Kitabı oku: «Тайные свидетели Азизы. Книга 1», sayfa 3
Глава 4. Джаркент. Библиотека
1920-й – год Белой Металлической Обезьяны. Вторник, 27 апреля. Десятый лунный день, растущая Луна в знаке Льва. День очень хорош и удачен для начала любого дела. Россия. Семиречье. Город Джаркент.
Жилые комнаты библиотекаря находилось под одной крышей с основным зданием. Эти помещения были объединены небольшим палисадником, посреди которого царственно расположилась набирающая цвет семилетняя магнолия. Вход в жилые комнаты был со двора, сюда же выходили и окна обеих комнат. Во дворе библиотеки, так же как и у домов других горожан, росли: яблоня, абрикос, инжирный персик и ягодные кусты. В центре сада находился небольшой домик для прислуги, а в двадцати метрах от него стояла пирамида, скрытая от любопытных глаз специально посаженными кустами шиповника. Пирамида была изготовлена из вековой ели – эндемика Тянь-Шаня. Пирамида была точно ориентирована по сторонам света и установлена на каменном постаменте в форме квадрата размером четыре на четыре метра. Размеры пирамиды соответствовали принципу золотой пропорции, которому, собственно говоря, и подчинена гармония всего Мироздания. Под пирамидой на глубине четырёх метров от поверхности находилась комната в форме куба со стороной четыре метра. Пол, стены и потолок этой комнаты были выложены специальным чёрным метаматериалом, поглощающим 99 процентов попадающего на него света. В центре комнаты стоял невысокий квадратный топчан, выкрашенный в чёрный цвет. На всех четырёх стенах висели большие, на полстены, зеркала в чёрной раме, под которыми стояло по одной свече. На потолке, прямо над топчаном, также было укреплено зеркало овальной формы. Это сооружение называлось Психомондеумом, но Чанышев называл его Реостатом. Это испытанный и эффективный инструмент для работы с Пространством.
К Реостату вёл подземный лабиринт с четырьмя поворотами под прямым углом, тем самым обеспечивая защиту Реостата от проникновения извне света и звука. Лабиринт выходил в маленький чулан, где на стеллажах хранился садовый инвентарь. Чулан в своё время был пристроен к домику для прислуги и имел отдельный выход в сад. Вход в лабиринт внутри чулана был скрыт за большим венецианским зеркалом. Чтобы попасть в лабиринт, необходимо было снять потаённый стопор и сдвинуть зеркало в сторону, вдоль стены со стеллажами. Пирамида, Реостат и подходы к нему, а также основное здание и домик для прислуги были построены сорок лет назад предыдущим Свидетелем, которым был Валерий Тулекеев – рождённый в Сибири и рано оставшийся сиротой сын семиреченского казаха и польской красавицы. В то время в основном здании располагался фельдшерский пункт Джаркента.
Все помещения и земельный участок были оформлены на Тулекеева, официально работавшего уездным фельдшером. С приходом советской власти Азиза приняла решение фельдшерский пункт закрыть, организовать здесь библиотеку и провести ротацию Свидетеля. Чанышев юридически стал правопреемником собственности всех строений и участка земли. Позже советская власть объявила это имущество своей собственностью, однако, как водится, дальше деклараций дело не пошло и имущественных претензий к Чанышеву никто не предъявлял.
Чанышев умылся и привёл себя в порядок. Надел чёрные галифе и начищенные до блеска хромовые сапоги. Затем белоснежную хлопчатобумажную рубашку с классическим воротом-стойкой под названием «мандарин», плотно облегающим его шею, а также терракотовый френч с медными пуговицами на накладных карманах. Эти галифе и френч из первоклассного английского сукна сшил для него джаркентский старожил китаец-портной. Потом он положил в накладной карман маленькую записную книжку и карандаш. На мизинец надел перстень с изумрудом в девять карат – символ скрытого и богатого внутреннего мира. При выходе Чанышев бросил взгляд в зеркало и направился к домику для прислуги.
