Kitabı oku: «Всем пробудившимся посвящается. Разгадай загадку», sayfa 2
Глава 1. Рубеж раз достигнут
Ещё шаг – и новый коллектив. Новый коллектив в новом университете. Теперь-то она верила, что всё изменится.
Когда не знаешь, как начать жизнеописание, выбери любую точку на карте времени и двигайся – просто стремись вперёд, описывай всё, что придёт в голову. Так и решил поступить наш незадачливый писатель с данным рассказом – просто выбрать точку отсчёта. Точкой его величество царица сей книги решила назначить то время, когда героиня с опозданием заходит в аудиторию – да-да, в ту самую аудиторию, полную незнакомых девушек, с которыми ей предстоит провести часть времени в университете. Лица устремлены куда-то – кажется, что на неё, – и она, еле переводя дух от волнения, чувствует стыд за опоздание на собрание и робеет перед обществом. Это – те люди, с которыми ей предстоит взаимодействовать. Коллектив.
О, это страшное слово – коллектив! Столько раз ей, с её превосходными внешними данными и сногсшибательным ростом, приходилось стесняться и замыкаться в рамках такого страшного места, как общество; столько раз она не могла себе позволить вести себя так, как хочется ей, в этом обществе, в котором все чего-то друг от друга жаждут, а то и проходят мимо друг друга, как незнакомцы в толпе. Общество холодно встречает искренних. И она, боясь своей искренности, смущённо поздоровалась – но знала, что её внутреннее смущение никогда не бросается в глаза и что она, как и прежде, выглядит яркой и солнечной. Села на свободное место – благо, ей нашли стул. Собрание началось.
Можно сказать несколько слов и о нашей героине, пока собрание ещё только разгорается, а люди – раскачиваются и начинают оживляться. Назовём её Василисой Вознесенской. Почему – Вася? Возможно, это имя ближе к старорусским именам и отражает истинно русский быт во всех его ипостасях; возможно, оно, это имя, простое, немного детски-наивное и незамысловатое, а потому как можно лучше отразит характер нашей героини; возможно так же, что оно неплохо подойдёт любой обычной девушке из России, – так или иначе, в этом имени есть что-то русское, тёплое; что-то, близкое нашему народу времён наших классиков, описывавших их бывшую современность своим гениальным пером. Итак, Вася.
Вознесенской, можно сказать, очень повезло в жизни: она родилась буквально с золотой ложкой во рту. Никаких конфликтов в семье, никаких неурядиц, никаких неудач и бед, а сплошное, бесконечное счастье, мирное существование и безграничные возможности для творчества. У нашей героини было всё: и невероятное количество любых видов бумаги, и ручки – чёрные, синие и красные, и масляные краски, и гуашь, и акварель, и даже завалявшиеся детские обмётки пластилина. Но царём её жизни был великолепный графический планшет, который ей подарили на один из дней рождения – этот всевластный господин, этот оплот её жизни так и манил, так и зазывал к себе, приглашая опробовать всё многообразие кистей фотошопа. Планшет Вознесенская очень любила. А он – любил Вознесенскую. Если бы не любил, не позволял бы создавать невероятные картины в диджитале – картины, которыми восхищался не один друг Вознесенской, картины, исполнение которых кажется невероятным в 18-летнем возрасте, картины, которые захватывают, погружают и завораживают. Картины действительно казались живыми – как ни странно, даже такой мёртвый материал, как диджитал, Вознесенская умела оживлять; умела обращаться с ним, пользуясь всего одной-двумя самыми простыми кистями и практически не используя эффекты и специальные рисовательные «маски». Девушке искренне нравилось работать за планшетом, что в свободное от работы время по-царски возлежал в большой антрацитовой коробке. Всю торжественность момента работы подчеркивало перо – перо с переплетёнными и завязанными на нём фиолетовой и оранжевой ниточками и с красным дизайнерским кольцом на конце, который был применён нашей героиней с целью обозначить режим работы – «hard work». В общем-то, она всегда находилась в данном режиме работы, поскольку, не переставая, рисовала, ежедневно улучшая навык и создавая новые картины.
