Kitabı oku: «Via Crucis»

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора

Моему прадеду,

священнику Александру Проскурякову,

расстрелянному в 1938 году по приговору «тройки»,

Посвящается

«И толпы животных и диких зверей,

Просунув сквозь ёлки рогатые лица

К источнику правды, к купели своей

Склонялись воды животворной напиться»

Н. Заболоцкий «Лесное озеро», 1938 год

Глава 1

«Когда все устрояет Бог,

не станем требовать

от Него отчёта».

Св. Иоанн Златоуст, IV век

Человеческая память бывает упрямой и неподатливой, сопротивляющейся любой попытке извлечь из её закромов нужные факты, образы, номера телефонов, лица одноклассников и отчества дальних знакомых. А порой, та же самая память, которая ещё вчера нехотя, словно полоумная старуха, расставалась с крупицами прошедшего времени, застывшего в необъятных недрах старинного комода в виде стопок фотографий, вышитых платков и поломанных брошей, вдруг начинает фонтанировать воспоминаниями, давно похороненными под слоями стыда и раскаяния, лишая душу покоя. И пусть, большую часть времени память служит нам верой и правдой, в молчаливом смирении снабжая нас множеством фактов, не требует наград и благодарности, признать её служанкой человеческой воли было бы не справедливо. Нельзя путать добровольное повиновение с беспомощностью, а кротость с рабской покорностью. Когда память, тревожимая безжалостным зовом совести, возвышает свой решительный голос, самая твёрдая воля со страхом и трепетом склоняет голову. Ну, а уж когда Мнемозина накинет волшебный покров на события нашей жизни, то они, будто завалившись за подкладку времени, исчезают на минуту, на час или навсегда. И мы, не будучи в силах смириться с потерей, выдумываем странные истории, убеждая самих себя и окружающих, что всё так и было на самом деле…

Высокий молодой человек, на вид лет около двадцати трёх, стоял среди примятой травы, заворожённо глядя на живописную картину июльского рассвета и растерянно пытался вспомнить, что же произошло за последние сутки, и как он здесь очутился.

Плотное, плазменно-оранжевое, будто жидкий чугун, солнце достигло, наконец, горизонта и вот уже неумолимо вырастало из небытия над острым краем Земли. Вокруг нашего героя было бескрайнее выгоревшее среднерусское поле, не засеваемое уже много лет, позади, метрах в десяти, на собственной крыше лежал изрядно помятый автомобиль с большими колёсами. Из его кабины раздался хриплый стон.

“ Живой, значит, Борис”, – равнодушно, будто глядя на происходящее со стороны, краешком сознания отметил молодой человек, но с места не двинулся. Стон повторился, и он, наконец, начал понемногу осознавать себя, своё тело и мысли, постепенно воспроизводя в сознании детали сегодняшнего дня вплоть до аварии. Тем временем адреналин, обильно выделяемый организмом, достигал заторможенного после перегрузки мозга, вызывая дрожь в коленях, приступ запоздалого и, потому, бессмысленного страха и предательскую слабость во всех мышцах.

Молодого человека, одетого в старые джинсы, мятую майку с рекламой страусовой фермы и, несмотря на лето, оранжевое старушечье пальто с меховым воротником и накладными карманами, звали Денис Теплоструев. По крайней мере, это он помнил хорошо. Память понемногу возвращалась.

Тем временем стон из автомобиля прозвучал громче, в нём послышались нотки нетерпения.

“Ему надо помочь, – уже осознанно подумал Денис, но не сдвинулся с места, поскольку сигналы мозга до ног ещё не дошли, застряв в низу живота и произведя в нём громкое немузыкальное урчание. – А ведь несколько дней назад я знать не знал… и вот тебе на!”

– Денис, пегас в пальто! – раздался зов, переходящий в кашель. – Ты что, рассветом любуешься?

Речь Бориса, была громкой, но какой-то заторможенной, словно заедала плёнка старого магнитофона.