Тропинка, ведущая к этому домику, была сделана в виде двух соединённых кругов, подобно цифре 8. Каждое утро Чанышев гулял по этой восьмёрке, заряжаясь энергией Земли. Последнее время он стал ходить на китайский манер, спиной вперёд, что действительно пробуждало в нём новые полезные свойства.
Сегодня он снова пошёл спиной вперёд по весеннему саду, утопающему в ароматах цветущих абрикосов. Он наслаждался музыкой шелестящей листвы, журчанием арычной воды и болтовнёй садовых лягушек, которых он называл по-китайски люхар. Вся эта восхитительная полифония создавала незабываемую симфонию предрассветного часа и благостно действовала на его душу. Он остановился и, подняв голову к небу, подумал: «Боже мой, какая красота! Почему люди с возрастом перестают любоваться ночным небом?» И ночное небо тут же ответило ему щебетанием стайки птиц, прилетевших в сад. Именно так и звучит голос Вселенной.
Невероятно, но звук, издаваемый бесконечной Вселенной, в точности такой, как щебетание предрассветных воробьёв. Милостивый Бог подарил человеку ещё и слух, способный улавливать этот волшебный звук. Глядя в небо и слушая голос Вселенной, очарованный Чанышев улыбнулся и прошептал: «В нашей Галактике несколько миллиардов звёзд, и, если на них долго смотреть, можно увидеть свою жизнь до рождения».
На аллею вышел рыжий кот по имени Агриппа, оставшийся в наследство от предыдущего хозяина. Этот кот был редкой породы – американский бобтейл. Он попал в дом фельдшера ещё будучи недельным котёнком. Здесь Агриппу любили, но не баловали. Хотя фельдшер и знал о генетических особенностях этой породы (они плохо переносят одиночество), всё же придерживался китайских представлений о взаимоотношениях человека и кошки, согласно которым кошек в доме не кормят, ибо кошка обязана добывать себе пропитание самостоятельно. Поэтому, как только Агриппе исполнилось два месяца, его прекратили кормить молоком и сырыми яйцами и выпустили в свободное плавание. С тех пор Агриппа приходил в этот дом лишь тогда, когда хотел этого сам, но не за едой, а для того чтобы проявить свою любовь к хозяину дома и в ответ получить большую порцию любви к себе.
После смены хозяина дома в жизни Агриппы практически ничего не поменялось. Он, как обычно, гулял неизвестно где, сам по себе, но не более двух дней, по истечении которых всегда возвращался к родным пенатам, лики которых стояли у Чанышева на этажерке. Но однажды Агриппа пропал на несколько месяцев. Это событие огорчило Чанышева, поскольку он с доверием относился к китайской традиции почитать кота в доме. Считается, что кот обладает магической силой, а его способность видеть по ночам является умением общаться с демонами. Любой человек, мечтающий отомстить своим врагам, должен в следующей жизни переродиться в кота. В некоторых китайских провинциях духу кота даже приносят жертвы в специально построенных кумирнях.
Потеря кота – верный признак несчастья. Оказалось, что один предприимчивый китаец-коммивояжёр изловил бесхозяйного кота, спрятал его в мешок и повёз в Китай. На границе, показывая дотошному таможеннику содержимое своего мешка, китаец и глазом не успел моргнуть, как Агриппа сбежал от злоумышленника. Включив свой природный бионавигатор (способность кошек находить путь домой в научных кругах называют пси-путешествием) и пройдя более 80 вёрст бездорожьем, он вернулся домой, больной и худющий, как смерть. На него невозможно было смотреть без слёз: облезлая шкура непонятного цвета, местами протёртая до дыр, едва прикрывала его истончённые кости. На его поцарапанной морде практически отсутствовали все 12 усов с каждой стороны – обязательный атрибут любого кота. Безусая морда Агриппы была нелепа и так же отвратительна, как усики «зубная щётка» а-ля фюрер под носом д'Артаньяна. У него была поранена левая передняя лапа и кровоточила левая задняя. Он не мог мяукать и вместо этого тихо хрипел. Единственно, что не пострадало, так это его хвост, и только потому, что у него не было хвоста от рождения.
Были предприняты все необходимые меры для спасения животного, включая даже то, что ловили мышеловкой мышей и скармливали их Агриппе на ужин. Через два месяца на нём всё зажило как на собаке.
И вот сейчас, пройдя несколько метров, Агриппа остановился и, используя присущий котам широкий угол периферического зрения, не поворачивая головы, стал наблюдать за действиями Человека. Потом повернул уши на 180 градусов, сканируя пространство между собой и Человеком. Удостоверившись, что всё в порядке, медленно и величественно повернул голову и посмотрел в лицо Чанышева своими серо-зелёными, как у Чингисхана, глазами. Чанышев замер, отмечая про себя, что зрачки Агриппы круглые и открыты полностью, хотя в этот час кошачьи зрачки уже должны были стать овальной формы. Всем известно, что, когда солнце в зените и коту понадобится заблокировать часть света, его зрачки превращаются в узкие щели. Именно так устроен любой кошачий глаз. Но глаза Агриппы были неестественно круглыми. Он смотрел на Чанышева не по-кошачьи дерзко, не моргая, и их взгляды встретились. Чанышева будто ударило током. У него было такое впечатление, что он смотрел в зеркало. Даже не так: он смотрел не на себя в зеркало, но как бы в себя самого. Словно Чанышев-человек смотрел на Чанышева-кота.
Это длилось недолго, но достаточно, чтобы осознать глубокий смысл выражения «я – это другой ты». Оно помогает лучше понять смысл единства всего разнообразия Природы.
Размышляя об этом, Чанышев остановился у домика для прислуги. Здесь жила одинокая девушка двадцати лет, с которой он познакомился в Петрограде в ноябре 1916 года. Через два года по его приглашению она приехала в Джаркент. Она стала для него младшей сестрой и дочерью, надёжным помощником и верным другом, талантливой ученицей и умным советчиком, его домашней хозяйкой и официальным завхозом библиотеки – она стала для Чанышева всем. Родители назвали её Адель, но он звал её Валиде, и этому были причины.
Глава 5. Адель
Её мать, урождённая Галия Зайниева, воспитанница Смольного института для благородных девиц, в возрасте восемнадцати лет вышла замуж за статского советника Императорской военно-медицинской академии, крещёного татарина князя Дмитрия Бартенева. Молодые венчались в православной Свято-Троицкой церкви, в народе прозванной «храмом Кулича и Пасхи». Позже в этой же церкви крестили их детей.
Природа наделила Галию идеальной женственной фигурой, шелковистой кожей молочного цвета и безупречно красивым лицом. Она обладала острым умом и мягким характером, что делало её излишне застенчивой. Собственную возвышенную натуру Галия ярко проявляла в своих живописных работах акварелью и проникновенных стихах. Кроме того, Бог подарил ей прекрасное лирическое сопрано, но от профессиональной сцены она отказалась, желая в будущем петь лишь для своей семьи и немногочисленных друзей. Из музыкальных инструментов она предпочитала фортепьяно и флейту, на которых одинаково блистательно играла.
Дмитрий Дмитриевич, военная косточка, был безусловным образцом воинской доблести и чести и считал себя ответственным перед Богом и Отечеством за состояние военно-медицинских войск Российской армии, в которых служил. Он был умён и разносторонне образован. С первых лет службы в армии он целенаправленно изучал историю и принципы организации медицинских подразделений армий не только европейских стран, но и великих полководцев древности, аккумулируя все полезные идеи для подготовки предложений по реформе русской армии. Хотя эта работа и занимала большую часть его времени, но, как считал Дмитрий Дмитриевич, семья должна быть для него на первом месте. Музыкального образования он не имел, но любил петь весёлые татарские песни, аккомпанируя себе на гармони.
