Kitabı oku: «Всем пробудившимся посвящается. Разгадай загадку», sayfa 5

Глава 3. Персонажи ли?

Сентенция снова захватил в свои объятия сон. То был странный сон, фантасмагорический: вокруг мужчины в дымке плавали различные приборы для совершенствования взаимодействия с полем, окружающим планету, и со звёздными энергиями; кроме того, была построена фантастического вида конструкция, напоминающая своеобразную машину: та непрерывно перемещала энергии в окружающем пространстве, перемешивая их, сливая воедино или расщепляя на менее густые потоки так, что энергия не застаивалась на одном месте, оседая и становясь более плотной, а устремлялась вверх и в стороны, концентрируя на себе внимание каждого, кто входил в помещение. Сентенций перелетал через конструкции и поправлял управляющие элементы прибора, если те хотя бы на небольшую часть отклонялись от нормы, предписанной Сентенцием для этой удивительной машины; кроме того, его задача как конструктора заключалась в том, что мужчина, будучи бесплотной сущностью во сне, аккумулировал эти энергетические потоки на себя и сравнивал, насколько те или иные дуновения будут пригодны для обитателей планеты, которая была подконтрольна Сентенцию. Какой-то частичкой сознания Сентенций понимал, что формально он, как правитель, должен бы быть инициатором проекта и не только учёным, который разрабатывает его, но и руководителем, который следит за такими же мысленными сущностями, как и он сам, – теми сущностями, которые должны бы окружать его, однако во сне Сентенций был один и, более того, даже не чувствовал ничьего присутствия рядом, хотя должен бы, если рассуждать логически. Но сон неподвластен логике, и Сентенций выполнял все задачи одновременно в нескольких астральных оболочках. Один.

Точно так же, в одиночку, Сентенций почувствовал неладное – тот странный факт, что оборудование в одном месте, если судить по потокам энергий, вышло из строя. Тревога. Яркий свет. Сентенций понял, что на станции была паника, и хотя он был как будто бы один в помещении, он уловил эту панику всем своим существом, почувствовал её вибрации в окружающем пространстве; так, Сентенций, не зная точно, что же ему делать, отправился в аварийный отсек, который останавливал потоки мысленных энергий и прекращал сообщение планеты со звездой. Сентенций бежал, бежал изо всех сил, если его движения можно было назвать бегом; он пытался успеть, однако отсек как будто отдалялся от него, не становясь доступнее, и дух не понимал, как же ему достичь того самого заветного входа, который предваряет нахождение в одной небольшой комнатке, что была полна различных эфемерных рычагов и кнопок, контролирующих машину. Сентенций практически достиг – достиг аварийного отсека, однако не успел совсем чуть-чуть. Взрыв. Сентенций почувствовал, как его дух практически плавится, и…

проснулся.

Он привстал, осмотревшись в реалиях пещеры, в которой он спал на холодном полу в окружении учеников. Сентенций знал, что в его прошлом воплощении всё было совсем не так, хотя и не помнил конкретных событий, поскольку в рамках космоса дух забывал абсолютно всё, когда перемещался в следующую жизнь, за исключением некоторых подсознательных подробностей, но и их он искажал до совершенного неправдоподобия. От великого архитектора Сентенций знал, что был не изобретателем, а правителем на одной из высокодуховных планет и что в результате его экспериментов погибли люди, поскольку ненасытный правитель возжелал получить силу звезды, мирно плывшей рядом с планетой по бесконечному безграничному космосу, однако во сне Сентенций почему-то всё время ощущал боль учёного, который проектирует машину, что могла бы управлять энергиями звезды и аккумулировать эти энергии на благо планеты. Сентенций хотел сделать, как лучше, чтобы люди на планете никогда не нуждались в энергии, а пользовались ей с избытком, ибо энергия есть ключ к тому, чтобы обеспечить человечество здоровьем и практически полным отсутствием нужды в различного плана дополнительных приборах, аккумулирующих энергетический потенциал; Сентенций мечтал сделать самих людей максимально тонкими проводниками энергии и построить новое, здоровое общество, которое бы опиралось на законы разумного эгоизма и коллективного стремления к совершенствованию. Сентенций хотел сделать жизнь людей лучше, и хотя критики и профессионалы сочли проект опасным, он настоял – нет, практически единолично, как один из главных среди совета правителей, потребовал, чтобы проект продолжался, несмотря ни на что. По более зрелом размышлении Сентенций пришёл к выводу, что двигателем было не только и не столько желание сделать жизнь людей лучше, но его собственные жадность и тщеславие, которые не позволили ему остановиться вовремя – ведь он желал оказаться именно тем правителем, который приведёт общество к прогрессу и гармонии, создав новую энергетическую установку и обеспечив весь народ энергией.

