Звон монет убивает

Я вышел на балкон и закрыл на шпингалет одну из створок остекления. Затем опустился на колени, и впился взглядом в злосчастную железку.

Три минуты медитации – и я стал шпингалетом. Я открывал себя, закрывал, смазывал, протирал насухо, вертел рычажок влево и вправо, и… Ни одной новой идеей не разродился. Из меня такой же медитатор, как из пацифиста – боец спецназа.

В кухне с треском грохнулось что-то хрупкое. Стремглав нестись к месту катастрофы я счел напрасной тратой сил. Спешить уже некуда.

Я не ошибся. Две тарелки и чашка разлетелись на куски. Причиной тому бычки Плимута, которые я положил в мойку размораживаться.

Полтора часа назад, перекусив, я догрузил кипу немытых тарелок, увенчанную россыпью таких же чашек. Подперев гору посуды брикетом замороженных бычков, я предотвратил ее падение набок. Лед растаял, и Пизанская башня потеряла равновесие. Грохот стал звуковым сопровождением вылета керамики из мойки.

Очистив пол от осколков, я сварил Плимуту овсянку с бычками. Мне повезло: овсянка не пригорела, и милый котик оставил меня в живых.

Теплый душ смыл дневные заботы. В соседней квартире точная копия кремлевских курантов пробила полночь. Двенадцать ударов молотком по сонной голове послужили мне наркозом. Я заснул.

… Я измельчал до размеров спичечного коробка. Стою в мойке. Надо мной – гора посуды, подпертая брикетом мороженых бычков. Вот одна из рыбешек оттаяла и отделилась от собратьев. На нее опиралась Пизанская башня из тарелок и чашек…

С ревом рассекая воздух, тарелки и чашки одна за другой срывались с вершины горы и летели вниз. Я в ужасе карабкался по эмалированным стенкам мойки в надежде спастись, но тщетно.

Я остался жив, но попал в ловушку. Тарелка лежала вверх дном, накрыв меня. Поднять ее, чтобы выбраться, мне не хватало сил. Я скреб ногтями дно мойки, мечтая вырыть подкоп. Пальцы превратились в когти хищного зверя, но они лишь скользили по гладкой эмали, издавая мерзкий скрежет.

Дышать под тарелкой стало нечем. Последний вдох…

Я вскочил, хватая ртом воздух. Плимут уставился на меня со своего лежбища, зевнул, потянулся и, свернувшись калачиком, продолжил дрыхнуть.

На будильнике начало четвертого. Заснул в двенадцать. Для меня три часа сна в сутки – как для гепарда один хомяк в неделю. Глаза слезились так, словно добрый дядя припудрил их известью. В памяти еще плавали ужасы сна.

И тут я понял, как запереть окна снаружи, не оставив следов.

Холодный душ помог проснуться и напомнил о повышенной небритости.

Развернув кресло к окну, я вонзил взгляд в ночное небо. Едва восток посветлел, я выскочил из дому. На журнальном столике остался дымиться недопитый кофе.

*

*

Я остановился возле ветхих деревянных ворот, со двора увитых чайной розой. Соседские собачки сонным лаем дали знать, что мой приезд занесен в их журнал нарушителей утреннего спокойствия.

Секундная заминка, и замок, скрипнув, позволил мне войти в лачугу Леночки.

За сутки в доме ничего не изменилось. Те же обрывки газет на полу, тот же шорох лапок и запах мышиной братии. Разве что за ночь пауки занавесили ставни тонкой вязью ловчих сетей.

Я открыл одно из окон спальни. В тишине раннего утра я смог различить лишь слабый шорох рвущейся паутины. Сквозь распахнутое окно в комнатку ворвались остатки ночной свежести. Затхлый воздух нежилого помещения ожил, словно спящая красавица от поцелуя прекрасного принца.

Неухоженный соседский двор позади дома Леночки казался вымершим. Весь периметр заброшенного участка заполонили кусты сирени. Центр зарос травой, опаленной солнцем. Покрытая росой, она источала запах прелой соломы.

Я закрыл окошко без помощи шпингалетов. Окно не распахнулось. Створки держались в раме за счет вековых наслоений краски. Я ощупал точки контакта. Пальцы заскользили по поверхности легко.

Я поднес горящую спичку к скользкому месту на раме. Пламя облизало поверхность краски, слегка ее прикоптив. Вскоре копоть приобрела влажный блеск. От мокрого пятнышка потянулась струйка насыщенного белого дыма. Запахло погасшей свечой.

Однако ловок, нечего сказать! Натереть парафином трущиеся части окна додумается не каждый. Так в старину смазывали направляющие полозья в комодах. Скользкий парафин позволял легко выдвигать набитые добром тяжелые ящики.

Окно тщательно подготовлено к бесшумной работе. Такую возможность имел только Олег, муж Леночки.

В свертке, что я привез с собой, лежали кубики льда. Я раздробил их. Из кучки осколков выбрал подходящую ледышку, подержал на ладони. Льдинка растаяла до нужной толщины. Получился тонкий скользкий клин.

Я заклинил шпингалет пластинкой замерзшей воды. Штырь завис над гнездом в раме, удерживаясь ледовым стопором.

Прошло тридцать шесть секунд, прежде чем раздался глухой стук. Ледяной клин подтаял, освободив механизм шпингалета. Под тяжестью собственного веса смазанный штырь устремился вниз, закрыв окно. Вода от растаявшего льда бесследно исчезла, просочившись в трещину на подоконнике.

Кто теперь обратит внимание, что рычажок шпингалета не повернут параллельно плоскости окна? То есть не вставлен в прорезь на обойме, обозначающей положение “заперто”? В том-то и дело, что никто этого не заметит, как Игорек при осмотре места происшествия. Иначе он не стал бы меня уверять, что закрыть шпингалеты снаружи невозможно.

Итак, окно затворилось с задержкой в тридцать шесть секунд. Но ранним утром воздух намного прохладнее, чем днем. В обеденное время, когда убили Леночку, солнце палит нещадно. Две недели назад стояла такая же жара.

Несомненно, полуденный зной вдвое укоротит время задержки закрытия шпингалета. Да пусть даже втрое! Как восемнадцати, так и дюжины секунд вполне достаточно, чтобы покинуть дом через окно. Наслоения краски не дадут створкам открыться, лед стечет водой, штырь упадет в гнездо на раме, и…

Потом приедет Игорек, взломает запертую убийцей на замок входную дверь, увидит закрытые на шпингалеты окна. Это позволит Игорьку утверждать, что в момент своей смерти Леночка находилась в доме одна. Леночку сочтут самоубийцей.

Я продолжил исследования.

К форточному проему наружных створок крепилась москитная сетка. Игорек считал, что, не сорвав ее, закрыть верхний шпингалет нереально. У меня на этот счет имелось другое мнение.

Запор по конструкции не отличался от нижнего, но чтобы затворить окно, штырек нужно поднять вверх. Тут льдом не отделаешься. Но я не унывал. Эту задачку я решил еще до рассвета, выпив восьмую чашке кофе на голодный желудок.

Через распахнутое окно я вылез на заброшенный участок. Там нашел кусок медной проволоки, которому придал форму буквы “Г” с крючком на кончике.

Аккуратно просунув “букву” в ячейку сетки, я подцепил рычажок шпингалета, и медленно поднял стальной штырь. Окно закрыто.

Я повторил этот трюк несколько раз, и каждый раз успешно. На сетке не осталось даже намека на повреждение. Первая фаза эксперимента подошла к концу.

Все предыдущие манипуляции с окном и шпингалетами я собрал воедино. Начал с изготовления ледяной пластинки, и закончил применением “буквы “Г”.

На все про все ушла минута. Я стою на территории заброшенного участка, а окно спальни Леночки закрыто на шпингалеты изнутри дома. Чего еще желать убийце?

Я повернулся спиной к лачуге Леночки. Взору предстал запущенный двор и домишко, пару сотен лет назад выглядевший как новая копейка. Теперь же он напоминал хижину дяди Тома после пирушки, устроенной термитами.

Штукатурка кое-где отвалилась. Стеклами давно не пахло. Дверь заколочена досками крест-накрест. Треть черепицы с крыши сорвал либо ветер, либо практичный сосед. Сквозь дыры видна почерневшая обрешетка, изъеденная древоточцами. Не хватало таблички: “Райком закрыт. Все ушли на фронт”.

