Kitabı oku: «День пропавших детей», sayfa 4

Очередной удар судьбы, отчего-то такой болезненный, вынудил Стаса попробовать уйти проверенным способом. Купил на накопления ножик, повторил. При свете дня самоубийца провалился под землю, а на следующее же утро, как по часам, вновь предстал перед солнцем, что охотно залечивало страшную рану. С приходом света тени эмоций покинули несчастного. Даже отчаяния не осталось. Одно лишь смирение.

Обречённое на вечные муки существо в теле ребёнка вернулось в город. Бесцельно сновалось туда-сюда, опуская капюшон пониже. Природа на годовщину дня смерти Стаса будто задумала порадовать его. Знакомые виды на рассвете окрасились в закатное золото, тягучее, льющееся на ветви деревьев, крыши, пыльную дорогу безлюдной улочки. За заборами яблони и вишни тянулись к небу, как стражи в бронзовых доспехах. Игра света придавала их листьям вид чешуи кольчуги. Где-то во дворах надрывался одинокий петух. Осевшие рукотворные бревенчатые лавочки, качели из каната и обломанной доски, заросли крапивы и болотистые овраги. Запустение и бедность, отлитое из драгоценного металла. Но путник не замечал всей этой торжественной прелести. Не его. Больше не его. Он чужой здесь.

«Это так тяжело».

Сонная тишина деревенских улочек отозвалась немного впереди шорохом неуклюжих шагов. Стас, позабыв о скрытности, поднял голову. Замер. Лицо исказилось от шока, как у живого. Терзания были напрасны. Он не пропал. Шёл навстречу. С губ сорвалось его имя. Он. Это точно он. Отощавший, босой. Уже ровесник. Ноги путались в пыли, косолапили, пальцы загибались, скользя по очередной кочке. Его лицо, лицо повзрослевшего Пети, кривилось, как у маленького ребёнка, что очень долго плакал, но так до конца и не отошёл.

Тот, казалось, совсем не удивился неожиданному воссоединению и тому, как старший остался таким же, каким и был. Уж слишком сильно его душу занимало что-то своё. Мокрыми глазами смотрел с мольбой. Костлявые пальцы переплетались в замок на груди. Петя упал в объятия брата. Беззвучно плакал, только плечами подрагивая. Стас крепко прижимал его к себе. Нет, для него страшнее всего не смерть. Страшнее, если самый дорогой человек в любую секунду может просто исчезнуть. Навсегда.

Петя отстранился, и, выдавая незначительные дефекты речи даже в короткой фразе, сказал:

– Тим, – и снова тихонько захныкал.

Стас переспросил, но тому не хватило сил ответить. Лишь сутулился приступообразно, словно его тело сжимала невидимая рука. Только сейчас старший заметил, что братик придавил к груди руками какую-то потрёпанную тетрадку. Перемены в лице Стаса после прочтения первых строк на форзаце напугали Петю. Он весь сжался, словно зашуганный пёс.

Валерий, первоклассный инженер, сознательный гражданин, убийца Стаса, если бы увидел свою жертву такой, как в эту самую минуту, не отступил бы, но хоть задержался на мгновение в сомнениях, узнав родственную душу. Аккуратным почерком на листе было выведено: «Дневник. Для чтения не рекомендуется». Ниже – авторство. Валерия Валерьевна. И фамилия. Так зовут хозяйку магазина.

Тетрадь не походила на настоящий дневник. Скорее, на исследовательский журнал. За исключением первой страницы, заполненный небрежно, второпях. Термины, таблицы, графики, зарисовки на скорую руку и ещё Бог знает что. Но на некоторых страницах – отрывки, которые и ожидаешь увидеть в дневнике. Стаса заинтересовали только они.

26.06.88

Попробую как люди.

Сегодня соседка поманила меня через ограду. Пускает слюни на мои розы. Допытывается, в чём секрет. Что ей ответить?

Мама, почему ты оставила меня? С ним. Зачем ты ушла? Он плохой человек, мама. Но, думаю, мы скоро встретимся, и я всё расскажу. У меня такой же билет, как у тебя.

4.09.88

Он не умирает. Я даже пробовала. Петя не умирает. Он не умирает. Не умирает.

1.04.89

Бумага стерпит всё. Терпи, бумага.

Я на пороге чего-то большего. Меня разрывает на части.

Пошла к маме. Шла и упала – нашла на свою голову. Стас. Он. Один в один. И год – восемьдесят третий.

Мне хуже.

7.08.89

Пришлось покопаться в архиве. И потратиться. Заплевала книги кровью, но оно того стоило.

11.10.89

Не снись мне. Не снись мне. Нет.

Я не виновата, папа. Это твоя вина. Ты же видел, что я хороша в врачевании, что это моё. Ты был плохим, пап. Торговое дело не принесло мне счастья.

Самый страшный день в жизни. Хуже того, когда мама ушла. Самый страшный. А что я должна была сделать?! Погладить твоего подвального зверька? Пока ты спишь.

Ты сволочь, папа. Ты меня в это впутал. Я даже не могу позвать гостей, отпустить его теперь. Мне не поверят, и вместе с соседкой твоими розами заинтересуется милиция.

