Kitabı oku: «Второстепенный», sayfa 5

12

Вернуть к жизни заглохший автомобиль довольно просто. Достаточно прихватить не совсем адекватного, но верного друга, способного толкать. Взяв кузов на упор, закадычный товарищ напряжет рельефный пузик и приложит максимум усилий, чтобы сдвинуть с места колымагу, пока вы спокойно сидите за рулем в ожидании искры. Надменно хохоча, движок некоторое время будет саботировать ваши старания, заставляя проворачивать колеса вручную.

Если осуществлять эту операцию посреди оживленного проспекта, тромбом перекрыв важнейшую артерию города, произведенный эффект многократно усилится. Толпа будет ликовать, со всех сторон понесутся торжественные фанфары, возвещая о неприкрытом желании вас переехать. Суть процесса не изменится, а удовольствие возрастет.

В решающий момент, когда позади ухабистой лентой запестрят километры, один щелчок решит все, и хохот машины перерастет в рык царя зверей. Довольный друг запрыгнет внутрь, громыхнет дверью – и вас впитает красочный закат, освещая лица злобных водителей, которым никто не компенсирует бездарно прожитые пять минут.

Завести сдохший пароход – гораздо труднее. Даже если пригнать целую армию самоотверженных задавак и вручную оттолкнуть судно от причала, ничего не изменится. Разве что, течение подхватит корпус и бесконтрольно впечатает в ближайший терминал.

Причин поломки может быть масса. Чтобы разобраться, нужно притормозить и трезво оценить ситуацию, не забывая о деньгах, конечно же. Стоять у причала накладно, поэтому для нас откомандировали пять буксиров, любезно вытянувших судно в нейтральные воды.

Путь мы держали неблизкий. Четыре ночных часа ушли на то, чтобы переправиться к месту назначенной стоянки. В тот момент я понял, что "спать на концах" – это буквально. Ласковое журчание воды, приглушенный бас буксиров, эластичные тросы под спиной. Окружение способствовало погружению в чарующий мир снов, и только рация, шебурша, мешала окончательно сомкнуть глаза, ловя волну блаженства.

– Готовьте левый якорь к отдаче, – командовал капитан.

Хорошо, что на баке второй помощник, а я могу тихо дремать, согреваемый прослойкой контейнеров над кормой. До одеяла им было далеко, но все же ящики создавали некую иллюзию уюта. Открытая палуба носа – напротив, обдавалась сразу всеми ветрами, ласково хлопающими по щекам.

– Сообщите лебедку и спустите якорь в метре над водой, – продолжал инструктировать Василий, разгоняя сонный морок.

Заняв удобное положение, капитан приказал травить цепь. Пошел отсчет смычек, пока лапы массивного тела не зацепились о подводный грунт. Звенья натянулись и ослабли.

Судно заняло свое место для ремонта.

Утром, с первыми китайскими мухами, понеслась вереница писем со всего света. Взволнованные фрахтователи, не покладая пальцев, строчили длиннющие послания с инструкциями, попутно сыпля обещаниями о двух неделях спокойной стоянки ради основательного ремонта движка. Судовые менеджеры закипали в офисах, ища возможности доставить на борт техников, способных разобраться в груде железа. Владельцы смотрели на импровизированное “Шапито” и хлопали ресницами, наблюдая, как тают их кровные средства.

Все были при деле.

Капитан безостановочно роптал на старшего механика, виня его седеющую голову во всех бедах. Выход судна из фрахта навсегда останется на сердце рубцом, плавно переходящим в личное дело. Ох уж этот негодник Георгий: что-то там подкрутил, и все поломалось.

Бип-бип!

К левому борту причалил катер с первыми ласточками затяжного, прямо как по Жванецкому, ремонта. На трапе показались два бескрылых ангела во плоти, являя собой всю мощь китайской тяжелой промышленности. Прыгнув с места в карьер, азиаты тотчас облачились в красные от собственной важности робы и скрылись в глубинах машинного отделения. Механики дружно засеменили следом, оставив Георгия начальствовать в главном пункте управления.

– Пойду немного вздремну, – предупредил меня капитан, битых два часа боровшийся со склеивающимися веками. – Если что – звоните.

Работа велась целый день. То и дело чумазые механики забегали на мостик с новостями и просто перевести дух. Георгий тоже несколько раз появлялся в поисках капитана, не испытывая особой радости по этому поводу.

Ближе к вечеру в почту проскочило важное письмо. Очень странное, и очень важное.

