Kitabı oku: «Наши сны. Сборник рассказов», sayfa 2

После экскурсии по базе меня покормили котлетами из лососины и уложили спать. Я знал, что прилив начнётся к обеду, поэтому попросил разбудить как можно раньше. Чтобы вернуться назад, необходимо было пройти гораздо дальше того места, где спустился, чтобы выйти к более пологому подъёму, по которому можно было подняться на хребет. Я разглядел это место с базы ещё до темноты. Склон был покрыт сплошным травяным ковром, а значит – по нему можно было взобраться. Меня не прельщало быть прижатым океаном к почти отвесной стене. Несколько лет назад, здесь же на Камчатке, только чуть южнее, на острове Карагинский погиб мой знакомый – Игорь. Прилив прижал его к скалам, поэтому он стал взбираться наверх, откуда сорвался и разбился насмерть.

Утром я проснулся в полной растерянности: сколько же времени? В этой избе-землянке не было окон. Снаружи доносились голоса рыбаков, шум прибоя, а сквозь щели в стенах струились полоски света. Почувствовав неладное, добрался до двери и толкнул её наружу. В глаза ударил яркий свет. На часах было половина девятого. Погода на улице была отменная. Океан не штормило. На небе светило яркое солнце. Я попытался сразу собраться и уйти, но хозяева, которым была невдомёк моя тревога по поводу прилива, заставили дождаться завтрака и плюшек, которых Лёха нажарил для Влада и Андрея. Рыбаки отсыпали нам с килограмм листового чая: у нас запасы последнего иссякли. Поблагодарив за приём, привязав к себе верёвкой кулёк с чаем и плюшками, почти бегом направился в обратный путь. К этому моменту на часах было уже одиннадцать.

Торопился я не зря. Максимальные морские приливы повторяются каждые две недели. Как сказали бы сегодня – я «попал». Мне предстояло пройти прибойку в период наиболее сильного прилива. Вода на глазах отвоёвывала у суши узкую каменную полоску, а справа по-прежнему возвышалась неприступная стена. Утром в бинокль мне удалось подробнее осмотреть свой маршрут. По прибойке предстояло дойти до зелёного склона. Если он покрыт травой, значит, по нему можно подняться на хребет, отделявший эту часть побережья от той части тундры, что была уже знакомой и по которой беспрепятственно можно вернуться к своей палатке.

Через пару километров прилив беспощадно потеснил меня к скалам. Вот впереди оказался участок длиной не более десяти метров, полностью залитый водой. Верхом пройти это место не представлялось возможным: скала была отвесной. Поколебавшись секунду, я решился пройти по воде. То, что впоследствии случилось, меня не сильно удивило. Мне доводилось видеть серых китов практически у самого берега этой бухты. Когда подошёл к середине водной преграды, волна сбила меня с ног и ударила головой о плоскую, как стена, скалу, а потом отбросила в океан. Танковый комбинезон, чья ватная подстёжка удерживала воздух, держал меня на поверхности воды, как спасжилет, а ноги в «болотниках» не ощущали под собой дна, хотя до берега было не более пяти метров. Я не успел испугаться: следующая волна снова шлёпнула меня о каменную стенку и поставила на четыре точки. Прямо в таком положении, как будто всю жизнь передвигался на четырёх лапах, бросился туда, где волны не могли меня достать.

Вылив из сапог воду, я продолжил путь по прибойке, но скоро снова передо мной был участок, залитый водой, где о скалы неистово разбивались на мелкие солёные брызги могучие морские волны. Испытывать судьбу второй раз не хотелось, и студент полез вверх, пытаясь по скалам обойти это место. Чем дальше лез, тем выше меня загоняли скалы. Я ободрял себя мыслью, что так можно и на самый верх выбраться. Но случилось именно то, чего и следовало ожидать. Отвесная скала, ровная, как полированный стол, преграждала мне дорогу вперёд и вверх. Из попытки повернуть назад ничего не получилось. Спуститься тем же путём было невозможно. Каждый шаг назад мог оказаться фатальным. Было полным безрассудством забираться туда, где я сейчас находился.

