Kitabı oku: «Кривые Жуковского», sayfa 6
Ребята медленно поднимались по ступеням. Остановились на площадке третьего этажа. Артем дал себе отдышаться.
Он подошел к двери одиннадцатой квартиры. Звонок был вырван, торчали провода. Глазок в двери тоже, а оставшаяся от него дыра заткнута тряпкой. Артем брезгливо скривил лицо и постучал в дверь. Он уже обо всем догадался. И Полина тоже.
Долго не открывали. Артем уже не стеснялся – стучал кулаком. За дверью наконец послышалось шарканье шагов. С той стороны двери возились с замком. Дверь медленно открылась. Из образовавшейся щели на них настороженно смотрели.
– Вам кого? – послышался оттуда сиплый мужской голос.
Полина стояла за спиной Артема, в паре шагов от двери, но и до нее доходил отвратительный запах, доносящийся из квартиры.
Артем молчал. Полина понимала, что сейчас он просто уйдет. И выглянув из-за его спины, сказала громко, будто говорила со слабослышащим:
– Притчина нужна!
Имени она не знала, да и не была уверена, что фамилия у них с Артемом одна. Была лишь надежда, что Артем поможет, исправит.
– Притчина… – еще раз сказала Полина, уже тише, уже почти не надеясь.
– Екатерина, – бесцветным голосом добавил Артем.
Дверь закрылась. За ней послышалось приглушенное: «Катька!» – и те же шарканья, теперь уже от двери.
Полина нервно теребила поясок пальто и старалась не дышать носом. Она смотрела то на грязную старую дверь, то на затылок Артема. Опять долго не открывали, и Полина боялась, что сейчас Артем точно уйдет.
Наконец из-за двери показалась женская голова с растрепанными волосами, заспанным помятым лицом.
– Кого надо? – спросила она голосом, не сильно отличавшимся от предыдущего мужского.
Полина сделала шаг вперед и встала рядом с Артемом.
– Ваш брат… – Полина и его имени не знала, могла только надеяться, что у Притчиной Екатерины только один брат, и она понимает, о ком Полина говорит.
Но женщина невидящим взглядом смотрела в бетонный пол, куда-то между ребятами.
– Нет его, – ответила она, с трудом ворочая языком.
– Нет. Я говорю, ваш брат, – Полина взглянула на Артема в надежде, что он подскажет имя, но Артем по-прежнему молчал, и Полина продолжила: – он болен. Очень. Сильно. Он хочет, чтобы вы знали…
На лестничной площадке было тесно – их двое, приоткрытая дверь. Артем неуклюже разворачивался, чтобы уйти. Соседняя с Екатерининой дверь приоткрылась, тоже чуть-чуть.
– Кто там опять? Участкового вызову!
– Здрасте, тетя Алла, – спокойно ответил Артем.
Дверь открылась шире, на пороге своей квартиры стояла старушка в фартуке с рыжими кудрями на голове.
– Темка! – всплеснула она руками.
Женщина радостно улыбалась.
– Как вырос-то! – она долго любовалась Артемом и, кажется, действительно была ему рада.
Полине кивнула:
– Здравствуйте! – и, поджав губы, сказала Артему: – Катька уже-ж совсем, – и она махнула рукой в сторону соседней двери, – как Марья Васильевна померла, царство ей небесное, так вообще покою от нее нет.
Дверь под номером одиннадцать захлопнулась, щелкнул замок.
Женщина покачала головой, вздохнула, спросила Артема:
– Тебя отец что ли прислал? Мож грех так говорить, но мне кажется, если человек сам себе помочь не хочет, ему никто не поможет. Зачем нервы зря тратите? И деньги.
– А папа был здесь? – дрогнувшим голосом спросил Артем.
– Ой, сколько раз приходил! И с участковым – дружков ее разгонять, и с врачом. Все бесполезно! Ой… А Виктор что, с Анечкой разошлись? – старушка растерянно глядела на Артема.
Артем не ответил, и старушка долго понимающе кивала:
– Ну да, ну да. Жизнь такая. А вы сейчас где? В Москве? – спросила она, видимо, имея в виду Артема с его мамой.
– В Новороссийске, – охрипшим голосом сказал Артем и откашлялся.