Всем раздали особые карточки, как это нередко бывает при знакомстве в коллективе. Карточки с весёлой лисой. «Весёлая лиса «пошла в библиотеку», – провозглашала карточка у неё в руках. Тем, у кого карточки совпадают, предстояло познакомиться. Выбор пал на двух людей, помимо неё, – на низенькую девушку с фиолетовыми волосами и на рослую, статную девушку, которая производила впечатление своим ростом. Первая представилась, как Ирина, вторая – как Енисея. Всем необходимо было обменяться мнениями о себе и сказать всего лишь пару слов о своей собственной персоне, но Вознесенская – от ужаса, наверное – плохо запомнила то, что умудрилась сказать девушкам. Сам момент знакомства протекал не особенно ярко. Люди вставали, обменивались информацией о себе, рассказывали случайные факты из своей жизни – в целом, всё, как и на обычных знакомствах во время обычных собраний, когда студенты только начинают узнавать друг друга и проникаться – или нет – друг к другу каким-либо теплом. На собрании, кроме того, было колоритно и красочно рассказано о жизни университета, и даже приведена, как пример, потрясающая презентация со множеством мемов и шуток. Этим даром – даром интересного рассказчика – явно была не обделена та студентка третьего курса, что стояла теперь перед зелёными отпрысками и в фееричных выражениях рассказывала об альма-матер.
Альма-матер была колоссальным вузом, основанном не так давно – дат автор, к несчастью, не упомнит – и успевшим за несколько десятилетий превратиться из маленького университетика, занимающего один этаж, в самый колоссальный из вузов страны, вуз-метрополию, вуз-конгломерат. Этот университет был великим – не просто великим, а единственным, занявшим почётное высокое место в рейтинге среди иностранных вузов (из российских университетов). Только он обладал таким количеством факультетов, столь фееричными рейтингами и таким запредельно фантастическим числом российских и иностранных студентов, а также стремящихся вверх молодых людей, желающих вступить на эту тяжёлую тропу обучающегося в вузе. Одним словом, университет был что надо, тем более что Вася гордилась тем, что буквально выиграла в лотерее общестуденческого конкурса гордо реющее красным знаменем победное бюджетное место. Произошло это после длительного ожидания, как и обычно это бывает, результатов экзаменов, после сдачи творческого экзамена – вся семья гордилась тем, что Вознесенская сделала мультфильм длиною в целых восемь минут и с успехов показала его комиссии – и после мучительного просматривания своей фамилии в списках зачисляющихся. И, наконец, рубеж был достигнут, рубикон перейдён, а Вознесенская гордо восседала – пыталась восседать гордо – здесь, среди других первокурсников, полукругом расположившихся рядом со студентами третьего курса. Вознесенская мельком оглядела людей: здесь была одна девушка со светлыми волосами, которая выглядела несколько подавленной, другая же – небольшого роста, прикинула Вознесенская, – сидевшая рядом, выглядела жёсткой; кроме того, было много людей с разноцветными волосами и, конечно, ещё больше – с разноцветными носками. Вознесенская вспомнила про свои кроссовки – разноцветные и разукрашенные как можно ярче, они гордыми ладьями реяли на птичьих Васиных ногах, мирно завёрнутых под стул.
Да и вообще, собрание длинное, поэтому терять нам нечего: позволим себе досконально описать внешность нашей героини: её прекрасные светлые волосы до плеч, что крупными волнами падали по бокам от лица, раздвоенную кудрявую чёлку на одну сторону, которая падала из-за ушей, – Вознесенская постоянно её поправляла, – её гордое кругло-квадратное лицо с серьёзными глазами и слишком большими для девочки бровищами, её худощавое телосложение, практически не отклоняющееся от канонов красоты – разве что слишком по-мальчишечьи была спортивной фигура, что подчёркивалось и функциональным использованием девушкой своего тела: она подтягивалась более десяти раз, чем особенно гордилась. В целом, если судить по ней, то она была, скорее, похожа на очень поджарого спортсмена, нежели на девушку, – такой необычной, но одновременно притягательной была её фигура. Рост её был высок. Что положительного она находила в этом? «Неудобно на детских площадках», – любила в шутку повторять Вася, – «постоянно стукаюсь головой о крышу». Детские площадки она, и правда, любила, и в свои восемнадцать лет не пропускала ни одной новой, на которой можно было бы ещё раз доказать себе самой свою ловкость и гибкость. Вася повторяла, что, пожалуй, она и в тридцать лет была бы готова оказаться на детской площадке в качестве гостя и что её не особенно смущает то, что маленькие дети смотрели бы на взрослую тётю с подозрением.