Родители жениха – потомственные князья Бартеневы, проживающие в собственном особняке на улице Варенн седьмого округа Пале-Бурбон в Париже, – купили в подарок молодожёнам удобную квартиру на третьем этаже дома номер 6 в Поварском переулке Санкт-Петербурга. Прямо над ними, на четвёртом этаже, жил генерал-майор Василий Иванович Колчак с супругой Ольгой Ильиничной и взрослым сыном Александром, который к этому времени в звании мичмана был назначен вахтенным офицером крейсера «Рюрик» и отбыл во Владивосток. Ольга Ильинична и Василий Иванович радушно приняли новых соседей, и со временем их отношения перешли в настоящую крепкую дружбу.
Квартира Бартеневых состояла из двух спален, детской, гостиной-библиотеки, столовой, комнаты для прислуги, кухни и нескольких подсобных помещений. Дедушка невесты обставил квартиру мебелью, присланной из Египта, где он работал. Там же были куплены кухонная утварь, столовое серебро, фарфоровая посуда на двенадцать персон и постельные принадлежности из чистого хлопка – словом, всё то, что должно сделать жизнь молодожёнов беззаботной и счастливой.
Через год у них родилась девочка, её назвали редким именем Адель. Родители не случайно дали дочери именно это лютеранское имя немецкого происхождения, означающее «благородная». Оно может быть как мужским, так и женским, и при этом пишется и звучит одинаково. Имя Адель встречается и у католиков. В арабских странах оно произносится с ударением на первый слог и переводится как «справедливая». Давая дочери имя, родители полагали, что закладывают основу универсальных качеств её характера.
Позднее в семье родились два мальчика-близнеца. Воспитанию детей Галия и Дмитрий придавали первостепенное значение, и прекрасно воспитанные дети полностью оправдывали ожидания родителей. Это была очень дружная семья. Атмосферой радости были наполнены все минуты, часы, дни и месяцы жизни каждого из её членов. На фоне трепетной любви родителей друг к другу росли здоровые и счастливые дети.
С самого детства Адель интересовало то, что можно отнести к культуре Востока. Для неё книги, которые она читала, музыка, которую она слушала, живопись, танцы – словом, всё, чем интересуется обычный ребёнок, обязательно должно было нести восточный мотив. В этой семье одинаково свободно говорили на трёх языках: татарском, русском и французском. Иностранные языки давались Адель довольно легко, она понимала квинтэссенцию языка и умела влюбить себя в новый язык. Так, к удивлению преподавателей, она «взяла» устный мандаринский язык. В Китае этот диалект называют путунхуа, однако более всего ей хотелось овладеть персидским.
По просьбе Адель ей наняли квалифицированного репетитора персидского языка, или, точнее, фарси. Позже, когда Адель достаточно овладела фарси, они устраивали домашние вечера персидской поэзии, и девушка, к всеобщему восторгу, в оригинале декламировала стихи Руми, Фирдоуси, Саади, других известных поэтов. Более всего ей нравилось читать богохульные рубаи Омара Хайяма. Потом они всей семьёй переводили стихи на татарский, русский или французский язык и, сравнивая с оригиналом, открывали новые краски звучания, глубже проникая в смысл произведения. Адель даже пыталась сама писать стихи на фарси, подражая великим классикам, и получалось это у неё очень даже неплохо.
Родители поощряли её страсть к восточной культуре, потому что считали это генетическим наследием, переданным ей от деда её матери – известного исследователя Древнего Востока, знаменитого Бек-Арыс-Ата.
