Kitabı oku: «Энциклопедия коммуникаций и делового общения. Теория и навыки: всё от семантики до журналистики», sayfa 2

Способность человека к символизации стала ярчайшим проявлением его мышления и вырвала человека из животного мира. Благодаря символической способности языка и мышления, человек может обдумать свое действие в отрыве от физического мира, то есть подготовить действие, и – договориться с другими людьми. Это стало ключевым преимуществом человека перед другими живыми существами.

Символическая природа знака наиболее полно и универсально проявилась в языке. Универсализм языка как системы знаков позволил человеку создавать какие угодно коды, обеспечивающие какую угодно деятельность. Естественно, для успешного осуществления этой деятельности нужны адекватные и эффективные коды, необходимо умение не только придумывать их, но и объяснять. Без объяснения невозможны согласованные действия, а само объяснение невозможно без универсального кода – без человеческого языка.

1.3. Язык и речь. Теории происхождения речи

Где, в каком виде в действительности существует язык? Ответ на этот простой на первый взгляд вопрос найти очень непросто. Язык – это система знаков, то есть перечень этих самых знаков, а также перечень возможных связей между знаками. Ну и где существует этот огромный массив информации?

В общем-то, нигде. Язык – это некий потенциал символических значений. Конечно, конкретный язык существует в умах носителей этого языка – в среде соответствующей нации. Но трудно представить, чтобы он был «записан» в их головах, как, скажем, «записана» таблица Менделеева в голове ученого-химика. Национальный язык может быть записан в словарях, но нет ни одного словаря, содержащего язык полностью; в лучшем случае это будет лексика (словарный запас) языка да и то вряд ли полная. Нигде и никак не может быть зафиксирована главная способность языка – способность знаков реализовывать свои потенциал значения и выстраиваться в смысловые цепи – предложения и тексты.

Мы примерно знаем, что слово хлеб имеет более десятка значений, которые могут быть востребованы в той или иной ситуации тем или иным контекстом. Когда нужно, мы употребим слово хлеб, причем правильно. Мы также знаем возможные значения десятков тысяч других слов и умеем правильно их реализовывать. Но полной записи языка как кода нигде нет. Пожалуй, она просто невозможна, так как во многих ситуациях мы будем реализовывать нашу языковую способность исключительно применительно к случаю. А записать, зафиксировать все многообразие случаев и смыслов – это безумие.

Для многих это может оказаться большим открытием: то, чем мы ежедневно пользуемся, нигде не существует.

В самом деле, слова и предложения, высказываемые, записываемые и воспринимаемые нами – это уже не язык. Это наша реализованная языковая способность, то есть речь. Язык же – всего лишь абстракция, придуманная учеными. Он существует в виде объекта лингвистики, в виде феномена, позволяющего объяснить происхождение, развертывание человеческой речи.

Можно даже сказать, что в повседневной практике язык человеку недоступен (если только человек не берется изучать язык специально). Потому что как только человек использует язык, этот язык сразу становится речью.

Следовательно, между языком и речью существует как некое различие, так и некая связь.

Уже из подступа к теме видно, что язык – это некая потенция, возможность, а речь – это реализация этой возможности. Оперируя элементами языка, мы получаем речь. Язык – это система знаков и их возможностей, а речь – последовательное выстраивание этих знаков, реализация их возможных значений и связей. Язык дает средства, речь использует эти средства.

Рассмотрим ключевые различия между языком и речью.

Слово в языке многозначно, оно может обладать тем или иным значением. Слово в речи – однозначно, оно привязано к контексту своего предложения, к ситуации, в которой произнесено.

Язык социален – он принадлежит определенному народу и является средством коллективного пользования. Ни один индивидуум не в состоянии определять судьбу языка, управлять языком. Язык не зависит от отдельного человека. Зато любой субъект может управлять своей речью, речь является исключительно продуктом говорения индивидуума. Коллективная речь невозможна.

Язык – это то, что человек знает. Речь – это то, что человек умеет. Педагоги говорят о знании языка и навыках речи. Кстати, навык речи, так же, как, например, навык бега, можно совершенствовать. И способ один – тренировки. А язык можно изучать, как теорию.

Перевод языка в речь – сложнейшая интеллектуальная операция, тайны которой вряд ли когда-нибудь будут разгаданы. И этими тайнами владеет на своем уровне даже пятилетний ребенок.