Давайте решим, что на этом моменте собрание окончилось. Всем рассказали об университете, показали основную информацию, которую жизненно необходимо знать первокурсникам, подарили милые сувениры (прилагался гид) и отпустили новоявленных студентов на все четыре стороны. Все четыре стороны оказались у каждого своими. Вознесенская заметила, что Енисея – одна из девушек, с которой Вознесенская познакомилась, – скорыми шагами спускается по лестнице. Значит, цель потеряна, и придётся искать новую компанию. Компания представилась очень скоро: неподалёку Вознесенская заметила Ирину, которая увлечённо беседовала с группой девушек. Шаг – и Вознесенская в компании. Вдох – и она заговорила:
– Девочки, привет! Можно с вами?
– Да, конечно; пойдём. Ну что, в Cofix? – Cofix вездесущ.
Триумф. Идея фикс на сегодняшний день достигнута – Вознесенская познакомилась с кем-то из их будущей группы. Возможно, иногда она придаёт слишком большое значение факту общения? Да нееет, что вы, кто здесь утрирует? Совершенно никто.
* * *
– Я люблю разную музыку, – спокойно заявила милая полноватая девушка с хорошо ухоженной короткой фиолетовой стрижкой и бритым затылком, сидящая перед Вознесенская в забегаловке и размешивающая кофе. – Мне нравятся как популярные американские песни, так и песни из тиктока или менее известные песенки. Мне нравятся «Twenty one pilots». А тебе?
Вот он – сложный момент. Стоило бы покопаться в своём нешироком кругозоре и выцепить оттуда какие-нибудь истинно любимые песни, но… Вознесенская смогла назвать только самое популярное – «Imagine dragons» и «Bon Jovi». Должно же быть что-то любимое.
К небольшой компании подсела девушка, представилась, как О’Райан. Никто не спросил, откуда у неё такое странное, неженское имя: все – свои люди, дизайнеры, понимают чужие странности – и разные носки Вознесенской, и разные, самораскрашенные, Васины кроссовки, – левый – зеленовато-жёлтый, правый – желтовато-зелёный, и разукрашенную антиковидную маску девушки с паучками, что сидела напротив Васи, и чужие, очень странные комплекты одежды, которые порой попадались здесь, близ университета, в окружающих университет многочисленных кафетериях и забегаловках. Вознесенская нашла присоединившуюся девочку очень красивой: большие миндалевидные глаза, овальное скуластое лицо, красно-чёрные – в полоску – волосы до плеч, но что-то неуловимо-холодное во взгляде, какая-то странная замкнутость и скованность. Неяркие ресницы обрамляли раскосые глаза, а длинный прямой нос, визуально ещё более удлинняя лицо в обрамлении копны гладко причёсанных, почти прилизанных волос, делал физиономию девушки странной, немного инопланетной, – такой, будто девушка пришла из другого мира. Впечатление усиливал подбородок, совершенно не выдающийся вперёд, а уходящий, скорее, слишком сильно назад, а также пухлые губы: верхняя много меньше нижней.
– Хе-хей, – странно поздоровалась она. – Как вам наши менторы? – было её первой осторожной фразой, обращённой к ребятам.
– Неплохие. Видели девочку с косой? Вот – та, кто и правда умеет интересно рассказывать, – отозвалась девушка с маской с паучками.
Разговор тёк медленно и плавно и был поверхностно-бессодержательным: узнали о музыкальных вкусах друг друга, поделились впечатлениями от первого собрания, обсудили обстановку на улицах и, кажется, даже не забыли про коронавирус.
Так или иначе, Вася была рада тому, что нашла себе друзей.
Следующие дни проходили в бесконечных гулянках с ребятами, с которыми познакомилась Вася. Все были очень милы и восхищались друг другом, но – так казалось Васе – особенно восхищались ей. Она не была согласна с мнением общества и совершенно не находила в себе тех черт, которые можно было бы искренне любить: ей не нравилась ни её пуританская порядочность, ни замкнутый нрав, ни какая-то особенная, странная серьёзность; нравилось лишь только исключительное желание расти над собой и быть лучше и сильнее себя самой во всех отношениях. Компании, тем не менее, у неё никогда не было, и ей было невероятно приятно обнаружить, что её любят и принимают такой, какая она есть. Разве не об этом мечтает каждый подросток? Верные друзья, любящая семья у очага, когда приходишь домой, любимое дело и восхитительный университет В., в котором все ваши странности будут расценены, как надо, и никто не будет осуждён. Сказка. Вернее, только её начало.