Знаешь, пап, я вчера посетила их дом. Под видом журналиста. Умненькая я у тебя выросла. А мать до сих пор ноет. Сидит у окна, несчастная, и всё смотрит. Надеется, что снова померещится сын. Как тогда, сразу после трагедии. Ну разве не умора? Как сама не померла ещё? Всё ноет и ноет. Столько лет прошло, а женское сердце болит. Материнское сердце бессмертно. Что, пап, не надо было? Не надо было, пап. Не надо было этого делать.

Не ври мне. В отличие от тебя я нормальная, папа. Я умная. Не ври мне. Хватит приходить ко мне во сне. Весь город гудел. Что я должна была сделать? Что бы ты сделал со мной? Это закончилось сразу после твоих скромных похорон. Оставайся там, а я здесь сохраню твой страшный секрет.

Не ври мне. Это закончилось сразу. Они братья, папа, ты знал? У них одна фамилия. Одна мать. Ты был плохим, папа, но у тебя есть шанс искупиться. Это спасёт меня.

Ты там, папа? Ты же по-прежнему там?

15.11.89

Думаю, это важно!

Тогда мать проболталась, что младший умирал в младенчестве. Он не должен был очнуться. Чудо. Стас тогда страшно переживал.

Он не умирает. Он не умирает. А я умираю.

Я вынуждена обратиться к последнему, к чему бы обратилась.

30.01.90.

Ребёнок не мог этого сделать! Не мог в час отчаяния воззвать к нему! Не мог договориться с ним. Его же не существует!!!

15.03.90

Господь. Если есть он, значит, есть Ты.

Это запретные знания. Это яблоко.

Оно может вернуть вечную жизнь.

20.05.90

Станислав.

Ты не поймёшь меня. Не захочешь. Не прощай моего отца. Не прощай меня. Мёртвые не чувствуют. Наверное, поэтому я обращаюсь к тебе.

Ты не поймёшь меня, но только ты понимаешь меня.

Петя умел читать. Конечно, в школе алфавит выучил, но нужно было двигаться дальше. Валерия хорошо к нему относилась. Постоянно приносила раскраски с новёхонькими цветными карандашами, хрестоматию и учебники, положенные по возрасту. Из альтернативных развлечений – упражнения с гантелями, прослушивание радио (тоже её подарок) и уборка. Так что чтение быстро стало любимейшим из занятий. Бесспорно, мальчик отставал от сверстников по развитию, но, возвратись обратно в школу – на второй год не остался бы даже сейчас, когда стукнуло четырнадцать. Но этот дневник, как только попал к нему в руки, не читал. Искал Стаса.

А вот то, как Валерий обходился с Петей… В парке догнал сразу же. Как схватил, точно коршун зайчонка, так и весь мир разом будто схолпнулся. Провалился в электрический полумрак. Грохнул над головой тяжёлой крышкой подвального люка. Сколько ни плачь, сколько ни зови, Стас не спешил на помощь. Не слышал. Как далеко? Как глубоко? Петя не видел, что случилось. Не подозревал. Валерия забавляли заблуждения, надежды его мальчика. Будоражила такая игра в кошки-мышки. Да и это была не единственная их игра.

Ребёнок не знал наверняка, сколько недель или лет провёл в заточении, и какое было время суток, когда увидел первого человека. Просто однажды к нему заглянула молодая женщина, что, по всей видимости, совсем не ожидала обнаружить там кого бы то ни было. Растерявшись, повинуясь одним лишь инстинктам, всё же превозмогая выдрессированное в нём болью и унижением, он взмолился к ней о помощи. Ошарашенная, та только захлопнула дверцу, лязгнув щеколдой. Жуткий звук.

После такого уже привыкший пленник впервые за долгое время по-настоящему разрыдался. Но потом, часы спустя, женщина, напуганная не меньше него самого, вернулась, села перед ним и сказала, что Валерий больше не придёт. Самое главное, что выудил для себя из этого разговора Петя – ему «пока придётся побыть здесь».

Положение его, конечно, с той поры значительно улучшилось. Значительно. Люк отпирался чаще. Хоть и под присмотром Валерии, позволялось постоять под лучами солнца, исходящими от ближайшего окна. Еда стала вкуснее, окружение изменилось. Появились крошечный столик с табуреткой, железный сейф. Но и эту жизнь нельзя было назвать спокойной. Валерия объясняла, что следит за его здоровьем. Не мучала, как могла бы. Петя разве что пару раз хлопнулся в обморок от инъекций. Очевидно – тётя доктор говорила правду. Ведь за всё время в плену никогда ничем не болел.

Стас поднял глаза. Младший братик рефлекторно сжался, подогнув коленки. Будто в самом деле испугался, что тот убьёт его взглядом. Страшная перемена. Словно и не он это. Не он. Нечто другое, чужое, что только притворяется им. Петя уж было потянулся к его рукам, точно просил милости, да тут же в ужасе отпрянул, как этот, жуткий, зыркнул на него. Может то оказалась лишь игрой света, но в глазах его точно сверкнула красным раскалённая сталь, закипающая кровь. Не своим голосом Стас сказал жалкому существу, жмущемуся у его ног: