Kitabı oku: «Гениальный строитель / Lean project delivery», sayfa 2
4. Кто сказал тебе, что ты можешь управлять, или Как устроена структура власти в организациях
Не перестаю удивляться тому, как люди попадают на руководящие должности… Министром строительства Израиля был человек, вся профессиональная карьера которого сводилась к службе в армии. После его ухода на должность исполняющего обязанности министра строительства попала девушка, работавшая в социальной службе мэрии небольшого города. И почему ни одному профессиональному строителю не приходит в голову возглавить социальную службу или пойти командовать в армию?
Дело в том, что процесс формирования правительства в Израиле устроен демократическим образом. То есть после выборов 120 депутатов эти люди должны выбрать из самих себя минимум 61 человека, согласных с единой кандидатурой премьер- министра из их же числа. А уже премьер- министр формирует правительство. Поэтому фактически происходит некий процесс торговли: мы готовы поддержать вас на роль премьер- министра, если вы в свою очередь назначите нашего человека на должность того или иного министра.
И в результате таких хитроумных комбинаций четыре (!) предвыборные кампании назад портфель Министра строительства отошёл некой партии, которая согласилась поддержать бывшего премьер- министра. Ну, тот военный человек имел хоть какое-то видение, что он хочет получить этот портфель. А потом он ушёл. И случилось так, что из-за необходимости соблюдения договорённости относительно закрепления данного портфеля за данной партией эта партия была вынуждена искать ему замену из ограниченного круга своих депутатов (порядка 10 человек). Более-менее подходящим человеком оказалась девушка, которая, скорее всего, никогда себя в роли министра строительства и не видела. То есть абсолютно случайный человек, распоряжающийся огромными бюджетами.
Президентом России стал человек, всю свою профессиональную деятельность никогда ничего не созидавший, занимавшийся разрушением, к публичной деятельности пришёл профессиональный тайный агент. А ведь сколько политиков подались потом в следователи и в разведку?
Это всё примеры шизофрении в общественном сознании последних лет. Здравомыслящему человеку такое никогда не придет в голову. Невозможно голосованием определять степень профессионализма, невозможно наделять полномочиями и ответственностью, требующими профессиональной подготовки, в результате кулуарных переговоров. О каком общественном развитии может идти речь, если лидерами становятся люди без программ развития, без понимания задач развития и путей реализации идей?
Попав на стройплощадку в Израиле, я обнаружил прораба лет 22–24, который не понимал разницы между прямоугольником и трапецией. Понятное дело, он никогда не работал рабочим на стройплощадке. Я спросил его, как он вообще сюда попал, на что он ответил, что окончил курсы – то ли три, то ли четыре месяца. В России этому учат минимум 4 года. Можно ли сказать, что он справлялся с руководством бригадой из 8 человек? Я бы сказал, что он мешал работать. Никакой пользы от таких руководителей, которые не понимают ни как работает оборудование, ни сами рабочие процессы, нет. Это всё равно что поставить ребёнка командовать отрядом взрослых…
Что здесь не так?
Один мой знакомый, по его словам, с трудом окончил ПТУ, сегодня ему около 45 и он руководит сборочным цехом на заводе, проработав на нём 20 лет. 20 лет на одном и том же заводе. У него нет диплома, и ему сразу сказали: «Забудь всё, чему тебя там учили». На мой вопрос: «Как тебе самому пришла в голову мысль, что ты можешь чем-то руководить?», ведь мне же не приходит в голову мысль пойти работать сварщиком, по его специальности, – он ответил молчанием…
Ну ладно, он, может быть, по глупости как-то придумал сам себе, что справится. Я спросил у начальника производства – его начальника, как ему пришла в голову такая мысль. Он тоже ответил молчанием. Сказать по правде, я думаю, что он ещё меньше начальника цеха понимает, чем управляет. Тогда я задал тот же вопрос директору компании. Он ответил, что у их соседей по промзоне дела ещё хуже…
Я сказал ему: «У вас ни у кого нет моральных сил встать и сознаться: «Я не могу управлять» – хотя бы самому себе, хотя бы друг перед другом». Он ответил молчанием, но лицо его покрылось румянцем…
Тут, наверное, нужно рассказать историю этого завода. Это типичное семейное предприятие. Должность директора завода перешла к сыну по наследству. Их внука часто видели в цехах – примеряется… Отец до сих пор испытывает страсть к своему делу. Его уважают и с ним считаются. Правда, производство находится на уровне 40-х годов прошлого века в технологическом плане. Да и система управления примерно там же. Поэтому – проблемы с качеством продукции, с моральным состоянием всех сотрудников, многие из которых явно страдают душевными болезнями. Видимо, нужно пояснить, что многие люди заблуждаются, думая, что они могут управлять, если у них есть деньги. Это слабое оправдание, когда речь заходит о страсти к власти. Большинство делает так, потому что очень хочет, а в этот момент мозги перестают работать.
