Kitabı oku: «Сатирический роман Двойник», sayfa 9

– Нам трудно судить, – нашелся он, краем глаза глядя на Карпыча, который тоже загрустил, – я только знаю, что производство самолетов, а точнее двигателей для самолетов – очень сложное дело. И производят самолеты только пять или шесть стран. Если это производство разрушить, то создать его потом будет невозможно.

– Теплее, теплее, – благодушничал Саботаж, – самолеты – это самое главное. Помимо космоса, конечно, но космос – отдельная статья. Так зачем это всё надо ликвидировать?

– Да говори уже, профессор! – не удержался Карпыч. – Не знаем мы.

– Даю наводящий вопрос! – не унимался Саботаж. – Я хочу, чтобы вы сами думали. Что я вам всё разжевываю? – так же благодушно продолжил он, как будто рассказывал про тяжелую жизнь североамериканских скунсов. – Для чего, например, уничтожили сельское хозяйство и почти все закупки продовольствия идут из-за рубежа? – он ехидно ухмыльнулся. – Не только для того, чтобы кормить иностранного фермера. А зачем тогда? Для чего, например, уничтожили фармакологическую промышленность? И все закупки лекарств идут из-за рубежа в десятикратном размере. Хотя у вас и свои лекарства были не хуже и намного дешевле! – он опять заговорщицки улыбнулся, подробно разжевывая ученикам материал, – Ну? Зачем?

– Ну взятки берут наши чиновники за импортные поставки, – предположил Папа, – миллиардами воруют.

– Эх вы! – расстроено сказал Саботаж. – При чем тут взятки? Конечно, берут и ещё какие. Но не в этом дело. Куда они эти деньги-то денут? Все равно к нам придут. Это всё тактика. Тактика! – он торжественно посмотрел на учеников. – Безопасность!!! Вот в чём стратегия! При чём тут взятки? Это всё игры предателей, – он повысил голос, – главное – нарушить безопасность продовольственную, транспортную, фармакологическую, военную… Нарушить все безопасности! – Саботаж перешел с благодушного тона учителя на разгоряченный тон политика, – Представьте себе такую ситуацию: в вашей стране эпидемия какой-то болезни. Народ вымирает! – он довольно улыбнулся. – Вымирает миллионами! – Саботаж облизнулся. – А своих лекарств-то нет уже – промышленность разрушена – лекарства не делают. Вы к нам: «Ребята, погибаем. Срочно пришлите лекарства, мы уже свои не делаем, на вас вся надежда. Министр-то наш, демократ, всё украл!» Эпидемию, кстати, – сказал он, задумавшись, – можно и помочь устроить.

– И что? – выдохнули ученики.

– Что? – загадочно улыбнулся Саботаж. – Выпускаем вперед нашего главного комиссара, Савьера Халану, ему не привыкать людей убивать тысячами, и он с гордым видом говорит: «А нету! Нету для вас ничего. Чем быстрее передохнете, тем для нас лучше. Уж больно нам ваши природные ресурсы нужны! И земелька… Уж больно много у вас всего. Обидно нам это!»

– Это который Сербию бомбил? Жилые кварталы, детей, женщин, стариков? – спросил Карпыч, еле сдерживаясь.

– Да, его работа. Но он не один, там ещё много народу было… Госпожа Олджабрайт…

– Жирная такая? На утку раскормленную похожа, – сказал Карпыч, – во время Второй мировой войны сербы из маленького городка спрятали её от фашистов. Хотя она и была ребёнком, но, как еврейка, подлежала уничтожению. Выжила тогда Мадлен, подросла, окрепла и приказала разбомбить! И городок этот разбомбили, и дом, где её прятали…

– Это сербам наука! – заметил Папа. – Будут теперь знать, кого прятать. Интересно, у неё свои дети есть? Внуки?

– И она требовала разбомбить… – подтвердил советник. – Что-то, видно, ей тогда не понравилось… Воспоминания детства… Может, конфет сербы не додали… – он засмеялся. – Но это уже не моя тема… Я тут в подробностях не знаю… – Саботаж сделал строгое лицо. – Или другая ситуация: в стране голод. Мы полностью прекратили все поставки продовольствия. Народ умирает миллионами! – он опять довольно облизнулся. – А своего продовольствия-то нет: сельское хозяйство в упадке, земля вся выкуплена олигархами и чиновниками. Работать на ней никому не дают. Частная собственность. Вы к нам: «Ребята, погибаем! Срочно пришлите еду, на вас вся надежда. Министр-то наш, демократ, всё украл!»