Домик одним торцом граничил с улицей, другим – с вереницей деревянных сараев. Стена получилась непроглядная. С противоположной стороны двора листву сирени проткнуть взглядом еще нереальнее. Крытая замшелым шифером соседская крыша – единственный доступный взору предмет.

Прекрасный путь отхода после убийства. В этом дворе можно проводить секретные испытания новейшей модели лунохода, и никто не узнает. Потому, что не увидит.

Уличный забор порос одичавшим виноградом. В зеленой чаще виднелся лишь узкий проход, ведущий к стальной дверце. На фоне ржавой калитки несуразицей смотрелись ее петли, набитые свежим солидолом.

Замок поддался уговорам гвоздя с завидной легкостью. Отсутствие должного скрипа при открывании ржавого механизма меня не удивило. Такого количества солидола, что в нем находилось, замок не видел от рождения.

Со двора я вышел на пустынную площадку размером с теннисный корт. Слева она сужалась до автомобильной колеи. Далее переходила в обычную улочку, параллельную той, где расположен дом Леночки. Справа – тупик, а передо мной пустырь, поросший белесой от солнца травой.

Здесь убийца чувствовал себя в безопасности. Кругом ни одной живой души.

В десяти метрах площадка круто обрывалась к реке, открывая прекрасный вид. Ветер забыл, зачем он вообще нужен, и ни единым дуновением не нарушал водной глади. Солнце зависло над своим отражением в зеркале воды. Рыбацкие лодки замерли на середине реки как фишки на поле настольной игры. Пахло тиной и кувшинками.

У подножия обрыва – полузабытая дорога, замкнутая кольцом для разворота. Между ней и рекой оставалось десять метров песка, усеянных кострищами от пикников.

Дикий пляж. Ну, конечно! Оставлять машину на пустыре у калитки заброшенного участка глупо. Для этого пришлось бы проехать в опасной близости от дворов любопытных соседей, а реклама убийце ни к чему.

Дикий пляж – отличное место, где можно оставить такси, не привлекая внимания. Обувь на берегу и одежда на сидении в салоне создадут иллюзию присутствия водилы, приехавшего искупаться в жаркий день. А не видно потому, что заплыл далеко, за камыши.

Выдающему себя за купальщика вовсе не обязательно заходить в воду. В это время можно стоять позади сидящей за компьютером жены, и нажимать на спусковой крючок револьвера.

Кратчайший путь от пляжа до лачуги Леночки – крутой склон, над которым я стоял. Дождевая вода вырезала в земле глубокую рытвину с бесформенными уступами. Благодаря им русло пересохшего ручья превратилось в подобие лестницы.

Спускаясь по склону, я почувствовал, как в сандалию вонзилось нечто острое. Меня снабдили лыжным тормозом без моего на то согласия. На мгновение я потерял равновесие, но удержался.

Причина резкой остановки – стеклянная банка с отбитой горловиной. Острые края прикрыла трава, потому я их не заметил. Литровая емкость надежно вросла в смесь мусора с землей, словно прикипела.

Последствия контакта обуви с банкой я рассмотрел уже на берегу дикого пляжа. Стекло довольно глубоко врезалось в мягкую подошву, основательно ее повредив. Чудесно! Срок службы сандалий сократился вдвое!

Я включил секундомер. Затем быстро поднялся по руслу пересохшего ручья на пустырь. На этот раз банка с отбитой горловиной для симметрии испортила мне правую сандалию. Хронометр я остановил возле окна спальни Леночки.

Две минуты и тридцать пять секунд. Примерно столько же займет проезд на машине от лачуги Леночки до пляжа. Плюс время на выстрел, закрытие изнутри входной двери, колдовство со шпингалетами, обратный путь. Итого десять минут, которые не заметит ни диспетчер, ни клиент, вызвавший такси к подъезду.

В крайнем случае, разницу во времени Олег мог объяснить пробкой на дороге. Но кто его об этом спросит?

Я застыл с выражением на лице, напоминающем кирпич. Хоть прямо сейчас в кладку. Я вспомнил слова Игорька: “На ее руке найдены следы пороха”. Это означало, что Леночка из револьвера стреляла!

– Ч-ч-черт! – прошипел я, и еще пять минут материл свою тупость, при этом ни разу не повторился.