Сентенций ошибся, и эта ошибка стоила ему жизней на некогда целой планете.

* * *

– Нииииииииииииииик! Я пришла! – проорала счастливая младшая Вознесенская. Все эти дни она была в вузе просто в ударе: вокруг неё собралась группа девушек, которые готовы были часами, не отрываясь, слушать её – так ей, по крайней мере, казалось. Её предположения были обоснованными: Вознесенскую, с её умением рассказывать истории, записывали на телефон и выкладывали ролики у себя на страницах, а один наивный мальчуган – иначе этого студента не назовёшь – даже робко попросил у неё автограф. Канал Вознесенской процветал, её окружали лучшие из лучших людей, как чудилось ей, друзья вокруг постоянно были на связи, а фанаты не давали прохода даже в вузе, – что ещё необходимо для счастья? Она не верила, что то, что вокруг неё, называется реальностью. Это так сильно не коррелировало со школой, что Вознесенская не переставала ежедневно удивляться.

Вознесенская сбросила прилипшую одежду, словно старую шкуру, и облачилась во всё новое, купленное недавно.

И открыта натальные карты.

В последнее время Вознесенская нередко смотрела в натальные карты – после того этапа, когда Вася со своим окружением узнали даты рождения друг друга, ей было это особенно интересно. Она упорно потакала своим интересам и лелеяла надежду открыть в натальных картах что-нибудь потрясающее.

Натальные карты могли показаться обычными среднестатистическому человеку – просто круг с несколькими делениями, размеченный под двенадцать знаков зодиака, внутри которого медленно перемещались планеты вкупе с межпланетными аспектами. Но для Вознесенской – о, для неё это было нечто особенное, сверхъестественное. Эти карты оживали перед ней, словно бы становясь объёмными, и открывали перед юной леди самую настоящую систему – систему Солнечную, но если брать в расчёт габариты самой Васи относительно Солнечной системы, то – целую вселенную. А планеты, звёзды, узлы и разнообразные критические или срединные точки не просто перемещались в новом для Вознесенской мире, но медленно и мерно плыли по кругу, замедляясь и ускоряясь и, конечно, никогда не прерывая свой бег. Для неё посмотреть в карты значило приоткрыть завесу тайн.

И Вознесенская упорно искала информацию о том, как пользоваться картами и что могут значить те или иные аспекты. Но сколько бы нового материала по астрологии она ни находила, ничто не могло позволить ей смотреть на аспекты не в своей особенной манере. Аспекты перед ней оживали, планеты – представлялись необычными богами-гигантами, колоссами, живыми организмами, которые спрятались в крошечные значки на картах, чтобы подурачить столь же крошечных недальновидных людей, любящих смотреть на звёзды и стремящихся исследовать науки, но будучи не в силах постичь все истины вселенной, часть из которых наверняка знают эти молчаливые планеты и звёзды. Но молчаливыми они были не для всех. В мире, построенном Вознесенской, планеты взаимодействовали друг с другом, ссорились и мирились, влюблялись и остывали к объектам своей внезапной, нечеловеческой страсти, и Вознесенская видела, чувствовала всё это и проживала так, словно сама была там – там, среди этих персонажей-планет, столь непохожих на людей, но вместе с тем представляющихся столь близкими обычному человеку.

Вон он – красненький небольшой тригон между Меркурием, Луной и Солнцем, – то дружба планет и звезды, которые – сделаем предположение – сидят за чашкой кофе в уютном кафе, вспоминая былое или обмениваясь свежими новостями. Яркий Меркурий, покровитель коммуникации, наверняка одет по моде, но вместе с тем ядрёно и пёстро, и наверняка ведёт диалог именно он – он, обладающий даром красноречия и умеющий, как никто другой, сложить звуки речи в чудесные, лихо закрученные словесные конструкции. Вот здесь, в знаке Овна, тихо притаилась Луна – спокойная, задумчивая, и тихо слушает Меркурия, в которого тайно влюблена, но старается это скрыть; благо, лишь лёгкий румянец на её бледном лице выдаёт её нежные чувства. А Солнце, чуть наклонив голову и слегка улыбаясь, внимательно слушает бредни разговорчивого юного Меркурия. Солнце – отличный психолог и мог бы подать много дельной информации, но он упорно молчит, готовый дать шанс договорить другим и внимательно их выслушать, подмечая детали по пути разговора. Не думайте, что Солнце столь молчалив – нет, что вы; в своём кругу он сразу завоёвывает внимание и на правах звезды рассказывает много такого, чего обычные планеты не испытывали. Лично для Вознесенской этот тригон значил небольшие, но приятные мелочи – хорошие отношения с семьёй и с сестрой – Луной – на данном этапе жизни, маленькие удачные дни, приятное времяпрепровождение и много ещё чего хорошего в этот период. Так верила Вася.

Вот же, напротив, Сатурн – в конфликте с Юпитером. Вознесенская помнила, что астрологи предрекали, что скоро они сойдутся, образовав нечто вроде Вифлеемской звезды, и тогда случится большой переломный момент – большая мировая катастрофа, о которой сестра, увлекавшаяся натальными картами, также говорила ей. Но для Вознесенской это значило совершенно другое: две крупные планеты поспорили, поссорились или, того хуже (но интереснее), вступили в битву друг с другом – в битву на кинжалах или ножах. Поскольку аспект спокойный, и ни одна планета не находится в квадратуре или в падении, битва Сатурна с Юпитером протекает по правилам и договорённости, и Сатурн – «тёмная» планета – не пытается обмануть светлый, гармоничный Юпитер – планету большого счастья в одном из множества интерпретаций, как помнила Вася по рассказам сестры.

Для Вознесенской, одним словом, межпланетные аспекты виртуозно складывались в красивую сказку.

Она посмотрела гороскопы всех девушек, что были с ней в одной группе; потыкала на звёзды внизу и на обозначения этих звёзд. Внизу, если рассматривать названия звёзд, красивейшим языком было написано, что именно каждая конкретная звезда обозначает и какие качества дарит своему подопечному. Нельзя сказать, что Вознесенская досконально верила во всё, что было написано под названиями звёзд, вовсе нет; но, тем не менее, эти надписи казались ей сказочно-волшебными и неожиданно увлекательными – такими, что поверить было проще, чем не поверить.

Гороскоп Бунташной был, если говорить прямо, красивым. Вознесенская не увидела там ни невзгод, ни особенных несчастий, которые предрекала ей Ирина, нет; напротив, в её гороскопе мистическим образом скрещивались в великой схватке позитивные аспекты: некоторые были в разорванном состоянии, некоторые – цельные, но засилье красных нитей в пряже круглой натальной карты сразу бросалось в глаза. Венчал всё это великолепие большой красный тригон, содержащий в своих вершинах Меркурий, Марс и Плутон. Вознесенская представляла, что она и есть этот бравый Меркурий (а Бунташная – конечно же, Марс) и что они вместе, как лучшие друзья, расправив крылья, полетят, используя космические энергии этого тригона; полетят куда? В будущее.

В этом же гороскопе, однако, наш бравый юный астролог обнаружила нечто странное – тем странным был единственный негативный аспект, разрезающий напополам всю карту и выглядящий, как особенно острое ножевое ранение посреди привлекательных, мирных красных нитей. Словно бы какое-то духовное разделение между Марсом, Плутоном и Луной. Вознесенская присмотрелась к нему внимательнее.

Сделаем лирическое отступление. В целом, если говорить откровенно, то, как видела карты Вознесенская, словами до конца передать сложно, если не сказать – нельзя. Она смотрела на натальные карты, как на картины – как на нарисованное художником полотно, на котором изящными мазками кисти вырисовывались различные причудливые угольчатые узоры, состоящие из аспектов и их конфигураций. Именно поэтому автор, пытаясь описать похождения героини в данной области человеческой жизни, искренне мучается, поскольку недоумевает, как через призму текста посмотреть на объемную картину, которую видит Вознесенская, смотря на схему, приобретающую перед ней трёхмерные очертания, которая в действительности является плоской. Итак, Вознесенская увидела страшную, кровоточащую рану в гороскопе Бунташной, состоящую из оппозиции планет, которая изрядно напугала её, но потом… потом девушка вспомнила – у неё была точно такая же – но планеты были другими. И у Ирины. И даже у Дианы. И у другой девушки, состоящей в беседе, – Вознесенская, по правде сказать, позабыла её имя, но дату рождения… дату – запомнила.

Вася тыкнула на один из аспектов.

«В прошлой жизни вы были смиренным, жили уединенной жизнью отшельника, помогали другим людям. На высшем третьем уровне, когда вы становитесь проводником светлых сил, вы имеете возможности исправлять преступников, помогать сбившимся с пути, помогать больным психическими заболеваниями, обманутым, жертвам черных магов. Вы помогаете через любовь, глубинное чувствование, вы можете общаться с иным миром, сливаетесь с природой и космосом».

Чем дольше читала Вознесенская, тем больше она верила тому, что читала. Она вспомнила Бунташную такой, какой она её знала, во всех подробностях и деталях; вспомнила все счастливые моменты, что безвозмездно подарила ей эта удивительная девушка, и чем больше Вознесенская вспоминала – то, как Бунташная рассказывала ей свою историю, как она серебристо-заливисто смеялась над её шутками, как они вместе гуляли и веселились, смеясь над многими пустяками – даже рассказы об Эдгаре Вильгельме III и Стальной она вспоминала с особенной теплотой – тем больше героиня верила, что Бунташная – да-да, с виду обычная девушка, в которой таится столько удивительного; целый новый мир, новое восприятие окружающего пространства и какая-то тайна, которую Вознесенской пока не дано было разгадать, – словом, Вознесенская искренне верила, что Бунташная уже близка к этому таинственному т р е т ь е м у у р о в н ю, который описывался в характеристике аспекта. Что Бунташная способна исцелять – исцелять духовно – и чувствовать глубже, нежели обычные люди. За два месяца знакомства Бунташная стала для Вознесенской кем-то особенным – тем, кого бы она никогда не забыла. Нет, что вы, юношеские чувства к Карине в пятом классе… и искреннее стремление дружить с Элеонорой – в девятом… не забыты, нет; но то была лишь лёгкая, дружеская влюблённость; всё было не по-настоящему, но теперь… теперь же Вознесенская верила: это – оно. Настоящая дружба – искренняя, чистая, с абсолютно безграничным полётом фантазии и возможностью заботиться друг о друге, как заботятся юные влюблённые; но не физическая любовь, нет, – платоническая, высшая духовная лю…

– Иди есть, суп разогрелся! – проорала откуда-то из комнаты Вероника Вениаминовна, бесцеремонно врываясь в поток мыслей Вознесенской. Младшая Вознесенская закрыла гороскопы, оставив загадку о чёрной оппозиции в гороскопах до лучших времен, и послушно, но с пылающим сердцем отправилась поглощать земную пищу.

– Как дела в университете? – был закономерный вопрос Вознесенской старшей.

– ЗНАЕШЬ, – с жаром начала Вася, – у нас такие классные девочки собрались, и… ии… и… я просто рассказываю что-нибудь, а они слушают!

– Они классные только по этой причине? – скептически подняла брови Вероника Вениаминовна.

– Что ты. Я выразилась некорректно…

– Уж точно.

– Не перебивай! Пожалуйста. Ирина – знаешь, она такая… необычная, как будто хитрая; но мы с ней не так много общаемся, как с Райан. А Райан… она особенная, мне кажется. Как бы её описать… Такое ощущение, что у неё есть какая-то тайна, большое горе или тёмное прошлое, последствия которого она изо всех сил старается не показывать на людях, но ей это не удаётся, и прошлое всё равно даёт о себе знать и вырывается наружу. Она привлекает и притягивает этим самым прошлым; оно делает её необычной и накладывает отпечаток на её характер. Она очень эмоциональная – даже экзальтированно эмоциональная. Однажды она упала в обморок на моих глазах из-за этой эмоциональности. И… и невероятно любит рассказывать истории – и рассказывает, кстати говоря, мастерски. Я не понимаю, как она это делает, но, мне кажется, у неё особый талант к этому, или, если точнее выражаться, особый дар; все говорят, что дар у меня, и я не могу этому не верить, но никто не обращает внимания на её таланты, из-за чего мне становится как-то не по себе. Одним словом, она искренняя. И удивительная. Вот! – закончила свой рассказ Вознесенская, говорившая очень быстро.

Вероника Вениаминовна отодвинула свой вселенский суп.

– Великая Тайна Из Прошлого для великой героини романа, – при этих словах младшая Вознесенская смутилась. – Так ты видишь своих подруг?

– У неё правда есть…

– Ну, даже если так, меня оно не касается. Интересно другое. Когда ты научилась так складно и быстро говорить? Моя ли это молчаливая сестрица?

– Я же говорю: окружающие утверждают, что у меня есть способности.

Вероника Вениаминовна, задумавшись, вернулась к супу.

– Да, но… я живу с тобой сколько? – Вероника Вениаминовна скорчила странное лицо, пока усиленно подсчитывала, сколько живёт с ней её собственная младшая сестра. – Подскажи-ка… Года четыре, после того как ты переехала от родителей ко мне, и… я что-то не замечала твоих особых дарований до этого момента.

Ответом была тишина.

– Так или иначе, – подмигнула Вероника Вениаминовна. – Поздравляю с удачным годом обучения. Посмотрю потом гороскопы твоих знакомых.

* * *

В университете дела шли на лад – лучше и быть не могло. Но что-то беспокоило Вознесенскую – вернее, кое-кто конкретный, и этим кое-кем была Бунташная. Она была не такой, как раньше, и, хотя всё ещё смеялась и веселилась вместе со всеми, смех её был больше истерически-страдальческий, чем искренний, а веселье – напускным. Вознесенская видела, что с подругой что-то не так, но никак не могла понять, что именно. Словно бы тайна из прошлого, о которой опрометчиво проболталась сестре Вознесенская, давала о себе знать и беспокоила Бунташную. Она упорно посылала какие-то сигналы, вроде сигналов о помощи, и Вознесенской казалось, что только она видела, что с подругой что-то не так и что сигналы не достигают цели. Она много раз спрашивала себя: неужели всем вокруг всё равно? Человек практически готов позвать на помощь, практически способен рассказать, что же случилось, но всё-таки не в силах этого сделать по каким-либо причинам, а равнодушное общество не терпит и капли сострадания, адресованного другому существу? Вознесенская не могла понять этого.