Вверх дороги нет. Как угодно, но нужно было спускаться вниз. Поразмыслив, я решил скатиться по гладкой стене до небольшого уступа, который был уже, чем каблуки сапог, а оттуда спрыгнуть на соседний сыпун, спускавшийся до самой прибойки. Достав из внутреннего кожаного пистолетного кармана пачку «Беломора», я закурил. Собственно, мне некуда было спешить. Впереди была целая жизнь. Вот только вопрос: какой она будет длины? Я явственно представил, как три года назад Игорь оказался в подобной ситуации. Финал мне был известен: его нашли только через неделю, заметив с вертолёта у прибойки его куртку. Никто так и не узнал: смерть к нему пришла сразу, или он ещё какое-то время был жив и надеялся на спасение?

Стоя на скале, я остро почувствовал, сколь малой песчинкой был в этом огромном и разнообразном мире. Хватило бы одного хорошего порыва ветра, чтобы прекратить моё бренное существование. Мощь окружающей природы и близость смерти, как в призму высветила суету повседневной городской жизни. Я мысленно признал превосходство этой мощи над собой, «царём природы».

Докурив папиросу, повернулся лицом к морю, прижался спиной и ногами к скале и начал сползать вниз. Я максимально увеличил площадь своего соприкосновения со скалой. Сейчас трение было моим последним союзником. Стена была очень отвесной, а одежда была мокрой. Моё тело набрало слишком большую скорость, и когда каблуки ударились о выступ, ноги не выдержали и согнулись в коленях. Почувствовав, что мне не удержаться на выступе, я распрямился как пружина, одновременно оттолкнувшись от скалы, и прыгнул вправо на сыпун. Высота была приличной, но толстый комбинезон смягчил удар. Это потом я разглядывал синяки и ссадины, а когда груда мелких камней вместе со мной сползла к прибойке, казалось чудом, что не лежу немного левее, среди острых как ножи скал. Ни много ни мало, а несколько секунд назад счастливец был выше метров на двадцать.

Не переводя дух, я направился дальше. На счастье, отвесных скал и прибойки, залитой водой, больше не встречалось. Путь был трудным, но проходимым. Вскоре показался зелёный склон. Только тогда присел перекурить, теперь уже не сомневаясь, что поднимусь на вершину хребта. И хотя подъём предстоял мне нелёгкий, это уже не тревожило. Впереди была целая жизнь, и я смотрел на неё немного по-другому.

09.10.00

Русак

Умирал заяц. Умирал русак. Он был ещё жив, но уже был трофеем. Его держали за уши и фотографировались с ним на фоне «Бурана». Охотников было четверо. Ещё он видел заснеженное поле и вдали любимый перелесок, который сегодня для него оказался роковым. Заяц стал успокаиваться. Он перестал замечать происходящую вокруг себя суету. Косой уже бежал во всю прыть к своим предкам, туда, где было много сочной травы, где зайцы беспечно бегали среди бескрайних лесов и лугов, потому что там не было ни лис, ни волков, ни филинов, ни гончих собак, ни людей. Вот он увидел на поляне Большой совет. На нём сидело много его собратьев: русаков, беляков и ещё много-много других зайцев незнакомых племён. Они все приветствовали его. Он радостно запрыгал им навстречу:

Здравствуйте, братья! Вот и я!

Ему сегодня выдался тяжёлый день. Ночью он забрался в свой любимый перелесок между рекой и деревней. Здесь было что поесть, и каждый куст был знаком. Пару лет назад он родился в этом месте. Но сегодня день, видно, не задался. Скоро за ним завернула лиса, строчившая по снегу мелкими шагами в поисках добычи. Заяц знал эту плутовку. Она осенью чуть не прищемила ему хвост, но тогда гончая местного егеря рано поутру «натекла» на след рыжей. Лисице стало не до зайца: самой бы ноги унести подобру-поздорову. Русак заложил петлю, сделал сдвойку и скинулся в самую чапыгу. Вначале мимо пробежала Патрикеевна. Через десять минут с заливистым лаем за ней пробежал Хан. Гончак почуял заячий след, но предпочтение отдал лисице. Её запах был настолько силён, что пьянил разум. Так один враг спас русака от другого.