В шесть лет Адель получила от родителей в подарок особую семейную реликвию – старинную флейту, изготовленную в Египте тысячу лет назад и предназначенную передаваться следующему поколению семьи мамы. Ей наняли талантливого учителя-флейтиста, и к тринадцати годам Адель прекрасно овладела инструментом. Она блестяще играла не только классическую, но и современную музыку и даже написала несколько собственных музыкальных произведений для флейты.
В своё время родители Адель решили дать ребёнку не общепринятое школьное образование, а исключительно домашнее, с помощью репетиторов, и тем самым оградили дочь от возможного вредного влияния школьного коллектива. Высшее образование, по убеждению родителей, Адель будет получать в Западной Европе. То же самое касалось и подрастающих мальчиков. Каждому члену этой семьи будущее представлялось исключительно светлым.
1 августа 1914 года Россия вступила в войну с Германией, началась Первая мировая война. Через неделю Дмитрий Бартенев направил на высочайшее имя доклад о мерах по реформированию медицинских подразделений русской армии и, не дожидаясь ответа, отбыл на фронт первым санитарным эшелоном. На восемнадцатый день войны статский советник Бартенев получил из Петрограда срочную депешу, согласно которой ему надлежало незамедлительно прибыть на заседание Высшего военного совета с участием государя императора для обсуждения его доклада о реформировании русской армии.
Дмитрий Дмитриевич собрал офицеров в одной из палаток полевого госпиталя для прощания в связи со своим отъездом. Немецкая авиационная 40-фунтовая бомба разорвалась буквально у его ног, накрыв ещё троих офицеров, стоящих рядом. От госпитальной палатки осталась воронка, в которой мог бы поместиться небольшой сельский дом. Погибли все присутствовавшие в палатке. Разорванные в клочья тела жертв взрыва разлетелись далеко за сорок аршин. В соответствии с воинским протоколом семьям погибших были отправлены официальные извещения о смерти в траурной рамке со скупым бездушным текстом под чёрным православным крестом. Очень скоро такие похоронки будут приходить во многие дома Петрограда, вызывая обмороки, крики и стоны всех получающих.
Семья Бартеневых помимо похоронки получила личные вещи Дмитрия Дмитриевича и письмо за подписью командующего. В письме говорилось о том, что Дмитрий Дмитриевич погиб от взрыва немецкой авиационной бомбы большой мощности. Тело Дмитрия Дмитриевича, равно как и тела других русских офицеров, разметало взрывной волной по обширной площади, и в связи с этим идентифицировать фрагменты тел не представлялось возможным. Было принято решение захоронить останки тел погибших офицеров в братской могиле, без отпевания в православной церкви. Далее был указан адрес места погребения.
Глава 6. Галия
Горе, огромное горе неожиданно обрушилось на Галию и раздавило её. Она физически ощущала, как это горе миллионами острых игл вонзилось в каждую клеточку её тела, делая его нежизнеспособным. Ей бы облиться слезами и выть белугой, в кровь царапая лицо, сокрушаясь на бездолье. И то было бы легче. Но она, не проронив и слезинки, несколько дней подряд, без еды и питья, молча и неподвижно лежала на супружеском ложе, словно парализованная. Она надела на себя ночную пижаму мужа и, закрыв глаза, вдыхала тонкие ароматы своей любви, прислушивалась к тому, как стонала её душа, умирая под этой чёрной глыбой непреодолимого горя. Все критические дни Адель постоянно находилась при матери, наблюдая, как она навсегда прощалась с дорогим ей человеком. Она не знала, как можно помочь маме, и поэтому просто медитировала, как учил её учитель из клуба восточных единоборств «Айкидо» знаменитый японский сенсей Морихэй Уэсиба. На четвёртый день Галия встала и, отказавшись от помощи дочери, самостоятельно умылась и попросила дать ей горячего, сладкого чаю. Кризис прошёл. За эти дни мама из цветущей жизнерадостной красавицы превратилась в сгорбленную старушку со сморщенным лицом и копной седых волос, но при этом на удивление чистыми и даже просветлёнными глазами мудреца. Однажды сенсей сказал, что слёзы и скорби людей – это пыльца Господа Бога, превращающая душу человека в чудесный цветок. Воистину так и есть.