Старушка продолжала кивать с озабоченным выражением лица. Потом встрепенулась:
– Так ты Виктора что ли ищешь? Так у меня номер его есть, и даже адрес, по-моему. Он оставил на случай, если с Катькой что. Мне оставил и Анатолию Владимировичу. Сказал, если что, на такси ее сажайте и на мой адрес отправляйте. У нее тут, знаешь, всякое бывает. И на площадке тут однажды, прости господи, голышом сидела, ухажер из собственной квартиры выгнал. Ох уж, хорошая девчонка ведь была…
Старушка будто бы задумалась, потом спохватилась, махнула рукой и исчезла в квартире. Артем с Полиной видели, как старушка, стоя к ним спиной, листает записную книжечку на старом трюмо в прихожей.
Вернулась к ребятам с этой самой книжкой в руке.
– Ты, Темочка, перепиши. А то насовсем тебе отдать не могу. Вдруг что.
Артем заглянул в записную книжку.
– Я запомнил.
Старушка на это радостно улыбнулась.
– Спасибо, тетя Алла.
– Да что там, – махнула рукой старушка. – Анечка-то как?
– Хорошо. До свидания. Спасибо.
Полина тоже сказала «до свидания» и улыбнулась старушке вместо Артема.
***
– Здесь жила твоя бабушка? – спросила Полина, когда они вышли из подъезда.
Конечно, Полина не надеялась ни на что, кроме сухого «да», но у нее в запасе было еще много вопросов – глупых, ненужных, неважных, всяких – лишь бы не оставить его одного.
– Бабушка и мы с родителями. Я здесь родился.
Артем с трудом, превозмогая себя, говорил. Он и сам не хотел оставаться один.
– Тетя Катя младше папы на несколько лет. Она рано вышла замуж и уехала к мужу. А папа, когда женился, привел маму сюда, к бабушке в квартиру, – он немного помолчал, потом продолжил: – Потом тетя Катя вернулась.
– Развелась?
– Наверное. Ну мы вскоре и съехали. Снимали квартиру здесь недалеко. Папа там работал.
Артем указал рукой на серое здание через дорогу. Здание стояло к ним боком, и никаких опознавательных табличек, кроме номера здания, на нем не было.
– А почему уехали? Тесно стало?
– Точно не знаю. Потом уже, когда родители ругались, папа часто говорил, что мама сама захотела уйти, типа с тетей Катей они не ужились.
– Она пила что ли? – тихо спросила Полина.
– Тетя Катя? Нет. Она вообще хорошая. Была, – Артему как будто что-то в горле мешало говорить, и он откашлялся, потом продолжил: – Она меня очень любила. Конфеты, машинки все, что я помню из детства, – это она мне приносила. Мультики по телевизору для меня отвоевывала у бабушки.
Он замолчал, и Полина принялась лихорадочно искать вопрос в своей голове. Но Артем и сам заговорил:
– После того как мы уехали, я ее видел только на улице. Она так же меня зацеловывала и вела в магазин, покупала мне шоколадки.
Полина представила себе маленького белобрысенького Артема, и ей тоже захотелось его расцеловать. Взять на руки и прижать к себе сильно-сильно.
Они зашли в магазинчик, Артем купил две бутылки воды, одну дал Полине. Сидя на остановке, Артем задумчиво пил воду.
– А потом вы по квартирам, да?
Полина сделала попытку вернуть Артема к его рассказу, к воспоминаниям. Потому что рассказывал это другой Артем. Полина такого еще не знала. Но ее Артем ответил:
– Мою биографию писать будешь?
Выкинул пустую бутылку в мусорный бак и сказал:
– Пошли. Наш.
В автобусе еще какое-то время Артем рассказывал, указывая пальцем на здания за окном. Полина увидела крышу школы, в которую Артем пошел в первый класс, гаражи, на которых они с друзьями жжеными углями писали неприличные слова, здание, в котором когда-то была булочная и работала его бабушка, а ныне бутик модной одежды. Потом замолчал.
– Тебе ее жалко? – спросила Полина.
– Кого?
– Твою тетю. Катю.
Артем чуть помедлил и ответил:
– Мне вообще никого не жалко. Жалеть – все равно что унижать. А она и так…
Многоэтажные дома кончались, начался частный сектор. Красивые двухэтажные дома стояли вперемешку со старыми развалюшками. «Наверное, маленький Артем здесь уже не бывал, – подумала Полина, – и поэтому рассказывать нечего». Автобус остановился у большого продуктового магазина. Это была его конечная.
Артем поднялся, подождал, когда встанет Полина, и сказал в продолжение разговора, о котором Полина, признаться, уже и не думала:
– Если тебя кто-нибудь жалеет, это значит, что ты что-то делаешь не так.
Ребята вышли. Артем не дал Полине даже оглядеться. Свернули за магазин и пошли по дороге вправо.