Сегодняшней ночью помощь к зайцу ниоткуда не пришла, и косой выкручивался сам. Он изрядно поплутал, а потом сделал спринтерский рывок к реке с берегами, заросшими густым лесом. Предыдущей ночью он там основательно побегал. Заложив круг, заяц прошёл насквозь отрог леса, спускавшегося по оврагу к речке, перескочил поле и вернулся на свою лёжку. Лиса перешла поле, но на дне оврага запуталась и потеряла след. Она решила оставить зайца в покое и продолжить поиск добычи по лесным опушкам, где под снегом любили ночевать тетерева. Эти тетери сидели в своих подснежных камерах, до последнего уверенные в своей безопасности. Заяц, переждав немного, продолжил ужинать, а затем лёг спать.

Рано поутру в соседней деревне залились собаки, а потом послышался шум «Бурана», который стих у дальних осинников. В полдень заяц снова услышал этот звук. Косой хорошо знал рык железного зверя, оставлявшего брюхом ребристый след на снегу. Он сам неоднократно пользовался хорошо укатанными «буранницами»: по ним бежалось не хуже, чем по дороге. Двигатель смолк, послышались голоса людей. Они что-то долго обсуждали, а потом стали расходиться в разные стороны. Заяц вспомнил, что крепко наследил этой ночью, и понял, что двуногие остановились по его душу.

Железный зверь объехал перелесок кругом и остановился. После непродолжительного молчания снова раздался звук мотора. К нему добавился собачий лай. Это было уже неприятным сюрпризом. «Буран» и лай приближались одновременно. Заяц не боялся, что его найдут двуногие: у них слабое чутьё. Другое дело – собака. Над лёжкой косого в сторону крепкого леса пролетел тетерев. Ах, если бы и у зайца были крылья. Он немедленно бы сорвался из этого опасного места в ближайший лес. Русак осторожно вышел на край, противоположный тому, где рычало и лаяло. Внешне всё казалось спокойным, но что-то подсказывало ему, что люди рядом. Постояв в нерешительности, заяц вернулся в кустарники. Когда рёв «Бурана» и собачий лай загремели над самым ухом, русак не выдержал и побежал к речке. Полем нужно было пробежать немного. На пути был небольшой островок деревьев, и косой решил срезать сквозь него.

Спасительные берёзы были всё ближе и ближе. Но что это? Одно из деревьев качнулось. От него отделился человек, поднял ружьё и прицелился. Русак поменял направление бега, но было уже поздно. Резкий удар пришёлся в заднюю правую лапу, и грохот разорвал тишину. Косой, перекувыркнувшись в воздухе, упал, но тут же поднялся и побежал дальше. Из ружья снова метнулся огонь, и раздался выстрел. Дробь попала в заднюю часть тела и перебила кость на уже раненной лапе. Заяц растянулся на снегу. Вот и всё, отбегался. Человек повесил ружьё за спину и закурил. В середине поля из-за кустов появился ещё один охотник в белом маскхалате. С дальнего края перелеска вышел третий человек. Из-за деревьев выскочил «Буран». Собаки с ним не было. Русак понял, что люди провели его – лаял охотник, сидящий на железном звере. Знай косой, что у них нет пса, никогда бы не выскочил из спасительных кустов.