Всевышний внял моим молитвам, ниспослав мне прозрение. Ведь все проще пареной репы! Убийца мог вложить пистолет в руку Леночки, и спустить курок. Я немедленно наградил себя медалью “За острый ум”.

В следующий миг я уже тащил в дом винтовое кресло, стоявшее у дворовой уборной. Установил на точки, натертые его ножками на бетонном полу там, где Леночка сидела за компьютером. Сел на пятно засохшей крови и выставил указательный палец, имитируя пистолет. Я метил в окно спальни, держа руку как можно ниже, чтобы видеть максимальный разброс по высоте. Засек положение “ствола” относительно сидения, покинул кресло, сел рядом на корточки и опять прицелился.

Через окно, словно амбразуру, виднелся клочок поросшего виноградом забора нежилого участка. Неба не видно. Я мысленно отметил на зарослях углы окна. Затем установил там две истлевшие доски, служившие садовыми дорожками, и натянул между ними бечевку по замеченным ориентирам. Получилась проекция оконного проема на забор, если смотреть от кресла Леночки.

На сороковой минуте я поздравил себя с находкой, заметной в переплетениях веток как ящерка в густой траве.

Пуля застряла в молодой виноградной лозе, благодаря чему осталась почти неповрежденной. Не попадись на ее пути мягкой древесины, ценная улика расплющилась бы об забор. Головная часть свинчатки деформирована, но хвостовая целехонька. Сохранилось достаточно следов от нарезки ствола для проведения экспертизы.

Звонок прозвучал как ритмы техно в оперном театре. От неожиданности я чуть не выронил пулю в заросли сорняка.

Мобилка разразилась голосом Клавдии Петровны:

– Вы все-таки поступили по-своему, Аристарх! Я же вас просила с мишиной мамой не встречаться!

– Я сделал, как счел нужным. Если хотите, можете наш контракт расторгнуть.

– Ладно, теперь об этом говорить поздно. Что вы узнали о деньгах?

– Вы о чем?

– Вы прекрасно понимаете! О восьми тысячах, высланных Мишей. Вы их нашли?

– У меня новое задание?

– Не вздумайте их прикарманить! Эти деньги не ваши, не забывайте! Вы обязаны мне их вернуть! Немедленно! Где вы сейчас?

– На участке, видном из спальни Леночки.

– Это же чужой двор! Ищете неприятностей?

– Не беспокойтесь, Клавдия Петровна. Здесь давно никто не живет. Ремнем меня не отшлепают. Некому.

– Как вы туда попали?

– Через окно.

– Но зачем?

– Ищу причины смерти вашей дочери.

– На чужом участке?

– Тут много интересного. Как и в окнах спальни, на диком пляже…

– Что-нибудь нашли?

– Да, но об этом не по телефону.

– Хорошо. Где же все-таки деньги?

– Спрошу у Олега. Вечером.

– Почему не сейчас?

– Он в отъезде, за городом. Выслать за ним вертолет?

– Хватит умничать! Жду вашего появления с результатами, – с той стороны радиоволны потянулись короткие гудки.

Я вернулся в лачугу Леночки и запер все окна. Перед уходом я увидел соседку, окруженную дюжиной собачек. Старушка орудовала граблями вокруг кустов томата. У меня возникла идея.

В закрытом доме я треснул об кухонный стол снятой с ноги сандалией. Получился хлопок не тише выстрела. На старушку он не произвел ни малейшего впечатления. Ее “колокольчики” затявкали, она посмотрела на ворота, прикрикнула на собачонок, и все. Для убийцы такой слух соседки – подарок.

– Не спится, сынок? – попался я, выходя со двора.

Опершись о черенок, старушка следила за мной зорким ястребом.

– Я встаю рано, Полина Поликарповна.

– Леночка тоже валяться в постели не любила, земля ей пухом, – бабулька перекрестилась. – Только рассветет, а она уже к своим цветочкам бежит. Не нарадовалась на них. А ведь толку в них – чуть.

– Зато красиво.

– Эх, молодежь! А на хлеб что мазать? Я ей хотела рассады помидоров дать, так она отказалась. В огороде, говорит, надо сидеть целый день, а загорать ей врачи запретили. Какой-то ультрафиолет вредный для беременных нашли, что ли… Вся бледная, ни кровиночки, как сметана. Куда это годится?