– Надо сниматься с якоря, – сказал я капитану в трубку.

– А что движок?

– Починили, говорят.

– Сейчас протестируем.

Через минуту Василий уже был на мосту и держался за ручку телеграфа, прикладывая к уху трубку, чтобы говорить с механиками. Пробный пуск показал, что машина справляется со смыслом своего существования.

– И  где обещанные две недели? – спросил у воздуха капитан, читая письмо от нанимателей. – Теперь ехать на другое побережье. Причем, быстро.

Тонко указав наше место в мировой экосистеме, фрахтователи послали судно в порт Нанша для "стыковки груза", как сами выразились. Путь должен был занять полтора дня. Экипаж, настроенный на две недели покоя, разочаровался в жизни окончательно.

Для меня плохих сюрпризов было немного больше.

– Помнишь, что ты сказал мне на последней швартовке? – издалека зашел Василий.

– Немного закусило конец, – процитировал я сам себя в ожидании тяжелого разговора.

– Точно, – ответил капитан. – Но ведь все было не так.

– Ну, да, – замялся я.

– Если ты еще не понял, то расскажу: все заказы деталей для ремонта проходят через меня, – Василий продолжал сидеть у компьютера, вынуждая меня стоять вполоборота между иллюминаторами и столом с мониторами. – Так уж вышло, что лебедке вдруг понадобились запчасти. Я начал выяснять, что случилось. Но лучше расскажи ты.

Капитан откинулся на спинку стула в предвкушении.

– Я слишком резко начал вирать³ конец, и он попал между барабаном и основанием. Хотел быстрее закрепить судно: мы же без машины были.

– Не надо крутиться, как уж на сковородке, и сочинять оправдания, – с уничтожающей лаской сказал Василий. – Это самая обычная халатность.

Я молчал. Трудно было угадать, какой он ждал от меня реакции.

– И вообще, – продолжил капитан. – Когда ты только приехал, я сразу предупредил: докладывать обо всем, ничего не скрывая. Если бы ты сразу сказал, никаких претензий не было бы. Но ты смог ухудшить ситуацию. Почему так вышло?

В голове всплыли моменты, когда Василий без разбора переходил на личности, использовал крепкие ругательства и заводился от не заслуживающих внимания мелочей. Один только случай, когда капитан наорал на меня за то, что зарплатные ведомости с подписями я положил на мостике, а не в его каюте, чего стоит.

– Побоялся, – честно ответил я.

– Ты же понимаешь, что я теперь точно не могу тебе доверять? – Василий поднялся и подошел ко мне, прислонив дужку очков к губам.

– Понимаю. Простите, – в этот момент я действительно почувствовал стыд. Только перед самим собой. Необъяснимым образом мне удавалось позволять другим манипулировать эмоциональным состоянием. Одного короткого разговора хватало, чтобы почувствовать ненависть к себе. Что капитан, что главред имели надо мной удивительную по своей жестокости власть.

– Наверное, сидишь там у себя в каюте, песенки сочиняешь, или книжки пишешь, – капитан с удовольствием влез на личную территорию, сравнивая с землей все, что дорого. – Не думаю, что и там у тебя что-то выйдет с таким отношением к делу. Вот сейчас нам грозят серьезной инспекцией. Уверен, что пройдешь ее?

– Василий Петрович, – только и сказал я. Не хватало сил противостоять натиску тяжелой артиллерии, заточенной только под меня. У каждого должен быть свой хищник.

Мой стоял рядом.

– Не нужно детских извинений, – таким же вкрадчивым тоном продолжал капитан. – Напишешь мне объяснительную. Уже третью, кажется.

– Хорошо, – тихо сказал я.

– Привыкай отвечать за поступки, – на этих словах Василий снова уселся перед монитором и продолжил деловую переписку, как ни в чем не бывало, оставив меня с тяжелым чувством собственной никчемности.

Ремонта машины хватило аккурат до следующего порта. По указанию порт-контроля мы отправились на рейд, чтобы переждать денек перед посещением причала. Вот тут-то движок и накрылся. Опять.

Обладая недюжинным логистическим чутьем, любимый менеджмент прислал нам специалистов из Гонконга на катере. Вместо того, чтобы воспользоваться внутренними авиалиниями, китайские техники, подобно первооткрывателям, решились обогнуть массивное побережье на уязвимой скорлупке, ведомые течением и слабым моторчиком.