Шок прошёл, и превозмогая страшную боль, заяц вскочил и, не касаясь перебитой лапой снега, побежал в укрытие. Куривший охотник спешно перезарядил ружьё, но было поздно. Дробь ложилась мимо. Русак уже пересёк поле, когда «Буран» добрался только до середины. Косой видел, что охотники бегут к его новому укрытию, обрезая ему путь с двух сторон. Один из них, сбросив лыжи, вбежал в лес и стал спускаться вниз к реке. Сегодня ночью заяц уже запутал здесь лисицу, но человек, выйдя на свежий след, закричал и стал двигаться к залёгшему русаку. Кровь! Теперь на лёжке заяц увидел её. Предательские капельки алели горошинами на белом снегу. Не спрятаться! Только бежать! Заяц выскочил наверх, переметнулся через поле за спиной караулившего его охотника и вернулся на старую лёжку в перелесок, где его подняли. Теперь нужно отлежаться, отдохнуть и рвануть дальше. Но охотники, как гончие шли по следу с кровавыми точками и снова обложили беглеца.

Заяц спрятался в непролазном кустарнике в нескольких прыжках от края поля. Он видел, как человек на «Буране» проехал совсем рядом, высматривая выходные следы. Вот он последний шанс уйти. Русак выпрыгнул на «буранницу», пробежал немного по ней и прыгнул что есть сил в сторону деревни. Пока люди разбирались в следах, он из последних сил пробежал полкилометра и лёг посреди полыни. Теперь заяц почувствовал, что перебитая нога не самое страшное. Внутри всё болело. Смерть уже летела на чёрных крыльях к его последней лёжке.

Ему хотелось верить, что хитрость удалась, и преследователи потеряли его след. Так и было какое-то время, пока кто-то из охотников не заметил капельку крови, которая была меньше ржаного зёрнышка, на следу, который люди посчитали вчерашним. Зацепив сани, «Буран» пошёл по следу. Когда преследователи оказались совсем рядом, заяц снова побежал. С саней спрыгнули охотники, раздались выстрелы. Всё тело пронзила боль, задние лапы отказали. Русак попытался прыгнуть снова и не смог. Чья-то рука взяла его за уши и подняла над землёй. Заяц последний раз посмотрел на заснеженное поле, чернеющие перелески и умер.

Под Костромой стояла русская зима. К морозу добавилась беспощадная вьюга. Лиса Патрикеевна, свернувшись калачиком, легла под бок тёплой скирды. Гончак Хан залез в тесную конуру. Тетерев спикировал с берёзы и спрятался под снегом. «Буран», доедая последний бензин, вёз седока и тащил сани с тремя охотниками и трупом в деревню. А где-то по зелёному лугу бежал заяц, свободный от всех забот и тревог, бежал туда, где не бывает ни голода, ни холода, бежал туда, где его никто и никогда не убьёт.

15.01.2003

Человеческий фактор

Пламя уже лизало угли, и круг света от огня постепенно уменьшился до размеров самого костра. Лишь изредка ещё появлялись маленькие протуберанцы, как будто кто-то зажигал на углях невидимые спички. В небе были слышны крики гусей, которые никак не могли решить, где же им остановиться.

Николай докуривал сигарету, не торопясь, потому что идти в холодную палатку ему совсем не хотелось. Весна в этом году теплом не потчевала, а водки на ночь не осталось. Ему пришлось выпить оставшиеся со вчерашнего вечера сто грамм ещё утром. Он промок: под ним рухнул подмытый берег, когда охотник пытался из кустов достать подстреленного селезня. Осенью эту реку можно было перейти по пояс, а сейчас, весной, когда вода перехлёстывала через берега и заливала всё вокруг на десятки километров, он сразу же ушёл под воду с головой. Пальцы, как острые крючья, инстинктивно воткнулись в мягкий берег. Николай рывком выдернул себя из воды и перевалил корпус на берег. Ноги с трудом вскарабкались на твёрдую землю. Сейчас, с полными «болотниками» воды, они были просто неподъёмными. Взглянув на лежащую в пятидесяти шагах вниз по течению байдарку и мысленно себя обматерив за беспечность, он снял из-за спины ружьё и перевернул его стволами вниз, вылив воду. Потом переломил стволы и достал оба патрона. Отстегнул патронташ, скинул куртку, вылил из «болотников» воду и прямо в носках, вместе со всем барахлом отправился к байдарке. Достав из байдарки топор, срубил длинную ветку и вернулся за селезнем. Ну что же, утром отохотился. В лагере Николай снял вещи и, развесив их на рогульки вокруг разведенного костра, переоделся в сухое. Поставив кипятиться чай, он минуту колебался: выпить или не выпить оставшиеся сто грамм? Решив, что вечером он согреется и чаем, охотник всё-таки допил водку.