Денис был прав, вся его жизнь текла размеренно и спокойно, жизнь школьника, студента-историка, не увлекавшегося ни одним из экстремальных видов спорта кроме архивных изысканий. Но где-то на небесах посовещались ангелы, и вот, всё изменилось в одночасье. Такое случается не только с историками! Хотя, нет, какая уж тут внезапность… Ниточки этой истории уже давно плелись за кулисами повседневных событий. Плелись, переплетались, чтобы сойтись в неожиданные узлы и завязки, соединяя судьбы людей доселе незнакомых, производя события самые неожиданные и порой нелепые.

– Дэн, да помоги же, тулуп ты овчинный! – ещё громче рявкнул Борис, странно растягивая гласные, наконец, приведя Дениса в чувства и заставив двигаться. Неспешно оглянувшись, и мимоходом замечая, как красив мир, он обнаружил в поле зрения Маргариту Генриховну в элегантном костюме, спускающуюся с откоса обочины прямо к перевёрнутому автомобилю.

…а совсем недавно, всего-то неделю назад, в пятницу утром ему позвонили от имени учредителя исторического фонда “Забытые святыни”, с которым он понемногу сотрудничал уже два года, и спросили бархатным женским голосом с вкраплениями бриллиантовых адвокатских стразов:

– Скажите, Денис! Сколько книг у вас готово к печати? Кстати, я – Маргарита Генриховна.

– Очень приятно, две, – неожиданно для себя соврал Денис. Конечно, целиком написана была только одна книга – “Святыни Зарецкой земли”, бывшая компиляцией как широко известных, так и глубоко архивных, но доступных, трудов, с приложением десятка новых фотографий среднего качества и панорамы Зарецка, склеенной вручную. А вот вторая – это совсем другое дело! Она была важна для Дениса ещё и потому, что совпадала с его дипломом. Но эта, главная, книга (как и диплом) была едва начата.

До защиты оставалось меньше года, и предстояла немалый труд, в том числе и в архивах района и епархии, но Денис всегда представлял эту книгу как уже написанную. Не только написанную, но и изданную. В твёрдом переплёте, с плотными белыми, немного шершавыми страницами, книга лежала в специальном отсеке его воображения уже давно. На обложке этой книги скромным, не очень крупным шрифтом значилось: “Денис Теплоструев”, а ниже, более крупно: “Жизнеописание епископа Зарецкого Тимофея (Короткова) на фоне эпохи”. Когда большой труд, полностью продуманный, разбитый на главы и параграфы, украшенный рисунками и фотографиями существует в мыслях писателя или учёного, не мудрено ошибиться при ответе на вопрос: “А есть ли книга?”.

– Замечательно! – голос в трубке потеплел ровно на полградуса. – А сколько из них издано?

– Ну, я отправил рукопись в два местных издательства, на грант подал заявку… – Денис почему-то оправдывался и презирал себя за это. Не его вина, что краеведение и исторические изыскания не востребованы в народных массах и питающих умы издательствах. Почему от должен отмазываться, да ещё перед незнакомым человеком? Да потому что подспудно в этом голосе, как бек-вокал за солистом, слышалось: “На что ты жить собираешься, лузер?” А может Денис сам задавал себе вопрос, не понимая, как и, главное, кому он будет продавать знание истории родного края и епархии.

– Так сколько?” – переспросил голос в телефоне.

Денис, разозлившись на себя и высокомерный голос, молчал, не смея произнести страшное” ни одной”.

– Видимо, ваши труды в коммерческих издательствах не вызвали должного энтузиазма, – пришёл на помощь голос, в котором появилась то ли капля сочувствия, то ли презрения.

– Да, э-э-э… а ещё я написал статью в журнал «Фома»!

Но голос в трубке продолжил напирать:

– Но вы по-прежнему занимаетесь епископом Тимофеем? – что прозвучало как “Делом епископа Тимофея”.

– Да, это моя тема, – с неким вызовом самому себе ответил Денис.

– И вы крупнейший знаток темы? – В голосе засквозило если не уважение, то удивление.

– Точно, – кратко и кротко ответил знаменитый историк Теплоструев. Более того, он был единственным специалистом по епископу Тимофею и его наследию во всей области, да что там, во всей стране.