* * *
– У вас сегодня первое занятие со мной? – немного смущённо, но весело спросила учительница по арт-практике, Зинаида Павловна Шкляпина, поправляя прядь выпавших русых волос. – Отлично. Сегодня буду говорить я.
Она прошла своей шатающейся, кривой походкой на середину комнаты.
– Работая с материалом, необходимо помнить о том, что материал живёт и дышит, – и всё в таком духе, немного патетичном, – необходимо чувствовать материал и жить вместе с ним – только тогда ваша работа будет привлекательной для зрителя. Возьмём, например, этот кусок пластилина, – ой! – кусок пластилина ускакал, да так, что за ним пришлось нагибаться, – и – шмяк, – учительница сделала свой непревзойдённый «шмяк», после чего кусок пластилина превратился в чуть более сплющенный кусок. – Вот так. Теперь у нас есть арт-объект – уже произведение искусства, то есть то, к чему приложена рука художника.
«Арт-объект» царственно возлежал посреди стола.
«Дети», сидевшие в кругу, недоверчиво покачали головами. Если бы они представили такой «шмяк» в качестве вступительного проекта, они бы едва ли сейчас сидели здесь. Учительница прошла мимо куска пластилина, умудрившись смахнуть лежащий посреди стола кусок на пол, протиснулась между рядами, поставила перед собой стул и оказалась в кругу ребят.
– Существуют различные произведения искусства. Вы помните картины Кандинского, Малевича, Магритта? Произведением, в широком смысле, может быть что угодно, не обязательно хорошо исполненное. Есть множество и современных художников, которые пытаются остранить – то есть зацепить и заставить чувствовать – зрителя совершенно новыми методами, не используя традиционные техники, светотень, не рассматривая пластику предмета, не изучая анатомию и перспективу, – словом, не делая всего того, что делают обычные художники.
– Прошу прощения! – перебил кто-то из импровизированного «зала». – Но как же все те великие картины классиков, искусство Репина и Иванова, на которые была потрачена уйма сил и времени и которые исполнены просто блестяще? Как же такая вещь, как мастерство художника?
– Мастерство художника никто не отменял. Но иногда необходимо посмотреть на свои работы под другим углом: взглянуть на них, как дети, и научиться рисовать так же. «Мне потребуются годы, чтобы научиться рисовать так, как рисует ребёнок», – Пикассо, помните? Нам – здесь, в альма-матер, – потребуются годы, чтобы освоить такую вдохновенную профессию, как художник.
Следом Зинаида Павловна Шкляпина достала папку и показала ряд работ последователей такой «вдохновенной профессии». Все присутствующие замерли – то ли от вдохновенности этого искусства, то ли от глубины смыслов, в нём заложенных. Среди работ великих художников современности был один комикс – кривоватый человечек с разными ручками пинает мяч и смотрит за тем, как тот летит. Не сказать, что присутствующие были исключительно вдохновлены происходящим. Талантливой Васе, воплощающей уже более двух лет технически сложные многофигурные композиции, оставалось только покачать головой. И никакой тебе натуры, никакого изучения пластики тела, всех его мельчайших подробностей, игры света и тени, всех этих переливов, что побуждают чувствовать себя художником, – только «шмяк» и кривые, пинающие мяч человечки. Казалось бы, поступивший в университет молодой учёный должен расти над собой, а здесь – сплошное упрощение сознания.
Зинаида Павловна показала детям коллекцию палочек, которой искренне, по-детски радовалась. Там было разное, всякое – и веточки всех мастей, и пуговички, и разные мусорные штучки, подобранные на улице, прямо под ногами. Вознесенская видела, что окружающие не особенно вдохновлены совершающимся, но осуждать профессиональные преподавательские методы не стала. В конце концов, каждый развлекается по-своему, и составить композицию из палочек и сфотографировать её на смартфон – тоже, своего рода, искусство. Под конец занятия Зинаида Павловна взяла одну из палочек и нацепила на себя – так, для пущей привлекательности. Но, как ни странно, взрослая женщина в элегантном платье и практически кирзовых грубых сапогах смотрелась с палкой на шее всё-таки необычно. Точно запомнишь, если встретишь ненароком на улице.