Ей казалось, что она должна, просто обязана помочь Бунташной, но она совершенно не знала, как именно и чем она может ей помочь. Она не пыталась спросить у Бунташной, что не так, поскольку ей казалось, что этот вопрос может быть непонятым, отвергнутым или истолкованным в корне неверно. Один раз Вознесенская, в перерыве между общением с другими девушками, сделала робкую попытку спросить у Бунташной, что же, собственно, всё-таки её беспокоит. Она не получила внятного ответа. По правде сказать, Вознесенская и не ожидала его услышать: каким-то внутренним чутьём она понимала, что проблемы, которые образовались вокруг Бунташной, она не была бы в силах решить, даже если бы попыталась, но тот факт, что она даже не знает, что случилось у подруги и что она не способна помочь хотя бы словом, ни капли не утешал её. Напротив – он мучил, отравлял её изнутри, и Вознесенская думала об этом часами – везде: путешествуя от дома до университета, рисуя и даже лёжа в постели.

Одним словом, только казалось, что дела шли на лад. В действительности белое полотно вселенской духовной любви Вознесенской к её окружению было омрачено чёрным пятном.

* * *

Утро.

Телефон издал душераздирающий звук: то пришло сообщение в мессенджере. Вознесенская открыла его.

«Райан». Вознесенская ждала, что ей напишет кто угодно, только не она.

Бунташная писала примерно следующее:

«Вот. Почитай эту статью – возможно, ты многое поймёшь».

Следом шла статья, взятая Бунташной из какого-то малоизвестного паблика по психологии:

«Психиатры выделяют три состояния, характерные для больных биполярным расстройством. Эти состояния – мания (ударение на второй слог), гипомания и депрессия.

Признаки мании: снизившаяся потребность в сне, психомоторное возбуждение, повышенное либидо, повышенная скорость мышления и речи, заметный подъем настроения, эйфория, завышенная самооценка. В фазе гипомании человек может быть достаточно продуктивным: он заражает идеями всех вокруг и способен с неиссякаемым энтузиазмом рассказывать о самых разных вещах. Человек уверен, что тонко связан с миром, способен улавливать таинственные закономерности и собирать разрозненные детали некой мозаики в единую картину.

На смену этим периодам приходят фазы депрессии, когда происходит нарушение сна и аппетита, наблюдаются вялость, апатия, пониженное либидо, психосоматические расстройства, подавленное настроение, пониженная самооценка, тревожность, чувство вины.

Биполярным расстройством болели и болеют некоторые талантливые люди – от Нины Симон до Шинед О’Коннор, Стивена Фрая и Эрнеста Хемингуэя.

Эрнест Хемингуэй обладал некоторой двойственностью личности. С одной стороны – ловелас, успешный в обществе молодой человек, красавец, известный писатель; с другой – страдавший от биполярного расстройства мужчина, у которого из-за психосоматики и частых запойных депрессий развивались и другие недуги. Жизнь Эрнеста Хемингуэя была чередой спадов и подъёмов, из которых он безуспешно тщился выбраться, пытаясь вылечить себя с помощью спиртного.

Биографы Эрнеста Хемингуэя считают, что он страдал хроническим алкоголизмом, поскольку он «напивался каждую ночь шотландским виски или красным вином и был совсем плох, когда соглашался наконец идти к себе в номер… Выпитая с утра текила или водка частично восстанавливала его силы ко времени ленча». Был также известен его страх перед публичными выступлениями (пейрафобия), которая проявилась в тот момент, когда Хемингуэю присудили Нобелевскую премию, а он, не отказываясь при этом от денег, не отправился забирать средства и выступить на публике.

С 1960-х Хемингуэй стал настолько плох, что ему прописали медикаментозную терапию, спасавшую его от депрессии. Старый приятель Эрнеста врач Сэвирс под чужим именем, чтобы избежать газетной шумихи, уложил его в клинику. «…настоящим его несчастьем», – писал Сэвирс, – «было нечто более серьезное – нервное расстройство, вызывавшее в нем чувство постоянной подавленности». Позже Хемингуэя стали лечить электрошоком, поскольку депрессия не проходила, и тяжёлые медикаментозные препараты не помогали.

«Какой смысл в том, чтобы разрушать мою голову, подрывать мою память – мое главное достояние – и выводить меня из строя. Это великолепный курс лечения, но при этом теряется пациент», – писал Эрнест Хемингуэй по поводу терапии – как электрошоковой, так и медикаментозной.