– Значит, нам с вами по пути, – заключил голос и тут же рассказал, что известный бизнесмен и меценат, многократный депутат и мастер спорта по лыжам Николай Иванович Кобецкий (известный в народе как Николюня, подумал Денис) просит знатока истории епархии и краеведа Теплоструева об услуге. Надо помочь найти одну вещицу эпохи епископа Тимофея Зарецкого. Вознаграждение? Ах, вы и не спрашивали об этом? Ну, так всё равно, отвечаю: награда за труды – издание двух книг Дениса Теплоструева тиражом не менее чем тысяча экземпляров каждая, с рассылкой во все библиотеки страны, с выплатой авторского вознаграждения. Вы поняли? Хороший гонорар, и всякие бонусы за хлопоты. Для того Фонд “Забытые святыни” и существует.

Денис почувствовал странную лёгкость в голове и тяжесть в ногах.

– Николай Иванович вас просит лично, – с нажимом заключил голос. Денис уже давно всё смекнул и мысленно согласился с предложением. Точнее, он хорошо понял вторую часть, про гонорар и издание книг, а первая часть предложения, об услуге по поиску чего-то там оставалась абстрактной и малозначимой.

Твёрдый переплёт, плотная бумага, с шершавой поверхностью, автор подписывает книгу, делая завитушчатый росчерк на глянцевом форзаце…

– Аванс можно получить сразу после подписания договора, все расходы на поездку оплачиваются за счёт фонда, – голос в трубке, проявив стальную гибкость, выдал этот аргумент, как козырь, который невозможно крыть.

– Согласен, – хрипло ответил широко известный агиограф и краевед и подумал: “Куда-то надо ехать?”

– Тогда завтра в десять утра у вас встреча с напарником, заодно подпишете договор и получите аванс. Зовут его Кара-Борис, да… просто Борис, в руках у него будет журнал “Огонёк”. Ха-ха. Кафе “Субмарина” в парке, на углу Пролетарской и Воскресенской, знаете? Break a leg!¹, – с бархата голоса в трубку посыпались стеклянные стразы адвокатского смеха, а вслед за ним – гудки.

“Юльке кольцо куплю”, – подумал Денис и аккуратное золотое колечко с четырьмя крохотными изумрудами, выложенными крестом, незримо легло поверх стопки фолиантов с авторством историка и писателя Теплоструева.

“Субмарина” имела статус «особого места», которое обязательно присутствует в любом провинциальном городке, где влюблённые парочки пили кофе, сок, а иногда и пиво, просиживая часами на живописной веранде. Сводить девушку в “Субмарину” означало признать за ней официальный статус “девушки”. Находилось кафе на задворках городского парка и имело обширную веранду, увитую хмелем.

На следующий день, утром, Денис безнадёжно опаздывал на встречу с “напарником”, неким Борисом, но вовсе не из-за невежливости или рассеянности. Напротив, он вышел из дома заранее, походил немного по аллеям парка, пока ноги сами не вынесли его на боковую улицу с низкими кривыми строениями начала двадцатого века с претензией на купеческий модерн, между которыми лежала презрительно-гордая туша алкогольного маркета “Жесть и стекло”, обитая кроваво-красным сайдингом. Перед магазином, на асфальтовом пятачке образовалась лужа, сохранявшая правильные округлые очертания вопреки всем законам гидродинамики. Дверь магазина открылась, и из него на белый свет шагнул мужичок, обычный, не приметный. Он остановился на несколько секунд, оценивая, каков же сегодня уровень всемирного тяготения (а он был велик и гнул головы прохожих к земле) и несмело шагнул. В лужу. Осознав ошибку, неуклюже разворачиваясь, мужик занёс ногу на спасительный сухой порог магазина, но не удержался и с размаху сел. В лужу. Подумал секунду и лёг туда целиком, вольготно раскинув руки и утопив затылок в мутной воде, нецензурно подосадовав небесам о тяготах жизни. Сэр Ньютон был прав, яблоко от яблони не далеко падает.