В этот раз ремонт провели основательный. Заменили трубки, подающие топливо к поршням и отладили систему воздушного пуска так, чтобы она работала хотя бы в половину мощности. Зная о том, что проблема не решена окончательно, боссы из офиса слезно умоляли не сообщать об этом лоцману, чтобы судно избежало позора и вернулось к обычному режиму работы, не потеряв нанимателей бесповоротно.

Вечером, готовясь морально к вахте с лоцманом и капитаном, я досматривал довольно милый комедийный сериал. Концовка оставила нехороший привкус, перечеркнув все девять сезонов. Настроение сползло ниже позволительного минимума.

Из динамика общесудовой связи раздался встревоженный голос Василия: "Третий помощник, срочно пройдите на мостик! Третий помощник, срочно…" Я сразу понял, что с движком опять проблемы и устремился по лестнице наверх.

На душе стало даже радостно: карма, все-таки, нашла своих героев.

13

Миллиарды веков назад, когда время было только чьим-то сном, вокруг простиралась молчаливая пустота. Упиваясь покоем, безбрежный вакуум заглядывал в собственное нутро, не угасая и не перерождаясь. Грандиозное по своей масштабности ничто источало отрешенность – главный закон небытия.

Ни шороха. Ни вздоха.

Ничего.

Раздираемое отсутствием движения полотно вырождалось под скорбное безмолвие удушающей свободы. В сердцевине мрака зародилось едва заметное колыхание тонущих под толщей бездны звуков. Крохотные проблески темной энергии закручивались вихрями – и тут же гасли незамеченными.

Постепенно вспышек становилось больше. Крича и полыхая, бездыханное пространство отторгало смертную оболочку покоя. Снопы торжествующих искр накладывались друг на друга, множились и не успевали затухать. Набирая необъятную протяженность, бесконечные всплески активности обретали плоть: туго скручивались тончайшими нитями и резали закостенелое чрево непреклонным стремлением вперед.

Так появилось слово – от желания запечатанного кладбища жить.

Нити набухали, слов становилось больше. Прежде нерушимая, пустота агонизировала: колебания притягивались друг к другу, извергая целые фразы и накрепко сплетая их в предложения, как звуковые эманации – в ткань повествования.

Вселенная порождала саму себя.

Вслед за предложениями на свет выходили тексты, рассказы и повести. Нити сюжетов, сворачивались клубками, обрисовывая персонажей, заставляя их совершать поступки. Поначалу картонные, герои со временем обретали плоть, кровь и душу.

Достаточно было поверить в них.

Что произошло? Они были такими настоящими. Будто стояли перед глазами.

Нет, это меня дозорные завели под руки в камеру, к Латис и близнецам, к Натахталу, великому волшебнику и Астролябии. Кто она? Вторглась в текст, начала перекраивать саму реальность и даже не спросила. По сравнению с ней, Серетун – мальчишка с побрякушками. Истинная магия – в этой девушке. Загадка, преследующая самого автора.

Нужно вывести героев из тюрьмы и разобраться, кто же эта небывалая красавица, возлюбленная самого Натахтала…

– Эй, Арристис! – позвал пернатый стражник повара. – Гони хавку, сегодня аншлаг.

– Пустеет тюремная казна? – из окошка высунулся массивный клюв упитанного потомка туканов.

– Три человека, три полуорка – и все без гроша, – вздохнул матерый стражник и распушил оперение. Когда-то его дразнили за голубиный хохолок, но Гуль-Буль упражнялся, окреп и навалял обидчикам, чем сразу вызвал уважение друзей.

– У меня ничего нет, – развел руками повар. – Могу сварить пшеницу.

– Ты что? – щелкнул клювом Гуль-Буль. – Сидеть без ужина из-за этих нищебродов я не собираюсь.

– Но покормить их надо, закон обязывает! – разволновался ответственный Арристис.

– Закон? – фыркнул крепкий голубок. – Ты б столько не прокормил, сколько тут должно сидеть.

– И то верно, – сдулся пузатый кулинар. – Но голодные обмороки нам не нужны.

– Думаешь, стоит сходить закупиться? – нехотя спросил стражник.

– Уверен, – отрезал Арристис и снова уставился в кроссворд на последней странице «Пейтеромского вестника». – Слушай, Гуль, как называется густой соус из овощей? Четыре буквы по горизонтали.

– Ты же повар, – уничижительно сказал дозорный и гордо покинул полупустую кухню.

Спустившись по лестнице, Гуль оказался на этаже заключенных.