Творческая активность Эрнеста Хемингуэя напрямую зависела от его настроения и повышалась в гипоманиакальном состоянии. В шестнадцать лет он уже писал стихи и рассказы в школьные журналы. В молодости обладал поистине завидной энергией. Работая журналистом, выдавал репортажи за двоих и никогда в конце дня не выглядел усталым.

Однако в маниакальном состоянии Хемингуэй представлялся менее привлекательным человеком. Некоторые современники отмечают у него такие черты характера: «Мне он показался болтливым, и я склонен был согласиться с одним проницательным парнем постарше нас, который прозвал его Болтуном и Крикуном. Хемингуэй самовыражался в довольно грубой манере. Кое-кто считал его остроумным, но если это и было так, то остроумие его носило грубый, даже жестокий характер».

Писатель застрелился 2 июля 1961 года, прямо на веранде своего семейного дома – из того же ружья, из которого застрелился его отец.»

Вознесенская прочитала статью. Потом перечитала написанное самой Бунташной. Подруга была онлайн, поэтому необходимо было что-то ответить, и как можно скорее.

ВОЗНЕСЕНСКАЯ (10:16)

прикольная статья.

что я должна понять?

БУНТАШНАЯ (10:16)

Попробуй. У тебя получится.

ВОЗНЕСЕНСКАЯ (10:16)

ты говоришь загадками.

ой

пишешь

БУНТАШНАЯ (10:17)

Ну, загадки бывают весьма интересны

Иногда

ВОЗНЕСЕНСКАЯ (10:17)

ты по поводу персонажей?

БУНТАШНАЯ (10:17)

Близко, но не совсем

ВОЗНЕСЕНСКАЯ (10:17)

ну… я перечитаю статью и тогда ещё разок напишу.

окей?

БУНТАШНАЯ (10:18)

Ладно.

ВОЗНЕСЕНСКАЯ (10:34)

слушай, вот что я нашла.

очень похоже на твоего персонажа – кажется, его звали Кристофер.

и история борьбы с недугом, и тяжёлое моральное состояние.

возможно, тебе необходимы подобные статьи, чтобы проработать историю, да?

если так, то у меня к тебе реальная просьба: не могла бы ты скидывать их и мне?

у меня тоже есть история, о которой я не говорила, и я могла бы с помощью этих статей выстроить психологические портреты не только твоих персонажей, но и своих.

а на паблик подпишусь.

классный!!

БУНТАШНАЯ (10:34) скинула картинку, на которой был изображён человек, словно бы страдающий головными болями: он схватился за голову, а рядом с ним была тёмная тень, словно бы от раздвоения личности.

It's me.

ВОЗНЕСЕНСКАЯ (10:35)

почему?

БУНТАШНАЯ (10:35) скинула картинку, на которой мемно было написано: «Драки в школе ведут к непоправимым последствиям впоследствии».

ВОЗНЕСЕНСКАЯ (10:40)

возможно…

БУНТАШНАЯ (10:40) скинула песню STARSET – “My demons”.

ВОЗНЕСЕНСКАЯ (10:46)

неплохая!

по атмосфере похожа на твоего персонажа.

БУНТАШНАЯ (10:46)

Чем-то…

Ты утверждаешь, что у тебя есть своя история? Не могла бы ты мне её рассказать?

ВОЗНЕСЕНСКАЯ (10:46)

в университете, если хочешь.

ещё могу теорию одну рассказать.

БУНТАШНАЯ (10:47)

Хорошо.

Бунташная раздосадованно отложила телефон. Она много раз говорила с собой об этом, причём переспорить себя никак не могла. Вознесенская ничего не поняла. Возможности открыто объяснить – нет. Как такое объяснишь? Не поверит. И никто не поверит, как не верили десятки людей до неё. Есть надежда. И эта надежда жива, только пока Вознесенская здесь, рядом; именно Она – верила Бунташная – может исправить дело. Но – но! – бедная Вознесенская даже не знает о том, кто она и кем могла бы стать при желании. Пригласить её в кафе нет возможности – не будет ли это слишком навязчиво и грубо? А объяснить так, словами, если не жестами… как? Бунташная не знала ответа.