Денис стоял на противоположном тротуаре и увлечённо наблюдал за дальнейшими событиями. Две женщины прошли мимо: слишком грязный. Работяга с батоном в руке покачал головой, но пошёл по своим делам: спешу. Девушка в джинсах и кроссовках остановилась и оценила: не поднять, в два раза меня тяжелее. Лысоватый человек с кейсом торопливо перешёл на другую сторону улицы: алкаш эдакий! Два бича, уверенно перешагнув руку лежащего, проследовали за пивом: отдыхай, братан, мы скоро!

Тем временем на часах было уже 9-45. Денис замер на мгновение, не зная, что предпринять. Пьяный мужчина лет сорока пяти лежал в грязной воде на асфальте пред магазином и ждал патруля. Ничего особенного, если бы не одно обстоятельство. На лежавшем в луже, упившемся до беспамятства мужике была точно такая же холщовая куртка, как на Денисе. Заметив это странное совпадение, молодой человек испытал чувство удивления, смешанное с жалостью и странным, трогательным отвращением, будто он сам вот так валялся, где попало, и сам же смотрел на себя со стороны, не зная, что делать.

Ну, было. Один раз всего. Отмечали с друзьями институтский экватор и, перебрав с непривычки какого-то британского пойла, Денис вышел на улицу из кафе. Голова существовала отдельно от остальных членов тела и была кристально чистой. А ноги, сделав несколько шагов вперёд, вынесли его на клумбу с городскими блёклыми цветами, и он упал ничком, раскинув руки в полёте, как лебедь крылья…

Денис быстро перешёл дорогу и подошёл к луже: надо было выудить бедолагу и не испачкаться самому. Потом вызвать мотор, уговорить таксиста отвести грязного клиента, соблазнив двойной оплатой и пригрозив карами небесными за игнорирование бедственного положения ближнего, такого пьяного и по-младенчески беззащитного. В кармане куртки у мужика обнаружилась ещё полная плоская фляжка какого-то командирского коньяка, послужившая дополнительным аргументом в торге с водителем.

Всё. На часах 10-10.

В несколько больших шагов, напоминавших прыжки, Денис преодолел расстояние до парка. Ещё рывок и он у дверей “Субмарины”. 10-14. Отдышаться, оглядеться и – внутрь. 10-15.

10-55. За шатким столиком в “Подводной лодке” сидели Денис, допивавший третью чашку чая, и его собеседник, представившийся Борисом Караваевым, перед которым стоял ряд кофейных чашек. Его мужественное, но несколько оплывшее лицо с потухшими зелёными глазами, и широкие плечи, расслабленная манера вести беседу и быстрая ещё реакция, выдавали в нём бывшего военного.

Борис изложил суть предприятия, передал Теплоструеву умилительно пухлый конверт с авансом (если предприятие не выгорит, то можно не возвращать) и банковскую карту с небольшой, но адекватно круглой суммой на дорожные расходы. Рядом с блюдцами на столе лежали два чёрно-белых фото, распечатанных на принтере в формате А4. На одном из них была группа из семи человек, запечатлённых на фоне дверей небольшого, явно сельского храма: трое мужчин в первом ряду, две женщины и мальчик – во втором. На переднем плане присел, так что в кадр попали только голова и плечи, некий юноша. Второе фото представляло собой сильно увеличенный фрагмент первого, выхватывающий одну единственную деталь группового фото.

Оказалось, «напарник» работал в охранном предприятии Кобецкого, но не рядовым охранником, а специалистом по решению проблем. Да не простых проблем, и не силовым путём, не подумайте, чего, а проблем хитрых, требующих расследования с приложением смекалки. Что-то вроде нелегального частного детектива, подумал Денис, переваривая информацию. Помощь же Дениса, как специалиста-краеведа, необходима для розыска и правильной идентификации артефакта, изображённого на втором, крупном фото.

– Всё, вроде, просто, но концы утеряны, – заключил свой рассказ Борис и подозвал официантку. – Хватит хлестать чай, пора переходить на кофе! Тебе что, капучино?