Маленькие собачки с надрывным лаем бросились к воротам. Забыв попрощаться, бабулька поковыляла за зверьем. Я поспешил смыться, дабы не соблазнять говорливую старушку своими ушами.

*

*

Игорек смотрел на меня как пчелиный рой на медвежью лапу, влезшую в улей. Рад бы избавиться, да силы не равны.

– Кто это сделал с тобой, брат мой?! – с напускным ужасом воскликнул он. – Кто вывалял тебя в зеленой травушке? Назови мне этого героя. Я прицеплю ему орден.

Перед проведением опыта со льдом я облачился в шорты, футболку и сандалии цвета снежной пустыни. В довершение я нахлобучил на голову белую полотняную кепку. Выковыривая из виноградной лозы пулю, я измазался, как ребенок при первом знакомстве с фломастером. Мое одеяние покрылось зелеными полосами, уподобившись маскхалату.

– Частники, в отличие от некоторых, иногда в поисках доказательств роют землю носом, – сказал я.

– Тебе за это платят.

– Ну, началось! Расскажи о нищенском окладе ментов, а то я забыл, что твердят по ящику тысячу раз на день.

– Рассказывай, времени в обрез. Чего явился?

Я поделился тем, что узнал за прошедшие сутки. Потом описал эксперимент со льдом в доме Леночки. Рассказ я подытожил некоротким монологом:

– Олег заранее подготовил окна в доме Леночки и калитку заброшенного участка для бесшумной работы. В день убийства, приехав на обед, он заметил соседку, колдующую на огороде. Олег смекнул, что такого свидетеля грех упускать. Дождался, пока его вызовут по рации, и демонстративно вышел вместе с женой. Перед отъездом из дома он незаметно для Леночки открыл изнутри шпингалеты на окне.

После короткой паузы я вновь заговорил:

– Потом Олег дал небольшой крюк, спустился на дикий пляж. Оставив машину, поднялся по склону, пересек пустырь, вошел на заброшенный участок, проник в дом, где спиной к нему сидела Леночка. Окно работает бесшумно, бетонный пол не скрипит, музыка орет, шпингалеты он открыл заранее. Препятствий – ноль.

Я перевел дух и продолжил:

– Забрав деньги, Олег приготовил декорацию. Он запер дверь на замок изнутри дома и вылез через окно. Не могу утверждать, что для закрытия шпингалетов он использовал лед. Но раз способ нашел я, значит, и Олег мог придумать нечто подобное. Затем он покинул заброшенный участок, спустился к машине, и был таков. Я все проверил с секундомером. По времени сходится.

Игорек хотел возразить, но я жестом его остановил.

– Даже если Леночка, проводив мужа, прилегла отдохнуть, и увидела через окно спальни, как супруг появился на заброшенном участке, она бы ничего не заподозрила. В крайнем случае, ее бы это удивило. Оказывать мужу сопротивление Леночка не намеревалась. У него на лбу не написано, что он собирается убить свою жену. Не станет же он идти по заброшенному участку с револьвером в руке!

Минуту Игорек изучал надпись на карандаше. Игорек думал. Очнувшись, сказал:

– Ты кое-что забыл, Великий Сыщик. На руке твоей жертвы найдены следы пороха. Она таки стреляла, и вовсе не из рогатки. Чего скалишься?

Я выудил из кармана пакетик со сплющенной пулей. С поклоном я передал кусочек свинца собеседнику.

– Пора бы тебе, Игорек, признать, что ты имеешь счастье работать с мастером своего дела. То бишь со мной.

– Хватит валять дурака! Где ты ее нашел?

– Застряла в виноградной лозе, что обвила забор нежилого двора, куда выходят окна из спальни Леночки. Если пули еще летают по прямой, то эта штучка могла стартовать от кресла, где вы нашли Леночку. То есть убийца, застрелив жертву, вложил револьвер в ее ладонь, и спустил курок. Отсюда и следы пороха на руке Леночки. Оцени мои старания, скупердяй!

– С пивом покатит.

– Помнишь фотографию револьвера, из которого застрелена Леночка?

– Ну?