И вот сейчас, вечером, ему стало жалко, что ещё утром маханул свой стратегический запас, оставленный на ночь. Днём солнце окончательно досушило его вещи, и он успел ещё отстоять вечернюю зорьку, свалив пару селезней. Когда же солнце зашло, то от воды потянуло мерзким холодом, который забирался даже под танковый комбинезон.

Над костром в темноте иногда пролетали с цыканьем вальдшнепы. Он инстинктивно отрывался от котелка и, когда видел птицу, на его лице появлялась улыбка. Целясь ложкой, как пистолетом, говорил: «Бух, убил!» После чего продолжал выискивать в картошке куски сварившейся утки. Ему нравились чирки. Их вкусного мяса как раз хватало на ужин. Налив себе горячего чая, Николай стал смаковать, по очереди то попивая из кружки, то затягиваясь сигаретой. Гуси по-прежнему кричали над головой, но их не было видно. Лишь звёзды подмигивали с безоблачного неба. Холодная весна в этом году, видимо, крепко прижимала птицу на севере, поэтому гуси скопились здесь, на разливах, в небывалых количествах.

В палатке было холодно. Он включил фонарик и проверил, на какое время поставил будильник. 4 часа 50 минут. Николай знал, что проснётся всё равно раньше, но будильник ставил всегда. Охотник уже обычно умывался или разводил костёр, когда его Саsio начинали пищать. Это ему доставляло удовольствие. Он мысленно хвалил себя: «Ай да Пушкин! ай да сукин сын!» На охоте Николай всегда просыпался рано.

Ночью у него замёрзли ноги: поленился дополнительно прикрыть выход плащ-накидкой. Ну что же, сна нет, пора и вставать. Поднявшись рывком, он открыл глаза. Предметы в палатке были уже различимы, а значит – пора в путь. Вылезая, он посмотрел на небо, но в это время суток никогда нельзя узнать, что там, на небе: то ли это сплошные облака, то ли это чистое небо, но просто ещё не освещённое солнцем.

Умывшись и быстро вскипятив чай, охотник «заправился» полбанкой сгущёнки и двумя ломтями ржаного хлеба. Опустив палатку и прикрыв её несколькими большими еловыми лапами для маскировки, так, на всякий случай, от дураков, Николай направился в сторону противоположную от реки, откуда было слышно «бормотание» тетеревов. Не то, чтобы он надеялся подойти к токовищу – просто ему хотелось поглядеть на расфуфыренных черно-белых петухов. Вдруг впереди послышалось громкое квохтанье. Это подала знак опасности тетёрка. Николай сразу поменял направление движения, пытаясь обойти самку. «Бормотание» было громким. Казалось, вот-вот, за молодыми сосенками появится поляна, где и токуют тетерева. Но сила звука почти не менялась, а никакой поляны не просвечивало. И тут он увидел их. Два косача сидели на высоких сухих соснах и неистово «бормотали», не забывая при этом во все стороны вертеть головами. Николай аккуратно закурил. Хотя до тетеревов было метров сто, а его скрывали плотные заросли сосенок, зрение этих птиц позволяло различить инородный предмет в привычном пейзаже. Докурив сигарету, охотник так же тихо стал пробираться обратно, чтобы не спугнуть птиц. К несчастью, из-под самых его ног с шумом поднялась ещё одна тетёрка. Косачи тут же перелетели метров на сто дальше. Опустив хвосты, они внимательно стали вслушиваться в утро, но всё было спокойно. Лишь заливались, обрадованные первыми лучами солнца, птицы. Терпения тетеревам хватило всего на пару минут, после чего они снова, распустив хвосты и, растопырив крылья, «забормотали».