Хотя семье погибшего Бартенева и была назначена приличная пенсия «по случаю потери кормильца», но с целью экономии денег Галия отказалась от прислуги и начала давать уроки французского языка и музыки. На шестнадцатилетнюю Адель легла ответственность ведения домашнего хозяйства и уход за трёхлетними братьями, поэтому она на время оставила мысли об учёбе в Европе, прекратила посещать уроки игры на флейте и клуб «Айкидо». Прощаясь с Адель, сенсей клуба, поглаживая свою редкую японскую бородку, сказал, что она была лучшей ученицей Петрограда, правильно понимающей суть техники айкидо, где сознание и психическая уравновешенность важнее накачанных мышц. Он расписал ей комплекс упражнений на ближайшие несколько лет и выразил уверенность, что это сделает её совершенной.
Новые заботы отвлекали членов семьи от тяжёлых воспоминаний и наполняли жизнь особым смыслом. Весь следующий год семья прожила в покое и достатке. Они научились радоваться успехам каждого и смеяться без видимой причины. В дом постепенно возвращалась жизнь. Даже Галия как-то преобразилась. К ней вернулась её гордая осанка, лицо снова стало гладким, даже исчезли морщинки, и лишь седина напоминала о пережитом.
18 июля 1916 года, вторник, выдалось солнечным и безветренным. Это был девятнадцатый день по лунному календарю, когда убывающая Луна стояла в созвездии Рыб. Это абсолютно несчастный день, когда лучше всего оставаться дома и никуда не выходить. После завтрака, как обычно, пользуясь прекрасной погодой, Галия вместе с сыновьями пошла гулять в Юсуповский сад, обещая вернуться домой к двум часам пополудни. Адель осталась дома готовить обед. Около двух часов к ним пришёл молодой полицейский урядник Загуляев в сопровождении знакомого ей дворника Кешафа Ибрагимова и сообщил, что на Мойке, напротив ажурных чугунных ворот особняка князя Юсупова, произошёл несчастный случай: испугавшаяся лошадь с повозкой сбила её мать и братьев. Мальчики погибли на месте, а их мать увезли в больницу.
На месте трагедии собралась толпа зевак. Прибыл городовой. Дворники ещё не начали замывать лужу детской крови, когда мимо них проехало ландо с пьяной компанией и разухабистыми девками. Среди пассажиров был косматый старик, который приказал остановиться и, подойдя к луже, долго смотрел сначала на эту лужу, а потом поверх неё, уходя взглядом всё выше и выше, пока наконец совсем не запрокинул голову так, как это делают люди, высматривающие высоко летящего жаворонка.
– Чего встал, чёрт косматый! Кто таков? А ну, проваливай своей дорогой, не мешай следствию! – рявкнул поставленным голосом городовой.
– Ну ты, полегче! Разуй глаза, не видишь, кто перед тобой? – тихим, с хрипотцой голосом сказал косматый старик, просверлив сумасшедшим взглядом городового.
– Извините, ваше благородие, не признал, – промычал городовой, отдавая честь дрожащей рукой.
Старик постоял ещё минуту и понурив голову вернулся к собутыльникам. Пьяная и визгливая компания покатила продолжать своё веселье.
Кто-то сказал, что это был Григорий Распутин – любовник царицы России.
В соответствии с законом Адель должна была опознать тела погибших. Она плохо помнит, что происходило потом. Морг, два окровавленных, изуродованных тельца братьев, больница, мама, которая не пострадала от повозки, но от вида мёртвых сыновей была разбита параличом. Через три дня полицейский урядник Загуляев, добрая душа, за деньги помог организовать отпевание в православной церкви и скромные похороны мальчиков.