* * *
Героиня сбросила кроссовки, да так, что бедняги описали дугу в воздухе, и проорала:
– Нииииик! Я сегодня рано!
«Нииииик» откликнулась очень скоро, используя спокойные выражения – то была сестра девушки, излучающая вокруг себя, где бы она не появлялась, сияющий свет и гармонию, приправленную ноткой тончайшей, но иногда едкой для окружающих мудрости. Сестра победоносно вплыла в комнату и чинно поздоровалась со своей подопечной. Она спокойно, по-философски воспринимала все странности не своей сестрицы: и любовь этой девчонки подолгу сидеть в комнате и читать, и странную замкнутость, и удивительную работоспособность, да такую, что девочка часами могла сидеть за компьютером и не останавливалась, если чего-нибудь не рисовала и не делала. Неиссякаемое вдохновение девочки могло передаться и окружающим, и вот, глядишь, уже не только она, но и люди вокруг вслед за ней что-либо делают. Результаты давали о себе знать – цифровые картины Вознесенской поражали воображение многих преподавателей, да и Вася знала о своём таланте и спокойно относилась к тому, что рисует лучше сверстников и многих учителей – тем более, рисует из головы, а не производит копии – «пустые срисовки», как она называла их. «Пустые срисовки» всё-таки иногда догоняли Васю, и той приходилось воплощать их для каких-нибудь курсов или университета: её подгоняла необходимость учиться и совершенствоваться в области рисования, а благодаря срисовкам она с успехом могла достичь этого. Вероника Вениаминовна спокойно смотрела на увлечения девочки: чем бы дитя не тешилось, лишь бы в вуз поступило. Дитя поступило – рубеж раз достигнут.
Вероника Вениаминовна прекрасно ориентировалась в доме – в своей, повторюсь, обители – и могла буквально за несколько секунд с ходу назвать, что где стоит, что где лежит; извлечь, словно фея из сказки, любую книгу на заказ с любой полки, неизменно знала, что чем мыть, каким «Доместосом» протирать коридор, кухню, каким мыльцем – полки, какой тряпочкой или полотенчиком – шкафчики, да так, чтобы всё сияло, блестело, чтобы нигде не было ни пылинки, чтобы всё было максимально по правилам, чётко и регламентировано, как по часам. Как в армии. Раз – два. И вставали, и ложились две дамы тоже по регламенту, и мягкая Вася, обладавшая, на самом деле, странным и взбалмошным характером когда-то в детстве, подстраивалась и подчинялась строгому распорядку сестры. Итак, обе они ложились строго вовремя, ещё в «детское» время, самое полезное для сна, вставали, как по часам, примерно в восемь, – настолько были запрограммированы их организмы на чёткую работу, – и так, день за днём, текла порядочная рутина двух порядочных викторианских леди. Обе они, однако, любили почитать, и притом художественные книги, – Вася ещё изредка почитывала философию, навроде Гегеля, которого, да к стыду её будет сказано, она так и не осилила до конца. Если говорить в целом, в семье они не делали ничего особенно выдающегося: Вася пыталась вот уже пять лет вести паблик, который, со всем её талантом, ей удалось раскрутить лишь до двух тысяч человек, да и, в общем-то, это было единственное, что разбавляло её рутину: Вознесенская могла постить в паблик самые разнообразные вещи и была рада этому.
– Проходи-проходи. Как учёба? – осведомилась Вероника Вениаминовна.
– Да классно всё. Сегодня, вот, с девочками гуляли опять, – было ответом Васи. В общем-то, обычная подростковая жизнь, тем не менее, представлявшаяся Вознесенской верхом совершенства.
– Ну, рассказывай, что у тебя нового?