– Вы такие мрачные картины рисуете! – вставил Карпыч.

– Выпускаем вперед нашего главного комиссара Савьера Халану, и он с гордым видом говорит: «А нету! Нету для вас ничего. Чем быстрее передохнете, тем для нас лучше. Уж больно нам ваши природные ресурсы нужны! И земелька… Уж больно много у вас всего. Обидно нам это!»

– А он какие-нибудь еще слова знает? – спросил Карпыч. – Или только эти?

– Это я образно… Он очень умный, добрый и образованный человек. Хороший семьянин! – Саботаж опять сделал строгое лицо. – Вот мы и подошли к проблеме транспорта. Представьте себе такую картину: самолёты тут летают только наши, иностранные, автомобили ездят только наши, суда, локомотивы, мотоциклы, велосипеды, коляски детские, самокаты… Коньки роликовые – тоже наши! – он гордо посмотрел на учеников. – И в один прекрасный момент мы говорим: «Всё, господа коренные народы! Ничего вам больше продавать не будем. Ни самолётов, ни самокатов, ни запасных частей, ни расходных материалов!», Вы опять к нам: «Ребята, погибаем! У нас страна очень большая. Нам без самолётов крышка будет. И без автомобилей, и без судов – воды у нас очень много. Не говоря уже про железную дорогу!.. Прямо беда! Срочно пришлите, на вас вся надежда. Министры-то наши, демократы-либералы с тёмным коммунистическим прошлым, всё украли!»

– И тут вы выпускаете вперед вашего главного комиссара Савьера Халану, – продолжил Карпыч, – которому, что комара прихлопнуть, что маму родную придушить! Если заплатят, конечно. И он с гордым видом говорит…

– И он говорит, – продолжил реплику Карпыча Саботаж: – «Немедленно разбомбить всю эту православную сво…», ой! – опять запнулся советник, – это я не туда… Бомбить можно только после того, когда ядерный зуб вырвем. Ой! – он опять запнулся и, обращаясь к Карпычу, сказал: – Сбиваешь ты меня, Карпыч, не мешай проводить занятия. И он говорит: «А нету! Нету для вас ничего. Чем быстрее передохнете, тем для нас лучше. Уж больно нам ваши природные ресурсы нужны! И земелька… Уж больно много у вас всего. Обидно нам это!» – Саботаж внимательно посмотрел на учеников. – Сколько там у вас километров? От края до края? Гордость-то ваша? Тысячи?

– Много, – задумчиво ответил Карпыч, – очень много, десятки тысяч. И везде храмы православные стоят! – он гордо посмотрел на советника. – И нет им числа!

Папа с уважением посмотрел на Карпыча и даже передумал опять пихать его ногой под столом. «Вот тебе и «атеист»! – подумал он. – Что это он?»

– И не только православные! – добавил Карпыч. – И мечети есть, и синагоги, и даже буддистские… И ничего, уживаемся… Если бы кто-то на православных иконах стал глаза святым выкалывать, как это у вас бывает, так наши мусульмане сами бы им руки оторвали. С мясом! И засунули бы куда положено. У нас по-другому не может быть… Так уж предки в нас вложили… У нас любую веру уважают! И не из толерантности.

«Во, вставил! – удивился Папа. – И где только набрался?»

– У нас уважают любого верующего человека.

Саботаж смотрел на учеников и, судя по выражению его лица, не очень понимал, о чем они говорят.

– Вы отошли куда-то в сторону от нашего вопроса… – сказал он. – Мы сейчас учимся, что делать с промышленностью в соответствии с Планом.

– Извините, господин Саботаж, мы, действительно, отвлеклись, – ответил Папа. «Хорошо, что у них очень узкая специализация. Не понял, отчего мы так возбудились. Надо нам осторожнее быть… Не горячиться, – подумал он, – и Карпыча пнуть надо было бы, доиграется он у меня, атеист!», – Папа посмотрел на Саботажа, равнодушно листающего какую-то тетрадку. – «Смотрит, что дальше нам говорить. Хорошо, что не понял ничего, а то донесёт Шулеру, и мы попадём под подозрение».

– У меня вопрос!

Саботаж оторвался от тетрадки и посмотрел на Папу вопросительно.

– По поводу промышленности все понятно. Планом предусматривается развитие только сырьевых отраслей и то на базе импортного оборудования.