Через несколько минут Денис разглядывал фотографии и отхлёбывая горячий растворимый кофе с добавлением взбитых сливок из баллончика. Официантка, ставя чашку на стол жеманно сказала: «Ваше капучино».

Раньше, действительно, он пил только чай.

– А как ваше отчество? – поинтересовался Денис у собеседника, желая общаться в вежливой манере.

– Да ты что, какое ещё отчество? – последовал ответ.

Борис, не смотря на разницу в возрасте, тут же потребовал от Теплоструева, чтобы он называл его на «ты» и по имени, и, вообще, держался просто и без интеллигентских понтов.

– Давай внимательно посмотрим на первый снимок, – сказал Борис. – Он ключевой для нас. Что мы видим?

В центре кадра, окружённый со всех сторон учениками и ученицами, стоял высокий широкоплечий пожилой священник, ростом с хорошего гренадёра и с окладистой белой бородой. Иконописный лик старца, смотрящего в камеру с небольшим прищуром весёлых глаз, обрамлённых широкими бровями, приковывал внимание сразу и бесповоротно. Старец был в светлом хлопковом подряснике и летней скуфейке. В правой руке он держал средних размеров крест, немного засвеченный на негативе выглянувшим весенним солнцем. Над головой священника карандашом было написано “О. Павел”. Расположенные вокруг люди чем-то напоминали опешивших апостолов вокруг фигуры светозарно преобразившегося Спасителя.

Справа на фото расположился средних лет монах в мантии и низком клобуке, сидящий в инвалидной коляске. Лицо его, худое, болезненное, с неопрятной кудлатой бородой, скрытое тенью, было снято в анфас. Глаза монаха смотрели в землю, руки были сложены на коленях. Карандашом на листе прямо поверх клобука было выведено “о. Мортирий”, зачёркнуто и приписано “Мартирий”.

Третья мужская фигура, та, что слева от центра на фото, была развёрнута в сторону старца. Стоящий коренастый молодой человек с несколькими волосинками на улыбающемся лице имитирующими бородку, в чёрном подряснике, но с непокрытой головой, держал в руках высокий обливной кулич, с воткнутой в него свечой. У юноши было смуглое глянцевое лицо, выпуклые глаза и надменно-виноватый вид. Над головой его красовался, нарисованный всё той же рукой, жирный знак вопроса.

В промежутках между мужчинами из первого ряда виднелись две женские фигуры. Та, что правее, была в глухом тёмном платье и белой косынке, завязанной по-крестьянски. Она имела смутно знакомые Денису черты лица, возможно, он уже видел её на архивных фото. Надписей рядом с ней не было. За головой отца Павла виднелась остроносая мордочка лупоглазого паренька лет четырнадцати с виду. Тоже без подписи.

Женщина слева на фото, была примерно того же возраста, что и первая, но одета была по-монашески. На ней были клобук, мантия, в руках она держала чётки. Надпись рядом с ней гласила: “м. Надежда”.

На переднем плане присел, удивлённо смотря в камеру, худой паренёк лет двадцати, в роговых очках и мешковатой куртке. Надпись гласила: “Иван Паравикин”.

Денис сразу узнал на фотографии иеромонаха Павла Яснова, жившего в Лесном Озере и служившего в местном храме в семидесятые-восьмидесятые годы двадцатого века. Этот человек вызывал большой интерес историков и краеведов, а здешними верующими почитался за подвижника и старца. В архиве Теплоструева было два десятка фотографий отца Павла, но именно такой – не было.

Также узнал Денис и крест, который был в руке Лесноозёрского настоятеля. Этот же крест, сильно увеличенный, был и на втором фото. На оборотной стороне листа была надпись карандашом: “Светлая Седмица. 2000 год”.

– А причём тут Кобецкий? – без обиняков спросил Теплоструев своего собеседника, недоумевая, какая связь может быть между людьми на фотографии и удачливым зарецким бизнесменом.

– Всё что я скажу – конфиденциально, – предупредил Борис.