Конкретно здесь есть ещё одно заблуждение, которое пошло от отца: «Мы – ремесленники». Да, когда-то в 50-х годах это было небольшое кустарное производство, где директор завода мог временно подменить любого рабочего, а рабочие имели больше полномочий. Сегодня в офисе завода сидят проектировщики, бухгалтеры, специалисты по кадрам, отдел закупок. Сказать: «Мы – ремесленники» – значит, любой из офисных сотрудников может подменить рабочего, а рабочий может временно подменить сотрудника в офисе. Но это неправда! Если есть разделение труда, то каким бы кустарным производством вы ни занимались вы – производство! И не можете игнорировать развитие индустрии, в том числе развитие производственного менеджмента, которое произошло за последние полвека.
Что такое талант руководителя?
Я помню, что меня тема управления заинтересовала довольно в раннем возрасте. Я с интересом ходил на стройплощадку, смотрел, как работают краны, с интересом ходил на работу к родителям в конструкторское бюро, даже пытался помочь деду, когда он приносил домой чертежи из архитектурного бюро. Но мой интерес к различного рода профессиям быстро угасал от одной мысли: «Ну, этому можно научиться». Можно научиться работать руками на стройке, точно так же можно научиться технически работать головой.
Я помню, как однажды попал на музыкальный концерт и в антракте подошёл к портрету композитора и впал в оцепенение: я понимал, что не могу научиться писать музыку. Здесь нельзя выучить правила и потом аккуратно ими пользоваться. То же самое потом произошло, когда я столкнулся с управлением. Я понимал, что это специальность, которая выходит за рамки любой профессии, но при этом я чувствовал, что любое управление по сути следует одним и тем же принципам, которые по-разному применяются в разных условиях и в разной среде, и что это некая единая область знаний.
На шестом курсе института к нам, студентам, на лекции приходили всякие люди с вопросами типа: «Никто не хочет пойти работать финансовым директором хоккейного клуба «Спартак»?» Это было начало 90-х. В первой компании, где я работал, нас было семеро. Трое учредителей, остальные четверо впоследствии стали генеральными директорами.
Хочу сказать, что получал огромный кайф, работая и руководителем, и консультантом по управлению. Я чувствовал, что нигде мои человеческие способности не задействуются в полной мере и в той степени, как в области управления.
Это то, что требовало от меня максимум самоотдачи, и я чувствовал личный рост.
Я считаю, что нет никакого таланта руководителя, а есть становление самого себя. Если ты состоялся как человек, ты строишь самого себя, потом строишь мир вокруг себя. Если ты болен, то как руководитель ты изживаешь через своих подчинённых свою болезнь. Больной руководитель не в состоянии построить мир.
Это не отрицает откровенного проявления гениальности в больных руководителях, но это их злой гений…
5. Сократить цены на недвижимость на 20 % и сроки строительства в 2 раза
Это возможно, но, похоже, этого никто не хочет, кроме покупателей жилья. В последние 3 года на различных стройплощадках в Израиле были проведены исследования относительно организации труда, безопасности, производительности труда, качества управления. Огромное количество переделок, стройплощадки с горами мусора, создание видимости работы, изнурительный труд, непонятные манипуляции со стройматериалами – тут нет ничего удивительного, это реалии современной стройплощадки. Если строительная техника работает около 20 % времени, 80 % времени изображая работу, если от 15 % времени рабочие тратят на ожидания, а полезный труд не превышает 50 %, то догадайтесь, кто в конечном счёте платит за весь этот балаган? В целом современное состояние строительной отрасли в Израиле мало отличается от состояния строительной отрасли в России, которая находится в жёстком кризисе, существенно хуже, чем в Казахстане, не говоря уже о странах G7, причём разрыв с развитыми странами нарастает.