В былые времена, когда земли подле Пейтеромска считались феодальным наделом, камеры полнились уголовниками разной масти. Тюрьму занимали шаромыжники и наперсточники, карманники и форточники, жулики, убийцы, душегубы и готовящиеся к эшафоту пираты. Суды работали чересчур усердно, и приговоры выносились со скоростью примерно сотня в день. Потеющие под париками лысины присяжных морщились от умственного напряжения. Твердотелая буква закона была вопиюще заглавной, нынешние ей не чета.

Время отсталого человеческого строя.

Когда в Пейтеромск вторглись орки, устаревшая система подверглась детальному пересмотру. На смену оголтелому феодализму, еле превзошедшему рабство, пришли выборы. Поначалу местное население выказало недовольство: как же это – простой люд будет решать, кто теперь устанавливает порядки. Такая ответственность. Но вскоре народные массы успокоились, когда поняли, что их голоса, как и прежде, ничего не решают.

Главным приобретением для пейтеромцев стала коррупция. Благодаря ей многое изменилось в жизни людей, а через полвека – метисов. Правосудие для сокращения расходов оптимизировали, оставив на огромное тюремное здание минимальный штат из дешевой рабочей силы в виде дородных туканов-поваров и стражей-голубей. Отпала нужда в массовых заключениях, планы раскрываемости снизили. Ручки птичьих потомков зачесались, и вскоре начались ложные обвинения да подставы. Вороватым жителям, как правило, хватало средств откупиться, и тюрьма пришла в запустение.

Только сегодня было непривычно людно. В довесок к паре калек пришлось подсадить еще шестерых. Надо же, чтоб в один день у стольких человек – ни гроша! Современная система правопорядка не справлялась с таким разгулом преступности, и содержание еще нескольких узников требовало жертв.

Художественно насвистывая, Гуль-Буль медленно шел по коридору, вглядываясь в роскошные интерьеры камер. Привычная парочка вечно спящих бомжей не вызывала у молодого стражника интереса. В часы бодрствования с ними случалось поговорить о вечном, но моменты эти были редки, поэтому Гуль предоставил босяков самим себе.

Ближе к середине коридора было интереснее. Шестеро непонятных субъектов, разломавших вольготный уклад жизни стражников. Присутствие этих заключенных обязывало регулярно патрулировать этаж. А теперь ещё пришлось идти за продуктами, чтобы никто не умер с голоду.

– Ну вот, можно и пообедать, – донеслось из той самой камеры.

Ох уж это новое поколение. Даже в тюрьме уверены, что их накормят и обогреют. Никакого внутреннего стержня…

Разливаясь плавным эхом, к ушам Гуля потекла чарующая музыка. Издавай ее обычный инструмент, охранник бы уже со всех лапок мчался в камеру, чтобы отобрать запрещенный предмет и выяснить, кто посмел. Но мягкий тембр кифары одурманивал, внушая умиротворение, манил к себе и подчинял волю любой силы. Гуль шел к камере, не понимая, что намеревается выпустить преступников. Потом ведь пришлют разгромные письма, придется составлять объяснительные.

Неважно.

Есть только звук, за него и держись. Подобно спасательному кругу, музыка тащила дозорного из реальности в свой мир, где нет проблем. Завороженный, Гуль думал только о том, как бы дойти до решетки прежде, чем уснуть. С каждой секундой веки становились тяжелее, а шаги короче. Взволнованные голоса арестантов звучали словно через вату – также глухо, успокаивающе. Последним титаническим усилием Гуль попытался дотянуться до замка, но не справился и медленно осел на пол. Глупо хихикнув, дозорный закрыл глаза и откинулся на спину, приняв положение звезды. Облака понесли его навстречу призрачным видениям Морфея. Прежде, чем стражник окончательно уснул, где-то внизу раздался возмущенный голос:

– Скажи теперь, как мы ключи достанем?

14

Бадис, сжимая в руках кифару, ошарашенно смотрел на пернатого, мирно спящего всего в паре метров от решетки. Ключи вывалились из кармана и соблазнительно лежали на расстоянии чуть большем, чем вытянутая рука огромного Натахтала. Как ни старался великий воитель подобраться к заветному брелоку, ничего не получалось.

– Я же говорила, не спеши! – сетовала Латис на братца. – И где ж ты такой взялся на мою голову.

Ее красноречивая поза выражала все, что продавщица думала о бестолковых близнецах.

– Лучше б я твой инструмент не возвращал, – насмешливо сказал Гадис. – Такой концерт человеку сорвали.