Рыхлая девица с отрешённым лицом принесла тосты, чай и омлет. Денис, никогда не страдавший отсутствием аппетита, но всегда испытывавший недостаток денег, рьяно принялся за еду, слушая Бориса и вставляя реплики.

– Кобецкого интересует этот самый крест. А вот и он, на второй фотографии, крупно.

– Тимофеев крест, – кивнул с набитым ртом историк.

– Да. И с этим крестом он как-то где-то пересекался уже, давно. Подробностей я не знаю. Вот только не верил тогда Кобецкий ни в белое, ни в чёрное, как и я, и вся эта церковная ахинея шла мимо него. А теперь он, типа, уверовал…

– Типа или уверовал? – саркастически вопросил Теплоструев.

– Вот потому, что крест считается в определённых кругах чудотворным, Николай Иванович его и ищет, – Борис проигнорировал вопрос. – Интерес его простой. Внучка сильно болеет, и он собирается её исцелить. Именно так он и сказал: исцелить, а не вылечить. Он прочёл твою заметку в газете о чудесном исцелении от креста дочери купца Чаботырова и теперь ему кажется, что случаи Меланьи и его внучки совершенно одинаковые.

Услышав странную повесть о Николюне, жаждущем чуда, Денис не удивился. Он только задумался: хоть что-то есть в этой истории от правды? Рассказывать никому ничего нельзя, но спросить-то можно?

– Ты знаешь кто такой Кобецкий? Вор в законе? – Денис вышел из кафе и набрал Юльку по мобильному телефону. Его девушка, Юля Пьянова, училась на филфаке и подрабатывала написанием колонок об огородничестве, домашних животных и рукоделии в редакциях обеих Зарецких газет, поэтому владела информацией на самые разные темы городской жизни. Вчера вечером она вернулась в родной город: часть практики проходило в местной газете.

– Никакой он не вор, это не так: в тюрьме он не сидел, – Юля с готовностью поделилась редакционными слухами, которыми журналисты всегда располагают, но не всегда публикуют. – Он бывший фарцовщик, цеховик, кооперативщик. Да, жёстко отстаивал свои интересы в девяностые. Насколько жёстко? Quantum satis². В начале нулевых занимался безакцизной водкой, бадяжил спирт в промышленных масштабах, разбогател по-настоящему в начале нулевых, когда взял в бизнес местных силовиков со связями в области. Конечно, участвовал в разборках, кормил косяк местных депутатов и даже одного областного, спонсировал главу города, точнее трёх глав, последовательно. В середине нулевых избрался в городскую Думу Зарецка, был заместителем председателя. Сейчас легально владеет сетью автомастерских, мясными лавками “Теремок”, держит оптовую торговлю птицей и яйцами в семи районах области и Зарецке. В областном центре ему принадлежат спортивный зал, автозаправки, водочный склад с магазином. Ресторан “Субмарина” в нашем парке – тоже его. Кто говорит, что он жесток, а кто – что склонен к сентиментальности. Но, точно, не чуждается благотворительности. Вот тот же фонд “Забытые святыни” или детские рождественские утренники с раздачей «Сникерсов»! В последнее время он безвылазно живёт в Подмосковье.

– А что за история с его внучкой? – поинтересовался Денис.

– Ну, – Юлька на секунду замолчала. – Эта тема сугубо медицинская, врачебная тайна и всё такое.

– Мне очень надо, это по работе.

– По работе? – удивлённо отозвалась Юля, припоминая, что может иметь в виду Денис. – У неё, по мнению врачей, чистая психиатрия. Вялотекущая шизофрения с суицидальными попытками, как-то так. В окно вылететь хотела, с третьего этажа своего особняка. Так говорят, я не проверяла. Но Кобецкий эту болезнь не хочет признавать. Внучка у него свет в окне, он её воспитывает с пелёнок, всячески балует, оберегает, в Ниццу на всё лето отвозит. Тебе-то она зачем?

– Кобецкий просит с историческими изысканиями помочь, – ответил Денис невпопад и пощупал конверт во внутреннем кармане куртки, затем достал и поднёс к глазам “Визу” с олимпийской символикой. – Работу через Фонд предлагает.