Ситуацию не спасает обилие хай-тек-стартапов в строительной индустрии, поскольку, как правило, их заказчиками являются строительные компании, которые стремятся упростить себе менеджмент и не стремятся упростить саму работу.
В целом проведённые под эгидой Lean Construction Institute исследования подтверждают опубликованную Bloomberg в конце 2017 года статистику о низкой производительности труда в Израиле.
С учётом того, что в целом в Израиле развитая и здоровая экономика, есть ряд передовых отраслей, плачевное состояние дел в строительной отрасли выглядит сюрпризом.
Есть и культурные особенности, например, мультикультурная среда, затрудняющая коммуникации, и, как следствие, координацию работ на площадке, что приводит к регулярным сбоям.
Корневой проблемой является разрыв между социальными и строительными процессами, который произошёл ещё в 70-х годах. Строительство само по себе – огромный социальный процесс. И во все времена социальные процессы выражались в строительстве. Чего стоят только одно строительство Храма или строительство еврейских поселений! Мы хотим строить – мы строим. Сегодня, с одной стороны, у нас есть социальный процесс, который заканчивается выборами в кнессет, то есть ничем, а с другой стороны, как следствие, есть строительный процесс, который начинается с абстракции – непонимания, зачем это надо, как этим пользоваться, какие требования должны быть учтены и прочее. Отсюда и систематические градостроительные ошибки, последствия которых будут видны через 10–20 лет, и полное нежелание привлечь к управлению строительной отраслью профессионалов – иначе зачем на посту министра строительства девушка с опытом работы в социальной службе, и такие «мелкие» проблемы, как неумение строить быстро и дёшево: Израиль – страна богатая, покупатель всё стерпит.
Проблема носит глубокий и систематический характер. И проблема никогда не будет решена, если о ней не будут говорить широко и открыто, не найдутся политические силы, которые внесут её в свои программы, не будут вестись предвыборные дебаты. Однако прошедшие две предвыборные кампании почти не касались этих вопросов, говоря лишь о безопасности. Тем самым политический процесс сам по себе превратился в абстракцию: мы не говорим о насущных проблемах населения и о том, как их решить, мы переносим диалог в сферу абстрактных вопросов. Выборы превратились в соревнование денежных мешков: есть богатые партии и все остальные, разрыв между ними не будет преодолён никогда, и неважно, с какой повесткой дня выступают и те и другие.
Для всех нас крайне важен вопрос безопасности. И когда погибает солдат, вся страна знает его имя: это всегда национальная трагедия. Когда погибает рабочий на стройплощадке, его имя неизвестно и это не является национальной трагедией, хотя и солдат, и рабочий одинаково служат на благо страны. Статистика говорит, что сегодня на стройплощадках погибают и становятся инвалидами больше людей, чем в армии. И для этого есть понятное решение – повышение производительности труда. Если сегодня вам нужно 1 000 000 часов рабочего времени, чтобы построить дом, но вы можете его построить, используя лишь 300 000 часов рабочего времени и лучший международный опыт в области организации труда на стройплощадке, то это означает, что за это время в 3 раза меньше рабочих как минимум пострадают. На самом деле ещё меньше, потому что, когда люди хорошо организованны, они меньше подвержены опасностям. Кроме того, рабочий, который производит в час в 3 раза больше, оплачивается выше, чем тот, кто производит меньше, а это значит, что привлекательность труда возрастёт и не нужно будет привлекать рабочую силу из Украины и Китая, как это пытаются делать наши министры, чтобы обустроить нашу жизнь. Кроме того, один рабочий, который получает вдвое больше, платит больше налогов, чем двое рабочих, получающих вдвое меньше, а, следовательно, это дополнительные поступления в бюджет страны. Мы сами в состоянии это сделать. Нам не нужна иностранная помощь. У нас есть и молодежь, которая любит строительную специальность и которая будет строить для себя, а не как иностранный рабочий, думающий лишь о том, как вернуться к семье. Есть и знания. Нам нужны только политические решения, потому что это стратегия на годы вперёд и действительная забота о нашем будущем.