– Правильно, – перебил его советник, – только Вы не забывайте, что все сырьевые отрасли уже переведены в собственность на наших олигархов. То есть на ваших, – он опять запнулся, – на ваших, но фактически они все наши. Это наши люди… Они прошли строгий отбор на эту должность, давали присягу и торжественную клятву… Собственность мы на них всю оформляли… Рыжпейс… – он опять запутался. – Это не мой вопрос, по приватизации вам другие специалисты расскажут… – Саботаж махнул рукой. – Что ещё непонятно?

– С сырьём всё понятно, – продолжил Папа, – нефть, газ, металлы, алмазы, лес, уголь… Что там ещё не украли? Это уже всё ваше!

– Да! Что ещё? – продолжил советник. – Скоро мы примем закон о собственности на землю. Это очень важно! Скупим всю землю. Денег-то от сырья немерено остаётся. Куда их девать-то? Ну дворцы, ну яхты океанские, самолёты дорогие, ну бассейны с шампанским… Надоест же когда-нибудь… Скучно это… Земля тоже нам будет принадлежать, вода. Это очень важно! – он покосился на Папу. – Опять вы меня на другие темы отвлекаете… – Я провожу занятие по промышленности! – Саботаж заглянул в свою тетрадку. – Что ещё у нас осталось по промышленности? Станкостроение! – он посмотрел на учеников. – Подлежит полной ликвидации. Зачем?

– Тут уж всё понятно, – вздохнул Папа, – если у нас не будет своих станков и оборудования, то организовать здесь любое производство без вашего ведома и без ваших станков будет невозможно.

– Абсолютно точно! – улыбнулся советник. – Я горд за Вас. Вы делаете большие успехи в занятиях! – он был очень доволен. – Но одно производство всё-таки можно будет организовать и без нашего ведома, – советник загадочно улыбнулся, – я об этом говорил в самом начале занятия. Какое это производство?

– Самогонку, что ли, варить? – съехидничал Карпыч.

– Невнимательные вы какие! – Саботаж укоризненно посмотрел на учеников. – Производство оглобель. Вот какое производство будет основным. Оно заменит всё: и производство оружия, и производство самолётов. В оглоблю будете и лошадку запрягать, когда из Москвы во Владивосток соберётесь, ей и воевать станете с врагами…

– На лошадке во Владивосток, конечно, далековато… – ответил Карпыч, – а по поводу оружия, это Вы зря. Если вашему Президенту дать оглоблей по темечку – можно и войну сразу выиграть. Только тут меткость очень важна – именно в темечко! И сразу – конец войне!

– Ты всё шутишь? – недоверчиво ухмыльнулся Саботаж. – А как ты до него доберешься со своей оглоблей? У него охрана.

– Как? – не унимался Карпыч. – Вот сорвётся в очередной раз, напьётся… а тут наш человек, специально обученный, с оглоблей… Точно по темечку. И конец войне!

– Наш Президент не сорвётся. Он вообще малопьющий! – гордо ответил советник.

– Извините, – ехидно продолжал Карпыч, – я не очень за политикой слежу, запутался уже в ваших Президентах. А какой сейчас? – он немого задумался. – Который врёт под присягой? Любитель женщин и на тромбоне поиграть?

Саботаж гневно смотрел на Карпыча и ничего не отвечал. Видно было, что этот разговор ему не нравится.

– Тогда мы ему в оральный кабинет под видом практикантки Моники подсылаем своего человека, – не унимался Карпыч, несмотря на удары папиной ноги под столом, – и в самый ответственный и приятный для Президента момент – бац – оглоблей по темечку! И конец войне!

– Не знаю, как оглоблей по темечку, – вступил в разговор Папа, – но если оглобля хорошая, качественная, из дуба, допустим, то ей можно и ракету запустить.

– Какую ракету? – насторожился Саботаж. – Откуда у вас ракета взялась?

– Да любую! – отрезал Папа. – Какая есть под рукой, её и можно запустить. Хоть ядерная, хоть простая… При помощи хорошей оглобли… Неизвестно, правда, куда она полетит потом… Хотя нашего тут уже почти нет ничего – всё приватизировано… Значит, всё равно к вам полетит.

– А откуда ракета взялась? – заволновался советник. – Бо́льшую часть ваших ракет мы уже утилизировали, а те, что на вооружении пока остались – под строгим нашим контролем. Не может никаких таких ракет быть! Тем более ядерных!

– Не знаю, что у вас там учтено, а у прапорщика Задолбайло на даче я пару ракет сам видел. У него как раз ядерные… Я немного в них разбираюсь…

– Какая Задолбайка? – Саботаж в возмущении всплеснул руками. – Какой прапорщик? Откуда у него ракеты? Какие ракеты?