– На снимке четыре патрона и одна гильза, верно?

– Не тяни!

– Задачка для дошкольника. Револьвер пятизарядный. Если Леночка стреляла сначала в виноград, потом в себя, то почему в барабане вы нашли четыре целых патрона?

– Она пальнула в окно, чтобы проверить пистолет, сразу после покупки. А потом вложила в барабан новый патрон. Все очень просто, умник!

– Угу… И для этого надела перчатки. Вы ведь не нашли пальчиков на гильзах?

– Нет.

– Правильно. Откуда им взяться? Продавец револьвера оставлять свою визитку на товаре не будет. Убийца тоже. А Леночке нет смысла переживать за свои пальчики на патроне. Стреляную гильзу на целый патрон заменил тот, кто хотел запудрить тебе мозги.

– Это лишь слова. Где факты?

– Игорек, зачем ей это делать? Не все ли ей равно, сколько стреляных гильз найдут в револьвере после ее смерти? И ради этого она покупала запасной патрон? Я не слышал ничего глупее!

– Ну, ладно. А если Леночка, проводив Олега, закрыла окна на шпингалеты? Как бы он попал в дом?

– Ему пришлось бы разбить стекло. Но вряд ли он стал бы так рисковать. Не сегодня, значит завтра. Супругу он все равно уже обрек.

– Как доказать факт отправки Мишей восьми тысяч?

– Тут промашка, Игорек. Каюсь.

– Говори по-русски!

– Водила автобуса потеряет работу немедленно. Миша тем более. Это левые деньги. Если всплывут мишины подвиги по-черному, немцы прищучат трудолюба за неуплату налогов. Миша не идиот. Леночку не вернешь, а ему придется забыть о Германии навеки.

– Но с твоих слов Миша ее любил. Неужели не захочет поквитаться?

– Миша сказал достаточно. Благодаря ему смерть Леночки теперь не самоубийство. Разве этого мало? Да и что изменится, если Миша письменно подтвердит пересылку денег? Мотив он нам дал, найти убийцу его показания не помогут.

– И что я предъявлю Олегу?

– Спроси его о деньгах. Расскажет сам – прекрасно. Смолчит – пригласи его на встречу с водилой автобуса.

– А если Олег о деньгах не знает?

– Знает. Можешь возбуждать дело об убийстве.

– И на мне еще один висяк? Добудешь улики, которые можно потрогать руками, тогда и приходи. Разберемся.

– Тебе мало пули?

– Это могли быть деточки. Постреляли из самопала в заброшенном дворе, а Великий Сыщик нащупал нить.

– И менты требуют поднять им зарплату! Проснись, Игорек! Муж Леночки либо убийца, либо сообщник!

– Вот и докажи его виновность. Но убедительно.

– Тот факт, что Олег знал о получении денег и не сказал об этом теще после смерти Леночки…

– Он может быть просто жадным.

Я бурлил, как вода в закипевшем чайнике. Крышка со звоном подпрыгивала, а Игорек и не собирался прикручивать подо мной газ.

– Игорек, ты следователь или адвокат?

– Моя ошибка может угробить невиновному жизнь.

– Умываешь руки?

– Кроме твоих расчетов с секундомером Олегу предъявить нечего.

– Тогда с ним потолкую я.

– Трижды подумай.

– Я нахрапом проблемы не решаю.

– Кто бы это говорил! Ладно, с Олегом я встречусь. Ты к нему не ровно дышишь. Дров наломаешь – опять мне тебя выгораживать? И никаких разговоров с Олегом до моего согласия!

– Но…

– Запрещаю, понял? Позывной Олега помнишь?

– “Сантана”.

Игорек потянулся к телефону, и минуту спустя ему сообщили то же, что и мне.

– Твой подозреваемый в отъезде, прибудет поздно вечером, – доложил Игорек. – Сегодня поеду домой на такси. А ты пока отдохни, поправь нервишки.

– После встречи с Олегом позвонишь?

– Жди.

*

*

Всю дорогу от Игорька к дому я клевал носом. Еле доехал. Добравшись до душа, смыл с себя последствия восхождений по склону и ковыряний в зарослях винограда. Перекусил, запил сухой паек холодными остатками кофе, и почувствовал острую потребность в подушке.