Парень видел, как в Крепководске уже разносили афиши с наградой за голову таинственного невидимки. Рыдающий Казинакис описывал холод заточенной стали, приставленной к его горлу прямо на сцене. Публике нервы, а ему – эпатаж.

– Я, конечно, понимаю, что должно быть интересно, – опять обратился Серетун к воздуху, – но не настолько же. Нам нужно скорее выйти отсюда!

Астролябия укоризненно покачала головой и проронила:

– Есть среди нас чародеи?

– Я еще не восстановился, – ответил Гадис. Перенос кифары дался юному волшебнику с большим трудом.

– Сможешь снять и с меня кандалы? – спросил красавицу Серетун.

– Не уверена, но попробую, – собранно ответила Астролябия и обхватила наручники великого мага. Едва осознав собственные возможности, девушка тут же начала расточительствовать силами.

Впрочем, как и любой человек.

Вдали раздались частые шаги, а затем кто-то крикнул:

– Гуль!

– Еще один стражник, – разволновался Натахтал. Не вынимая руки из решетки, вдохновенный боец обернулся, чтобы рассмотреть реакцию товарищей. Вид его при этом был совершенно нелепым, и нужного драматизма нагнать не получилось.

– Играй, Бадис, играй, – одобрительно сказала Латис. – Ему точно пора баиньки.

Юный бард сел на скамью и принялся тихонько щипать заколдованные струны. Астролябия что-то шептала, касаясь наручников чародея. Девушке никак не удавалось заставить их исчезнуть. Все же, истинная магия отнимала чересчур много сил у новичков.

– Гуль, ты где? – продолжал взывать стражник. Медленно продвигаясь по коридору длиной в целый квартал, он не сразу заметил распластавшегося на каменном полу сослуживца. – Ты чего разлегся?

Завидев товарища, потомок голубей припустил со всех лапок в сторону злополучной камеры. Что ж за день сегодня такой!

– Подкрути громкость, – посоветовал барду Серетун.

Музыка зазвучала увереннее, проникая сквозь толстенные перекрытия неприступной тюрьмы. Окутывая кварталы мелодичными нотами, звуки древней мелодии ласково коснулись каждого уголка Пейтеромска, останавливая жителей, которым захотелось послушать ностальгические нотки.

В тюрьме почти ничего не изменилось. Латис все так же напряженно ждала развязки, Астролябия, краснея, не справлялась с кандалами, Серетун художественно закатывал глаза, Гадис тщетно пытался заставить ключи подчиниться, и лишь неутомимый воитель раскатисто храпел, замерев с протянутой рукой.

– Так не бывает! – воскликнул Серетун, первым заметив неладное. – Останови шарманку, ты не того усыпил.

Испугавшись, близнец барда нашел в себе силы стянуть ключи ровно за секунду до того, как на них наступил коричневый голубок.

– Ух ты, пожарник, – радостно воскликнул Гадис.

– Повежливей, – одернула его сестра. – Не пожарник, а брауни-пейтеромец.

– Вы что творите? – потрясению остроклювого дозорного не было предела. – Срочно подмогу!

Стражник во всю прыть ускакал, чтобы забить в ближайший колокол, созывая праздно спящую смену. “Ничего себе –  передал, что еще нужна соль!” – возмущался про себя голубок. – “Спасибо, Арристис, что загнал в этот чертов коридор. Ни один из стражников уже давно не готов к чрезвычайным ситуациям, а тут их сразу столько.”

– Бежим, бежим, – скомандовал Серетун. Кандалы все еще сжимали его запястья, но у волшебника родилась прекрасная мысль обойтись без чар. Вместо того, чтобы тащить массивного воителя, чародей предпочел взять голубка в оборот и приступить к грязному шантажу.

– Руки вверх, – лаконично промолвила Латис.

Пернатый стражник отлип от колокола и повернулся.

– Ну и что вы мне сделаете? – презрительно бросил дозорный беглецам. – Вас сейчас скрутят и отправят в карцер за нападение на должностное лицо.

– Во-первых, нас пятеро, а ты один, – заметил Серетун, покосившись на спящего Натахтала. Грозный воитель был временно недоступен.

– Во-вторых, я тебя заколдую, – подхватил Гадис, хотя прекрасно понимал, что может только блефовать.

– А я усыплю, – вякнул Бадис, думая о том, что прицел у его кифары надежно сбит.

– Скидку не дам, – грозно бросила Латис – единственная, кто испытывал гордость за себя.