– Одна, по-моему, «Сатана», – припоминая, спокойно заговорил Папа, – а вторая… «Булава», кажется… – он задумался, – точно – «Булава»! Вспомнил! – радостно констатировал Папа. – И обе с ядерными боеголовками.

– Я не могу так работать! – в ужасе вскрикнул советник. – Папа! Вы не шутите опять? Откуда у этой… Как его?! Задолбайки этой, две ракеты? Да ещё на даче. Мы же всё уничтожили!

– Как откуда? Он же прапорщик. А у прапорщиков всё есть. Служил Задолбайло в ракетной части, недалеко от нашего города… Там рядом наши дачи… Ну и когда началось это сокращение, разоружение, он и отвёз себе на дачу парочку разных: «Пущай будут разные! – говорит. – Авось пригодятся когда-нибудь. Кормить их не надо. А то, что большие и тяжелые, – хорошая вещь должна быть тяжелой!» Задолбайло мужик запасливый. Он и навесик над ними построил от дождя…

– Как же это? Ведь учёт строгий. Контроль! – Саботаж разволновался не на шутку. – Они же огромные. Их же на «Жигулях» не привёзешь. И места много надо!

– Да какой там учёт? – подключился Карпыч. – Пришла директива утилизировать ракеты. Такой бардак начался… Были бы они маленькие – все бы по домам растащили… А Задолбайло за доставку на дачу десять литров спирта отдал. Привезли, сгрузили аккуратно… У нас за спирт всё качественно делают. Прокладки положили… А насчёт места? Участки дачные нам большие давали, не мешают ему ракеты… Я вот у ракетчиков тоже разжился кое-чем! Их часть совсем рядом с дачами…

– Как? – воскликнул с удивлением советник. – И у тебя на даче ракета стоит?

– Да нет! Зачем мне ракета? Я же не прапорщик… Нужно было на даче туалет сделать, вот и пошёл к командиру части, я его знал очень хорошо, попросил фанеры для туалета… А он говорит: «Нет у меня фанеры, Карпыч, могу обтекатель ракетный предложить… Он хоть и старый уже, списанный, но сортир из него хороший получится!»

– Как это из обтекателя можно туалет сделать? – удивился Саботаж. – Он же титановый.

– Туалет как раз отличный получился. Просторный! Он же таким домиком, уже готовым… Дверь сразу в части вырезали и петли прикрепили… Только забыли дырку под провод электрический просверлить, темновато немного, а сам я не могу – очень хороший металл. С титаном проблема вышла… Когда разрешили ворованные цветные металлы сдавать, пришлось жене масляной краской его разрисовывать… Под деревянный раскрасила… Пока стоит, не упёрли…

– Карпыч, я вот забыл, «Тополь» своему зятю тоже Задолбайко подогнал? – подыграл Карпычу Папа.

– Да. У зятя Задолбайкинского на даче стоит. Только они его не из-за ракеты брали, их, в основном, тягач интересовал огород пахать. А из пусковой установки Задолбайло хотел как-то баню сделать… Он мне долго объяснял как, но я так и не понял ничего: «Козлы вы штатские! – говорит. – Не пользуетесь моментом. Я с «Тополя» ракету сниму, пусть в огороде валяется, может, потом в металлолом сдам, пусковую установку отделю от тягача… Из установки баню сделаю, а тягач вместо трактора! Всё не покупать…». Хохлы – практичный народ!

Саботаж слушал все эти рассказы и воспоминания, как в бреду. Он представлял себе дачные участки… И на каждом из них стояло по одной или нескольку ракет. И на каждой сидело по Задолбайке. Всё вокруг было в дачах, ракетах и Задолбайках! «Нет! – подумал он, освобождаясь от ужасного видения. – Это невозможно! Мы ликвидировали все ракеты!»

– Нет! – выпалил он вслух. – Это невозможно!

– По-моему тоже невозможно! – отозвался Карпыч. – Как же можно из пусковой установки баню сделать? Да проще сруб обычный поставить! – он ухмыльнулся. – У него ничего и не получилось…

– Почему? – поинтересовался Папа.

– Да не смогли они ракету снять с тягача. Два крана пригоняли. Так и стоит этот «Тополь» на огороде в полной боевой готовности, только солярку с него уже слили. Там теперь детишки в войну играют.

– Где находится этот огород? – выдавил из себя иностранный советник. – Необходимо принять срочные меры по ликвидации этого огорода. Немедленно!

– Что же это у вас, чуть что – и сразу ликвидация? – спросил Карпыч.

– Огород этот найти довольно просто: около нашего города стояла войсковая ракетная часть, там и огороды недалеко… Но бесполезно даже ехать туда… – сказал Папа.

– Почему??? – взбесился Саботаж. – Я немедленно отдам приказ Задолбайку эту – арестовать, ракеты – ликвидировать!

– Не в этом дело, – ответил Папа, – как Вы не понимаете? Ну арестуете Вы Задолбайло, увезёте ракеты с огорода… И что? Он один такой в армии служил? У нас, знаете, сколько в армии прапорщиков было?

– И у каждого прапорщика ракета? – в ужасе пролепетал Саботаж.

– Думаю, что не у всех, но многие имеют! – констатировал Папа. – А запускать их с огорода надо так: берёшь кувалду хорошую и сильно бьёшь по капсюлю. И сразу бежать прочь!.. А то может топливом ракетным забрызгать при старте… Отбежал и считаешь, как в кино показывают: три секунды – полёт нормальный, десять секунд – полёт нормальный, двадцать секунд… Нет! Дальше можно не считать, уже не видно будет её. Потом закуриваешь, идёшь к телевизору и смотришь последние известия – там скажут, как полёт прошёл, где приземлилась…

– Понятно… – задумчиво проговорил советник. – Только не ясно про оглоблю…

– А что не ясно? – опять встрял Карпыч. – Если нет кувалды под рукой, можно по капсюлю и оглоблей стукнуть. Только хорошей, дубовой!

– Теперь понятно всё! – в ужасе заключил Саботаж. – На этом я занятие заканчиваю, если у вас нет вопросов… Пойду срочно свяжусь с руководством.

– Спасибо тебе, Саботаж! – улыбнулся Михаил Потапович. – У нас тоже вопросов больше нет. Вы очень хорошо объясняете.

Господин советник быстро собрал свои бумаги и, попрощавшись, убежал. Папа задумался и пнул под столом Карпыча ногой.

– Больно ведь! – воскликнул Карпыч. – Ты что дерёшься, нет ведь никого.

– А что ты устраиваешь скандалы? Надо было тебе с этим Президентом влезать? Договаривались же. Вдруг он Шулеру нажалуется?

– Нет, Миш! Он так с ракетами перепугался, ему теперь ни до чего.

Глава 12. Шло время

Шло время. Михаил Потапович полностью освоился у Карпыча. Они купили ещё одну кровать для Папы. В комнате стало совсем тесно, но друг другу они не мешали… Поскольку жили они рядом с рекой, летом иногда отправлялись купаться и загорать. По выходным Папа обязательно ходил в церковь на службу. Карпыч в это время ковырялся со своим Мерседесом. Он снимал неподалеку гараж. Машину называл то «Мерин», то «моя девочка». Хотя она была изрядно потрёпана, но вид имела вполне приличный и достойный – Карпыч не экономил, запчасти покупал только фирменные. Поскольку зарплаты у них были приличные, Карпыч собирался со временем выкупить этот гараж. А Папа подумывал собрать денег на маленькую, как у Карпыча, квартирку: подрастут внуки, приедут в столицу учиться, будет где жить. Но основное время занимала работа. Они понемногу втягивались в кремлёвскую жизнь: ходили на занятия, осваивались, приняли присягу и с ужасом смотрели и изучали происходящее вокруг… Реформы шли полным ходом: страна стремительно скатывалась в пропасть! Папу иногда привлекали к непосредственной работе двойника. Выступая на митингах или по телевидению, краснея и стесняясь, он публично врал: «Нам будет трудно, но этот период не будет длинным! Речь идёт о 6–8 месяцах! Какое-то начало стабилизации, панимашь, может быть к концу года, а в дальнейшем – улучшение жизни людей. Я в этом убеждён!» Это враньё было для него самым тяжёлым испытанием: врать – стыдно! Хорошо ещё, что под гримом не видно красного от стыда лица. Карпыч, как мог, поддерживал его: «Миша, держись! Придёт время – поквитаемся с этими гнидами!» Выступать перед телекамерой оказалось проще. Телекамера – это не глаза живых людей – говори, что хочешь: «В первом квартале будущего года начнётся, панимашь, финансовая и экономическая стабилизация. Я уверен, что следующий год, панимашь, будет годом переломным, годом стабилизации, поскольку уже три месяца идёт снижение уровня инфляции и производство, панимашь, становится на ноги!» Один раз во фразе «В прогнозах могут быть ошибки, но это ошибки не на годы – на месяцы», он забыл вставить слово «панимашь», что вызвало неудовольствие Шулера.