“Если всё получится, обвенчаемся и заживём” – подумал Денис, вспоминая, как Юлька смешно теребит свой нос, когда задумывается, и как трогательно и беспомощно поправляет очки в тонкой золотистой оправе или смотрит на маленькие недорогие часики, единственный его подарок, кроме цветов, на который у него хватило денег за долгие два года знакомства.

– … и отчитывали эту Варю три раза какие-то популярные старцы средних лет, да разве при шизофрении есть смысл отчитывать, – в сознание Дениса ворвался голос из трубки. Юлька, оказывается, продолжала рассказывать. – Ты где там? Уснул?

– Варя? Что за…

– Варвара. Так зовут внучку Кобецкого. Сам он в религию ударился. То йоги какие-то у него замечены были, то герои Шамбалы. Теперь он православный. Валаам, Дивеево, Оранки… ездит по святым местам, живёт в ВИП-номерах, оставляет большие пожертвования. На его деньги сейчас начато восстановление Зарецкого Предтеченского монастыря.

– Да, что-то такое я слышал.

– Сам Кобецкий жизненные устои не поменял, он всё так же замешан в массе серых сделок и операций, но благотворит на широкую ногу. “Приобретайте друзей богатством неправедным», так сказал ему наш соборный настоятель, глубокий знаток страстей человеческих и бывший полковник УФСИН. А Николюне это понравилось!

– Очередная попытка откупится от совести, – не удержался Денис.

– А что за работа у тебя? – неожиданно уточнила Юлька, как все женщины параллельно думавшая сразу две мысли.

– С элементом секретности, но по окончании всё расскажу, обмоем, – не без тайной гордости сообщил Теплоструев. – Уже завтра утром я уезжаю в вояж по историческим местам в рамках сего предприятия. Попьём сегодня вечером пива с рыбой в парке?

– О, на радикальный гламур потянуло? – ответила Юля и засмеялась своим тихим грудным смехом, от которого у Дениса всякий раз запотевали очки. – У меня тоже новостей полно. Не у тебя одного секреты имеются. Такие интересные события уже два месяца как происходят! Но давай уж не на природе под кустиком, найди что-нибудь поприличнее, ведь, считай, дней десять не виделись, конспиратор!

– Тогда в шесть, в “Субмарине”. Аванс требует обмыва! – торжественно заключил Теплоструев.

Но вернувшись в кафе, гордый кавалер узнал, что планы на вечер у него теперь другие. Пришлось звонить Юле, сильно извиняться и удивить её тем, что в семь часов его ждёт к себе Кобецкий, желая лично осветить некоторые обстоятельства дела. Но на следующее утро Денис отбыл в своё путешествие, потом Юля уехала в областной центр, сдавать практику в Университете, и увиделись они только через неделю.

…В Зарецке Николаю Ивановичу принадлежали два особняка. Один из них, построенный в начале девяностых, стоял на самом высоком месте Угольной горки. Из его окон открывался великолепный вид на серебристые воды Летки и панораму обширных заливных лугов противоположного берега, переходящих в рощи и леса. Нелепый громоздкий дом о трёх этажах с башней для телескопа и мавританскими окнами стал символом безвкусицы и памятником, ушедшему бандитскому десятилетию. После случая с Варварой, чуть не выпавшей из окна башни, Кобецкий перестал там появляться.