Дорога была узкая, две встречные машины с трудом, наверное, разминулись бы. По обеим ее сторонам – ворота. Разные. Грозные и неприступные, скромные, но добротные, и такие, которые лишь бы были, даже деревянные, которые просто доживали свое. Из-за высоких и неприступных выглядывали такие же дома, и больше ничего не было видно. Зато те, что попроще, позволяли разглядеть не только дом, но и огород, теплицу, сараи. Из всех дворов лаяли собаки. На путников, друг на друга, по долгу службы, из скверного характера, от скуки.
– Папа здесь нес меня на плечах.
Полина отвлеклась от очередного двора с аккуратной дорожкой, ведущей к крыльцу, и посмотрела на Артема. А он на нее не смотрел и домики не разглядывал, он смотрел на дорогу и рассказывал о ней.
– Она тогда не была асфальтирована. Какая-то вечно не засыхающая грязь. Ее ногами месили, колесами. Родители ехали сразу в резиновых сапогах. Даже когда дорога ненадолго засыхала, летом, на ней оставалась глубокая колея от автомобильных колес.
Артем замолчал. Но Полина уже не могла вернуться к дворам, домам, их жителям, собакам.
– Теперь это микрорайон, – говорил он бесцветным голосом, – а был дачный поселок. У всех были в основном участки с вагончиками. У нас тоже был вагончик. Света не было, вода для полива по арыкам бежала. Мама весь день на огороде, а по вечерам жгли костер…
Полина с удовольствием бы послушала про грядки с картошкой, малиновые кусты, супчики на костре. Побродила бы в тени фруктовых деревьев, собрала клубнику на варенье. Она таскала бы тяжелые ведра с водой от арыка до огорода, собирала колорадских жуков. Лежала бы в купальнике на старом покрывале под жарким солнцем, разглядывала ползающих в траве муравьев. Пряталась от дождя в вагончике, слушала, как тот стучит по крыше. Она бы с удовольствием была собой. А лучше им.
Но Артем, видимо, сам бродил, собирал, прятался от дождя. Полину не пускал. Так шли долго, пока Артем не остановился у одних ворот.
Стояли и смотрели на них. А они – высокие, зеленые, на двери ручка кольцом. Полина очнулась первой. Сделала шаг вперед, ударила кольцом пару раз о железную дверь. Она думала, будет громче.
Но стук был услышан. На них залаяла собака. Она тявкала и тявкала, не по-злому, больше, видимо, для порядка. Вскоре лай начал отдаляться, собака убегала от ворот. Значит, идут, решила Полина и встала обратно рядом с Артемом.
Послышалось лязганье засова, и тяжелая дверь распахнулась. Перед ними стояла худенькая женщина лет тридцати с тонкими обесцвеченными волосами до плеч. У ее ног вился рыжий спаниель, подпрыгивал, гавкал, лизал ей руки. Женщина виновато улыбалась ребятам, пытаясь отогнать от себя пса.
– Домой, Джек, домой! – строжилась она на него, но как-то слишком нежно, любя, и, может, поэтому неугомонный пес не слушался.
Вдруг пес замер, услышал что-то, чего остальные из-за его тявканья слышать не могли, и неожиданно сорвался с места, побежал вглубь двора. Все трое смотрели на несущегося пса с развевающимися на ветру ушами.
Женщина ахнула и всплеснула руками. Пес, как оказалось, услышал звук открывающейся двери. Теперь он метался, прыгал, лаял около маленькой девочки, стоявшей у распахнутой двери большого двухэтажного дома.
– Алиса! Закрой дверь! – закричала ей женщина.
«Алиса. Лиса. Лиза», – рассуждала про себя Полина.
– Босиком! – и повернувшись к ребятам, озабоченно улыбнулась. – Минутку.
Побежала в дом.
***
«Мы сделали доброе дело», – говорила себе Полина, и этой, как она считала, центральной мысли было очень тесно в ее голове. Другие пихали ее локтями, наступали на ноги, загоняли куда-то в угол, чтобы самим расправить плечи, вытянуться во весь рост. Но Полина упорно выдвигала вперед своего фаворита.
«Мы сделали доброе дело».
Артем сидел рядом с ней каменный. Будто и не дышал. Такого Артема Полина боялась сильнее, чем злого и насмешливого. Она интуитивно чувствовала, что каменным жить нельзя и что в тот момент, когда он пошевелится, всем, находящимся рядом, станет по-настоящему страшно. Страшно же людям, устроившим свое поселение у подножья могучей горы, когда та, успевшая повидать и первых его жителей, и детей их детей, наконец решит вздохнуть.