Проснулся в шесть вечера.

Дозвониться к Игорьку оказалось сложнее, чем пробить лбом стену. Зато мой номер отвечал всем без разбора, и в основном не тем, кого я слышать рад. И если воспитанные предваряли болтовню приветствием, то Клавдия Петровна от них отличалась.

С высокомерием, достойным жены мэра, она спросила:

– Вы уже встретились с Олегом?

– Он приедет позже.

– Что вы знаете кроме оправданий?

– В моих правилах нет такого пункта.

– С тех пор, как я вам заплатила, вы ничего существенного не сделали. Одни отговорки.

– Согласиться с вами не могу. Во-первых, вы узнали о заработке Леночки. Во…

Я превысил лимит отпущенного времени. Мой микрофон заглушила речь оппонента:

– О, да! Только нам с Викой ни холодно, ни жарко. Восемь тысяч у этого подонка, а вы сидите, сложа руки. Он должен вернуть нам деньги Леночки! А вы обязаны заставить его сделать это раньше, чем он их пропьет.

– Вы забываетесь, Клавдия Петровна. Все нажитое за время супружества в случае смерти жены наследует муж. Меняют дело брачный контракт или завещание Леночки. Если они у вас – предъявите. Нет – ваши притязания отклоняются. Сожалею.

– Хочу, чтобы вы поняли, Аристарх. Это мои деньги, что бы вы там не плели о тупых законах. Кроме уголовного, существует еще закон моральный. Ясно? Мы с Викой места себе не находим, все думаем, где предел человеческой жадности, а вы ищете оправдания этому подонку! Бедная девочка так разнервничалась, что убежала из дома. Где ее теперь искать? И все из-за вашей медлительности!

Мои перепонки дребезжали от ее крика, как оконные стекла во время артобстрела.

– За Вику не переживайте, – сказал я. – Она уже взрослая. Походит среди людей, развеется…

– Вместо того чтобы давать глупые советы, займитесь делом! И не забывайте, кто здесь платит!

Сеанс самоутверждения клиента в глазах наемника завершился вешанием трубки. Принятых обществом прощаний данная процедура не предусматривает.

Чем пробиваться к Игорьку сквозь короткие гудки занятой линии, я нашел развлечение: запустил комп, надел наушники, врубил “Жажду скорости”, и погрузился в волшебный мир гонок под дикую музыку и вой полицейских сирен. На горбатом “Запорожце” так не покатаешься.

В перерыве между гонками услышал телефонные стенания. Дальности прыжка, с каким я подскочил к зудящему средству связи, позавидуют кенгуру.

– Центр управления полетами.

– Летун, твою мать! – Игорек чуть не снес мне полбашки своим ревом. – Я тебе звоню два часа! Какого не берешь трубку?!

– Как прошла встреча с Олегом?

– Та пуля, что ты нашел, выпущена из револьвера Северцевой. Эксперты подтвердили.

– Не удивил. Но я спросил не об этом.

– Олег исчез.

– Повтори!

– Он приехал с моря отдохнувший, и сразу заступил на ночь. Я заказал “Сантану” еще в обед, но видно мой вызов ему не понравился.

– Может, он за городом, вне досягаемости рации?

– Самоволки у них запрещены. Диспетчер должен быть в курсе их перемещений. Шаг влево, шаг вправо – немедленное увольнение.

– Надеюсь, у тебя хватило ума не вызывать такси с подозреваемым к подъезду своей конторы?

– Что тут странного…

– Да ничего! Ищи теперь ветра!

– Не плачь, малыш! Если что узнаю – сообщу. Привет коту!

Итак, Олег смылся. Чудненько! Какого черта я связался с конторой? Бездари, упускают подозреваемых прямо из-под носа! Но нет худа без добра. Исчезновение Олега укрепляло мою теорию, что важнее.

Да, он мог просто отвезти клиента в соседнюю область. Всяко бывает: вдруг ему предложили сотню баксов за час срочной работы? Какой дурак откажется? И кто захочет провести такую сумму через бухгалтерию? А диспетчеру всегда можно отстегнуть процент халтурных за молчание. Но почему-то богатенький пассажир подвернулся Олегу именно в тот момент, когда “Сантана” должен бы стоять у конторы Игорька.