– Еще не придумала, – отмахнулась усталая Астролябия.

– Снимай кандалы, – выставил ультиматум великий волшебник. – А затем проваливай.

Голубок растерянно переводил взгляд с одного безумца на другого. Когда он устраивался в тюрьму по объявлению, никто не предупреждал, что придется иметь дело с настоящими головорезами. Собрав всю волю в пернатый кулак, дозорный подавил последние очаги страха и ответил ровным голосом:

– Ладно. Только не говорите, что это был я.

Голубок достал из кармана хитроумное устройство. С виду оно напоминало пассатижи, только на самом конце плясали те же чудные искры, что опутывали кандалы. Зажав любопытным приспособлением левый браслет, пернатый прищемил Серетуну кожу.

– Аккуратнее! – выпалил раздосадованный волшебник. – Я тебе это припомню.

Потерпи, мой хороший. Мы еще не закончили. Это была маленькая месть за нервы, которых уже не вернуть. Дальше – интереснее. А пока –  всего лишь небольшая проказа.

Вот только строить козни Серетуну становится все противнее. Будто я сам превращаюсь в Василия, который и дня не может без того, чтобы не покрутить кому-нибудь мозги.

Вызволив чародея из плена, стражник молча сбежал, чтобы не дай бог не вступить с арестантами в неуставные отношения. Судьба усыпленного Гуль-Буля совершенно не волновала трусливого голубка.

Серетун, недовольно потирая руку, пошел будить неутомимого воителя. Брови великого волшебника насупились. Сосредоточенно присев над храпящим телом, чародей принялся величественно стучать по Натахталовым щекам, приговаривая:

– Вставай, спящая красавица!

– И все? – разочарованно спросил Гадис. Не таким он хотел стать, когда повзрослеет.

– Надо беречь силы, – рассудительно отозвался чародей, продолжая отвешивать воителю все более тяжелые оплеухи.

Не мог бы Серетун называться великим волшебником, если б не умел лукавить.

В мире эскапистов магия была весьма нестабильной. Зависела она исключительно от веры того, кто наводит заклинания. Принимая выдумку за реальность, можно открыть много нового, в том числе и магические способности.

Дети были самыми сильными волшебниками за счет своей непосредственности. Естественно, никто в здравом уме не сообщал им это, иначе беды было бы не миновать. Их обучали и ждали, пока они повзрослеют, чтобы сила сравнялась с учительской.

Выражение "Если б юность знала, а старость могла" тут понимали слишком буквально.

Серетун верил в происходящее, только когда вокруг царил мрак войны. Поэтому его хижина и стояла у поля брани – где источник силы максимальный.

А сейчас волшебник был особенно уязвим, потому что находился в более мирном уголке цивилизации и хранил страшный секрет.

Ой, знаю я твой секрет. Со мной общаешься, вот тебе и тошно. Я бы тоже не был в восторге, если б за меня думал и решал автор. Это же какой стресс – узнать, что ты, в лучшем случае, следы чернил на бумаге, а в худшем – пучок байтов на недолговечном жестком диске.

Наконец, глаза неутомимого бойца открылись, и он расслабленно улыбнулся столпившимся вокруг беглецам.

– Как приятно, что вы рядом, – блаженно молвил воитель, потянувшись.

– Хорош валяться, – рявкнул Серетун. – Нас ждет великая битва.

– Как? Где? – Натахтал тут же подскочил, выхватив острый клинок.

– Вообще-то, на входе все отобрали, – резонно заметил волшебник, обращаясь в пространство.

Рука воителя проскочила мимо того места, где должны были находиться ножны. Натахтал подумал секунду и тихо молвил:

– Бегом.

Бывших узников не пришлось уговаривать дважды. По команде все шестеро рванули к лестнице что есть сил. Близнецы, упорно толкая друг друга, рассердили сестру в конец, и Латис крикнула:

– Прекратить!

Добравшись до конца коридора, странная компания уже собиралась спускаться, но ее пыл остудили стражники, поднимавшиеся на этаж по той же несчастной лестнице. Десять отборных сизоруких солдат готовились вязать героев, не пренебрегая физической силой.

– Прорвемся, – оптимистично заверил друзей Серетун.

Отрезав путь к отступлению, голубки начали недовольно урчать, пытаясь тем самым подавить собственный страх перед опасными преступниками. Им удалось принять достаточно грозный вид, чтобы доблестная шестерка по-настоящему прониклась степенью своей вины.