* * *

– Говорят, чтобы навести порядок в мыслях, стоит убраться в доме. Но если в доме всегда чисто, то это значит, что убирать нечего, и в мыслях остаётся полный хаос! – пошутила Вознесенская после душераздирающей истории о том, как Вероника Вениаминовна заставляла её убираться в квартире. Наша великолепная пятёрка – Ирина, Райан, Диана и Алиса – малознакомая Вознесенской девушка, присоединившаяся к компании недавно, – грелись в Cofix после небольшой пробежки по слякоти от вуза до кафешки.

– У меня тоже есть история, – посмеявшись, в свою очередь сказала Ирина. – Она про моего кота.

– Было, – хмуро ответила Райан.

– Да? Тогда про подругу, которая ходила на квест…

– Тоже было.

– Что ж вы такие; даже и не знаешь, что вам рассказать. Ну, раз вам не нравятся мои версии, рассказывайте вы. Кстати, Райан, что с тобой случилось?

Райан сразу напряглась.

– В плане?

– Ты упала в обморок, – прямо ляпнула Вознесенская.

– Ах, это… – Райан сделала смущённый вид. – Не обращайте внимания. Это случается со мной иногда из-за нервов и здоровья. Кровища ещё из носа нередко идёт.

– Слушай, но… с этим же надо что-то делать; нельзя так просто это оставлять, – сразу забеспокоилась Вознесенская. – Если подводит здоровье, стоит остаться дома и пересидеть неблагоприятный период… наверное…

На словах «остаться дома» глаза Райан сразу округлились, и в них мелькнуло что-то вроде ужаса; тем не менее, она быстро овладела собой и нарочито спокойно сказала:

– Спасибо за заботу. Что ты… Но если хочешь, то… купишь мне кофе? Только им и питаюсь, а деньги закончились.

Вознесенская побежала покупать кофе.

Когда она вернулась и торжественно вручила Райан стаканчик, уже шёл спор, половину которого Вася пропустила, о чём несколько пожалела: Вознесенская любила споры.

– То есть ты утверждаешь, что смерть – это определённый конец всего и что её стоит бояться, – довольно холодно проговорила Райан.

– Я этого не говорила – того, что её стоит бояться, то есть. Но я считаю, что после смерти ничего нет, – сказала Ирина.

– Никаких перерождений, ничего сверхъестественного, никакого белого туннеля со светом в конце, а лишь тёмная пустота? Ирин, ты меня разочаровываешь: смерть – это же такое широкое поле для фантазии, что можно придумать всё, что угодно, а ты выбираешь веру в то, что там – всего лишь конец.

– Согласна, – робко вставила своё слово Диана, молчавшая до этого момента. – Смерть – это новое начало, на мой взгляд.

– Но начало чего, в таком случае? – спросила Ирина.

– Возможно, Диана имеет в виду, что после смерти есть какой-то иной мир, отличный от нашего, где преобладают иные порядки и ценности. Am I right?

– Нет. Я верю в перерождение, – ответила Диана.

– Перерождение! – внезапно воскликнула Вознесенская. – Я тоже, если говорить честно, верю в нечто такое. На мой взгляд, существует некая система – иерархия перерождений, и каждая душа может переродиться только в рамках этой системы. Если рассматривать смерть с такой точки зрения, то она становится совершенно безобидной, поскольку ты заранее знаешь, что твою душу ожидает новая жизнь в новом теле – это как создать нового персонажа в новой игре, а опыт сохранится, но не будет доступен целиком, а как бы забудется.

– Очень похоже на твою игру, – откликнулась Алиса.

– Погодите: если помолчать ещё чуть-чуть, то сейчас нам Вася придумает целую концепцию по построению мира и душ, – весело отозвалась Ирина.