Ф. де Соссюр, первым обосновавший разделение языка и речи, которым лингвисты пользуются и сейчас, подчеркивал, что «оба эти предмета тесно между собой связаны и друг друга взаимно предполагают: язык необходим, чтобы речь была понятна и производила все свое действие, речь, в свою очередь, необходима для того, чтобы установился язык; исторически факт речи всегда предшествует языку.»

В самом деле, хоть мы и говорим о зарождении языка у прачеловека, но это все-таки была речь. Сначала появилась речь. Представление о языке возникло у ученых древности лишь тогда, когда они задумались о природе речи. Правильно будет сказать, что язык сначала возник в форме речи.

Как и когда это произошло? Разумеется, никаких исторических свидетельств нет, записей в ту пору не велось, есть только догадки и гипотезы.

Зачатки звуковой сигнализации имеются у коллективных животных. Иногда даже возникает иллюзия, что животные общаются. Куры издают несколько десятков звуков, выражающих чувство опасности, подзывающих цыплят, сигнализирующих о наличии или отсутствии пищи. Ученые изучают сложную звуковую сигнализацию дельфинов, называя ее языком.

Однако звуки, сигналы у животных не являются знаками-символами, не являются языком. Дело в том, что любой звук животного не означает какое-либо состояние, а прямо передает его. К примеру, предсмертный крик животного, попавшего в зубы хищника, не символизирует представление о смерти, а прямо означает смерть и в этом качестве воспринимается соплеменниками. Воркование не символизирует ласки, а прямо является выражением этих эмоций: воркование и есть ласка. Сигналы животных прямо передают те эмоции, которые они сопровождают. Эти сигналы не создают второго мира символических условностей, который может быть создан человеческим языком. Животные остаются в физическом мире и их сигналы являются прямой, хоть и достаточно сложной реакцией на контакты с физическим миром.

Зная типологию знаков, мы можем сказать, что сигналы животных, это, скорее всего, самые примитивные знаки – индексальные, знаки-признаки. Предсмертный крик животного, убиваемого хищником – это признак удачного нападения хищника. Сытое урчание собаки – это признак того, что собака плотно покушала. Одно без другого не проявится.

Любопытно понаблюдать за речью человека, говорящего с животным, – с коровой или домашней кошкой. Лексическое содержание этой речи может быть каким угодно – русские крестьяне разговаривают с домашним скотом чаще всего ругательными словами. При этом основное содержание коммуникации передается интонациями – угрожающими криками или ласковым подбадриванием. То есть человек, обращаясь к животному (к «брату меньшому»), редуцирует свою речь до уровня сигналов, передающих эмоции. Это, помимо прочего, означает, что в биологическом опыте человека содержится и такая примитивная коммуникация – передача эмоциональных сигналов, присущая коллективным животным.

Звуковые сигналы животных не выходят за рамки первой сигнальной системы – системы непосредственных физиологических (обонятельных, слуховых, тактильных и прочих) реакций. Однако звуковая сигнализация коллективных животных уже проявляет и некое качество, присущее человеческому языку. Обжегшееся животное издаст крик боли, который встревожит и отпугнет другое животное, хотя то само и не испытало ожога. Крик боли для других животных заместит боль ожога. Не потому, что передаст представление об огне, а потому, что передаст соответствующую болевую эмоцию. Уже наблюдается некий факт замещения реального ожога сигналом – для других, для воспринимающих особей. По признаку боли – крику – другие животные почуют неладное и отреагируют как на опасность боли.

Это, в общем-то, похоже на передачу информации. Конечно, без всякой условности, без договоренности понимать под криком боль. Но реакция других животных последует. И, что характерно, она будет называться условным рефлексом. Условные рефлексы вырабатываются у животных (и у людей) в личном и коллективном опыте как определенная реакция на определенные сигналы. Животные при этом не договариваются, условность рефлекса подкрепляется законами естественного отбора. Не отреагируешь на крик боли – испытаешь боль. Кто не реагирует, того съедают. Выживают те, кто реагирует, кто вырабатывает правильный, необходимый для жизни набор условных рефлексов.

Условные рефлексы как реакция на определенные сигналы – вот биологические корни возникновения речевой сигнализации человека. Вот откуда возникли условные – символические знаки.

Очевидно, человеческая речь зародилась именно из этой способности коллективных животных воспринимать сигнал-эмоцию как признак явления, вызвавшего эмоцию. Этот феномен рефлекторного замещения, по-видимому, и развился у человека в способность символического замещения предметов, привел к появлению речи.