«Теперь только поезд, – устало думала Полина в автобусе, подъезжающем к Москве, – а там лечь и отвернуться к стенке».
Она уже не просила есть. Голод гармонично сливался с ее усталостью, и вместе они вводили ее в состояние безразличия ко всему вокруг, включая каменного Артема.
Ребята медленно брели в сторону вокзала, не торопились. Не сговариваясь о том, знали, что до прибытия поезда еще как минимум час. Уличные фонари и лампочки в витринах не давали погрузиться в осеннюю тьму. Вокзал огромным маяком виднелся впереди.
Полина будто очнулась, поняв, что Артема нет рядом. Оглянулась. Тот остался стоять на несколько шагов позади. Полина вернулась к нему. Он свернул куда-то во тьму, и она за ним следом.
Сначала не было видно почти ничего. Угадывались лишь силуэты голых деревьев, пахнущих сыростью, мимо которых они осторожно шли. Потом стало светлее. Впереди был двор, многоэтажный дом, под козырьком которого тускло горела лампочка.
– Здесь подожди, – сказал ей Артем, когда они вошли во дворик.
А сам снова нырнул в темноту, в деревья.
Полина огляделась и в паре метров от себя обнаружила скамейку.
Села. Рюкзак за спиной не позволял откинуться на спинку, и она его сняла, поставила рядом.
«А потяну? – вяло думала она. – Такого его потяну?». Полина знала, что увиденное здесь утяжелит его, усложнит. Но она также знала, что когда выспится, поест и взглянет в окно, за которым будет родной город, то в тысячный раз скажет себе: «Только я и могу».
Красивый, широкий в плечах Артем не мог не нравиться. И Полина видела, что девочек в классе он тоже завораживает. Но они обходят его стороной, любуются издалека. Даже самые смелые вовремя призывают себя одуматься. И только маленькая незаметная Полина верит в себя. Верит, что потянет. Верит…
Артем вернулся. Полина взяла свой рюкзак, готовая закинуть его на спину, чтобы отправиться дальше. Но Артем опустился на скамейку рядом с ней.
Полина ждала, что он заговорит. Знала, что ей будет тяжело его слушать. Но темнота ей в помощь. Она закроет глаза и выдержит все, а потом обнимет. Не как обнимают мужа или подлезают под руку, ища желанных объятий. Нет. Она обхватит его руками и сожмет, насколько ей хватит сил. Чтобы ему стало тесно и хоть немного душно, чтобы и он поверил, что только Полина может.
Но Артем молчал. Полина разглядывала его темный профиль и знала, что лучше, чтобы он говорил.
– Уважаемые…
Полина вздрогнула от неожиданности. Незнакомый мужской голос прозвучал откуда-то сбоку. Из той темноты, откуда недавно вернулся Артем. Ребята вглядывались в темноту. Еле различимый силуэт стоял в нескольких шагах от скамьи…
– Сигаретки не будет?
Полина сидела прямая, как струна. Слишком развязно и как будто насмешливо спрашивали у них «сигаретку».
– Нет, – отозвался Артем.
Его «нет» было твердым и тяжелым, как и подобает каменному человеку.
Полина убеждала себя, что дрожит от холода и что вот сейчас человек, не нашедший у них сигареты, печально вздохнув, отправится восвояси.
– Не курите что ли? – насмешка становилась злой и напористой.
«Дурак», – думала она про Артема. Ей казалось, что, если бы его «нет» было хоть немного мягче, человечнее что ли, их диалог с темнотой не получил бы развития.
– А тебе какое дело? – спросил Артем.
Полина уже даже не дышала.
«Дурак».
– Ты че, пацан?
Силуэт начал медленно выплывать из темноты.
Он уже стоял у того края скамьи, где сидела замершая от страха Полина. А та даже глаз на него не подняла. Не стала рассматривать. Ей было нелюбопытно.
Артем поднялся. Неторопливо. Будто гора оказалась огромным спящим великаном. И, проснувшись, великан медленно разгибает затекшую за века спину. Артем взял костыль, сделал шаг в сторону незнакомца.
– А тебе что надо? – спросил Артем тихо, угрожающе. У Полины от его голоса побежали мурашки по спине.
Пауза.
– Да ладно, пацан, – наконец отозвался человек, стоящий рядом с Полиной, – нету, так че.
И сделав шаг назад, обратно в темноту, добавил:
– Ну, бывайте.
Полина прикусила нижнюю губу. Уже было не страшно. Теперь больно.
– Сюда иди, – прорычал Артем и сделал шаг вперед.