– Да так… – отозвалась Вознесенская. А ведь рассказать было что: сегодня они отправились в незабываемое путешествие по волнам улиц за пропуском для Райан, которая не получила его в прошлый раз, потому что на ней, по великому закону подлости, преследующему Райан, остановилась очередь. «Всегда, если несчастье, то сразу Бунташная», – шутливо повторяла девочка, и, как ни странно, так и случалось: то на неё разливался кофе из стаканчика, то она смахивала стакан на пол, увлечённо что-то рассказывая, – поболтать она, кстати, любила, и делала это в нечеловечески быстром ритме, – то рвалась куртка, то расстегивался рюкзак посреди пути, а то и не работал совершенно новый университетский графический планшет, неизвестно почему отключавшийся при её появлении. Поэтому планшет она всегда брала свой.
В тот день по пути они преодолевали препятствия и героические испытания, выпавшие на их нелёгкую долю: сражались с потоком автомобильного движения, окружавшего их бурной волной, передвигались по загадочным перекрёсткам и искали дорогу до нового корпуса университета, возвышавшегося в конце пути, словно царственный замок перед рыцарями, добравшимися до него и потратившими уйму сил. Васе виделось всё в сказочном, утрированно-героическом свете. В действительности же наши рыцари а) подождали чутка, пока не выдадут пропуск, попутно валяясь на диванах в просторном светлом холле университета, б) поржали над собственными, сочиненными на ходу шутками, и в) решили заполнить паузу интеллектуальным разговором о том, кем они могли бы быть из «Смешариков». Вася-Лосяш, Ирина-Нюша и Бунташная-Ёжик. Незабываемое высокоинтеллектуальное путешествие.
– Как ты считаешь, зелёная или жёлтая? – послышался голос сестры из кухни.
– Ник, опяяять? Ты свои куртки целый день смотришь! – возмущённо отозвалась Вася из другой комнаты.
– Не опять, а снова. Помоги любимой сестрице сделать столь нелёгкий выбор, дорогая, – парировала Вероника Вениаминовна. – Не поленись и выбери себе куртку. Что до меня, ты помнишь, что я люблю жёлтый цвет – цвет радости и гармонии, тем более что, ты помнишь, он тебе очень идёт.
Вася ткнула наугад, посмотрев на куртки две секунды, чтобы успокоить сестру, и отправилась рисовать хищные зубы на антиковидной маске, подаренной в университете, что лежала у девчонки на столе и ждала своего часа.
«You say… the price of my love’s not a price… not a price, that you willing to pay… You cry-y-y-y-y. У. In your tea, which you hurl in the sea, then you see me go by-y-y-y. Why so sad?» – звучали слова песни в телефоне Васи. – «Remember, we made an arrangement, when you went away? Now you making me ma-a-a-ad». «Making me mad», – повторила Вася.
Зубы практически полностью расположились в ряд на антиковидной маске. Оставалось только…
– Вась! Спать! Уже десять часов! – послышался голос сестры из другой комнаты.
– Опяяять? Ну когда мне можно будет ложиться в другое время – в то, в которое мне удобнее?
– Не опять, а снова. Давай-давай, – решила оставить её вопрос риторическим сестра.
Вознесенская, расстилая кровать, вспоминала детский сон. Когда-то ей снились сны, и при том яркие и красочные, а после некоторых снов она даже ощущала дежавю, уже будучи в реальной жизни: как будто то, что случилось, она уже видела во сне. Детский сон заключался в следующем: Вася бежит – она бежит быстро и долго по длинному полутёмному коридору, оформленному светом тусклых лампочек, и за ней гонится кто-то неведомый – тёмная опасность, таинственный незнакомец, лица которого нельзя увидеть, но от которого точно исходит что-то страшное, пугающее, будоражащее воображение. Вознесенская стремится оторваться от незнакомца, у которого, вероятно, есть нож, бензопила или любой другой предмет из голливудских ужастиков, но незнакомая сила, присутствующая сзади, настигает, дышит в затылок и предвещает неминуемую гибель. Девушка видит свет в конце коридора – тот свет, к которому она так упорно приближалась и которого так стремилась достигнуть. Тот свет зовётся окном. Шаг, ещё шаг, прыжок – и Вознесенская оказывается за рамой окна, рассекая воздушную подушку, которая сопротивляется её противоестественному порыву и летит – летит буквально две секунды, но – какой это полёт! Девушка легко рассекает телом воздух и чувствует резкий спад, потом резкий подъём в груди, словно на американских горках; она ощущает весь вес своего материального, не предназначенного для полёта тела, всю тяжесть этого тела, что приземляет её, опускает вниз, чувствует себя запертой в теле и ничего не может с этим поделать, потому что полёт сменяется падением – вернее, это лишь видимость – полёт и был падением, падением с крыши или из окна дома. Приближается земля. Ещё доля секунды, ещё частица времени, отделяющая девочку от асфальтированного покрытия, и – … асфальтированное покрытие оказалось слишком близко. Оно приблизилось, отдалилось, девочка прыгнула и, по ощущениям, будто отскочила от него, словно мяч, как если бы покрытие было сделано из резины. И – темнота. Вернее, разноцветные пятна, которые сопутствуют всем, кто закрывает глаза.