А Николай направлялся к байдарке. Нужно было поторапливаться. Первые лучи солнца уже коснулись верхушек деревьев. Нужно было спешить в разливы. Он хотел отстоять пару-тройку часов, а потом – возвратиться к палатке, собрать вещи и сплавиться по речке до деревни, где пару дней назад оставил машину.

Николай достал из кустов байдарку, вывел её в протоку, а оттуда – в реку. Течение быстро понесло лёгкое судёнышко. Ему приходилось только держать её в нужном направлении. Весло стучало по бортам «Таймени». Иногда под лопастями «вскипала» вода, когда приходилось табанить. Утки взлетали совсем рядом. Скоростное судёнышко заставало их врасплох. Охотник знал: это – не его утки. Стрелять и управлять байдаркой одновременно на быстрой весенней речке невозможно, да и не хотелось ему раньше времени нарушать эту утреннюю тишину громом своей двустволки.

Вот и нужное ответвление в разливы. Он на скорости проскочил мель и усердно загрёб, чтобы выскочить на более глубокое место. С грохотом поднялась стая свиязей и несколько пар чирков-трескунов и широконосок. Солнце уже томно висело над горизонтом. Утки, как истребители, рассекали воздух. Бекасы входили в пике с зудящим дребезжанием. Николай подплыл к облюбованной им косе, вылез из байдарки, протащил её на сухое место и перевернул. Весло хоть и было когда-то покрашено в зелёный цвет, поободралось, поэтому всё равно бликовало. Он подсунул его под байдарку.

Его приближение к подготовленному шалашу не осталось незамеченным. За полосой кустов, росших вдоль канавы, поднялись семь гусей. Утки, сидевшие на луже, возле которой он собрался отстоять зорьку, тоже улетели, но не все сразу, а, видимо, по мере просыпания. Шалаш, сделанный вчера, не был шалашом в прямом смысле этого слова. Это просто была стена из воткнутых ивовых веток, за которой он и стоял. Позади него были кусты с канавой. Охотник неспроста выбрал это место. В сплошной полосе из кустов, росших вдоль канавы, был разрыв метров тридцать длиной. Над ним-то, как в коридоре, и пролетали утки.

Первыми гостями над его головой были большие веретенники. Парочка этих крупных куликов с рыжими грудками летели как на стендовой стрельбе. Но Николай не знал, чем отличается самец от самки, поэтому стрелять не стал. Несколько раз с резким свистом на большой высоте и скорости прошли свиязи. Вдруг парочка этих пёстрых уток села на расстоянии выстрела на соседней луже. Николай осторожно поднял ружьё и выстрелил в селезня. От грохота выстрела со всех ближайших водоёмов поднялись неизвестно откуда взявшиеся птицы. Раскатав «болотники», он принёс свиязя и снова стал внимательно осматриваться по сторонам, автоматически то ставя, то снимая ружьё с предохранителя. Справа вылетел селезень шилохвости. Николай выстрелил из правого ствола, но не попал. Когда он стрелял из левого, птица уже была в 50 метрах. Охотник сразу увидел, что второй раз не промахнулся. Селезень закачался, протянул ещё метров сто и камнем упал в большую лужу, оставленную разливом. Николай бросился к убитой птице, стараясь не потерять направление. К счастью, утка упала на открытый участок воды, и острый хвост торчал как гигантский поплавок. «Острохвост», – вспомнил Николай название шилохвости, которое услышал в одной сибирской деревне.