Настоящий же Папа в это время или пил, или лечился, или совмещал всё это. Хотя пил он всегда, и в больнице, и на отдыхе. Запретить это ему никто не мог. Чем ближе ученики узнавали жизнь Кремля, тем больше удивлялись… Президент был настоящим алкашом! Таких сейчас можно встретить около любого магазина: опухших, грязных, опустившихся… Если бы не постоянная медицинская помощь, не забота челяди и охраны, он бы так и валялся облеванный и обделавшийся где-нибудь в углу кремлёвского коридора или у себя в кабинете под столом. Но каждый вечер его отвозили домой в семью… А утром, побывав в руках врачей, он приезжал опять в Кремль, наливал стаканчик… И всё повторялось снова… Его совсем не тяготило, где он находится – у себя в кабинете или на официальном приёме у Президента иностранной державы. Ещё не будучи Президентом, когда его только начали возить на смотрины за океан к новым хозяевам, он уже ничего не стеснялся: мог, выйдя из самолёта, перед встречавшей его делегацией отойти чуть в сторону и помочиться на колесо, напиться на официальном приёме и заснуть прямо за столом, бегать ночью по гостинице в одних трусах и орать дурным голосом. Все эти события тщательно утаивались от общественности, а если что и проникало в прессу, вызывало резкий протест у населения, которое обожало своего нового лидера. Народ любил его всем сердцем и безгранично верил! Постоянно ходили слухи, что его хотят уничтожить, расправиться с ним… Падение пьяного Президента в переплюй-речку с мосточка было воспринято народом, как жестокое покушение на его жизнь! Ученики, знавшие кремлёвскую кухню изнутри, не очень понимали, за что его так любит народ. Они даже специально интересовались у Шулера: «Неужели наш народ такой глупый? Неужели не видит, что происходит?» И, действительно, то, что происходило со страной, кроме как злым умыслом объяснить было нельзя. Швайник своими реформами рубил народ под корень. Каждый день люди узнавали, что они опять чего-то лишены: у них отняли и обесценили сбережения, которые собирались по крохам десятками лет; их лишили работы, зарплаты стали символическими… Швайник справился и с дефицитом, и с очередями, которые так раздражали в советское время, приняв закон «О свободе торговли». Ещё несколько лет назад это называлось спекуляцией и грозило уголовным наказанием. Хайдар не соврал: и дефицит, и очереди исчезли достаточно быстро. Но после того, как цены выросли в десятки раз, никто ничего купить уже не мог! Люди ходили вокруг роскошных витрин и облизывались… Неужели народ не понимал, что происходит? Конечно понимал, но готов был терпеть и, затянув ремни, переживать эту беду. Тем более что народу постоянно обещали, что всё это очень быстро закончится. После десятков лет коммунистического режима люди жаждали перемен. Верили и готовы были идти на жертвы ради свободы: поголодаем, потерпим, подтянем ремни… Любил народ своего вождя. Шулер внимательно отнёсся к просьбе учеников и подробно всё объяснил:

– Читайте План, ребята. Его не дураки писали. Главное для политика – имидж! Надо пообещать основной массе населения то, чего она хочет. Когда пройдут выборы, уже не спросишь, почему не выполняешь свои обещания. Поздно. А что хочет советский человек, какие у него претензии к власти? Не так уж много он и хочет: приличной зарплаты, много хороших товаров в магазинах, приличное жильё, а главное – справедливости! Вот чего всегда хотел русский человек – справедливости. Ноу проблем! Надо немедленно всё это пообещать. Помните, что Ёлкин обещал народу? Как раз это всё и обещал в полном соответствии с Планом. А главное, обещал справедливость. Отменить навсегда все привилегии зажравшейся коммунистической верхушки: спецпайки, спецобслуживание, дачи, машины, высокие зарплаты! Это то, что и хотел услышать народ. Необходимо найти врага и обвинить его во всех народных бедах. Кто виноват в убогой жизни населения? Ответ ясен – партноменклатура! Она и есть главный враг!