Язык человека принято называть «второй сигнальной системой». Она возникла исторически в процессе развития примитивной коммуникации, и стала инструментом познания и преобразования мира. Главная отличительная особенность второй сигнальной системы состоит в том, что, оперируя условными знаками-символами и составленными из них предложениями, человек может выйти за границы инстинктов, эмоций, непосредственных контактов с физическим миром (за пределы первой сигнальной системы) и выработать неограниченные по объему и разнообразию знания.

Существует несколько гипотез по поводу возникновения речи. Многие из них не противоречат друг другу, и все они интересны с точки зрения исследования человеческого мышления.

Звукоподражательная теория возникновения речи, или «вау-вау-теория», предполагает, что речь человека возникла из возгласов, копирующих звук явлений. В самом деле, многие события (гром, рычание хищника) или действия (бег, удар) можно передать звукоподражанием, которое будет недвусмысленно сообщать об оригинальном источнике этого звука.

И поныне люди разных народов, встретившись и не зная язык друг друга, смогут объясниться и даже создать общий язык с помощью звукоподражания. Вспомним фильм «Пятый элемент», в котором герои Брюса Уиллиса и Милы Йовович впервые поняли друг друга и установили осмысленный контакт с помощью слова «бум» («бада бум!» – «да-да, биг бада бум!), означавшего падение девушки в машину. Это звукоподражательное слово, да еще подкрепленное только что произошедшим падением, оказалось понятно обоим, потому что прямо изображало это падение (иконический знак, которые достаточно легко поддается расшифровке).⁴ И именно с этого звукоподражательного слова «бум» установился контакт, люди открылись друг другу, начались совместные действия и установилось взаимопонимание, перешедшее к концу фильма в любовь, спасшую мир.

Согласно теории междометий, или теории эмоционального происхождения языка (важнейшим её представителем был французский просветитель Ж-Ж Руссо), первые слова были сигналами эмоций, сигналами страсти, испуга и так далее – точно так же, как и у животных. При этом говорящий должен был выразить звуками определенную эмоцию – не ту, которую реально испытывал, а ту, которую хотел бы возбудить или передать. Это интересный случай знаковой символизации, когда знаками являются эмоциональные возгласы и символизируют они какую-либо ситуацию или действие, связанное с этими эмоциями.

Эти слова и сейчас сохраняются в нашей речи в виде междометий. Ученые даже выделяют так называемые первообразные (непроизводные) междометия, в современном языке не имеющие связей ни с одной из знаменательных частей речи: а, ага, ай, ау, ах, ба, брр, брысь, ей-ей, их, на, но, ну, о, ого, ой, ох, тпру, тю, тьфу, увы и т. д. (они отличаются от производных междометий, типа брось, батюшки и т.п.). Первообразные междометия служат для выражения эмоций и, что еще весьма характерно, первообразные междометия схожи у многих народов. Например, это отразил в своем вольном стихе «Мы сидим за одним столом» поэт В. Солоухин.

…Но в это время кошка,

пробиравшаяся по крыше,

Прыгнула, чтобы поймать воробья.

Промахнулась и упала в кадушку

с водой.

Ха-ха-ха! – на это сказал англичанин. – Ха-ха-ха! – ответил ему француз. – Ха-ха-ха! – подтвердил им обоим немец. – Ха-ха-ха! – согласился русский с тремя.

Официант, поклонившись вежливо,

сообщил нам,

Что будет подано

Самое лучшее,

Чуть не столетней выдержки,

Уникальное, фирменное вино.

О! – на это сказал англичанин. – О! – француз отозвался мгновенно. – О! – охотно включился немец. – О! – согласился с ними и я. (…)

Так я понял, почему,

говоря по-разному,

Мы все же в конце концов

понимаем друг друга:

Англичанин, русский, немец, француз.

Не правда ли, точно так же могли реагировать на какие-то внешние события самые древние пралюди?

Древний человек, общающийся междометиями, или сигналами эмоций, был, видимо, куда более эмоциональнее человека современного, поскольку значительная смысловая нагрузка при таком способе общения ложится не столько на символическое значение слова, сколько на эмоционально-экспрессивную реализацию, на лицедейство говорящего. В самом деле, и современный человек, оперируя только эмоциональной окрашенными интонациями и нечленораздельными возгласами, вполне сможет передать какой-то минимум информации. Для это, правда, придется больше обычного корчить рожи и размахивать руками.

Постепенно междометия, видимо, стали отрываться от прямой передачи эмоциональной информации и превращаться в полноценные слова с закрепленным символическим смыслом.

