие персонажи?
– Ну их много было…
– Ну главные какие? Самые, так сказать, вожди?
– Ну я не знаю… Тебе из какого возрождения нужно?
– А чего, их несколько, что ли, этих возрождений?
– Конечно! Раннее, высокое и позднее.
– Ах вот оно как… Понятно. Ну ты из всех скажи. Самых, так сказать, лучших. Героев, так сказать.
– Так… Тициан. Веронезе. Боттичелли. Ну и Леонардо, конечно!
– Подожди! Я запишу. – Сережа достал авторучку и быстро написал на руке перечисленные фамилии.
– А скажи, Лех, они что, все итальянцы, что ли?
– Ну да. Итальянцы. А что?
– Да нет, нет. Ничего. А что, кроме итальянцев там никого не было?
– Ну почему? Дюрер, например, был. Он немец.
– А наших не было, что ли? Русских?
– Ну тут все сложно… Считают Андрея Рублева нашего, что он тоже возрождение. Но я не…
– Погоди, Лех, я запишу, – перебил его Сережа и что-то написал на руке. – Ну спасибо, Лех! Побегу. Нужно же к сочинению готовиться!
– Ага. Нужно. А я еще и не читал даже. Сейчас приду и буду читать.
– И думаешь успеешь?
– Конечно успею! Чего там читать-то?!
– А… ну да, ну да… Ну давай! – Сергей покосился на увесистый том и про себя подумал: – Это кем нужно быть, чтобы такую бандуру прочитать!
У своего подъезда Сережа встретил соседа по дому и одноклассника Чибу.
– Чиба, ты «Возрождение» Брежнева прочитал?
– Ага. Прочитал.
– Прочитал?! – Узкие глаза Сережи на секунду превратились в полтинники. – Такую толстую книгу прочитал?!
Чиба захохотал:
– Ага, такая толстая, что пипец! Еле осилил!
– Чиба, а ты все понял? Ну в книге? Ты знал, что возрождений три штуки было? Во-от! Не знал! А говоришь, изучил! Давай лучше я тебя погоняю по материалу, как Тимофей наш говорит?
– Ну давай, – ошарашенно произнес Чиба. Про три возрождения он, естественно, не ведал ни сном ни духом.
– Скажи, Чиба, что делал лично Леонид Ильич в книге?
– Восстанавливал металлургический завод.
– Так… Допустим. А еще?
– Серый, ты чего, совсем, что ли? Там дофига всего, что восстановили! Пошел ты на хрен! А я иду в футболянчик играть. Все наши собираются. Макс, Жека, Батрак, Юсик. И ты давай не умничай! Прочитал сам – молодец. Чего других мучаешь? Лучше подходи на площадку – погоняем. Всё, давай! Я пошел. – И, стуча мячиком об асфальт, Чиба потрусил за дом.
Довольный собой, Сережа пришел домой. Смерил взглядом стопку новеньких пластинок группы «Арабески» в углу, которые завтра должен был продать одному челу из 62-й английской школы и получить тридцать рублей навара, который принесет через неделю еще пятнадцать (а там можно и на джинсы замахнуться), и довольно усмехнулся:
– Не знаю, какое там у кого возрождение, первое или последнее, а у меня – точно высокое!
Настал «судный» день. Учитель вывел мелом на доске тему: «Трудовой подвиг советского народа в повести Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева “Возрождение”». В повисшей тишине было слышен только шелест листов тетрадей и дыхание склонившихся над ними учеников.
Сергей, довольно улыбаясь своей хитрой фирменной улыбочкой, тоже вывел давно подготовленные предложения. Он не стал терять время на черновики, а сразу начал писать в чистовую. Он решил по-быстрому закончить эту дурацкую литературу и слинять со второго урока. Его ждали куда более важные дела. Пятерка и так гарантирована, так чего время тратить на всякую «лабуду»? Почерк у него был аккуратный и красивый. Что называется, поставленный почерк.
И выглядело сочинение действительно красиво – никаких залезаний на поля, каждая запятая и точечка на своем месте. И ни одной помарки или кляксы. А каков язык! Крысин закрыл на минуту глаза, представляя, как его сочинение печатают на передовице газеты «Правда», и с удовольствием перечитал.
Шедевр гласил: «Красной нитью через все произведение проходит героическая деятельность Леонида Ильича Брежнева в эпоху раннего, среднего и позднего Возрождения. Вместе с товарищем Андреем Рублевым Леонид Ильич беззаветно отдавал все свои силы и весь свой талант для восстановления металлургического завода».
Ну и, конечно, «домашняя заготовка»: «В своем произведении автор мощно и ярко описывает, показывая в мельчайших деталях, профессиональную деятельность как лично товарища Л. И. Брежнева, так и кропотливую работу своих товарищей, итальянских коммунистов. Их имена навечно вписаны в историю нашей страны: Тициан, Веронезе, Боттичелли. И, конечно, Леонардо! Но мне хочется отдельно отметить деятельность немецкого коммуниста, героя немецкого сопротивления товарища Дюрера. Их трудовой подвиг останется навсегда в наших сердцах».
Чтобы описать все, что было потом, нужно потратить еще три часа!
Брызгала слюной, как хороший краскопульт, Бронислава Михайловна – учительница истории и по совместительству парторг школы:
– Я никогда не видела такого вопиющего цинизма! Такой пошлятины и издевательства над нашей любимой Партией и всем советским народом! Лично мне этим сочинением плюнули в душу! – И она выдала в лицо стоявшей рядом директрисы такую огромную порцию слюней, которую, наверное, и получила ее душа. Ей поддакивала, потрясывая похожей на мочалку мелкокучерявой головой и шмыгая вечно сопливым, огромным прыщавым носом, освобожденная секретарша комитета комсомола:
– Мы должны каленой метлой выжигать в наших рядах такие личности, как Крысин! И гнать их поганым железом из комсомола!
Еле сдерживался, чтобы не заржать гомерическим хохотом, учитель Валентин Тимофеевич. Он то снимал запотевшие очки, то опять надевал их и все время сморкался в большой, словно портянка, платок, давя в себе накатывающие приступы безумного смеха.
Из комсомола Сережу не выгнали, но больше сочинений сам он не писал. Никто ни в педсовете, ни в роно́ больше не хотел рисковать. Ведь непонятно, что этот Крысин еще напишет…