Третью птицу не пришлось ждать долго. Пара чирков-трескунов выскочила из «коридора» с той стороны канавы. Глаз безошибочно выбрал селезня, который в подтверждение хрипло протрещал. Охотник опять не попал из правого ствола, но левый не подвёл. «Всё. Бог троицу любит», – подумал Николай и пошёл с добычей к байдарке. Рядом с ней поднялся чирок-свистунок и перемахнул через канаву. Человек стрелять не стал: ему лень было перетаскивать байдарку, вначале за птицей, а потом обратно.

Вокруг буйствовала весна. Солнце расшевелило всё живое. То тут, то там пролетали утки. Гуси клиньями направлялись на поля, к местам дневных кормёжек. Вот сокол-сапсан выскочил из леса и мимоходом на бреющем полёте прошёл над кряквами. Утки неуклюже попытались нырнуть, но у них получилось лишь паническое барахтанье. А сапсан был уже далеко, стремительно разрезая крыльями воздух. Вот на вешку, к которой обычно крепят весной сети, присел сорокопут, а мимо пролетала парочка деревенских ласточек. Николай, гребя веслом, затянул во всю глотку: «Эй, дубинушка, ухнем, эх, зелёная, сама пойдёт». Так под песню он и добрался до палатки. Собрав вещи, сходил за котелком, который с утра повесил на берёзу, чтобы набрать сок. Литровый котелок наполнился едва сладкой водой. На ней-то Николай и заварил чай. Добил оставшиеся полбанки сгущенки, подъел весь хлеб и отправился в путь.

Он считал, что отохотился удачно, но ружьё убирать не стал, а заряженным положил в отсек впереди себя. Речка несла байдарку быстро, лишь изредка, после крутого поворота, ему приходилось налегать на вёсла, чтобы лодку не развернуло боком или не вынесло в кусты, растущие вдоль берега.

Его внимание привлёк крупный селезень, уводящий двух крякв от четырёх напористых соперников. Николай даже пристал к берегу, чтобы досмотреть финал борьбы. Селезень, как искусный пилот, пропустил вперёд себя четырёх «холостяков», а потом, догнав, резко вошёл в их строй и крыльями, и клювом быстро восстановил «статус-кво». Четвёрка отвалила в сторону, а он, зайдя на круг, присоединился к своим кряквам.

«Мужик», – с уважением подумал охотник. Вот он, естественный отбор, в действии». Но тут кряквы и селезень сели на реку, прямо за соседним поворотом от охотника. «А вот это ты напрасно сделал. Внесём «человеческий фактор» в ход естественного отбора». Николай положил весло в байдарку, оттолкнулся от берега и взял ружьё наизготовку. Лодка бесшумно полетела к повороту. Большой палец правой руки перещёлкнул предохранитель.

Когда байдарку вынесло из-за поворота, Николай поймал на планку ружья селезня, но тут прямо перед собой увидел сваленную с подмытого берега сосну. Байдарка с размаху ударилась носом в дерево, а грудь вдавило толстым сосновым суком. Вода закипела вдоль бортов. По лицу хлестала хвоя. Ружьё выстрелило. Это автоматически сжались пальцы. Пару секунд байдарка, а с ней и Николай торчали под свалившимся деревом. Оно всей своей массой вдавливало охотника в воду, но «Таймень» сопротивлялась. Охотник тщетно хватался за ветви и ствол. Наконец река протолкнула лодку под препятствием. Лицо было изодрано, но главное – ни в руках, ни в байдарке не было ружья. Оно благополучно ушло под воду, когда Николая вместе с лодкой течение протаскивало под упавшей сосной. Охотник пристал к берегу и закурил. Пальцы ещё тряслись от волнения. Он отделался лишь лёгким испугом, а ведь мог вместе с «Тайменью» уйти под воду, как подводная лодка, если бы байдарка под тяжестью дерева черпанула бортами воду. Тогда – прощай, все вещи. К тому же мало приятного десяток километров тащиться сырым по лесу до жилья.

«Вот тебе и артефакт», – подумал Николай и улыбнулся то ли от того, что не потонул, то ли от того, что не убил птицу. Докурив, охотник поплыл в деревню. По Земле летела Весна.

23.05.99