Дом моего солнца
Подробнее о проекте можно узнать на www.mysunshome.com
Цены на недвижимость будут падать, если вы прекратите покупать то, что вам не нужно, или Обращайтесь опять к вашим консультантам по инвестициям в недвижимость
Ехали мы летом с коллегой по работе и разговаривали о жизни. Я сказал, что нужно мне свой дом строить, деваться некуда. Но денег нет. Посмотрел я на цены на участки, прикинул, сколько могла бы стоить постройка. Меньше 750 тыс. шекелей ($230 тыс.) с учетом земли трудно что-либо сделать. У него квартира в центре, в которой его семье уже тесновато, и он думает переехать подальше на вдвое большую площадь. Предложил он мне построить дом на две семьи. Заодно приятные соседи.
Давным- давно, что было почти в прошлой жизни, приходилось уже строить свой дом. Ну как строить – я там пару кирпичей положил. Потом по две-три недели приходилось тратить на различный ремонт, которому не было конца-края. В общем, правильнее сказать, всё это происходило на моих глазах, потому что я был тогда ещё подростком.
Я помню, когда семья решила строить дом, я загорелся идеями оснастить его всякими инженерными системами. Я ходил и убеждал взрослых: давайте сделаем это и то. Мне даже самому хотелось что-то мастерить. Но меня не слушали. Мама отмахивалась от меня как от назойливой мухи и не нашла ничего лучше, как в один день бросить мне на стол книгу для студентов не меньше чем второго курса технического вуза с подробными схемами и расчётами, сказав: «На, делай!» Содержание книги было на тот момент выше моего понимания. Я понял, что поддержки никакой у меня не будет, а сам я, как бы мне того ни хотелось, не мог вникнуть во все детали конструкции. Книгу мама через неделю тихо забрала и отнесла обратно.
С тех пор весь этот проект стал мне глубоко чуждым. Мне не нравилось в нём абсолютно всё. У меня была изжога от одного взгляда на то, сколько там ляпов и исправлений.
Я видел, что взрослые вместо спокойной жизни придумали сами себе кучу проблем и ещё меня пытаются втянуть во всё это. Я чувствовал, что те усилия, которые были вложены ими в ремонт и строительство, не то что не окупаются со временем – можно было бы избежать безумных трат времени и сил и за ту же цену обзавестись много чем, дом просто пожирает их жизнь бесконечными авариями. Для меня это был не дом радости, а дом печали.
Я хотел жить в частном доме, но не такой ценой. Половина моих одноклассников живут в своих домах, а не в квартирах, и у них всё более- менее в порядке. В основном в квартирах живут только одноклассницы. Но жизнь так сложилась, что при всём моём желании реальной возможности и острой потребности не было. Наверное, в какой-то момент я больше стал искать для самого себя всякие отговорки, почему не построить дом, пока однажды, наконец, не осознал острую и жизненно важную необходимость – строить самому, деваться некуда.
Дело в том, что практически всю жизнь я жил в квартирах простой, даже элементарной планировки. У меня не было своей комнаты. И я не был чувствителен к пространствам, в которых мне приходилось жить, я не был особо требователен, как, наверное, и большинство из нас или скорее, большинство горожан. Хотя контраст между жизнью в своём доме и в квартире мне был очевиден и понятен, но лично на меня квартирные неудобства не оказывали какого-то сильного влияния. Я не привязан к недвижимости, как некоторые особо помешанные, у меня есть и были другие интересы; у меня нет заболеваний, которые обостряются в квартире, я не привык к излишествам и изыскам и вообще мало чувствителен к окружающей обстановке.
Но тут я понял, что другие люди, в том числе мои близкие, – очень чувствительны. Что инфраструктура и сервис, предлагаемые в многоквартирных домах, в буквальном смысле разрушают психику людей. Однажды, лет пять назад, я натолкнулся на исследования, где речь шла о постепенном отказе от многоквартирных домов, так как, по опыту европейских стран, такие дома со временем превращаются в анклав преступности, создают нагрузку на правоохранительную систему. Если бы не программа замены пятиэтажек на 17-этажки, эта проблема уже встала бы в полный рост: износ домов необратим, и это лишь откладывает на 30–40 лет рост социальной напряжённости. Потом появилась программа замены девятиэтажек на 25- и более этажки, что ещё немного оттянуло неизбежное, замедлив необратимый процесс. Очевидно, что это своеобразная пирамида. Когда вопрос морального и физического износа 17-этажек встанет в полный рост, а он уже стоит на пороге, никто не будет их сносить и на их месте строить 50-этажки, просто плюнут на это и бросят жителей на произвол судьбы, а сами сбегут куда-нибудь в ещё не застроенное место типа Новой Москвы, Нью- Йорка, Нью- Дели или вроде того. Вот только из Европы уже больше некуда бежать, потому европейцы и озаботились этим вопросом раньше всех.