– Извините, – вступил Папа, – так ведь всё демократическое руководство страны сегодня как раз из этой самой номенклатуры. Коммунистам и не снились такие привилегии, которые есть сегодня у демократов. Это и не привилегии – просто всё растащили…

– Это неважно. Теперь же они демократы. Главное – имидж! Вы думаете, что Ёлкину хотелось ходить по магазинам, критиковать, устраивать скандалы, общаться с народом? Конечно нет. Приходилось пинками его подбадривать. В трамвай, вообще, отказался заходить: «Не полезу, панимашь, в трамвай! Сто лет не ездил!» Еле запихали его туда. За одну остановку до той, где телекамера стояла. Зато, какой народный подъём, когда все увидели вождя на улицах, в обычном магазине, в трамвае. Да ещё критикующего власть и её привилегии. За такого человека любой хоть в огонь пойдёт. Имидж!

– Пардонтий! Так становится всё хуже и хуже жить… Это же видно всем. Что же люди это терпят? – возмутился Карпыч.

– Вот такие терпеливые люди. И доверчивые… Верят сказочникам. Говорят им: «Подождите ещё немного», – они и ждут, – Шулер задумался. – Хороший у вас народ… Но не демократы! – он опять задумался, – точно, не демократы. К сожалению…

– И ещё, я к нему присмотрелся: он же настоящий алкоголик! Убеждённый алкаш. Ни дня без стакана. Если его из Кремля выпустить зимой – будет по коллекторам ночевать, бомжевать, – сказал Папа.

В кабинет зашёл лечащий врач Президента. У него было тревожное, озабоченное лицо. Он доложил:

– Господин Шулер, я вынужден госпитализировать Президента!

– Что? Опять белая горячка?

– Всё вместе! – ответил врач. – У него замедляется речь, отнимаются руки и ноги… Это достаточно тревожные признаки.

Шулер разрешил госпитализацию, и врач ушёл.

– Мой приятель Ферзь обычно говорил: «Поздравьте меня – я вышел!» Мы его спрашивали, куда он вышел? «Не куда, а откуда – из запоя!» Я всегда удивлялся, как можно столько пить, каждый день. «Главное, Карпыч, втянуться… Потихоньку: недельку, другую… Пока организм перестроится и родственники привыкнут…». Хотя Ферзь пил грамотно. Сколько не выпьет – только глаза стекленеют, и спина выпрямляется!

– Раньше Ёлкин был человеком зависимым, – продолжил Шулер, – столько пить не мог – сразу бы выкинули. А сейчас он царь – пьёт, сколько влезет. И никто ему не может слова сказать, даже я, сразу драться лезет!

– Пардонтий! У нас это состояние называется «перенедопитие».

Шулер поднял глаза на Карпыча, попытался сообразить, осмыслить, что тот сказал и завис. Шулер напоминал слабенький комп, который пытается решить теорему Ферма. Минуты через три он спросил:

– Ху из ит?

– Что, ху? Пардонтий.

– Нет! Это… Перпитнедоит? Там есть какие-то взаимозапрещающие сочетания.

– Как раз всё очень логично. Перенедопил – это, когда выпил больше, чем мог, но меньше, чем хотел. Хочется ещё выпить, но уже не можешь физически. Если только кто поможет клизмой… Но это аморально. Издеваться над бесчувственным телом!

– Это очень сложно. Надо записать и подумать вечером… Новое слово…

– У нас много разных слов. Очень богатый язык. Вот, допустим, делать что-то с подвыподвертом. Это, кажется, спортивный термин. Но в народе при помощи его определяется состояние человека: пил он или нет. Повторите, пожалуйста: «С подвыподвертом!»

– С подвыпердом… – медленно произнес Шулер.

– По нашей квалификации Вы пьяны!

– Что Вы?! – испугался Шулер. – После пельменной я в рот спиртного не брал.

– То, что Вы произнесли, обозначает совсем другое действие…

– Ладно, сейчас не время для лингвистических упражнений! – смутился Шулер, но оба новых слова записал. – Вернёмся к вашим вопросам… Страна у Ёлкина, а Ёлкин – пьяница! Но это и предусмотрено Планом. Не скрою, в этой ситуации очень много минусов, но плюсов больше. Ёлкин – это наш большой бонус! Он производит впечатление неуправляемого человека, хотя легко управляем и предсказуем. Большими достоинствами, сыгравшими решающую роль в его назначении на эту должность, являются: огромное самолюбие и властолюбие, приверженность к алкоголю, хамство, способность предавать близких людей. Такой экземпляр встречается редко! Мы его долго подбирали…

– Какие изумительные качества! – съязвил Папа. – Очень достойный человек.