Теория звуковых выкриков предполагает, что речь возникла из возгласов, сопровождающих коллективных труд и служащих именно для организации труда или, например, охоты. Некоторые аргументы в пользу этой теории нам известны. К примеру, крестьяне-загонщики, выгоняющие из кустов дичь для барина, перекрикивались возгласами «бойся!». Это слово, хоть и обращено к предполагаемому кабану, но служило больше для выяснения взаимного расположения загонщиков, для координации их действий в пространстве. Ну, а старинное «э-эх, ухнем!» или «раз-два-а-а, взяли!», употребляется и сейчас, если надо сообща выдернуть машину из сугроба. Надо сказать, что символической нагрузки у этого выкрика нет, он ничего не означает. Он служит именно для ритмической организации совместного усилия, для соорганизации.

Известна также теория жестов, согласно которой прачеловек передавал информацию соплеменникам комплексом жестов, движений, мимики и звуков. В некоторых примитивных племенах охотники, вернувшиеся с охоты, рассказывают о ней соплеменникам с помощью своеобразного танца-песни, где имитируют свое поведение, поведение животных и даже погоду. Вероятно, этот «звуко-танцевальный комплекс» мог стоять у истоков речи; его звуковая составляющая затем выделилась и развилась в речь, поскольку звуковой аппарат человека оказался достаточно пригодным для развития именно звуковой составляющей коммуникации.

Многие исследователи склоняются к тому, что первоначальная человеческая речь состояла из аморфных звукопредложений, слитых с интонацией и жестами. Она походила на обезьяньи выкрики или те односложные обращения человека к животным, которые можно наблюдать и сейчас. Звукопредложение было односложным, в нем преобладали гласные звуки, в разных ситуациях один и тот же звуковой комплекс мог означать разные вещи, то есть зависел от ситуации и интонации. По-видимому, большое значение в формировании смысла звуковых комплексов играло повторение, как и сейчас в некоторых первобытных племенах. Вообще, речь древнего человека должна была быть похожа на пламенный агитационный спич – эмоциональным напором, звуками и жестами надо было буквально вдолбить соплеменнику свое сообщение, так как словесный арсенал был небогат.

Ряд антропологов полагает, что неандерталец, живший 200—40 тысяч лет назад, почти не умел говорить – в силу слаборазвитости речевых центров мозга, о чем свидетельствует анализ найденных археологами останков. Однако данные археологических раскопок свидетельствуют и о том, что в этот период уже строились жилища, осуществлялась загонная охота, т.е. существовало определенное достаточно эффективное средство общения, которое позволяло осуществлять совместные действия. Иначе говоря, речь человека формировалась постепенно – от простейших примитивных форм, напоминающих общение стадных животных, до развитой знаковой системы, с помощью которой человек может описать не только физический, но и мысленный объект любой сложности.

Вряд ли какая-то из приведенных выше теорий исчерпывающе объясняет происхождение речи. Но все эти теории содержат интересные наблюдения над природой языка и его связью с мышлением и действительностью. Самое же главное в происхождении языка и речи – не способ возникновения, который, видимо, останется нам неизвестен, а причина, побудившая человека говорить. Бесспорно, возникновению речи способствовала потребность общения, потребность лучшей коллективной организации. Ведь именно реализация этой потребности обеспечивала человеку решающее конкурентное преимущество в животном мире. Способность изготавливать орудия и способность лучше организовываться посредством языка – вот два качества, выделившие прачеловека из дикой природы и вознесшие его на вершину эволюции, как мы ее понимаем.

1.4. Проблема понимания

Возникновение речи связано не только с механизмами ее порождения, но и с механизмами ее понимания.

Понимание речи состоит из трех базовых процессов: восприятие, распознание, собственно понимание смысла.

Рассмотрим эти три процесса на примере с цветными дымами индейцев.

Прежде всего, мы должны эти дымы увидеть. Если не увидим, то и не будет никакого понимания.

Но этого мало: мы должны не просто увидеть дымы, но и распознать их как код, а не как природное явление. Мало ли дымов в природе – мы попросту можем не обратить на них внимание. Но вот мы видим, что в дымах есть определенная цветовая последовательность. Ага, значит, это код. Если же мы не увидим за последовательностью знаков кода, мы пропустим его, не обратим внимания. Понимания не будет.

И, наконец, мы должны знать условные значения знаков этого кода, то есть цветных дымов. Если мы их не знаем, то мы не поймем сообщения. Мы воспримем сигналы физически, заподозрим в них некий код, но понимания все равно еще не будет.