Уже сегодня очевидно, что рост этажности идёт параллельно росту нагрузки на транспортную систему. В 20-х годах прошлого века Москва была трёхэтажная, по ней ходили пешком или ездили на лошадях. Потом стала пятиэтажная – появился общественный транспорт. Потом появились высотки и к ним – городские шоссе. Потом девятиэтажки – и метро. Каждый раз, чем выше этажность, тем больше и больше нагрузка на городской бюджет, но в стоимость квартир расходы на общественный транспорт, новые дороги и станции метро не включаются. Город вынужден выжимать эти деньги в виде налогов потому, что об этих само собой разумеющихся сервисах горожане не думают и платить не собираются. В Израиле земля дорогая, но в неё включены стоимость строительства к ней подъездных дорог, объектов социальной инфраструктуры (магазинов, школ), не говоря уже о бесплатном подключении коммуникаций, за которое в России берут деньги при строительстве частного дома.
Но и этого оказывается недостаточно, когда речь идёт о строительстве метро, линий скоростных трамваев и тому подобного. Поэтому в городской черте на собственников жилья высокий налог, который идёт на развитие города. И поэтому никаким промышленным предприятиям и в голову не приходит работать в городской черте, потому что стоимость коммерческой аренды иногда даже ниже стоимости городского налога. Все бизнесы сами собой переносят в промзоны, где этого налога нет, а иногда есть субсидии на развитие промзон.
В общем, городской шум, пробки, воздух – это, конечно, действует на чувствительных людей и на здоровье напрямую. Но это ещё цветочки. Когда у людей появились деньги и все начали строить «дома мечты», оказалось, что незатейливая архитектура 70-х – это хорошо, потому что, оказывается, можно планировать дома и квартиры плохо и даже очень плохо. Чем дороже объект недвижимости, тем он хуже спроектирован, тем больше цена ошибок, тем сильнее влияние на здоровье и психику. Ну, можно ещё раз вернуться к «дому печали», можно бесконечно изумляться тому, что приходит в голову людям, у которых появились деньги, а умения – нет. Есть и положительные примеры – они всегда были, во все времена, есть удачные решения, но в целом люди живут не в том, в чём хотели бы, или жалеют об ошибках.
И потом – соседи. Это отдельная головная боль. Сколько людей вынуждены были переехать из-за негативного соседства? В конце концов оказывается не так важно, какой крутой у тебя дом: если возникает конфликт с соседями, его цена упадёт в несколько раз. А разводы? Просто в какой-то момент члены семьи становятся такими же соседями и всё повторяется в ещё более острой форме, потому что ты просто не можешь закрыть дверь, не можешь закрыть уши, не можешь не видеть того, что происходит на кухне и в туалете. И разводы в частных домах гораздо громче и отвратительнее, чем в квартирах, где люди хотя бы привыкли к какому-то соседству и нормам приличия. В частных домах люди не привыкли себя ограничивать ни в чем.
В общем, мой коллега казался мне удачным соседом, и я с радостью принялся за этот проект. Тем более что его профессиональный опыт лежит вне сферы строительства, а мой – в ней. Первым делом я, зная, как тяжело управлять строителями, решил, что мне нужен подрядчик, которому я вообще могу доверять. Область недоверия к строителям очень широка. Вы не можете быть уверены, что они вообще будут его строить, а не скроются с деньгами, нельзя быть уверенными в том, что, если они начнут его строить, то вообще достроят, а если достроят, то в рамках бюджета, а если в рамках бюджета, то в рамках определённого времени. Меня это точно не устраивало – подписываться на какое-то дорогостоящие проекты и при этом втягивать в это ещё кого-то, если это будет, как обычно, растягиваться по срокам на неопределённое время, когда тебя каждый месяц «кормят завтраками», а в итоге это продолжается в шесть раз дольше, чем планировалось (хорошо, если вообще когда- нибудь ремонт закончится!). Ну и понятно, кто и как будет контролировать качество – я не строитель, нанимать технадзор, как на больших проектах, чтобы они проверяли каждый шаг, – это безумное удорожание. Кроме того, технадзор на мелких проектах сам часто косячит, так что фактически это просто чёрная дыра, где ты не понимаешь, за что платишь. Короче, для меня это был принципиальный пункт, потому что если у меня нет моего строителя, то и проект мне не нужен. При этом я не говорю на их языке, я не араб, не бедуин, а это усложняет вообще всё. Мне нужно, чтобы они меня понимали и я понимал, что они меня точно понимают, а эти ребята вообще редко парятся по этому поводу.