Второй дом, в стиле палладинского классицизма, был выстроен совсем недавно, в непосредственной близости от храма в селе Лебединском, на заповедных землях, невесть каким образом выделенных под строительство. Именно в нём Кобецкий останавливался во время своих нередких приездов в родной город. Новая вилла была не велика, но в её отделке принимали участие ведущие архитекторы и дизайнеры. Вокруг, на полу гектаре земли, был разбит классический регулярный парк с фонтаном, прудом и конюшней. Новый “барский дом” удивительным образом гармонировал с местностью и перекликался со стоящим на пригорке бывшим особняком господ Пьяновых, в котором располагались сельский фельдшерский пункт, библиотека, клуб, почта, две парикмахерских, магазин всякой всячины и ещё какие-то мастерские. Парк при старом доме был уныл и запущен, являя собой образчик постсоветского запустения. Кирпичная ограда, подновлявшаяся последний раз в восьмидесятые годы, почти разрушилась. Тем не менее, с маниакальным упорством её продолжали красить к каждому Дню Победы в ядовито-красный цвет, замазывая все неровности и выщерблины. Вытоптанные дорожки, замусоренные газоны с клумбами из побеленных покрышек усиливали ощущение безвременья в бывшей усадьбе. И если бы нашёлся какой-нибудь местный захудалый Иеремия, могущий оплакать руины, картина была бы гораздо полнее.

Ровно в 18-30 к дому Дениса подъехала машина от Кобецкого, на которой он и отправился Лебединское. Через Новый мост, построенный в начале восьмидесятых, ехать было не более семи километров. Роскошный автомобиль без шильдиков и с наглухо тонированными стёклами беззвучно скользил по щербатому асфальту, без усилий проглатывая выбоины. С ветерком промчались по деревне до церкви, распугивая кур, и свернули влево, в переулок, в конце которого стоял дом Кобецкого в окружении стройных рядов самшитов, можжевельников и голубых елей.

Оглядываясь с неподдельным восхищением, Денис, в сопровождении пожилого молчаливого водителя, прошёл через парк ко главному входу, обрамлённому колоннами. По дому его вёл уже другой вергилий, такой же молчаливый старикан, только маленький и толстый. И всё же в доме было что-то такое, что создавало впечатление картонного аристократизма и нелепых потуг на врождённое благородство. Словно в величественно-мрачный замок рыцаря-императора вселился купец третьей гильдии и слегка “улучшил” его, привнеся с собой едва заметные штрихи ямщицкого шика и торгашеской роскоши.

– Прошу, – сказал провожатый и открыл высокие двери в один из залов. Денис шагнул внутрь.

Сухой подтянутый старик с мутными глазами и узловатыми пальцами сидел на бежевом кожаном диване в окружении двух лупоглазых престарелых мопсов, окрас которых был подобран в тон обивке. Или наоборот. Одет он был в голубые молодёжные джинсы, неоново-синие мокасины “Прада” на босу ногу и серую рубаху типа “Оксфорд” навыпуск. Довершала образ бандана с колумбийским флагом, лихо повязанная поверх лысого лба. Несмотря на актуальный лук, Николай Иванович был похож то ли на мелкого партийного работника времён упадка, то ли на вороватого приказчика из скобяной лавки эпохи Николая Первого, но ни как на среднекрупного бизнесмена двадцать первого века.

На двух креслах вокруг пушистого ковра серо-зелёного цвета сидели Борис и худая, спортивного вида остроносая женщина лет сорока в свето-сиреневой летней тройке и узких золотых очках. Между ними стояло пустующее кресло, в которое и сел Денис, пожав руку Борису.

– Знакомься, Денис, это Маргарита Генриховна, мой юрист и ангел-хранитель, – сказал Николюня, поправляя бандану. Сам он не представился и не поздоровался.

– Это я звонила, – растянув нижнюю губу в розовую нитку (верхняя при этом исчезла вовсе), улыбнулась адвокатесса, отчего её нос заострился до состояния боеголовки. – Чаю?

– Что? – Растерялся Теплоструев. – Да, конечно.

Маргарита Генриховна помахала кому-то в углу зала и тотчас перед каждым из сидящих появилось по маленькому выкатному столику с чайной парой и горочкой крошечных сахарных печений. Пожилая горничная (ну ни одного молодого лица среди прислуги!) в шотландской юбке с белым передником разлила довольно крепкий чёрный чай по чашкам и удалилась через боковую дверь.

– Денис, – серьёзно сказал Николай Иванович. – Дело вам с Борисом поручается большое. Для меня – очень важное. Я хочу тебе рассказать кое-что, может пригодиться. Да хоть для истории.