– Пардонтий! Недавно, кажется в Марокко, умер Король. Его место занял сын. Когда он принимал присягу, все целовали ему руку: члены Правительства, вельможи, чиновники… Надо и у нас такое ввести, чтобы Президенту все руку целовали.

– Почему ты решил, – ухмыльнулся Шулер, – что ему руку не целуют? Ещё как целуют и не только руку. Нет такого олигарха, чиновника, депутата, губернатора, который при случае… – Шулер закашлялся, – еще как целуют – Королю Марокко и не снилось… Продолжим. Чтобы вы поняли, как удобен Ёлкин, приведу пример: подписание любых бумаг и указов происходит в течение часа с момента прибытия Президента в Кремль. В это время можно, например, подписать указ «О четвертовании предателя Ёлкина на лобном месте в Москве!»

– Пардонтий! Как это?

– Зачем ты хороший язык коверкаешь? Надо говорить: «Пардонтий!» Тьфу! «Пардон!»

– У меня сибирский акцент… – пояснил Карпыч, скромно потупив глаза.

– Первым делом по приезде на работу он опохмеляется… И в течение часа пребывает в изумительном состоянии реализованного похмелья… – похоже, что Шулер в этом тоже неплохо разбирался. – В это время он добр, великодушен и щедр: подписывает всё. Потом опять надирается, и тогда к нему не подходи… Или другой пример: достаточно пару раз ему сказать: «Как Вы были правы по поводу Хайдара. Какой изумительный экономист. Какой прекрасный человек. Если так и дальше пойдёт, он сможет стать Вашим преемником». Этого достаточно: пара дней – и нет Швайника. Уволен. Это и называется – управляемость. Если бы не ненавистный запах перегара, работать с ним было бы легко!

На этом беседа была закончена. Ученики материал усвоили, а учитель пошёл искать в словаре новые слова.

Шло время… Страна всё глубже погружалась в пучину небытия. Приглядываясь к людям, которые вершили судьбы страны, ученики не переставали удивляться: до чего же новые хозяева ненавидели свою родину. Не просто разворовывали и грабили её, они налетели на страну, как стая воронья, уничтожая всё на своём пути, пытаясь ухватить куски пожирнее и быстрее оттащить их в сторону, пока не отобрали другие. В основном это были друзья, товарищи и сослуживцы первых лиц государства: Хайдара, Рыжпейса, Бурдалиса… Как правило, со стажем партийно-комсомольской работы: инструкторы райкомов и горкомов партии и комсомола, среднее и младшее звено каких-то малоизвестных НИИ. Необразованные и малограмотные, нахватавшиеся терминов из модных книжек по экономике и воспитанные различными западными радиостанциями, они считали себя чуть ли не диссидентами, сразу забыв, что вышли из ленинского комсомола, которому совсем недавно верно служили, клеймя на собраниях отщепенцев. Работать и созидать они не умели, но сразу научились воровать и грабить. Их алчность и жадность не знала границ! Родину они презрительно называли «эта страна…». Такие алчные разрушители как раз и были нужны Шулеру. Он мог назначить какого-нибудь среднего научного сотрудника НИИ Заборостроения, которому раньше не на каждом партсобрании давали выступать, министром, или даже вице-премьером. Убедившись предварительно, что он глуп, жаден и готов за деньги торговать своей родиной, Шулер его немедленно утверждал. Правда, менял их он тоже очень быстро: присяга, назначение, укус от пирога – и вон! Иди, делай бизнес. Приходили они, эти бойцы-ликвидаторы России, в рваных грязных ботинках и несвежих мятых рубашках, а уходили в дорогущих костюмах, отдавая Шулеру честь… А откусывать было от чего: Рыжпейс постоянно подбрасывал угольку в топку приватизации… Хайдар вычитал в какой-то старой книжке по экономике, что это называется: «Формирование класса собственников». Формирование проходило на первой космической скорости путём раздачи бойцам-ликвидаторам лучших предприятий страны в собственность за символические деньги. План, как сказали бы в старое советское время, выполнялся с опережением. Класс собственников вылетел из кремлёвского гнезда и начал активно оперяться: сразу начался обвальный вывоз денег за рубеж. Смертность и обнищание населения стремительно увеличивались пропорционально этому вывозу. Медленно, почти незаметно стали появляться олигархи – особый класс очень богатых людей, у которых полностью отсутствовали понятия о чести, совести, порядочности и доброте. Откликались они только на одно слово: «деньги». Это был и ум, и честь, и совесть этих людей! Шулер ликовал. Чувствовалась скорая раздача орденов и присвоение внеочередных званий.