К сожалению, русские бригады, с которыми, казалось бы, проще всего было найти общий язык, оказались менее сговорчивыми. Я беру проект, прихожу к ним, спрашиваю, сколько они будут это строить, основываясь на своём опыте. Они, говорят, например, 7 месяцев, 11 месяцев. Сказать – это вообще ничего не значит, сказать вообще можно всё что угодно, и русские меньше всего отвечают за свои слова, потому что это – в крови, это вообще манера вести диалог с клиентом, водить его за нос. Я им говорю, что меня это не устраивает и я знаю, что работу можно сделать на 4 месяца. Хотите, я могу сам вас сопровождать это время бесплатно? Русские говорят, зачем им это надо, у них и так работа есть, и на этом диалог прекращается. То есть объяснить им, что они смогут заработать за 4 месяца столько, сколько они привыкли зарабатывать за 7–11 месяцев, элементарно не получается. Хотя, казалось бы, они должны были бы искать со мной как с клиентом общий язык, ведь я плачу, я заказчик. Я знаю, что когда я был на их месте и сам ходил к заказчику и говорил ему: «Давайте мы сделаем это быстрее, это будет и вам, и нам выгоднее», – мне попадались такие же безумные заказчики, которые не в состоянии были понять, о чём идёт речь. Они готовы были каждый месяц выбрасывать на ветер по полмиллиона руб лей за отсрочку ввода объекта в эксплуатацию, готовы были платить штрафы в несколько миллионов долларов своим контрагентам, лишь бы не платить тем, кто будет их из этой ямы вытаскивать, потому что процент от этих миллионов в качестве бонуса за ускорение – это, типа, много (а сами миллионы – нормально).
С русскими как раз понятно: они здесь не чувствуют себя хозяевами, это не их родина, поэтому они и не хотят стараться. У коренных жителей – тех, кто здесь родился и кто строит, – другое отношение к земле, к труду. Для них есть что-то священное в том, чтобы не сделать свою работу плохо. Им, по крайней мере, будет стыдно перед теми, кто так же, как и они, вырос с ними вместе и будет жить здесь. У иностранцев этого нет и не может быть. Они чувствуют и ведут себя, как гастарбайтеры, и этого у них не отнять. Они мыслями – там, в Украине, в Китае.
Короче, действительно, несмотря на наличие языкового и культурного барьера, убедить тех, кто здесь родился, оказалось легче, хотя и здесь много спеси, апломба, характера. И потом, ведь вопрос стоял именно так: вы будете строить под моим руководством. Вы открываете все свои бюджеты, все свои графики и мы вместе с вами будем всё это изучать, чтобы найти взаимовыгодные решения. Никакое ваше коммерческое предложение меня не интересует. Либо мы работаем так, либо никак, но вам так выгоднее. Понятное дело, что легче всего договориться с мелкими, чем с крупными, легче договориться с тем, у кого есть дырка в заказах, чем с теми, кто по уши загружен. Но так, в конце концов, работает рынок. Мне не нужно, чтобы весь рынок согласился на мои условия, мне нужен один подрядчик. И мне всё равно, как будут строить остальные – это их дело. В конце концов, никакого криминала в том, чтобы сделать лучше для клиента, нет. Это нормально во всех отраслях. Весь мир так живёт. Есть нормальные люди и среди подрядчиков, только если вы сам – нормальный заказчик.