– Не нарывайся, пацан, я же все понимаю, – и это уже опять из темноты.
Они слышали шорох удаляющихся шагов.
– Иди сюда, я сказал, – крикнул ему Артем и тоже направился в темноту.
Он торопился, и его движения были резки и неуклюжи, он походил на поломанную игрушку.
Полина вскочила со скамьи. И уже через несколько шагов была перед ним. Она обхватила его руками. Он продолжал сыпать оскорбления вслед уходящему поверх ее головы. А она очень переживала о том, что ей не хватает ни рук, ни сил.
Ее руки приходились ему чуть выше локтей, щекой она прижалась к вздымающейся груди.
«Муравей на горе, блоха на теле могучего зверя», – думала она о себе.
– Отпусти! – рявкнул он и одним движением скинул ее руки.
Теперь они веревками висели вдоль ее тела, бесполезные, не пригодившиеся.
– Ты ведешь себя как бледнолицый, – прошептала Полина.
– Смело? – спросил Артем, глубоко дыша.
– Глупо.
Свободной рукой Артем прижал Полину к себе. Сильно, душно, тесно. Уткнулся лицом в ее волосы, шумно сопел над самым ухом.
«Смогу», – убеждала себя Полина.
***
В доме пахло пловом. Значит, дедуня решил взяться за старое. Полина оставила рюкзак у двери, сняла сапоги и пальто и прошла на кухню.
Дедуня стоял у открытого казана, перемешивал большой ложкой золотисто-коричневый рис. Полину он не заметил. Как в такие моменты не замечал ничего вокруг. Плов – это таинство, в котором ритуал важнее результата. Это сродни шаманскому пению и затяжному «ом». Полина знала, что в исходящем из казана ароматном паре он видит своих призраков. Если бы Полина умела красиво говорить, она села бы сейчас у стола и пересказала деду все его истории о бескрайних степях, юртах и о нем самом, молодом и полном сил. Потому что дедуня начинал забывать. И в прошлый раз плов оказался совсем не соленым.
Полина прошла в зал. В этой комнате жил телевизор, и сейчас он спал. Полина посмотрела на него, забывшегося безмятежным сном, и он показался ей прекрасным в строгом черном и окутанным молчанием. Тихонько, на цыпочках, она пересекла комнату и открыла дверь своей спальни.
Мама лежала на ее кровати головой там, где у Полины ноги, когда она на ней спит. Полинина подушка оставалась на своем привычном месте. «Она даже спит красиво», – подумала Полина и залюбовалась. Полина никогда не видела, как спит сама, но предчувствовала, что ничего красивого в этом нет. Мама в узкой юбке и белой шелковой блузе лежала на боку, согнув ноги в коленях, подложив руку под голову. Ни единой волосинки не выбилось из ее прически, ни одной лишней складочки не появилось на одежде.
«Не переоделась», – подумала Полина о маме и опустилась на стул у письменного стола. Пришла с работы, плащ на крючок, сапоги к стенке. Чай пить не стала, сразу сюда. Шла и знала, что Полины здесь нет. Даже не ждала, просто сидела. Не заглядывала в ее тетради и альбомы, не включала ее ноутбук – не изучала ее, не искала ей оправданий. И уснула здесь не для того чтобы забыться Полиниными снами. Мама пришла сюда, чтобы здесь был хоть кто-то, если уж Полины здесь нет.
«Конечно, – думала Полина, – такие пустоты и следует заполнять собой». Мама это чувствовала интуитивно, поэтому до сих пор иногда по вечерам влезала в папину рубаху и разгуливала в ней по дому. Но главного она так и не поняла, что ее самой должно быть очень много, чтобы хватило законопатить все эти дыры. А она, тонкая, почти невесомая, с трудом справлялась со своим собственным местом.
«Артем, мама, очень большой и тяжелый – просто глыба, – говорила Полина с мамой. – И если он уйдет, останется бездна. Я думаю, а хватит ли меня на этот случай? И почему-то мне кажется, что хватит. Но еще больше кажется, что он не уйдет. Так что мне его нести. Но я не хочу. Он не должен быть камнем, как ты не должна быть бабочкой, папа твоей пустотой, а я ежиком. Я должна стать той, ради которой он захочет построить дом и завести рыжую собаку. Той, к которой он будет стремиться, даже если случится так, что его самого почти не останется. Он должен шептать мое имя, и пусть другим слышится, например, Алина. Тем другим, кто просто его нес, а в него не заглядывал. И загадочные линии на стене, нарисованные нетвердой рукой, должны быть обо мне. Указывать на нас».