Адель, повзрослев сразу на десяток лет, посвятила всю себя уходу за беспомощной матерью. У мамы были парализованы нижняя часть тела и левая рука. Она с трудом говорила, не могла ходить и сидеть. Она могла только слышать, думать и страдать. Адель ежедневно по много часов проводила у постели матери, читая книги любимых авторов и рассказывая городские новости, придумывая при этом различные весёлые детали, делающие любую новость более оптимистичной. Благодарная Галия лежала, молча глядя в потолок, и изо всех сил старалась улыбаться.
Каждый день к шести часам пополудни Адель уходила домой, чтобы вернуться на следующий день к семи утра. Всякий раз после ухода дочери, оставаясь одна в больничной палате, Галия мысленно листала страницы своей Книги Жизни, стараясь понять, почему Господь Бог приготовил для Адель такую трудную судьбу, раз за разом отнимая у неё близких и дорогих ей людей. До дна ли испита назначенная ей Чаша Горечи? Какие ещё муки, неся свой крест, должна преодолеть её дочь, чтобы наконец исполнить высочайший замысел Творца? Кем, в конце концов, должна стать её девочка, если, будучи ещё ребёнком, она вынесла столько страданий, сколько другому человеку с лихвой хватило бы на полную жизнь?
Галия уверилась, что совершённый ею в юности греховный поступок и есть главная причина всех бед, свалившихся на их семью. Она чувствовала свою вину и ответственность за всё, что случилось в последнее время. Когда-то, будучи молоденькой девушкой, она не сумела замолить свой грех, а став счастливой женой и матерью, вовсе забыла о нём. Но непрощённый грех напоминает о себе именно тогда, когда ты находишься на вершине благоденствия, наслаждаясь собственным преуспеянием и душевным покоем. Этот до конца не оплаченный, но не оставшийся незамеченным Богом долг требовал покаяния. Они с Дмитрием Дмитриевичем, конечно, были искренне верующие люди, однако верили в существование Бога вообще, не видели Бога в Иисусе Христе и с недоверием относились к любой церкви. Они были крещены сами и крестили своих детей, но не посещали церковь по воскресеньям, не причащались и не соблюдали многие догматы церкви.
Сейчас Галия хотела исповедаться. Более всего, даже более самой жизни, она желала исповедаться. Но она не хотела исповедаться священнику из церкви, ибо не всякий священник, наделённый обязанностью принять исповедь, имеет на то моральное право. Она решила исповедаться чистому ангелу – своей дочери. Поэтому в пятницу Галия попросила Адель немного задержаться.
– Присядь рядом, я хочу тебе кое-что рассказать. Разговор будет долгий, и мне трудно говорить, поэтому сядь поудобней и наберись терпения. Как ты знаешь, с шести лет я воспитывалась в Смольном институте. Это было первое в России женское учебное заведение, созданное по указу нашей императрицы Екатерины II сто пятьдесят лет назад. Оно создавалось для того, чтобы дать России образованных женщин, хороших матерей, полезных членов общества. Не покидая территории института, все девочки жили и учились там двенадцать лет. Во времена моего детства в российском обществе сложилось ошибочное мнение, что Смольный институт выпускает жеманных дурочек, жантильных белоручек и сентиментальных барышень. Мой дед придерживался другого мнения и поэтому настоял на том, чтобы меня, шестилетнюю, отдали на воспитание в Смольный. Такому решению, вероятно, были особые причины, но я, к сожалению, их не знаю.