Месяца полтора у меня ушло на поиск технологии, рекомендаций, переговоры, поездки на строящиеся объекты, прежде чем у меня появился первый, кто сказал мне да. Потом были ещё несколько, но первый был особенно важен, потому что двигаться дальше без этого было нельзя и инвестировать бесконечно много времени в поиски – удовольствие дорогое, здесь каждый день поиска стоит существенных денег и мало кто может себе это вообще позволить. Те, у кого есть деньги, – у них точно нет этого времени. Мне повезло. Потом вообще появился поток желающих стать поставщиками, это другая эпоха со своими особенностями, но начало было таким.
Параллельно мой коллега стал читать на всяких форумах «полезные статьи по теме». Сначала, это выглядело как помощь. Потом поток этой информации стал возрастать, а её полезность приближаться к нулю. Когда ты не в теме, всегда есть много любителей поездить по ушам, тем более в такой мутной теме, как стройка, где нет ни одного человека, который знает всё от начала до конца. В некотором смысле стало выгодно запутывать, усложнять, чтобы в конечном итоге, тебя наняли консультантом. В современном строительном мире слово «консультант» стало ругательством: «У нас на площадке тысячи консультантов». От консультантов все пытаются избавиться, а они лезут во все дыры, пытаясь убедить тебя в собственной необходимости.
Мой коллега утонул в море информации, большинство которой было, с моей точки зрения, бесполезно, но при каждом новом материале у него обострялось восприятие любого вопроса: как делать отопление, как получать разрешение, как заливать бетон и пр. Через полтора месяца у него случился аврал на работе и наш проект он задвинул в долгий ящик, но у меня к тому моменту уже осталось много материалов.
Я его понимаю. Он пытался контролировать всё. У меня другой опыт. Я не строитель, моя специальность – управление. Я много работал со строителями и много раз подвергался насмешкам с их стороны. 20 лет назад я приходил на работу и мне говорили: «Завтра ты едешь на завод по производству пуль, у тебя там полдня, послезавтра напишешь отчет, что там у них не работает или неправильно». И так – конвейер: почта, химическое производство, сотовая связь, ТЭЦ – везде по полдня. Ну что я могу знать про них самих лучше? В первый же свой день работы на стройке я попал в окружение девяти компаний, о которых знал столько же, сколько обычный человек о производстве пуль. Да мне это было и не нужно – глубоко вникать во всё невозможно, важнее понимать, кому ты можешь доверять, как ставить вопросы, где граница того, чему можно доверять, и вымысла, правды и лжи. Вы же понимаете, что в том окружении из девяти компаний каждый из нас находился в том же самом положении, что и обычный человек на производстве пуль. Никто ни о ком ничего не знает и знать не хочет!
Кроме меня. Я хотел. Но я хотел им помочь.
Короче, решил я сделать из этого стартап. У меня был за плечами свой профессиональный опыт, я знал, как с ними разговаривать. Разница только в том, что всякий раз, когда меня приглашали на какой-либо проект, моей задачей было исправлять чьи-то ошибки. Ошибки менеджеров, ошибки проектировщиков, ошибки инженеров. И я решил сформулировать, а как надо было бы делать это всё, максимально стараясь избежать тех ошибок, с которыми мне приходилось сталкиваться. Понятно, что нельзя избежать всего, но можно постараться избавиться от многого.
Я сформулировал шесть ключевых принципов. Я заявил друзьям, что это будет существенно быстрее и дешевле, чем то, что вы знаете, и это будет нести ещё много всяких выгод по сравнению с тем, что преподносится как данность или норматив. Тут же обнаружились всякие потенциальные инвесторы, причём из разных стран и регионов, и мне пришлось доделать стартап уже профессионально: готовить самостоятельно тексты договоров, делать финансовые модели, писать письма и презентации. Но эта первая волна потенциальных инвесторов имела скоротечный характер. Это люди, которые привыкли просто искать что-то новое. Они считают, что они должны это делать. Это их жизнь – держать нос по ветру, смотреть, что где появляется. То есть им важен сам процесс поиска, от которого они сами получают удовольствие, и, видимо, это даёт им ощущение собственной крутости. Ну то есть слово «стартап» для потенциальных инвесторов – как мёд для мух.
При этом их способности вникать довольно средние, их больше интересуют энциклопедические знания: по обратной связи я понял, что у многих возникли трудности с пониманием, в чём суть дела. Даже мой коллега, при всей его симпатии и расположенности ко мне, частично понимал, а частично просто доверял мне.