Точно так и речь для восприятия должна быть как минимум услышана (прочитана). Человек должен ощутить, что ему передано некое кодовое сообщение. Распознание связано с тем, что человек узнает параметры кода, если код ему знаком. К примеру, человек может определить, что прозвучавшее высказывание сделано на русском языке. Все это, разумеется, делается чаще всего бессознательно за доли микросекунды. И, наконец, понимание – это преобразование кода в смысл. Но не в любой смысл, а именно в тот, что заложен в коде.

Таким образом, понимая предложения, мы, в идеале, понимаем замысел собеседника. Именно такая полнота понимания обеспечивает успешное общение. Именно в этом случае речь достигает цели.

При том что процедуры порождения и понимания речи мы осуществляем тысячи раз на день, они довольно сложны. Код порождается и поступает последовательно – звуки и слова идут друг за другом, постепенно. А смысл фраз схватывается моментально целыми фрагментами. Перевод постепенного в моментальное – сложнейшая интеллектуальная операция.

Психологи считают, что полностью речь может быть понятой на уровне от 25% до 75% заложенного в ней смысла. Иными словами, понимание практически всегда неполноценно. Между смыслом порожденного высказывания и смыслом понятого сообщения всегда есть некий зазор, в который проваливается часть смысла сообщения. И это обстоятельство чрезвычайно важно, его обязательно надо учитывать для построения эффективного общения.

Очевидно, разные сообщения в разных ситуациях могут быть поняты более или менее полноценно. К примеру, простейший обмен репликами в ситуации привычного совместного действия приводит к полному взаимопониманию партнеров. Старые друзья, близкие родственники, давние партнеры по работе притерты коммуникативно. В таких случаях говорят: «Они понимают друг друга с полуслова».

Ситуации общения, когда собеседники видят друг друга, обычно более полноценны. А вот если собеседники находятся в разных местах или ситуациях, то взаимопонимание ухудшается. К примеру, разговор по телефону несколько более труден для понимания, нежели тот же разговор в личном контакте. Когда мы говорим по телефону, нам даже приходится прилагать дополнительные усилия. Например, называть себя. При очном общении со знакомыми собеседниками мы себя не называем – и так видно.

Полнота понимания также зависит от сложности обсуждаемой темы. Более предметные темы понимаются легче, более абстрактные бывают вообще недоступны пониманию.

Полнота понимания связана также с личным опытом, интеллектуальными способностями и ценностными установками собеседников. Иногда люди просто не способны понять друг друга, потому что относятся к разным социальным группам и их изначально не интересует содержание сообщения собеседника. В таких случаях народ говорит, например: «Сытый голодного (пьяный трезвого) не разумеет».

Или, к примеру, преподаватель подробно рассказывает, какие темы будут рассмотрены перед экзаменом, а студент спрашивает: «А разве у нас будет экзамен, а не зачет?». Преподаватель хотел, чтобы студент проникся значимостью тем, а студент услышал и понял то, что в его ценностных установках является более важным – экзамен-то страшнее зачета. А сами темы мимо студентских ушей пролетели. Понимания нет. И в этом вина преподавателя, как организатора сообщения. Это он должен позаботиться о том, чтобы слушатель воспринял именно тот смысл, которые вкладывается в слова их автором, а не тот, который случайно выскочит в голове слушателя как уводящая ассоциация. Не надо было использовать страшное слово «экзамен».

Про человека, так реагирующего, иногда говорят: «цепляется к словам». Это когда незначимое для оратора слово оказывается слишком значимым для слушателя. И оно уводит понимание слушателя или всю коммуникацию в совершенно другую сторону.

Подобные ситуации возникают часто. Воспринимая сообщение, люди понимают его в соответствии со своими ценностными установками. И если их понимание кардинально расходится с тем смыслом, который заложил в сообщение его автор, то можно сказать, что понимания-то и нет. Не случилось. Слова вроде одни и те же, но оратор в них вложил одно, а слушатель услышал другое. Можно себе представить, сколько ущерба такие ситуации приносят при управлении коллективом или производством. Вот почему менеджеру важно, да простится автору каламбур, понимать природу понимания.

Иначе говоря, существует масса металингвистических, то есть не связанных собственно с языком, факторов, которые затрудняют или обеспечивают понимание:

– совместный опыт;

– наличие визуального контакта;

– наличие дополнительных сигналов (жесты, мимика, интонации);

– близость социальных статусов собеседников

– ситуативное взаимодействие;

– ценностные установки.