Правила поведения в Смольном были очень строгие: мы жили по девять человек в общей спальне, которую называли на французский лад «дортуар». Подъём был в шесть часов утра, утренняя гимнастика и туалет. Эта привычка вставать в шесть утра осталась у меня до сих пор. Я и тебя приучила к такому же распорядку дня, надеясь, что ты не будешь в обиде на меня за это. Завтрак нам накрывали в общей зале на 150 учащихся. Потом были ежедневные восемь уроков по 45 минут каждый, с десятиминутным перерывом. В Смольном оценки ставились по 12-балльной системе. Я училась хорошо. За все годы учёбы у меня никогда не было оценки ниже 11 баллов, и я всегда носила бант-кокарду как знак отличия успешной ученицы. Такую же бант-кокарду носила Курбанова – моя единственная подруга и соседка по кровати. По традиции Смольного мы обращались друг к другу только по фамилии. Я, конечно, знала её имя, но по привычке называла Курбановой. Мы прожили буквально бок о бок почти двенадцать лет. У нас были очень близкие и искренние отношения. Это было связано ещё и с тем, что у Курбановой в Санкт-Петербурге не было не только близких, но и просто знакомых людей. Она была дочерью хана Кашгарии, человека строгих правил. Отправляя свою шестилетнюю дочь в Санкт-Петербург, он сказал, что хочет видеть её широко образованной и воспитанной по-европейски девушкой-мусульманкой. Он требовал, чтобы она всегда помнила, кто она сама и чья она дочь. Отец оплатил полный пансион на весь период её обучения. Он присылал деньги на дополнительное питание и карманные расходы, но не более того. И обещал, что пришлёт за ней человека только через двенадцать лет.
Курбанова лишь изредка получала письма из дома от своей мамы и ни разу не видела близких. У неё была возвышенная, творческая натура. Она прекрасно рисовала, виртуозно играла на арфе. У неё был незабываемый низкий голос, классическое меццо-сопрано, и её пение вызывало зависть всех смолянок. Обладая природным воображением, она писала очень проникновенные стихи о любви, о которой знала лишь то, что прочла в многочисленных романах. Если ты помнишь, я иногда читала вам по памяти эти восхитительные стихи. На мой взгляд, они безупречны и свидетельствуют о тонко чувствующей душе автора. Курбанова была весьма сентиментальной девушкой. Например, однажды летом она встала в четыре часа утра, принесла небольшой букет полевых цветов и положила мне, спящей, к изголовью. Она хотела, чтобы я проснулась от приятного цветочного запаха и мы смогли бы вместе наблюдать рассвет, сидя в саду. Но я так и не проснулась до общего подъёма. Потом мы смеялись и весело обсуждали этот конфуз. Между прочим, в тот момент мне снился чудесный лес и цветущая лужайка. Тогда мы обе не знали, что приятным запахом нельзя разбудить человека – у спящего просто поменяется картинка сна.
После этих слов Галия замолкла. Было видно, что говорить ей трудно, но она страстно желала высказаться.
– Мама, тебе плохо, ты устала? Может быть, отложим этот разговор до завтра?
– Нет, милая моя, я хочу сегодня закончить. Я решила всё закончить сегодня. Итак, принцип организации жизни в Смольном был построен на равноправии всех учащихся. Все мы жили общежитием, носили одинаковую униформу без излишеств, за исключением бант-кокард, которые давались за успехи в учёбе. Наше питание было весьма скромным, и ели мы все вместе в огромной зале, используемой ещё и для общих собраний. Все дни у нас были расписаны по минутам, и на развлечения не оставалось времени. Хотя казалось, что жили мы одной семьёй, но вместе с тем каждая девушка имела свой микромир, куда не пускала посторонних. Я точно знаю, что из 150 учащихся только мы с Курбановой были настоящими, искренними подругами, не имеющими секретов друг от друга. В свой мир мы не допускали никого другого. Когда нам исполнилось по шестнадцать, нам разрешили устраивать для себя чаепитие. Мы могли раз в день покупать на собственные средства чай и сладости. Родные присылали девушкам для этих целей небольшие деньги, которые мы прозвали чайными. У Курбановой всегда было достаточно чайных денег, чтобы купить не только тривиальные баранки с маком или медовые пряники с сахарной глазурью, но и настоящие французские эклеры и даже дорогущее итальянское тирамису.