Вася всегда просыпалась на этом моменте. Как бы ей ни хотелось посмотреть за тем, что же было дальше, после падения, эти кадры плёнки её воображения неизменно оставались за гранью её понимания. Один раз даже с кровати скатилась, когда падение было окончено, но – нет; всё, что было после падения, оставалось не при ней, а улетучивалось куда-то в посторонние уголки её памяти, до которых Вознесенская не могла добраться, как ни старалась.
С детского возраста сны Вознесенской не снились. Её ночь была скучноватой и не изобиловала сновидениями – так, какие-то обрывки мыслей, насущных дел, которые проносились мимо беспокойной вереницей и не особенно будоражили воображение. Вознесенской было чего-то жаль в этом плане – жаль ей, пожалуй, было того, что не только день её проходит несколько однообразно, но и ночь: те яркие сны, что были в детстве, казалось, покинули её с возрастом по неизвестной причине. Её жизнь так и текла: размеренно, плавно, постепенно. Всю себя Вознесенская отдавала работе над картинами, но не было в её жизни чего-то эфемерного, особенного, чувственного – того, что делает краски в мире ярче и делает мир не серым, а наполненным каким-то внутренним светом. Словно по прошествии её детства некто взял книгу её жизни и вычеркнул оттуда все эпитеты, метафоры, парцелляции и прочие художественные определения, оставив лишь сухой академический текст.
Сны сестры, напротив, были живыми и разнообразными, наполненными массой символов и образов, о которых сестра нередко рассказывала Вознесенской. Последняя даже подозревала: уж не вещие ли они, эти сестринские сны? Сестре нередко снилось, что она парит, планирует, летает – словом, отрывает бренное тело от земли – или плавает, качаясь на волнах океана. Значение многообразия своих снов сестра оставляла разгадывать кому-нибудь другому, сама же объясняла всё просто и буднично: «Побултыхала голову, знаешь, в воде, вот и приснилось, что качаюсь на волнах. Интересная штука – подсознание». В целом, Вероника Вениаминовна была довольно чуткой ко всяким гаданиям, потокам космических вибраций и потусторонним вещам, хотя в глаза это не бросалось и ею особенно не утрировалось.
Итак, Вася спит. Чтобы не разбудить её, мы можем тихонечко прогуляться по её комнате, не застав никого врасплох. Во-первых, квартира Вероники Вениаминовны, как было упомянуто ранее, была воплощением чистоты. Во-вторых, вся меблировка комнат и изысканные вещи были подобраны по цветам и изящно гармонировали с остальной обстановкой. В-третьих, все шкафчики, полочки, вся мебель были сделаны из приятного соснового материала, который манил и зазывал к себе неброским желтовато-коричневым оттенком. Кроме того, в комнате стояла особая гордость – электронное фортепиано, издающее не самые чарующие звуки под пальцами Вознесенской, когда та всё-таки соизволяла сыграть на нём партию-другую. И, конечно, стулья и кровати – в общей комнате сестёр они оказывались мягчайшим воплощением тканевой притягательности, набитой синтипоном, и, в общем-то, давали серьёзную фору по части качества прочим представителям своей породы.
Так, комнату описали, описали сны, даже мельком коснулись характеров героев и их привычек в быту. Встаёт закономерный вопрос: что такого ещё можно описать, чтобы окончательно утомить читателя? Так или иначе, ладно – ничего страшного: если читатель рано или поздно не оставит эту книгу и не водворит её на полку, где, возможно, она бы заняла положенное ей место, читателю могут открыться странные обстоятельства, всколыхнувшие размеренную жизнь нашей героини.