Раскрытие убийства Леночки теперь напрямую зависит от расторопности Игорька. Поймает Олега – дело в шляпе. Будет тянуть волынку – Олег растворится за границей. Деньги у него есть, а до польского кордона ночь езды. И не заметит Речь Посполита, как примет беглеца, миновавшего посты и таможни. Подсобит ему в этом армия проводников всего за пять сотен евро.

*

*

Из-под подушки меня выдернул звонок Игорька.

– Нашли такси. В машине труп. Интересуешься?

– Ты не успеешь дойти до своего бобика, а я уже буду на месте. Говори адрес.

Пока Игорек объяснял, куда ехать, я напялил футболку, ногой нащупывая сандалии.

Такси отыскали под водой возле понтонной переправы. Въезд на расхлябанный мост предварялся очень крутым спуском. Здесь лихие шумахеры частенько забывают о тормозах и, пробив ограждение, вмиг обретают звание капитана подводной лодки.

Автокран подъехал незадолго до меня. Машина с гербом города на дверце показалась из воды только наполовину, когда я вышел из своего драндулета.

Игорек сыпал вокруг шелухой от кабаковых семечек, угрожая запорошить все место происшествия. Перемежая слова с семечками, Игорек сообщил:

– Пацаны пришли на утреннюю зорьку. Порыбачить с моста не получилось. Увидели развороченные перила, а желтую крышу такси даже в мутной воде различишь. Тут глубина всего два метра. Самые смелые нырнули и в машине обнаружили труп.

Тем временем машина с шашечками выползла на берег. Крановщик отсоединил стропы от такси, и начал сматывать удочки.

Пока из машины не схлынула вся вода, эксперты с места не двигались. Я не стал ждать, и заглянул в салон, сложив ладони за спиной. В такой позе не услышишь требовательных окриков: “Руками ничего не трогать!”.

При жизни Олега нам встретиться не довелось. Память сохранила только его свадебную фотографию. От внешности парня с рекламного ролика ночное замачивание оставило самую малость. Женихом он не выглядел, зато здорово смахивал на утопленника.

В салоне пахло илом и водорослями. Под ногами Олега трепетали задыхавшиеся без воды бычки, в штанину вцепились два рака.

Меня оттеснила группа спецов. Игорек грыз семечки в сторонке.

– Что заметил Зоркий Глаз? – спросил он.

– Ты когда-нибудь видел таксиста, туго пристегнутого ремнем безопасности?

– Нет.

– Я тоже. И я впервые узнаю, что на таком крутом спуске профессиональный водитель выключает двигатель, и катится на нейтральной передаче.

– С чего ты взял?

– Обрати внимание на положение рычага коробки, и ключа в замке зажигания. Все это дурно пахнет, Игорек!

– И какой запах тебе не нравится?

– Его убили, Игорек. Стукнули по черепушке обернутой тряпками бутылкой, пристегнули потуже ремнем, чтобы сразу не вылез, и пустили машину под откос.

– Опять двадцать пять! Ты на убийствах просто помешался! Произошла типичная для этого места авария. Здесь многие не справляются с управлением на крутом спуске. Ничего особенного.

– Хочешь уверить меня в том, что таксист перепутал полотно дороги с фарватером? Как водила-профи мог так вляпаться? Он не чайник – день за рулем, год в трамвае. И тебе не кажется странным, что Олег нырнул, когда ты захотел с ним поговорить?

Игорек махнул на меня рукой, и продолжил молоть семечки и источать дух маслобойки.

Тело Олега извлекли из машины.

Улучив момент, когда эксперты на секунду покинули труп, я снял свою сандалию, и приложил к туфле Олега. На обеих подошвах – моей и Олега – виднелся характерный порез. Приобрести его Олег мог в единственной точке мира. В русле ручья, прорезавшем склон, с одной стороны которого дикий пляж, а с другой – пустырь, куда выходит калитка с заброшенного участка, что позади дома Леночки.

За спиной усмехнулся Игорек.

– Хочешь махнуться не глядя, мародер?

– Угу! Ты на размерчик посмотрел? Зачем мне менять мои красивейшие сандалии на эти лыжи?

– Тогда чего примеряешься?

Я обвел пальцем на обеих подошвах следы от банки.